Милый, я умираю (не волнуйся, я буду в порядке)

Хаято просыпается от взглядов множества пар глаз, смотрящих на него, и сразу же натягивает одеяло на голову. — О нет, не надо, — говорит Бьянки, сдергивая простыню с его лица и не обращая внимания на его шипение от яркого света. — Ты должен нам все объяснить, Хаято. Черт возьми. Хаято обнаруживает, что лежит на подушках со стаканом воды в руке, окруженный вниманием тех, кого считает семьей Тсуны. Даже Ламбо и И-пин сидят спокойно на коленях у Кёко и Хару. На самом деле единственным отсутствующим является Мукуро (скатертью дорога), но Хром, вероятно, заменяет его, и… Зловещая аура наполняет воздух как раз перед тем, как хлопает дверь, и появляется Хибари. Подумай о дьяволе. Веселье быстро переходит в панику, когда Хибари поворачивается к нему, сосредоточившись сперва на капельнице в руке, а после снова на Хаято. — Это был несчастный случай! Теперь я в порядке! — выпаливает Хаято, когда Хибари приближается, его пальцы дергаются, как будто он хочет загрызть всех в комнате. — Подожди, Хибари знает? — Тсуна смотрит то на Хибари, то на Хаято. — А когда… как он узнал раньше нас? — Объясни, — голос Хибари прерывает болтовню. Его Пламя пляшет под кожей, готовое вырваться наружу в ту же минуту, как он услышит что-то, что ему не понравится. Ну блин. Хаято сглатывает. — Я неправильно понял слова Десятого и слишком остро отреагировал. — Честно говоря, я мог бы сформулировать это и получше, — слабым голосом произносит Тсуна, когда Хибари обращает взгляд на них двоих. — Раньше в этом никогда не было необходимости, — Хибари многозначительно смотрит на больничную койку. Хаято вздрагивает и отводит взгляд. — Да, это потому, что я, возможно, проглотил белладонну, когда кашлял. — Повтори это еще раз. Верно, он злится. — Я проглотил немного белладонны, которую выкашлял, это ядовитое растение, — поясняет он, получив непонимающе взгляды от всех, кроме Бьянки и Реборна. — У Шамала есть противоядие, а Торфяная башка позаботился о большинстве побочных эффектов, так что я скоро поправлюсь, — торопится он успокоить Тсуну, который начинает бледнеть. — Ты не встанешь с кровати в ближайшие два дня! — кричит Шамал из-за своего стола. — Что? А почему нет? — спрашивает Хаято, пытаясь встать с кровати. Он почти падает, когда чьи-то руки толкают его обратно в постель. Рехей даже подоткнул одеяло, чтобы он не мог пошевелиться, придурок. — Пламя Солнца — это не лекарство, тебе нужен отдых и присмотр, чтобы убедиться, что весь токсин вышел из твоего тела. Так что не сбегай, — говорит Шамал, поворачиваясь на стуле, чтобы бросить взгляд на Хаято. — Если я обнаружу, что ты игнорируешь мои инструкции, я велю твоему мальчику-игрушке сесть на тебя. — Шамал игнорирует свирепый взгляд Хибари и возвращается к своим бумагам. — Хибари-сан и Гокудера? Погоди, так ты не признавался Тсуне-сама? — спрашивает Хару, переводя взгляд широко раскрытых глаз с Хибари на Хаято. — Почему все думают, что мне нравится Десятый? — выпаливает Хаято, когда Тсуна отрицательно мотает головой, и они оба краснеют. Это уже третий раз, черт возьми. Хибари, похоже, соглашается и наконец устраивается, прислонившись к стене, подальше от толпы, но в пределах видимости кровати. — Это выглядело как неудачное признание, — говорит Рехей, поглаживая Ламбо по голове, пока тот грызет леденец. — Мы испугались, когда ты начал кашлять цветами. — Гокудера-кун, Шамал кое-что объяснил, но ты можешь рассказать нам, что произошло? — голос у Тсуны мягкий, но в нем скрыта сталь. В ближайшее время он от объяснений не отвертится. Хаято вздыхает и делает глоток воды. Это займет некоторое время. — Это началось, когда мне было лет шесть. Бьянки вздрагивает, и только рука Реборна удерживает ее на месте. Хаято бросает на него благодарный взгляд и продолжает свой рассказ. — Сначала это была просто щекотка в горле, — он прижимает руку к горлу, чтобы продемонстрировать, — но это проходило, так что все просто думали, что я часто болею. Все стало хуже после того, как я сбежал из дома через несколько лет. Кажется, тогда я начал кашлять лепестками. Хаято не сводит глаз со стакана. — Шамал нашел меня почти сразу после этого, а затем дал мне пинка, чтобы я научился использовать свое Пламя для подавления симптомов. Ураган, чтобы уничтожить цветы, и Солнце, чтобы залечить повреждения. — Он поднимает руку, и языки Пламени пляшут на кончиках его пальцев. — Цветы реагируют на все, так что блокировать их — это дело практики. Большинство детей, похожих на меня, не имели доступа к Пламени, и ну, дети действительно не могут хорошо контролировать свои эмоции. — Хаято смеется немного самоуничижительно. Нет, в десять, одиннадцать, двенадцать лет Хаято действительно не знал, что такое эмоциональный контроль. — Плюс еще половое созревание. Тогда я использовал Пламя, чтобы блокировать цветы по несколько раз в неделю. — Но почему же мы этого не заметили? Ты не болел целый