***
Сергей принимал душ под наблюдением. Олег поправил его, что вовсе не под наблюдением, а под чутким руководством, дабы проконтролировать качество, но легче от этого не стало. Одним словом: что-за-стыдная-и-неловкая-херня-только-бы-не-уронить-мыло. Возможно, дело в явном контрасте его личных загонов с излишней раскрепощённостью Волкова… Но стоять абсолютно голому, старательно маскируя пеной все интересные места, попутно выкручивая температуру вниз-вниз-вниз, ибо было так до умопомрачения жарко, что в порах бледной обычно кожи едва не проступали капельки крови, настолько она алела. Разумовский предпочел не стоять к нему передом, так что ему приходилось частенько оборачиваться через плечо, дабы видеть, не сменилась ли резко дистанция, не подошёл ли Волков слишком близко, стирая между ними все допустимые грани. И что он сделает потом? Станет читать на ушко нотации, доминирующе удерживая за плечо ладонью? Или, быть может, обхватит поперёк туловища и крепко прижмёт к себе, накроет собой, захапает, додавит… Едва они случайно пересекались взглядами — Сергей резко отворачивался и начинал тереть себя ещё более ожесточённо. Начинал тереть себя так, словно желал вытащить из-под кожи эту проклятую слабость, превращающую его в чуть ли неформального раба Волкова, хоть по рангу всё и было скорее наоборот. Как только он смыл с себя пену под напором душевой лейки, так сразу же метнулся к полотенцам, оборачивать махровые ткани вокруг себя как можно быстрее. Сначала скрыть пах, затем живот, поясницу и грудь с вставшими то ли от жара, то ли от холода сосками, затем шею, ключицы и чертовы-чертовы-плечи. Было бы достаточно полотенец, он бы залез в них как младенец в пелёнки, скрывая от непозволительно, неприлично пристального взгляда каждый миллиметр своего тела. — Я закончил, — сказал Сергей, глядя почему-то вниз, на красно-сине-белые ступни. Он знал, что Волков опять сделает то же, что делал вот уже на протяжении нескольких месяцев, как вернулся из армии. Он подойдёт к нему со спины и создаст тактильный контакт. И вот оно. Ожидаемое. Но на этот раз немного другое. Более… неприемлемое. Олег неспешно, словно наслаждаясь моментом, взял за край полотенца и освободил шею. Разумовский до боли прикусил губу, понимая, что ещё немного, и он задрожит, как осиновый лист. Затем, продолжая пытать молчанием, приспустил ткань ниже. Помассировал большим пальцем видимый позвонок. А после… Дыхание Сергея резко участилось, а перед глазами поплыло. — Теперь куда лучше, — щекочуще-жарко произнёс Волков в несправедливо-уязвимо-доступное основание шеи, вынуждая Разумовского опереться рукой на стену, дабы не потерять равновесие и не рухнуть перед ним на колени. О боже… перед Волковым… на колени… Разумовский не сдержал судорожного выдоха. Во рту пересохло, а в ушах застучало так оглушающе-гулко, словно в голову заложили бомбу с часовым механизмом. И вот он, пистолетный выстрел — Волков шумно потянул носом, ласково проводя по шее самым кончиком. Так дьявольски искушающе. Сергей тут же захлопнул рот рукой, подавив в себе стон. У него встал. У него, твою-же-мать-как-так-вышло, встал. — Вот такой запах мне приятен, — рычаще, отдавая в паху томной вибрацией. А затем… Всё прекратилось. — Одевайся, жду тебя снаружи, — сказал ему Олег, захлопнув дверь в душевую. Как только между ними возникла преграда, Разумовский не удержался и буквально рухнул на скамейку, накрыв лоб ладонью и часто-часто дыша. Кажется, у него встал не просто так, не случайно, не как у подростков случается — от дуновения ветра. Причина стоит за дверью и терпеливо его ожидает.***
