I dreamed of flying

Чимин стоит на крыше высотки, опершись животом о невысокие перила, и стеклянным взглядом изучает открывшийся перед ним вид. Внизу дома видны люди, машины — всё, что стремительно крутится в этой веренице времени, но не несёт в себе никакого смысла. Он давно перестал видеть в этом всём какой-либо смысл. Бывают такие моменты, когда внутри будто бы всё выгорает, оставляя на своём месте лишь голое пепелище из того, что когда-то было целями, планами и мечтами. Также бывает, когда ты своих чертей снова на цепь сажаешь, всевозможными засовами где-то глубоко запираешь, всеми силами вырваться не позволяешь. Но порою у некоторых людей это перестаёт получаться и волю им уже добровольно отдаёшь, к власти над собой придти позволяешь. Чимин тот самый человек. Дело даже не в том, что он сдался, дал слабину, нет. Просто когда всё, так или иначе, теряет смысл, становится абсолютно всё равно. Винить кого-то или себя — бесполезно. Не поможет. Поэтому он всего лишь доживает отведённое время, медленно наблюдая за тем, как его былой костёр дотлевает. Над крышей тучи сгущаются, ветер пытается холодом пронзить тощее тело, что всё ещё находится здесь, но холода давно уже не чувствует. Какое есть дело до этого человеку, которому до жизни дела нет. Чимин думает о том, чтобы лично ускорить процесс. Единственное, что он чувствует, так это то, что ему больно. Очень больно. Пару лет назад, он представлял свою жизнь иначе. Думал поступит в универ, найдет работу, переедет к парню, но как же всё быстро обрубилось одним единственным диагнозом и непосильным чеком об оплате. Ему очень больно за своего парня, Чонгука, ему до одури плохо видеть в его глазах неподъемную тоску, когда тот на него смотрит. Чимин знает, что он его очень любит, но сделать никто из них ничего не может. Но Чимин будет честен, если скажет, что хочет всё это ускорить. Он всё равно умрет, тогда может у Чонгука получится забыть его быстрее. Не смотреть на то, как он медленно угасает. И физически, и как человек. — Что ты здесь делаешь? — Чон, как всегда, подкрался незаметно и, крепко обхватывая руками за талию, обнял со спины. — Холодно уже, пошли домой. — Знаешь, в детстве я всегда мечтал научиться летать, — игнорируя его слова, задумчиво начинает Пак. — Я смотрел в небо на пролетающих птиц и завидовал им: "Почему я не могу также? Почему у меня нет крыльев?". Я мечтал летать, но был рождён лишь падать. Чонгук опускает голову ему на плечо и внимательно слушает, хоть и слышал это, кажется, тысячу раз. — Почему всё так получилось? Что я сделал плохого? — его голос срывается, глаза наполняются влагой. — Многие не делали ничего плохого. Как бы ужасно это ни было. — Обещай, что когда меня не станет, ты не будешь этим жить, а начнёшь новую жизнь, сможешь отпустить. Пожалуйста. Чонгук несколько минут стоит, продолжая вжиматься в чужую спину, не в состоянии солгать. Разве можно просто взять и забыть человека, которого душой своей называешь, жизни представить без него не можешь. Жаль, что всё было решено за них. — Я пообещаю только то, что я буду жить. Для тебя. Если невозможно с тобой, то хотя бы для тебя. — Я буду тебя ждать. Чонгук крепче сжимает его в руках. На коже чувствуются капли начинающегося дождя. Они стекают по щекам вместе со слезами двоих возлюбленных, которые просто хотели жить.

***

Через несколько дней дождь застал Чимина на том же месте. Он вновь стоит на крыше двадцатипятиэтажного здания, направив взгляд вниз. С деревьев опадают умирающие, подобно самому Чимину, листья, которые в скором времени покроются тонким слоем первого снега. Для него поздняя осень, почти зима, всегда была символом чего-то нового. Не как у многих весна, а именно первый снег. Когда ты просыпаешься, выглядываешь в окно, а вокруг всё неузнаваемо. Последние пару лет Чимин не видел снега, как и минимальной надежды. Он перевешивается через перила, наклоняясь вперёд. Лицо ласкает влажный от моросящего дождя ветерок, мокрая чёлка липнет ко лбу. Парень делает глубокий вдох. Впервые за долгое время он вдыхает полной грудью, губы трогает едва заметная улыбка. Сейчас такое подходящее время. Именно сейчас. Чимин достаёт телефон и набирает Чонгука, надеясь, что тот возьмёт трубку. После нескольких гудков он слышит родной голос. Он что-то говорит, спрашивает у него, но Пак не слышит: он впитывает голос, мысленно прощается, а по щеке катится слеза. Так будет лучше. Чонгуку будет больнее наблюдать, как с каждым днём Чимину всё хуже. Он не хочет заставлять чувствовать себя бессильным, умирая у него на глазах. Чимин перелезает через оградку, свешивая ноги с крыши и придерживаясь одной рукой за верхний металлический поручень. Продолжает слушать чужой голос, вспоминать тёплые руки, что всегда согревали, запах его тела и одеколона. Его всего. Он умрёт только с ним перед глазами. — Представляешь, моя мечта сейчас исполнится. Единственное, о чём я попрошу тебя, — не забывай данное мне обещание. Я никого и никогда не любил так же сильно, как тебя, — с каждым словом становится говорить труднее, горькие слезы прожигают дорожки на щеках, застилая глаза, после растворяясь в дожде, что с каждой минутой лишь усиливался. — Никогда не забывай о том, что я люблю тебя. — Чимин, пожалуйста, не надо. Что ты собираешься сделать?! Нет! Чимин делает глубокий вдох и расслабляется, отправляясь в свой первый и последний полёт. В последние мгновения жизни он чувствует долгожданное счастье. Счастье, что последним, что он услышал, было чонгуково «‎Я люблю тебя». «‎Я мечтал летать, но был рождён лишь падать.»‎