год! — требует Тсуна, расстроенный очевидным выводом. — Я не хотел, чтобы вы знали, — просто говорит он, заставляя всех замолчать. С чего бы это? Именно этого он и хотел избежать. — Послушайте, — продолжает он, потому что кажется, что кто-то вот-вот заплачет или накричит на него, — все это заставляет людей беспокоиться из-за того, о чем я могу позаботится. Это первый раз за несколько месяцев, когда у меня случился приступ, я в порядке. Он улыбается, стараясь казаться здоровым, насколько это возможно на больничной койке. Тсуна выглядит так, будто собирается спорить, у Ямамото в глазах тот опасный блеск, который ясно показывает, когда он на самом деле серьезен, и остальная часть группы кажется готовой вступить в бой, когда Реборн вмешивается. — Хватит, — он спрыгивает со своего места на кровать и поворачивается лицом к толпе. — Гокудера скоро поправится, и вы сможете высказать все, что думаете, позже. — Реборн поворачивается к нему с острым взглядом. — А ты выслушаешь все, что они скажут, если не хочешь подвергнуться моим наказаниям. Хаято сглатывает, и Реборн, удовлетворенный тем, что достаточно напугал Хаято, направляется к двери. Остальная часть группы нерешительно следует за ним, и вскоре в комнате нет никого, кроме Хаято, Тсуны, Хибари и Бьянки. — Десятый… — Хаято не знает, что сказать. — На самом деле это не так уж и важно. — Это важно! — Тсуна свирепо смотрит на него, сложив руки на коленях, и Хаято смущенно моргает. — Ты мог умереть много раз! Как мы можем помочь тебе, если ты продолжаешь скрывать от нас такие вещи? Опять же, он не умирает! — Хаято. Слова застревают в глотке, когда Бьянки встает, чтобы сесть рядом с ним. — Ты упрямишься. — Хаято сердито хмурится, но жесткое пожатие руки заставляет его замолчать. — Если бы я заболела, ты бы хотел, чтобы я это скрывала? — Он отводит взгляд, и Бьянки вздыхает. — Хорошо, тогда, если бы я была скомпрометирована таким образом, что это подвергало бы семью опасности, ты бы хотел, чтобы я это скрывала? — Бьянки, это не… — кричит Тсуна, а Хаято возражает: — Я не скомпрометирован! — Скомпрометирован, — отрезает Бьянки со стальным видом. Она злится, Хаято понимает это слишком поздно, и не может не ощетиниться от обвинения, которое она бросает ему в лицо. — Я могу позаботиться о проблеме, — говорит он и будет продолжать говорить, потому что это его проблема, так почему же все пытаются влезть в его дела? — Нет, иначе тебя бы здесь не было. Что бы случилось, если бы мы вовремя не доставили тебя к Шамалу? Ты говоришь, что у тебя все под контролем, но это, — взмах рукой в сторону кровати и капельницы, — доказывает, что все не так. — Каждое слово Бьянки предназначено, чтобы попасть ему под кожу. Хуже всего то, что это работает, и он ловит себя на том, что сомневается впервые с тех пор, как очнулся. — Гокудера-кун, — Хаято встречается взглядом с оранжевыми глазами Тсуны. — Я знаю, что очень полагаюсь на тебя, на Ямамото и на всех остальных. Ты думаешь, что это делает меня слабым? Что? — Нет! — Хаято яростно отрицает это. То, что Тсуна плохо учится в школе и неуклюж, еще не значит, что он ничего не стоит. — Тогда, поверь мне, никто из нас не подумал бы о тебе плохо, если бы ты признал, что нуждаешься в помощи. Только когда ты пытаешься это скрыть, я начинаю думать, что ты мне не доверяешь, — тихо заканчивает Тсуна. Хаято смотрит на него, совершенно опустошенный, а Тсуна смотрит на него сверху вниз. —…Извините, что беспокою вас, Десятый, — говорит Хаято, склонив голову. — Ты не беспокоишь. В любом случае, это не то, за что тебе стоит извиняться, — вздыхает Тсуна и встает. Хаято хочет протянуть руку, пока Тсуна не ушел, удержать его и извиниться, пока не сделает все правильно. — Это нехорошо, Гокудера-кун. Как я могу верить, что если я спрошу тебя, все ли с тобой в порядке, ты скажешь мне правду? — Тсуна бросается вперед и хватает его за другую руку. — Ты должен быть моей правой рукой, а это значит, что ты должен доверять остальным прикрывать твою спину, пока ты присматриваешь за нами. Хаято отворачивается от пылающего взгляда Тсуны, его переполняет стыд. — Я просто… — он не хотел никого беспокоить (не хотел показывать свою слабость). Но он ничего не может сказать, не может подобрать слов, чтобы все исправить. Тсуна просто кивает и осторожно опускает руку. — Я знаю. Я не жду, что ты немедленно изменишься, это было бы довольно лицемерно с моей стороны, не так ли? — в смехе Тсуны есть что-то самоуничижительное. — Но если ты просто попытаешься доверять нам немного больше, думаю, это сделает меня очень счастливым, — сказав это, Тсуна поворачивается и уходит. Что-то разворачивается в его груди, и он давит это своим Пламенем, злясь на себя и свою глупую болезнь из-за того, что все испортил. Бьянки, похоже, хочет что-то сказать, но закрывает рот и хлопает его по плечу, прежде чем последовать за Тсуной, закрыв за собой дверь с почти беззвучным щелчком. — Ты тоже будешь