Дальше дело пошло немного легче. Они сразу же, без прочих промежуточных заданий, направились в респектабельный премиум-салон на Невском, дабы Сергею привели в порядок его давно не стриженные патлы, которые после душа противно наэлекстризовались, окончательно путаясь. Ещё и кончики секлись. Наверное, не стоило пить одну газировку. На коже, что удивительно, такое количество сахара не отразилось никак, а вот на волосах… И, кажется, психическое состояние тоже понесло урон. Ибо в дороге Разумовский вёл себя очень и очень странно. Не успев оправиться от первого потрясения, он рьяно, до чесотки желал второго и всячески его провоцировал. Сергей постоянно ускорял шаг. Он желал оказаться впереди, а потом резко затормозить перед другом, дабы тот не удержался и снова, снова коснулся его так, как он жаждал — стоя-о-да-вплотную-сзади. Но почему-то незатейливый план решительно и упрямо не срабатывал. Волков ускорялся вместе с ним, одобряя взглядом порыв побыстрее прокачать внешний вид. Ну да, конечно, именно этого он и хочет… — Только посмейте отрезать мне больше положенного, — прошипел Сергей, оказавшись в парихмахерском кресле. Несмотря ни на что, он любил свои волосы. И любил их длинными. Это брутально. — Соглашусь, — услышал Разумовский, жмурясь от света ламп, ибо ему задрали голову, собираясь заново её мыть. Значит, Олегу тоже нравится, когда они длинные… Вроде вышло неплохо. Сергей всё силился понять, точно ли ему нравится результат или нет, но стилист, как назло, то вставала между ним и зеркалом, то отворачивала его, крутя кресло. Так что ему ничего не оставалось, как ориентироваться по выражению лица Волкова. Олег всегда отличался редкостным бесстрастием. Но сейчас в прозрачных, в данном освещении серо-голубых глазах мерцало нечто похожее на сытое удовлетворение. Разумовский крепко сжал подлокотники и отвёл взгляд, сдувая упавшую на лицо прядь. Поёрзал в кресле. Враз стало невыносимо душно, а пересохшие губы так страстно захотелось облизать… И чтобы Волков продолжал за ним наблюдать. И вот его повернули обратно к зеркалу и отошли. Сергей удивлённо захлопал ресницами. Ого, да он красивый. Блестящие медные волосы едва доходили до края челюсти. Каре, значит. Трясти головой под песни всё ещё допускается. Разумовский спешно расплатился, дрожащей рукой прикладывая телефон к аппарату. Позарез хотелось вернуться домой и выпить баночку газировки. Желательно, две. Навязчивые мысли о Волкове, стоящем за его спиной, начинают постепенно сводить с ума. Мысли лились водопадами, расходились брызгами и высыхали на берегах реальности. Олег почему-то его не трогал. Хотя… как часто он вообще это делает? Может, стоит изобразить из себя психичку, находящуюся на грани нервного срыва? Разумовский мысленно усмехнулся. Но, как показала в дальнейшем жизнь, ему не придётся даже актёрствовать.***
— Я не хочу! — вспылил он, протестующе тряся головой, заставляя пряди взлетать веером. Олег на это не отреагировал никак, продолжая вести его в сторону бутика. Ну, честно говоря, вести, да не совсем. Волков попросту шёл вперёд, а Сергей зачем-то плёлся следом, на ходу яростно возражая. — Ты действительно думал, что причёска — это всё? — иронично хмыкнул Олег, даже не собираясь сбавлять шаг. — Для того, чтобы правильно презентовать продукт, нужно правильно презентовать себя. А презентация — это не только мытое тело, опрятная прическа и симпатичное лицо. Это ещё и одежда. Симпатичное лицо. Он действительно так сказал. Почему-то