Игорный долг - дело чести

*** - Вай мэ! Прекраснейшие полушария твоего седалища могут поспорить красотой с нежным персиком, касающимся прекраснейших губ очаровательнейшей из гурий! - Чё, такие же волосатые? - Такие же нежные и сочные, зовущие припасть к ним, как к источнику живительной влаги в иссушающей огнем пустыне. - Насреддин, вот я не пойму, ты есть хочешь, или по делу? И не надо смотреть на меня таким голодным взглядом, не дам я тебе укусить меня за задницу! Членовредительство не входило ни в один пункт нашего контракта. И вообще – заканчивай с этим позорным делом. - Лёва-джан, зачем «заканчивай»? Мы еще не начали… - У-у-уу… *** Великий Багдадский Вор, прибывший из заснеженной Москвы и наведший шороху на всем сказочном Востоке, гроза эмиров и стражников, сейчас стоял посреди комнаты в чем мать родила, скромненько прикрывая все самое дорогое ладошками. Затравленно оглядываясь на ходившего вокруг него кругами и сыпавшего цветистыми метафорами Насреддина, Лев Оболенский понимал: карточный долг – дело чести. Даже такой нелепый. Ну кто, спрашивается, знал, что предложение разыграть право делить ложе с луноликой чаровницей, выльется в это? Кто мог предположить, что ни ловкие пальцы признанного вора, ни изворотливый ум багдадского мудреца не смогут противостоять черноокой незнакомке. Уговор звучал следующим образом: выигравший переспит с проигравшим. Один шайтан ведал, что дева, чей стан сравнится стройностью с кипарисом (будь он проклят, этот стан), позволит выиграть Ходже и оставит в дураках Оболенского. Теперь данная особа сидит в темном углу на шелковых подушках и уплетает шербет с халвой, блестя из-под чадры яркими, как звезды ночной пустыни, очами. (Будь они трижды прокляты, эти очи!) Насреддин продолжал нарезать круги, изображая вселенскую страсть и поэтично описывая все увиденное. - Ходжа, блин, – процедил сквозь зубы Оболенский, – кончай ходить кругами, меня уже подташнивать начинает. Насреддин ласково погладил плечо друга («Уу-ыыы!!!» – мысленно взвыл с безнадеги последний) и, подойдя впритык, приблизил лицо. - О-о-о, белобрысый сын болотной лягушки и горного барана, совокуплявшихся с дурным иблисом! Я твою, между прочим, задницу спасаю! - Это каким образом воздействие на мой вестибулярный аппарат спасает мою, между прочим, задницу? Почти соприкасаясь носами и корча рожи, мошенники злобно шипели друг на друга. - Тем, что ни одна правоверная не способна выслушать той похабщины, что я несу, расхваливая твою неземную красоту. - Как будто хоть одна правоверная способна заставить двух мужиков… тьфу! - Ну не в лицо же, Лёва-джан! Вот так ты платишь за дружескую доброту, – домулло обижено отвернулся - Я не плюнул! - Но сделал вид. - Почтеннейшие, - раздался звонкий голосок из темного угла, - я жду страстного лобзанья уст друг друга. Аферисты синхронно вздрогнули. - Дама просит лобзаться. - Ну, дык, лобзай! Не отвяжется же. Тяжко вздохнув, Ходжа привстал на цыпочки и неуверенно лизнул губы друга. - О, уста твои подобны рубинам эмирской короны и слаще рахат-лукума, что подают в гареме эмира прекраснейшим из наложниц. - Слышь, Ходжа, какой-то у тебя гастрономический интерес ко мне. Ты, случаем, с гулями не общался? - Сладчайшие уста не так целуют! - в голосе наблюдательницы послышались нотки недовольства. - Шайтан подери! Оболенский наклонился и, придерживая Ходжу за затылок, поцеловал. Уверенно, без лишних сантиментов исследуя рот друга. Насреддин лишь придушенно пискнул и покосил глазом на темный угол, из которого, кстати, раздалось удовлетворенное хмыканье и звук щелканья орешков. «От женщин все зло» - мелькнуло в голове неудавшегося муллы, прежде чем он закрыл глаза и полностью погрузился в поцелуй. *** Два тела: одно щупленькое и смуглое, другое могучее и белокожее повалились на ложе, состоящее из расшитых затейливой вязью покрывал и шелковых подушек. Ходжа, к счастью для него, оказался сверху. Оторвавшись от вышеупомянутых рахат-лукумных уст, просипел: - Вай дод! Где ты научился так развратно целоваться, о, порочащая существование законов Шариата эротическая фантазия самого шайтана! - Хы, мне это счесть за комплимент?- И, чуть тише – Там наша вуайеристка еще не ушла? Насреддин обернулся через плечо: в сумраке угла поблескивали глаза, мерно вздымалась от дыхания вуаль. - Сидит, бесстыдница. О, покарай, Аллах, нечестных женщин. Домулло, сидя на Оболенском верхом, возвел очи к потолку. Лев тихонько хохотнул: - Не самое подходящее время, чтобы взывать к Аллаху. И не закатывай так глазки – на педика похож. - К твоему сведенью, мы, стараниями этой, без сомнения, прекраснейшей пэри, и так … - Не останавливайтесь! - Вот видишь?! Очередной раз тяжко вздохнув, Насреддин наклонился над россиянином. Постепенно поцелуи углубились, руки стали все более вольно скользить по телу. Багдадский вор закрыл глаза и не сопротивлялся: то ли гордость не позволяла пойти на попятную, то ли смирился со своей участью. Тем временем Ходжа, очередной раз оглянувшись и удостоверившись в присутствии странной девы, перешел к более активным действиям. Лизнув головку гордо вздымающегося, поистине львиного, достоинства поспешил прокомментировать. Видимо, в последней надежде смутить невозмутимую девицу. - Вах-вах-вах! Когда ты умрешь, я буду завидовать тем небесным гуриям, что имеют возможность вкусить изысканную сладость сего дивного фрукта, произрастающего среди нежных завитков, колосящихся… - О, боги! – простонал Оболенский, закрыв ладонями лицо. Данные эпитеты не имели никакого воздействия на наблюдающую из своего угла девушку, но успели осточертеть голубоглазому вору. Он закрывал глаза и старательно представлял себе пышногрудую блондинку, но причитания напарника возвращали к действительности. - Молчи, неверный! Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед пророк его! – Наставительно поднял палец вверх Насреддин, оторвавшись от «дивного фрукта» и пошло облизывая губы. - Шайтан с тобой, не отвлекайся. На религиозные темы поговорим потом. Из темного угла послышался одобрительный смешок. *** Друзья-любовники возлежали на расшитых замысловатой вязью подушках, пытаясь отдышаться. - Ну ты, блин, даешь! Кто же научил тебя так минетить, любитель пышных бедер и высокой груди? - Фу-ух. Видит Аллах, в первый раз я переступил закон Шариата, возлежав с мужчиной. - В твоих же интересах, чтобы Аллах не видел этого. – Оболенский лениво потянулся, тут же ойкнув от боли в пояснице, - надеюсь, наша гостья довольна выполнением уговора? - Вай дод! Она ушла! – Насреддин даже заглянул в тот угол, но кроме разбросанных подушек, горки ореховой скорлупы и недоеденной халвы ничего не обнаружил. - Ну и хер с ней, стервой. Довели меня до голубизны, гады. Неси вино, Ходжа, будем горе заливать. От баб все беды, дружище. - Таки да, - как-то совсем по одесскому ответил фольклорный кидалова, собирая остатки пиршества и притягивая поближе кувшины с бургундским вином.