ругаться? — спрашивает Хаято у Хибари, нарушив наконец тишину в комнате. Хибари пристально смотрит на него, и Хаято пытается встретиться с ним взглядом. — Продолжай, не похоже, что ты единственный, кто хочет это сделать. Он смотрит вниз, когда Хибари одним плавным движением отходит от стены. В следующую секунду чужая рука хватает его за подбородок и поднимает так, что они оказываются лицом к лицу. — В стаде больных и слабых выгоняют, чтобы они не подвергали группу риску, — говорит Хибари. Он крепче сжимает его подбородок, когда Хаято пытается отвести взгляд. Он не слаб, хочет зарычать он, но слова Бьянки эхом отдаются в его голове, и он с тревогой осознает, как часто использует свое Пламя, чтобы сжечь цветы. Он не слаб, но болен. А в его мире больных и слабых так легко выбросить. — Знаешь, меня уже тошнит от твоих звериных аналогий. Мы не чертово стадо, — шипит Хаято. — Нет, — соглашается Хибари, как обычно, ровно встречая его яростный взгляд. — Вы — стая. — У Хаято перехватывает дыхание, и Хибари кривит губы в полуулыбке, удовлетворенный тем, что высказал свою точку зрения. — Стая заботится друг о друге. Перестань думать как травоядное, Гокудера Хаято, и начни — как бета стаи. Его подбородок отпускают, и длинные пальцы вплетаются в волосы, гладя пряди рядом с лицом, и Хаято сдается, опускаясь вниз, чтобы уткнутся лицом в колени. Он чувствует, как кровать прогибается, когда Хибари садится и продолжает гладить его по волосам, иногда играя с их концами, когда плечи Хаято сотрясаются. Хаято начинает думать, что это его новая фиксация. Не то чтобы он был против, это приятно. — Твои аналогии все еще отстой, — говорит Хаято сдавленным голосом. Рука исчезает из волос, чтобы резко ударить его по голове, когда Хибари отстраняется, и тихие шаги направляются к двери. Стада и стаи. Где именно Хибари вписывается в это? Хаято интересно. — Хибари, — Хаято поднимает голову, пристально глядя на плакат на стене напротив него. Он скорее слышит, чем видит, как Хибари останавливается, оставаясь спиной к Хаято, что придает ему смелости произнести это слово. — Спасибо. — За то, что указал на очевидное? — говорит Хибари, и Хаято скрипит зубами. Почему ему вообще нравится этот засранец? Раздается негромкий смешок, и Хибари уходит, а его пиджак покачивается на плечах. «Все еще придурок», — думает Хаято, укладываясь спать с легкой улыбкой, спрятанной под простынями.

~*~*~

Ему дают один день отдыха, прежде чем стадо, извините, «стая», забирает его с благословения Шамала. Они по очереди читают ему нотации — от Хару и Кёко, которые просят его лучше заботиться о себе, до Ямамото и Рехея, которые готовы подкрепить свои слова физической расправой, если это необходимо. Ламбо и И-пин начинают рыдать по команде, и это ужасно. Тем более, потому что он думает, что за всем этим стоит Фуута, который получил на это разрешение от Тсуны. Его босс с каждым днем становится все хитрее и хитрее. Он бы гордился, если бы в настоящее время это не использовалось против него же. — Это не значит, что я не понимаю, — говорит Кёко над тарелкой с тортом. Рядом с ней Хару уничтожает уже второй кусок, в то время как Хаято смотрит на сладости, чувствуя, что его подташнивает. — Когда мы все были в том будущем, и никто не говорил нам, что происходит, я тоже старалась быть сильной. Но в результате я только обижалась на всех, кто был вовлечен, даже когда это не было их виной. — Вы были друзьями Тсуны, и он сам решал, впутывать вас или нет. Кроме того, мафия — это не игра. Как только вы оказываетесь внутри, выбраться почти невозможно, — говорит Хаято, не оправдываясь. Редко бывает, чтобы с наследником мафии было связано так много гражданских. Думая сейчас об этом, Хаято не знает, планировал ли Реборн получить Десятое поколение Вонголы как отражение Первого, или ему действительно повезло. Зная его — и то и другое. Вероятно, именно поэтому никто не поднимает шума из-за иностранных гражданских, унаследовавших самую сильную мафиозную семью. Хару выглядит готовой поспорить с ним, и честно? Он вроде как тоже хочет. Это лучше, чем когда каждый улыбается или хмурится, проверяя, не начнет ли он кашлять. — Это и наши жизни тоже! Мы уже были вовлечены, и держать нас подальше опасно и глупо, — заявляет Хару, тыча вилкой в Хаято. Потрясающе, вот-вот начнется ссора… — То, что я пытаюсь сказать, — вмешивается Кёко с улыбкой, и в тот же миг спор между ними прекращается. Страшная женщина. — Вы все пытались удержать нас от беспокойства, но то, что мы не знали, что происходит, только заставляло нас волноваться еще больше. И это больно — то, что вы все думали, что мы не поймем, почему вы так усердно тренируетесь, — говорит она, и Хаято вздрагивает, когда она бессознательно повторяет слова Тсуны, сказанные ему два дня назад. — Я подумаю об этом, — бормочет он. Кёко почему-то грустно улыбается, а Хару дуется на него, прежде чем доесть пирог. В школе все нормально. Тсуна улыбается и приветствует