Разумовский почувствовал, что теперь ему хочется, позарез хочется красиво одеться. — Переодевайся, — сказал ему Волков, практически вталкивая его в примерочную кабинку. Сергей сердито сузил глаза, нагруженный комплектами одежды по самое не балуй. Ему даже не позволили ничего выбрать! А ведь он за всё платит, в конце-то концов. — Так, а ну послушай сюда!.. — начал он, гневно раздувая ноздри. Олег вздохнул и попросту задёрнул штору, прерывая надвигающуюся лавину выкриков. Разумовский растерянно открывал и закрывал рот, не понимая, что тут и думать. Какого чёрта Олег задёрнул штору? Разве он не должен переодеваться при нём? Чтобы Волков мог наблюдать и контролировать процесс. — Отстой, — заключил он, косясь на вещи. Поджал губы. А выглядели они, честно говоря, очень даже неплохо. — Нет. — Нет. — И снова нет. Стиснув зубы, дабы не зарычать от бешенства, Разумовский яростно задёрнул штору, спешно, даже с какой-то бурлящей ненавистью вылезая из очередного костюма. Какой же этот шоппинг скучный и утомительный. Кто вообще в здравом уме может увлекаться подобным? Стоишь, корячишься, тебе душно, не имеешь ни малейшего представления, когда всё закончится. Забавно, что точно так же можно охарактеризовать и секс. Но там… всё как-то по-другому. Разумовский не смог хорошо воссоздать в памяти эпизоды, он не занимался этим с первого курса. Да и тогда всё вышло словно бы по ошибке… Кто знает, может, с того момента жизнь его и пошла под откос, приведя к тому, что он стоит, пялится в зеркало, как полный идиот, и надеется, что хотя бы это понравится Олегу. Под это сейчас значились свободная белоснежная рубашка и тёмные брюки с высокой посадкой. Надо, надо было настоять на своём и остаться. Сейчас бы писал в своё удовольствие код, развалившись на диване… Кривясь, заправил рубашку. Хоть бы не отбрил в очередной раз… Волков молчал. Поднялся с мягкого сиденья, выпрямился и продолжил смотреть. Сейчас Олега можно запросто спутать с восковой фигурой. Или манекеном, раз уж они здесь одежду покупают. — Ну! — не выдержал томления Разумовский. Скрестил на груди руки и, качнувшись, врезался плечом в стенку примерочной. — Тебя что, контузило, солдафон? Вьетнамский флэшбэк словил? — и он бы придумал ещё около тысячи острот, цитируя монологи из Спасти Рядового Райана, напевая «Афганский Синдром» Егора Летова, если бы на смену затишья не пришла буря. Не сказать, что всё сменилось молниеносно. Сначала сгустились тучи — Олег сделал несколько шагов вперёд, заставив его заметно напрячься и отступить в глубь кабинки. Затем помутнели воды океана — он крепко стиснул его плечо и развернул лицом к зеркалу, чертовски-откровенно-лапательно проходясь по спине ладонью. Разумовский выгнулся против воли, мгновенно краснея. После в далекой вышине загрохотал гром — Волков продолжал изучать его, накрывая плечи, сжимая запястья, оттягивая ворот. Если бы не твёрдая рука на пояснице, вдавливающая его в прохладную зеркальную поверхность, Сергей бы давно уже начал тереться о него, забыв обо всём на свете. А пока… он шумно и сбивчиво дышал через нос, отчаянно закусывая губы, дабы не застонать. Ибо лишь чёрт разберёт Олега. Быть может, он качество материала так тестирует. Однако это продолжалось слишком долго, до скрежещущих от гнева зубов. Если Волков до сих пор не втыкает, почему он так раскраснелся и без остановки ёрзает, пытаясь встать на носочки, дабы ладонь опустилась с поясницы ниже, то неудивительно, почему вместо получения высшего образования он выбрал армию. В конце концов наступает