его бедра, или как получить разрешение на дрочку

Чимин никогда не имел предпочтений в омегах. Он не засматривался на стройные ножки в тонких колготках под короткими юбками или, наоборот, на пышные, мягкие бедра, спрятанные за тканью облегающих джинс. Он не терялся при взгляде на сочные задницы, слюной на них не истекал, ощутить их тяжесть в своих ладонях не хотел. Не возбуждали его внешний вид, откровенная до безобразия одежда и открытые участки нежных тел. А потом, в один из мартовских дней, когда редкие участки снега начинали таять, и солнце пригрело чуть сильнее, в Институт Искусств поступила новая кровь. Первокурсники громкие, активные, толпились кучками в просторном холле, разговаривали, смеялись, знакомясь между собой и находя общие темы, шутки. Чимина завлекла на этот слет неоперившихся птенцов обещанная отдельная комната в общежитии, в обмен на пару недель работы наставником и экскурсии для новых студентов. Но, в толпе цветной и пестрой, альфа увидел его. Омега, невысокий и тощий, почти болезненно, с бликами света в отливающих синим волосах, бледной, просвечивающей сеточки сосудов на висках, кожей, такой, к которой стремились все, насмотревшись на моделей с обложек модных журналов. У парня наушники в ушах, из которых, даже сквозь шум коридора, стучали тяжелые басы музыки, а он в такт ей головой двигал и тонкие розовые губы облизывал, юрким языком по ним ведя. Этого омегу — Мин Юнги, Чимин встречал снова и снова, а потом уже и сам искал аудитории, в которых исчезала невысокая тонкая фигура, наблюдал со стороны и запоминал. Запоминал длинные острые ноготки, черным лаком окрашенные, стучащие по обложке тяжелого учебника в приступе тревоги, запоминал длинные цепи сережек, в ушах звенящих и блестящих на солнце, льющимся из огромных окон кабинетов, и множество нитей браслетов на тонких запястьях, запоминал выражения точеного лица, недовольные и хмурые, злые искры, застрявшие в озерах огромных глаз. На Мин Юнги всегда была надета юбка, которой было суждено стать самой главной проблемой в жизни Чимина. Она вечно задиралась, когда омега выходил из зданий учебных корпусов в прохладу весенней улицы, обнажала молоко светлых бедер, перевитых темной сеткой веревочек чулок, демонстрируя их кружевные подвязки, контрастом красивым выделяющиеся на алебастровой идеальной коже. Чимин, каждый раз, не мог проглотить скапливающуюся во рту слюну, когда в поле зрения попадали круглые коленки, с парой темнеющих синяков на суставах, от танцев, на которые альфа приходил под предлогом оберегающего наставника для только начавших учиться первокурсников, но на самом деле умирал каждый раз, следя за сокращением и перекатыванием мышц под эластичной тканью спортивных штанов. Юнги любил массивные ботинки, тяжелые на вид, в ремнях у хрупких щиколоток, но даже в них омега будто невесомый, отделенный от всего мира бесспорной, нечеловеческой красотой и грацией, которой похвастаться не могли даже выпускники балетного отделения, корпящие над легкостью движений многие годы жизни. — Сейчас подавишься, — звенел смех по пространству танцевального класса, где Чимин забывал о дыхании, представляя округлые, дрожащие в подступающем оргазме, бедра в ладонях и стопы, сцепленные на пояснице, а Юнги танцевал, с нотами мелодии сливаясь в нечто единое. У Юнги голос хриплый и грубый, с придыханием, что неудивительно, потому что, вне стен учебного заведения, когда ветер играл в смольных прядях, он с сигаретой не расставался, одну за одной закуривал, выпуская дым за пределы легких, прижимаясь спиной к мокрой кирпичной стене. Омега курил притягательно, вкусно почти, будто манил и самого альфу попробовать действие никотина на себе. — Что? — не понимал Чимин, с трудом отрывая взгляд от двух лучших творений всевышнего, на которых омега скользил по дереву паркета. — Можешь подрочить, говорю, — снова хихикнул Юнги, а Чимин остановил мысли на отражении взмокшего лица, к которому волосы, выбившиеся из неаккуратного, растрепанного хвоста, влажные и черные, прилипли, на скулы и чистый высокий лоб, остановил на глазах, подобных целым океанам нескончаемого великолепия, — смотри и развлекайся. Мне надоели твои вечные гляделки. Чимин долго не решался, хоть живот и обжигало возбуждение, растущее и увеличивающее силу с каждой секундой, а омега завлекал, кружился по залу, растягивался на полу в невиданных позах, свою гибкость на максимум демонстрируя. Стекла отражали все, он видел омегу с каждого ракурса, умирая внутри и, наконец, касаясь теплой головки, капли белесые на которой уже выступили, вязкие и горячие, проводя по всему члену с нажимом и выдыхая расслаблено. — Даже в ладошку не плюнешь? — звуки голоса Юнги прорывался сквозь музыку и шум пульса в голове альфы, который вздохи глухие сдерживал, утопая в фантазиях от одного только образа, открывавшегося на худые ляжки, — а я хотел постонать для антуража, но ты без этого неплохо справляешься. А Чимин справлялся, взбухшие вены сжимая и ногтем несильно на розовую кожу нажимая, представлял коготки омеги на месте своей руки. Стояло колом, а разрядка была близка, потому что терпел он слишком долго, а сейчас получил хоть что-то, хоть какую-то возможность удовлетворить свое восхищение идеальным телом и нереальными ногами. Он выл, оглушая самого себя, надрачивая быстрее, до боли в запястье и жжения внутренней стороны ладони. Почти интимные движения, медленные, в такт тягучей песне, сводили с ума. Чимин тонул в восторгах, безумел от эстетического наслаждения прекраснейшим созданием природы, снизошедшим до него, растворялся в фантазии, граничащей остро с реальностью. — Красивый член, аппетитный, — остановился омега и музыку выключил, пока альфа давил скулеж в глотке. Время ползло к вечеру, а солнечный свет слабел, — хочу его. Дашь номерок для приятного времяпрепровождения? Чимин мог только кивнуть, ликуя мысленно, когда кончал и стонал уже открыто, замирал и изливался на паркет, а Юнги стоял перед ним, потный и дышащий тяжело, уже в короткой клетчатой юбке, натянутой наспех и с чулками в руках, еще не надетыми, улыбался. Альфа смотрел на раскрасневшееся лицо и бусины влаги на висках, вытирая руки о стул и ухмыляясь в ответ. Дорвался он до самого прекрасного, мог позволить себе капли счастья, хотя бы в этот момент.