его, Ямамото излишне весел, и даже из класса он слышит, как Рехей кричит об экстремальных тренировках, когда бежит в свой класс. Они направляются на крышу, чтобы пообедать, когда Ямамото просит Тсуну идти вперед, оставляя их с Хаято наедине на пустой лестнице. Отлично. — Помнишь, как мы впервые сразились с Гаммой? — вопрос задан лениво, Ямамото прислоняется спиной к перилам, а Хаято кладет на них руки, глядя вниз по лестнице в никуда. Да. — Нас избили как идиотов, — говорит Хаято, не обращая внимания на то, как плечи Ямамото вздрагивают от смеха при этом ответе. — А тот спор, что был у нас в это время? — Взгляд Ямамото становятся острее, когда он краем глаза смотрит на Хаято. Хаято издает неопределенный звук, который принимается за подтверждение. — Это все еще применимо. Возможно, ты не хотел, чтобы мы беспокоились о тебе, и держал это в себе, не позволяя никому помочь и разделить эту ношу. Это просто причиняет нам боль. Хаято еще глубже зарывается головой в руки. Он уже выслушал эту лекцию от девочек. Когда он говорит об этом Ямамото, то тот взъерошивает ему волосы чуть сильнее, чем нужно. Он взвизгивает и пытается оттолкнуть Ямамото, который обхватывает его за шею и тычет костяшками пальцев в голову. — Тогда слушай нас, когда мы тебе что-то говорим, хорошо? — говорит Ямамото ему в ухо, наконец отпуская. Хаято пыхтит и пытается пригладить волосы, не обращая внимания на то, как Ямамото ухмыляется ему, показывая зубы, но его плечи расслаблены и открыты. Еще один человек закончил читать ему нотации. Рехей не утруждает себя тонкостями и утаскивает его в конце учебного дня. Хаято визжит от негодования, готовый засунуть динамит под его рубашку, когда Рехей закидывает его на плечо и уносит, как мешок с картошкой. — Я убью тебя, Торфяная башка! — фыркает Хаято, когда плечо Рехея с каждым шагом врезается ему в живот. — Обычно ты был бы экстремально прав! Но Реборн был бы экстремально рад дать тебе штрафную игру, так что ты не можешь! — Хаято чувствует солнечные лучи, исходящие от Рехея, когда они пробегают через школу, останавливаясь не на боксерском ринге, как он думал, а дальше, возле торговых автоматов. Он садится на скамейку, а Рехей роется в карманах в поисках мелочи, вставляет монеты в автомат и получает взамен две банки. Он бросает одну Хаято, который ловит ее и поворачивает, чтобы посмотреть на этикетку. Со вкусом клубники. Не самый любимый вкус, но и не самый страшный. Ключ с шипением хлопает, и Хаято потягивает свой напиток, в то время как Рехей садится рядом с ним. — Я понимаю, — внезапно говорит Рехей, упираясь локтями в колено, а банка болтается близко к земле в одной руке. — Ты не хочешь, чтобы люди беспокоились о тебе и твоих решениях, — поясняет он, когда Хаято смотрит на него в замешательстве. — Когда много лет назад Кёко попросила меня не драться, я поначалу ничего не понял. Я защищал других, защищал Кёко, но забыл, что она тоже беспокоится обо мне. — Хаято перекатывает свою банку в руках, ожидая, пока Рехей сделает глоток. — Это трудно, — признается Рехей, глядя на свои руки, замотанные бинтами для сегодняшней тренировки. — Я старался не ввязываться в драки, предпочитая заниматься боксом, но когда получил кольцо Солнца, сразу же бросился в бой. Я не жалею об этом, — поспешно заверяет он. — Возможно, это делает меня плохим братом, но я не жалею о своем выборе, просто Кёко было больно, когда она узнала. Сожаление о причиненной боли. Хаято обдумывает это, пока допивает газировку. Он вспоминает обиженное лицо Тсуны, лед, застывший в глазах Ямамото, и то, как его сестра крутится рядом с ним, когда он находится в доме Савады. Даже Ламбо и И-пин обращаются с ним осторожно, как будто он может упасть в любую минуту, и Хаято ненавидит, что с ним нянчатся, но больше всего ненавидит то, что он сам является причиной, по которой их поведение изменилось. То, что он держал это в секрете, должно было уберечь их от беспокойства, черт возьми. — Иногда я забываю, как в случае с семьей Шимон и тем, что случилось с Аркобалено, — продолжает Рехей, — никто из нас ничего не сказал девочкам, потому что это их не касалось, но они знали, что что-то происходит. Кёко целый месяц не готовила ни одного из моих любимых блюд, когда узнала, почему так многие из нас оказались в больнице, — смеется он и чешет нос. — Она заставила меня пообещать сказать ей, если я буду драться, потому что она предпочтет знать, а не задаваться вопросом, дерусь ли я каждый раз, когда исчезаю из виду. — Все, что я хочу сказать, — он поворачивается к Хаято с серьезным взглядом, — это нормально, если ты не хочешь, чтобы другие беспокоились о тебе. Но факт в том, что мы друзья и беспокоимся друг о друге, это то, что мы делаем, и тебе нужно принять это. Так что постарайся держать нас в курсе, Осьминожья башка. Рехей уходит, в последний раз хлопнув его по плечу, и бежит обратно на тренировку по боксу, оставив Хаято обдумывать его слова на скамейке.