буря — Сергей не выдерживает и, извернувшись в объятиях, хватает гори-же-ты-в-аду-искусителя Волкова за волосы на макушке и со стоном впечатывается в желанные губы своими, припухшими, со следами от собственных зубов. Впечатывается жадно, выгибаясь всем телом, точь-в-точь наркоман, которого жесть-как-ломает. Разумовского ведёт от всего, от колющей бороды, от чужого дыхания, от тёплых шеи и щёк, по которым он в исступлении водит ладонями, желая запомнить каждую грёбаную неровность, но в особенности — от бесконечно долгой паузы, в которую вновь провалился Волков, не реагируя и даже не дыша. Затем плотину прорвало с треском — Олег грубо схватил Сергея за медные пряди и потянул, настойчиво разворачивая к прежним позициям. Разумовскому уже было всё равно, что про него решит Волков. Своё он получить должен. Потому он яростно засопротивлялся, делая всё, дабы поцелуй не смел разрываться. Шипел, кусал за губы, держался за шею руками так, словно если отпустит — провалится прямиком в ад. Наверное, Сергей впервые давал ему настолько мощный и отчаянный отпор. Ибо не хотелось, убийственно не хотелось, чтобы всё прекратилось, чтобы они вернулись обратно в реальность, обратно в этот сраный бутик на Невском, и чтобы, глядя ему прямо в глаза, Олег спросил: Зачем? Вдруг бурю разрезал луч солнца. Волков рассмеялся. Хрипло, тепло, по-доброму. Настала очередь Разумовского ловить вьетнамские флэшбэки. Кажется, он слышит приближающиеся советские вертолёты. Джонни, о нет! Очнулся он, лишь впечатавшись лицом в зеркало. — Я… — Олег навалился на него всем телом, мокро целуя в шею и сжимая узкие бёдра. Сергей простонал в лёгком оглушении, когда он почувствовал мазнувший по ягодице стояк. Определённо-стопроцентно-на-него стояк. — Я хотел, чтобы мы ещё и в ресторан сходили. Но теперь… плевать, — пальцы нащупали пуговицы рубашки. Разумовский намёк уловил, и стал судорожно расстёгиваться, в нетерпении переминаясь с ноги на ногу. Тело ломило от жара, каждый участок кожи нестерпимо горел, требуя ласки. Волков точно присматривался к нему, изучающе оглаживая лопатки, через о-боже-как-же-раздражает тонкий слой рубашки, накрывая ладонями плечи, касался выступающих рёбер, затем, когда напрочь улетевший Сергей чувствовал, что сейчас рухнет от передоза возбуждением, опускался ниже и, обхватывая за косточки таза, удерживал его на месте, плотно, похабно, до поджатых в ботинках пальцев прижимаясь. А после добивал окончательно: зарываясь носом в волосы, горячо выдыхал в затылок. — Тихо ты, тш-ш-ш, — накрыл рот ладонью, предотвращая сладкий протяжный стон. — Услышат, — Разумовский выдохнул в зеркало, наблюдая, как его отражение покрывается туманной дымкой. С ума сойти. Олег хочет его. Сквозь сердечный ритм в ушах и какую-то нелепую зарубежную попсу, звучащую в магазине по кругу, раздался приглушённый вжик молнии. О чёрт… Он расстегнул себе джинсы… — Возьми его, — Разумовский шумно сглотнул, когда запястье сдавили хваткой, а затем завели за спину. Сполз лицом по гладкой поверхности вниз, оставляя за собой след из капелек выдыхаемого пара. Сергея забила еле-заметная дрожь, когда он почувствовал, как ему в руку ткнулось нечто горячее, твёрдое, с нежной и тонкой кожей, сквозь которую рельефом проступали венки. Он против воли задышал чаще, сглатывая слюну. Обхватил член и медленно провёл вдоль ствола, привыкая к этой безумной мысли, что он-ублажает-Олега. — Вот так… нежнее… — Волков накрыл его руку своей, показывая, как нужно двигаться. Медленно, терпко, слегка вращая кистью. Другая его