~*~*~

Он не хочет возвращаться в свою квартиру, но с удивлением понимает, что не хочет идти и в дом семьи Савада. По крайней мере, не сейчас. Хаято бесцельно бродит по школьным коридорам, пока не оказывается перед кабинетом главы дисциплинарного комитета, из-под двери которого пробивается свет. Он прикусывает губу, пока стоит снаружи, раздумывая, входить или нет. Когда они закончили среднюю школу и поступили в высшую, Хибари закончил вместе с ними, взяв на себя руководство дисциплинарным комитетом в течение нескольких минут после церемонии вступления. Если кто-то и остался в школе в это время, так это он. Собравшись с духом, Хаято стучит в дверь, прежде чем открыть ее. Слава богу, Хибари сидит за своим столом с кипой бумаг перед ним. — Привет, — неловко говорит Хаято. — Не возражаешь, если я немного здесь перекантуюсь? Не повредит быть вежливым. Таким образом, он мог бы избежать попадания тонфы в лицо. Хибари пристально смотрит на него некоторое время, прежде чем вернуться к своей работе. — Делай, как хочешь. — Отлично, — говорит Хаято себе под нос, направляясь к черному дивану. Он вытягивается на нем, подложив руки под голову, и смотрит в потолок, удивляясь, что это его жизнь. В комнате повисает тишина, время от времени прерываемая звуком переворачиваемой страницы, и Хаято чувствует, как его веки тяжелеют. Он мгновение борется со сном, но между одним морганием и другим отключается. Когда он просыпается, то понимает, что лежит, свернувшись клубочком под знакомым черным пиджаком. Моргая, чтобы убедиться, что ему не снится сон, Хаято садится и смотрит через спинку дивана на Хибари, который заканчивает что-то, похожее на домашнюю работу. Пиджак исчез со спинки его стула и теперь накрывает его, а Хаято смотрит на него, как будто пиджак может рассказать, что происходит. — Почему ты такой милый? — выпаливает Хаято. Он хочет спрятаться сразу же после своих слов, ненавидя, как жалко это звучит. Как будто люди, которые хорошо к нему относятся, — это ненормальное явление. Но, честно говоря, он говорит о Хибари. Он такой только тогда, когда вокруг пушистые и милые животные. Или И-пин. Звук отложенной ручки отвлекает Хаято от размышлений о том, будет ли Хибари так же относиться к детям из детского сада, или его особое отношение к И-пин обусловлено тем, что она может превращаться в человеческую бомбу. Он дергается назад, поднимая взгляд, потому что Хибари внезапно оказывается перед ним. Как он может двигаться так быстро? — Ты все еще болеешь? — Хаято моргает. Хибари смотрит на него сверху вниз, не мигая, ожидая ответа. — У меня завтра еще одна встреча с Шамалом, но я в порядке, это просто чтобы убедиться, что все работает хорошо. А что? — Когда ты полностью поправишься, будешь наказан… — тонфы зловеще сверкают, — за следующие проступки: отказ сообщить об опасности для здоровья, нарушение общественного порядка и скопление людей. Хаято изумленно таращится на Хибари, который бесстрастно смотрит на него сверху вниз. Наказание? За то, что не дал людям знать… Ох уж этот ублюдок. — Ты серьезно собираешься избить меня за беспокойство? — Хаято поднимается на колени на диване, чтобы не свернуть себе шею, и пялится на Хибари. — Какого черта, я же не нарочно это сделал! Серьезно, что с вами со всеми не так? — его дыхание становится все тяжелее, а уголки губ Хибари подергиваются, как будто он прячет смех. Зрение Хаято заволакивает красным. — Смеешься, придурок, хочешь подраться? Тогда пошли, — рычит он, зажигая динамитную шашку. Фитиль потушен взмахом тонфы, когда Хибари смотрит на него уже без улыбки. И почему, собственно, он разозлился? Он не тот, кто часто злится из-за того, что не должно иметь значение. Он пришел сюда не за новыми лекциями, черт возьми! — То, что ты мне нравишься, еще не значит, что я собираюсь мириться с твоим дерьмом. Если хочешь подраться, так и скажи, а не оправдывайся, — рычит Хаято на Хибари, который прищуривает глаза и впервые огрызается словами, а не оружием. — Тебе следует последовать собственному совету. Хаято моргает от ярости в его тоне и внимательно смотрит на то, как крепко Хибари сжимает свое оружие и несчастно поджимает губы. Он снова опускается на колени, Хибари убирает оружие, заметив, что Хаято не сопротивляется. Слова Сасагавы, Тсуны, Ямамото, Кёко и Бьянки, которые мешались в глубине его сознания, вскипают, сплетаясь с тем, что только что сказал Хибари, и превращаются во что-то знакомое Хаято. — Так вот почему все злятся? Потому что я не был, что, честен? Хибари смотрит на него, подняв брови, на его лице написано раздражение. — Мое мнение о твоем интеллекте падает с каждым новым словом, — сообщает он Хаято. — Как будто у тебя есть хорошее мнение о ком-то, — Хаято усмехается и отшатывается, когда Хибари цепляет его за ухо. — Я не беспокоюсь о людях, которые ничего не стоят, — говорит Хибари, резко дергая за ухо, прежде чем отпустить его. — Перестань сторониться, когда ты не в порядке. Не в порядке, не в порядке. Эти слова эхом отдаются в его голове, снова выводя его из себя. — Я в порядке, придурок, — Хаято игнорирует недоверчивый взгляд, брошенный в его сторону. — Послушай, что ты считаешь нормой? Я не буду в норме. У меня уже много лет ханахаки, и я никогда не буду «в порядке» в твоем понимании, — усмехается он. Хибари откидывается на пятки, склонив к нему голову, как бы говоря: «продолжай». — Я сжигаю цветы в легких раз в неделю, черт возьми, я делаю это прямо сейчас! Это то, что норма для меня, потому что если мои легкие горят, то я все еще могу дышать, черт возьми. Твоя кузина могла поправиться, но это не вариант для меня, — раздается слабый скрип открывающейся двери, но Хаято игнорирует его, глядя на Хибари, который наблюдает за ним с серьезным выражением лица, и чувствует, что кто-то действительно слушает его, и на этот раз что-то, что не является цветами, сдавливает его горло. — Нет никакого гребаного лекарства. Мне никогда не станет лучше. Так что да, — продолжает он, отчаянно надеясь, что Хибари не станет комментировать его горящие глаза, — да, когда я говорю, что я в порядке, я, черт возьми, имею это в виду. Он задыхается, когда заканчивает, делая глубокие вдохи, чтобы не закашляться. Он не шутит насчет цветов, даже сейчас что-то пытается впиться корнями в его легкие, несмотря на то, что Пламя сжигает их каждый раз. — Почему ты нам этого не сказал? — спрашивает Тсуна. Хаято вскакивает, глядя мимо Хибари туда, где в дверях стоит Тсуна, сжимая в руках сумку. Судя по влажному блеску в глазах, он там уже давно. — Десятый! Когда вы пришли? — Хаято отчаянно берет себя в руки, приклеивая на лицо широкую улыбку. Тсуна делает шаг вперед. — Прекрати это! Это именно то, о чем я говорил раньше. Ты никогда ничего не говоришь о себе и ожидаешь, что мы просто будем мириться с твоими страданиями, это неправильно! Улыбка Хаято исчезает, когда Тсуна подходит ближе. — Но это не так… — Это так! Просто потому, что это нормально для тебя, не означает, что это правильно. Ты не должен иметь дело с болью все время, — Тсуна роняет свою сумку и поворачивается к дивану, чтобы посмотреть прямо на Хаято. Он всматривается ему в лицо, ища что-то, но, похоже, не находит, поэтому рычит от разочарования и протягивает к Хаято руки. Хаято отшатывается, когда Тсуна крепко обнимает его за плечи, больно уткнувшись подбородком в плечо. — Ладно, я понял. Ты нам еще не веришь, но поверишь, — голос Тсуны становится ниже, как в гиперрежиме, — мы просто будем напоминать тебе, пока это не случится. Хаято ежится от этого обещания, почему-то чувствуя себя неловко, но возвращает Тсуне объятие. Он смотрит на Хибари, который внимательно наблюдает за ними обоими. Тот слегка кивает Хаято, прежде чем вернуться к своим бумагам. — Внешкольные занятия скоро закончатся, к тому времени я уже уйду. — Понятно, что Хибари имеет в виду. Хаято закатывает глаза, но кивает, выпроваживая Тсуну из комнаты. Он складывает пиджак, оставляя его на диване, прежде чем взять их сумки на выходе. До школьного двора они идут в тишине, но не гнетущей, напряжение, которое росло в течение последних нескольких дней, наконец исчезло, растворилось, как яд из раны. Когда они подходят к воротам, где их ждет Ямамото, Хаято толкает Тсуну плечом. — Значит, у нас все в порядке? Тсуна смеется, толкая Хаято в ответ, как обычно, и улыбается. — Да, у нас все в порядке. Хорошо.

~*~*~

— Как ты вообще узнал, что я в клинике? — спрашивает Хаято, подбрасывая динамит в воздух. Он прыгает обратно на Ураганный диск в поисках в дополнительной маневренности, когда Хибари уклоняется от снарядов и мчится к нему. Хаято взлетает вверх над головой Хибари, выпуская заряд из Пылающей Стрелы в ноги Хибари. Удар временно выводит его из строя, или, по крайней мере, Хаято так думает, пока стальной трос не выскакивает из клубов дыма, чтобы обернуться вокруг его ноги. — Вот чер… Резкий рывок тянет его с Ураганного диска на крышу школы, и он с треском отдергивает руки, вспыхивая Пламенем Грозы, чтобы предотвратить переломы костей. Трос натягивается и тянет его, волоча через крышу к Хибари. Хаято бросает в него один из своих снарядов, ухмыляясь, когда Хибари отбрасывает его в сторону. Снаряд взрывается, Пламя Дождя распространяется, задерживая взрыв и подталкивая Хибари вперед, ослабляя натяжение кабеля и позволяя Хаято освободить ногу. Он перекатывается в сторону и взводит Пылающую Стрелу, Облачный снаряд стреляет в Хибари, заставляя его отступить. — У Каваллоне длинный язык, — говорит Хибари, принимая боевую стойку и наблюдая, как Хаято направляет на него стрелу. — Дино звонил тебе? — может, ему и не стоит удивляться. Дино, похоже, из тех, кто сует свой нос в чужие дела. Кстати говоря… — А откуда у тебя его номер, разве ты не пытался избить его все время, пока мы были в будущем? Он стреляет как раз в тот момент, когда Хибари бросает на него недовольный взгляд, уходя в укрытие, пока несколько Роллов стреляют в него. Вот и шути над ним, думает Хаято, стреляя Дождевым снарядом в воздух и обездвиживая Роллов. Ежи разворачиваются из шаров, как только покрываются Пламенем, двое из них ковыляют к Хаято, который с ухмылкой их поднимает. Роллу нравится, когда Хаято берет его на руки, точно так же, как Ури любит царапать его когтями, чего Хибари еще не понял, учитывая преданный взгляд, который он бросает на своего зверька. — Знаешь, ежи могут научить, как быть общительным, — кричит Хаято, не в силах устоять перед насмешкой. — Может быть, это мы на тебя так действуем… Эй! Он отскакивает от цепи и прыгает на Ураганный диск, все трое ежей перекатываются у него на руках, весело попискивая. Он мчится по крыше, Хибари следует за ним, когда дверь на крышу открывается, и Тсуна высовывает голову. — Десятый! — вскрикивает Хаято, резко тормозя, чтобы не врезаться в него. Тсуна издает пронзительный визг, но Ямамото, который идет прямо за ним, тянет его назад. Оба падают навзничь, а Хаято топчется в дверях, растерянно глядя на них сверху вниз. — Это было совсем рядом! — улыбается Ямамото из-под Тсуны, который смотрит на Хаято, как на сумасшедшего. — Ты сражаешься с Хибари-саном? — тонким голосом