рука бездумно водила по животу, время от времени жадно стискивая бока. Дыхание друга утяжелилось, ускорилось. Разумовский чувствовал — Олегу не терпится. — Умница, — Сергей вздрогнул и зажмурился до боли в веках, получив смачный шлепок по попе. Лицо как будто окунули в лаву. — Остановишься, когда я скажу, понял? — приказал он ему, собственнически кусая в шею. Разумовский быстро-быстро закивал, чувствуя себя окончательно прижатым к стене, теперь не только в буквальном, но и в моральном смысле. Теперь Волков принялся и за его брюки. Он спешил. Пару раз чертыхнулся, ибо пуговицы были слишком велики для прорезей и поддавались с трудом. Возможно… Сергей хитро улыбнулся, уперевшись локтём в зеркало и устраиваясь поудобнее. Возможно, это он его отвлекает движениями ладони по члену. Распаляюще-медленно обвёл большим пальцем влажную головку и получил в ответ сдавленное шипение. Класс. Ткань боксеров неторопливо проехалась по нежной коже ягодиц. Почувствовав прохладу пятой точкой, Разумовский нервно моргнул. Кажется, Олег ощутил его напряжение, ибо успокаивающе погладил по голове, пропуская гладкие пряди сквозь пальцы. Затем, не спеша, начал медленно плыть ладонями вниз, расслабляя его массажем. Размял шею, плечи, область между лопатками, одаряя тело тёплыми волнами и замедляя дыхание. И только затем трепетно очертил пальцами мягкие округлости, которые от прикосновения еле заметно поджались. — Обещаю, больно не будет, — шепнул он ему на ушко, окончательно успокаивая. Разумовский, кусая губы, кивнул и, насколько позволяли висящие на коленях брюки, расставил ноги, соблазнительно прогибаясь. Волков действительно не спешил, стараясь быть аккуратным настолько, насколько вообще возможно. Казалось, он делал всё, чтобы Разумовский захотел его там. Сначала разминал ягодицы, время от времени сладко пощипывая их и угощая звонкими шлепками, дабы они налились нежно-розовым. В эти моменты Сергей стыдливо вздрагивал, прекрасно осознавая, что такие звуки до ушей местных консультантов не могут не долететь. А значит, снаружи уже наверняка догадываются, что происходит здесь, за пурпурной шторой. Затем послышался явный звук отвинчивания крышки тюбика. Разумовский отстранил взмокший лоб от предплечья и взглянул на друга через отражение. Красивый-красивый-красивый. Так оно и было, он держал в руках тюбик, выдавливая на пальцы прозрачный гель. Разумовский закусил губу и сжал член крепче, нежно выгибая его в руке. Мысль о том, что Волков гипотетически мог распланировать их сближение, и даже намеренно провоцировать своим поведением — заставила его прикусить кулак и тихо простонать. А когда прохладные скользкие подушечки пальцев, надавливая, огладили внутреннюю область ягодиц — он и вовсе поперхнулся воздухом, сипло выдыхая. Пока что Олег лишь разминал и разогревал анус снаружи, изредка надавливая на самый центр, заставляя его желать податься-назад-и-о-да-насадиться. Разумовский чувствовал, как смазка медленно стекала по ногам, делая их неприлично мокрыми и липкими. Сергей облизывал губы, закатывая глаза и представляя, что они уже закончили, а смазка — это сперма Волкова. — Ну давай уже… — севшим голосом протянул Разумовский, чувствуя, что ещё немного, и он выкинет что-нибудь необдуманное. Кажется, это были его первые слова с момента их поцелуя. — Приступай. Олег усмехнулся и, отведя ягодицу в сторону, медленно погрузил в него средний палец. Затем, не вынимая его, убрал руку Сергея с члена и заломил её за спину. И только потом аккуратно задвигал пальцем внутри, ощупывая и