спрашивает Тсуна, переводя взгляд с Хаято, сидящего на своем диске, на Хибари, стоящего сзади с тонфами в руках. — Спарринг, — поправляет Хаято, жонглируя извивающейся кучей ежей у себя на коленях. Один из них заползает ему под рубашку и цепляется когтями за футболку, чтобы высунуть голову из воротника. Хаято спрыгивает с диска и расстегивает рубашку, чтобы вытащить Ролла и положить его на диск вместе с братьями, прежде чем повернуться и помочь подняться Тсуне, у которого подергивается глаз, когда он смотрит на кучу Роллов и переводит взгляд обратно на Хибари. Хаято поднимает взгляд, чтобы увидеть Ямамото с поднятыми бровями, и резко спрашивает: — Чего пялишься? — Ничего, — говорит Ямамото. — Я и не знал, что вы с Хибари-семпаем такие хорошие друзья. Хаято усмехается, отводя глаза, когда тяжелый взгляд останавливается на нем. — Не важно. Вы искали нас, Десятый? — поворачивается он к Тсуне с широкой улыбкой. У Тсуны все еще странное выражение лица, как будто он хочет перестать видеть что-то, но не может отвернуться. Он кивает. — Да, у нас сейчас вечеринка по случаю моего дня рождения в старом храме, так как на прошлой неделе не получилось, — Хаято морщится от напоминания, но Тсуна игнорирует его, продолжая: — Я тоже хотел пригласить Хибари-сана, поэтому мы поднялись на крышу, так как его не было в кабинете… — Тсуна замолкает, глядя на Хибари полными надежды глазами. И Хаято не может поверить своим глазам, но каким-то образом это работает. Хибари долго смотрит на Тсуну, потом моргает. — Я отказываюсь присоединиться к этой толпе. — Все в порядке, мы устраиваемся у старого святилища, там полно места! — говорит Тсуна и, возможно, почувствовав, что терпение Хибари на пределе, хватает Хаято и Ямамото за руки и тащит их к лестнице. — Это было близко! — вздыхает Тсуна с облегчением, как только они оказываются снаружи, вдали от гнева Хибари. — Десятый, насчет вечеринки… — Хаято замолкает. Это он должен беспокоиться о вечеринке, а не Тсуна. — Хм? А, точно! — Тсуна потирает затылок. — Нам действительно не нужно было много делать, Ямамото нашел твои заметки для моего дня рождения, и все, что мы сделали, это следовали им. Даже с фейерверками в порядке, так как ты надежно сохранил их в святилище. Мама и Кёко-тян сейчас несут еду наверх, так что нам надо поторопиться. Хаято позволяет загнать себя в храм, чрезвычайно польщенный тем, что его боссу нравятся его идеи. Но если бы только он мог увидел лицо Тсуны в вечер его настоящего дня рождения, а не с опозданием в неделю. От этих мыслей щекотка в легких возвращается, и Хаято хмурится, разжигая Пламя и не обращая внимания на острый взгляд Тсуны. Щекотка стихает и исчезает, когда они приближаются к храму, и сменяется удивлением при виде большой группы людей, собравшихся вокруг каменных ступеней, ведущих к святилищу. Там же находятся Кёко и Хару с большими корзинами для пикника в руках, а также И-пин, Ламбо и Фуута. Присутствие Рехея — не сюрприз, как и Дино и его людей — все с корзинами для пикника или одеялами и припасами. Удивляет присутствие Шамала и Бьянки и по какой-то очень, очень странной причине — половины Варии. — Что они здесь делают? — спрашивает Хаято, слегка выступая перед Тсуной. Он не видит Занзаса, хотя Скуало здесь и пронзительно кричит о неуважении к людям, которые тратят их время, опаздывая на собственную вечеринку. Подождите, что? — Это вечеринка в честь дня рождения Десятого, — медленно произносит Хаято. Он поворачивается к Тсуне, который с нервной улыбкой чешет шею, но смотрит на него с решимостью. — Верно, Десятый? — Мы подумали, что было бы неплохо отпраздновать твое выздоровление, но мы знали, что ты не захочешь этого, поэтому мы просто совместили мой день рождения с этим. Это же нормально, да? — спрашивает Тсуна. Хаято переводит взгляд с решительных глаз Тсуны за его спину, где Рехей собрал Кёко, Хару, Курокаву Хану, Ламбо, И-пин, Фууту и Базиля, чтобы они смотрели на него широко раскрытыми печальными глазами. «Это жульничество, Торфяная башка», — думает Хаято, но вздыхает и кивает, когда все приветствуют его и направляются к храму. К тому времени, как он добирается туда, вечеринка только начинается, одеяла для пикника разложены на траве вдали от игр, которые устраивают Луссурия и Рехей. Хаято замечает, как разгневанная Хару отгоняет Шамала от еды, и подходит к нему. — Привет, — говорит Хаято, прислонившись к дереву. Стоящий чуть поодаль Шамал поднимает бровь и закуривает сигарету. Хаято борется со словами, начиная и останавливаясь, пока Шамал не начинает выглядеть раздраженным и, наконец, находит нужные. — Почему ты назвал Хибари моим, моим… — Хаято краснеет, он действительно не может назвать Хибари своим мальчиком-игрушкой (главным образом потому, что он думает, что Хибари каким-то образом узнает и появится, чтобы надрать ему задницу). Шамал фыркает. — Я не даю любовных советов, малыш. Во всяком случае, мужчинам. — Я не… — Хаято ловит встревоженный взгляд Тсуны и понижает голос. — Я не прошу у тебя любовный совет, ублюдок, я просто хочу знать, почему ты думал, что мы вместе, когда никто другой понятия не имел! Это не дает ему покоя с тех пор, как он вышел из-под опеки Шамала. Никто не знал о нем и Хибари, и черт возьми, если не знал Реборн (а он не знал, Тсуна сказал ему, что Реборн устроил ему допрос на эту тему), то никто не знал. — А, это, — Шамал делает длинную затяжку, ожидая, пока выдохнет весь дым, прежде чем ответить, — он ворвался в клинику и потребовал всю информацию о твоем состоянии, так как в больничных записях не было ничего