надавливая на гладкие горячие стеночки. И, честное слово, Разумовский едва не заваливался от наслаждения в бок. И причина была не только в приятном обжигающем ощущении, когда палец сгибался и тянул его вниз. Одна только мысль, что Волков растягивает его для секса, чтобы после толкнуться вглубь членом и оттрахать до изнеможения, дарила ему не меньше кайфа. Со вторым пальцем Сергей начал терять терпение. Ему до чёртиков хотелось приступить уже к самому интересному. Он тихо ёрзал, жадно насаживаясь на пальцы и вспыхивал от гнева, чувствуя, как вставший член Волкова дразняще утыкался в ягодицу, оставляя на ней влажный след от предэякулята. И только когда он начал пытаться вырвать руку из захвата, дабы схватить этот грёбаный член и направить его куда надо, Олег вынул из него, наконец, пальцы и сдвинул ногой гардеробный пуфик, вынуждая Разумовского нагнуться, упираясь в него рукой. Достал из кармана квадратик презерватива и разорвав его зубами, натянул контрацептив на член. Сглотнув, Сергей вылез из брюк и, откинув их в сторону, послушно склонился, изнывая от нетерпения. Рыжая чёлка упала на лицо. — Нет-нет, будешь смотреть, — хрипло, незнакомо проговорил Волков, хватая его за пряди на затылке и запрокидывая голову. А затем, всё так же продолжая крепко держать, задрал прикрывающую ягодицы рубашку и подался вперёд, проезжаясь членом по жаждущему внимания сфинктеру. — Нравится, да? — рука сползла с затылка на шею, ощутимо её сжимая. Небрежно обвела контур губ. Разумовский нервно закивал, высовывая язык и проходясь им по пальцам. Изучать себя в отражении, такого красного, с безумным поплывшим взглядом, стоящего раком перед мужчиной, чей член вот-уже-почти-скоро войдёт внутрь, а пока лишь массирует вход головкой… Он чувствовал себя последним извращенцем. Рука поползла по спине вниз, вынуждая пошло выгнуться и поднять пятую точку выше. Ну давай уже. Давай-давай-давай-давай… Разве ты не видишь, как мне не терпится, как мне хочется… Пальцы нежно погладили внутреннюю сторону бедра, а затем накрыли набухший до предела от возбуждения член. И в этот же миг он мягко толкнулся вперёд, погрузившись только головкой. Разумовский рвано выдохнул и, съедаемый со спины голодным взглядом, резко подался назад, насаживаясь на половину. Боли не было. Лишь горячий восторг и яркое, до искр в глазах, распирающее чувство. Рука вновь доминирующе вцепилась в волосы, а член начал медленно погружаться всё глубже и глубже. После Волков остановился, сжимая свободной рукой ягодицу так, что остался яркий красный отпечаток. Когда Сергей немного привык к ощущениям и качнул бедрами, молча умоляя продолжить, Олег не стал мучать их обоих и сразу же задвигался в нём, стремительно ускоряясь. Теперь из отражения на него смотрел совершенно другой Разумовский. Разумовский, которого грязно дерут в примерочной и которому это нравится. Теперь посетители и консультанты снаружи точно не могли их не слышать. Потому что как ни прикрывал ему Волков рот, он всё равно постанывал, а когда член входил особенно удачно, то и вовсе скулил, не зная куда и деваться от распирающего изнутри удовольствия. Олег грубо прижимал его щекой к кожаной поверхности пуфа, склоняясь над ним и начиная вбиваться практически сверху, он хватал его за чего-это-он-к-ним-так-неравнодушен волосы, заставляя подняться на дрожащие от возбуждения ноги, и всё для того, чтобы толкнуть его в стену, провоцируя грохот и зажать-смять-придавить, озверевше вылизывая приоткрытый рот, наклоняясь к нему через плечо. Волков вёл себя так, словно, наконец-то, спустя долгие годы воздержания, дорвался до запретного сладкого плода и теперь собирался насладиться каждой секундой. И плевать на всех вокруг. Пусть слышат, как трясётся тонкая деревянная перегородка с зеркалом, как скрипит кожа пуфа от исступленно стискивающих её пальцев, как топают по ковру босые ноги, вставая то так, то по-другому, а можно и вовсе не касаясь пола… И как смачно, со шлепками, он входит в податливую, но узкую задницу захлёбывающегося от похоти Разумовского. Всякий раз по-разному, но всякий раз — сзади. Волков понял, что дольше он не продержится и, приземлившись на пуф, потянул за собой партнёра, подхватывая его под колени и заставляя сесть сверху. Не церемонясь, Разумовский тут же жадно задвигался, позволяя ласкать себя где угодно: огибать острые плечи, украшать ключицы засосами, щипать за соски, хватать за запястья и скрещивать их за спиной, делая его возбуждающе открытым и уязвимым, царапать бедра, разводить ягодицы в стороны, любуясь, как невозможно-блядски-красиво погружается в покрасневшую дырку член, цеплять зубами чудесно пахнущие волосы и тянуть-тянуть-тянуть… — Волк, я сейчас… — прошипел Сергей, дёргаясь в его крепких обьятиях, и в забытье водя руками по всему, до чего только может потянуться. Кончал Разумовский охренительно. Его выгибало и крутило похлеще какой-нибудь южноамериканской змеи. А целовал он так, будто хотел слиться с ним и губами, и языком и даже дыханием. Наблюдая и чувствуя своим членом такое, Олег дольше держаться не смог. Спихнул с себя партнёра. Затем снял презерватив и резко поднялся, нависая над тяжело дышащим и жадно наблюдающим за ним Сергеем. В очередной хрен-знает-какой-по-счёту раз схватил его за волосы, сжимая их в кулаке. — Ты же не хочешь запачкать рубашку в первый же день? — поинтересовался Олег, утыкаясь головкой в едва разомкнутые губы. Осоловело взглянув на него снизу вверх, Разумовский медленно покачал головой и обхватив член рукой, прошёлся по стволу языком. Рубашка едва держалась на локтях, он постоянно засучивал рукава, ибо они то и дело сползали, скрывая ладонь и пальцы. Ресницы дрожали, яркий румянец как всплыл на нежных щеках в начале, так до сих пор и не сполз. А разметавшиеся на голове творческим беспорядком пряди… Волков хмыкнул, толкаясь глубже в распахнутый рот. Как же влажно и тепло… Налившиеся ярким пунцовым губы так эротично смотрелись на его члене. Разумовский неторопливо слез с кресла и встал перед ним на колени, окончательно добивая. Кончил Олег практически сразу же, зачарованно наблюдая за тем, как Сергей, давясь и мастурбируя, глотает всё, до последней капли. С преображением он определённо переборщил.***
— Не хочу! — потряс головой Разумовский, свернувшись на пуфе, обхватив руками колени. Его била крупная дрожь. Как только оргазменная нега спала, до него дошло, чем он только что занимался, а самое главное — где. — Однажды нам придётся это сделать, — ровно произнёс Волков, нависая над ним строгим чёрным королём из шахмат. — Плевать. Не хочу. Придумай что-нибудь. — Ничего страшного не случится. — Я не выйду из примерочной до тех пор, пока Петербург не окутает тьма, и я не смогу остаться незамеченным! Олег тяжко вздохнул. — Серёжа, на дворе белые ночи. — Белые ночи… — растерянно повторил тот, понимая, что обречён либо на то, чтобы съесть Олега, либо на то, чтобы Олег съел его. Ибо если и сгорать от стыда за содеянное, то только в компании Волкова. Но скорее всего, всё обойдётся. Ведь убеждать его друг, а возможно теперь и любовник, умеет прекрасно.