полезного. — У Хаято отвисает челюсть, когда Шамал пожимает плечами. — Ну, и я мог бы атаковать его москитами во время боя, так что отдай ему это, когда увидишь, — Шамал бросает ему маленький бумажный пакет. — Дозировка та же, что и в прошлый раз. — Как в прошлый раз… ты снова заразил его сакура-курой? — Так переживаешь за своего кавалера, а он ведь тоже ударил меня, знаешь? — Шамал потирает голову. — Почему ты не мог соблазнить хорошенькую девушку, а не буйного парня? Я не сумел передать свое учение, — вздыхает он, когда Хаято краснеет все больше и больше. — Ни хрена ты меня не учил! — кричит он и топает в сторону пикника. И как раз в этот момент, когда его все кажется хуже некуда, Ури решает выскочить из своей коробочки и прямиком направиться к грилю, где Ямамото жарит рыбу. — Ури! Ямамото, осторожнее! — кричит Хаято, бросаясь за ней, но уже слишком поздно. Ури запрыгивает на голову Ямамото, заставляя его подбросить в воздух несколько рыбных палочек. Изогнув спину в прыжке, она ловит ртом рыбу в воздухе, отскакивает от лба Базиля и убегает, а Хаято следует за ней по пятам. — Ури! Хаято переходит на бег трусцой, следуя по тропинке, которую выбрала Ури. Что делать с этой кошкой? Он добирается до конца тропы и выходит на небольшую поляну, где на возвышении стоит небольшое святилище. Хаято замечает хвост Ури и следует за ним туда, где она села, грызя свою добычу. А напротив нее, в тени дерева, спит Хибари. О черт. Хаято замирает с одной ногой в воздухе и смотрит в ужасе. После стольких лет он знает, что Хибари лучше не будить. А Ури вон там мурлычет над рыбой. Дерьмо, дерьмо, дерьмо, думает Хаято, медленно опуская ногу. Когда это не вызывает реакции со стороны Хибари, он испускает вздох облегчения, и вскрикивает, когда глаза Хибари открываются, полные жажды крови. — А, это ты, — говорит он, и жажда крови исчезает, забирая с собой гнетущую ауру. Хаято с изумлением наблюдает, как Хибари зевает и ложится на бок, подложив под голову руку. — Не мешай мне спать. Ну ладно. Хаято медленно пробирается к Ури, но когда тянется к ней, проклятая кошка царапает его и прыгает к Хибари. — Ури! — шипит Хаято, бросаясь к своему животному. Кроме того, он кое-что забыл, он понимает это в середине прыжка, уже поймав Ури. — Черт! — он пытается извернуться, чтобы не упасть на Хибари, но в этот момент глаза Хибари приоткрываются. Сильные руки тянутся вверх, чтобы поймать Хаято, направляя его падение, так что он приземляется, растянувшись на Хибари, Ури мяукает между ними. Она извивается и мурлычет, слегка ткнувшись головой в Хибари, прежде чем спрыгнуть, чтобы привести себя в порядок. — Тупая кошка, — рычит Хаято и пытается последовать за ней, но тонфа, больно ударившая его по голове, привлекает его внимание. — Что?.. — он со щелчком закрывает рот, когда осознает, что стоит на четвереньках над Хибари, который смотрит на него снизу вверх, держа тонфы наготове, чтобы ударить снова. Хаято ругается и пытается слезть с него. Ключевое слово «пытается». Что-то маленькое ударяет его в середину спины, и он падает на локти. Он слышит фырчание Ролла и громкое мяуканье Ури и поворачивает голову, чтобы увидеть, как они играют вместе. Он отворачивается, закатив глаза, и оказывается нос к носу с Хибари, который наблюдает за ним, приподняв бровь. — Эмм, — Хаято смотрит на него широко раскрытыми глазами, и румянец растекается по щекам, когда он чувствует дыхание Хибари на своей коже. Его взгляд скользит вниз к губам Хибари, и он резко отводит его, прежде чем Хибари заметит. «Слишком поздно», — думает Хаято, и во рту у него пересыхает, когда выражение лица Хибари меняется с «убийственное» на «заинтересованное», и мир резко кружится, и он оказывается на спине, Хибари садится ему на бедра и прижимается губами к его губам. Хибари целуется, будто дерется. Властно, конечно, и абсолютно безжалостно. Рука на его затылке, пальцы сжимают волосы и тянут голову вверх, когда Хибари углубляет поцелуй, еще сильнее прижимаясь к его губам. Хаято целует в ответ, тепло скапливается в его животе, и он одной рукой сжимает плечо Хибари и тянется к его затылку, в то время как второй упирается в землю. Когда он наконец отстраняется, губы у Хибари красные и блестят, и Хаято чувствует, что задыхается, а губы покалывает. Хибари поднимает бровь, на его губах появляется довольная ухмылка, которую Хаято хочет укусить. Ну, что-то вроде этого, думает он, толкая Хибари назад, следует за ним, садится, опираясь на дерево, и снова тянет его к своим губам. Он не знает, как долго они сидят и целуются. Каждый раз, когда один из них отстраняется, второй тянется обратно, оставляя следы поцелуев вдоль подбородка или обвивая руками за талию. Руки Хибари забираются ему под рубашку, а Хаято целует его шею, когда у него урчит в животе. Они оба замирают, и Хаято предательски смотрит на свой живот, а Хибари усмехается и выпутывается из объятий. — Обед был шесть часов назад! — оправдывается Хаято, вытирая рот рукавом. Хибари закатывает глаза и ложится, заложив руки за голову, приказ не беспокоить его остается невысказанным, когда он закрывает глаза. — Придурок, — говорит Хаято, отряхивая одежду, прежде чем вернуться туда, где шумит вечеринка. Кто-то развесил на деревьях пластиковые фонарики, освещающие местность теплым светом. Он берет тарелку с едой там, где Хару сидит за столом рядом с Хром, обе краснеют и хихикают над ним. Улыбающаяся Кёко бочком подходит к нему, незаметно указывая на его шею, и протягивает ему бандану. Взгляд в ручное зеркальце показывает, что да, по его шее бегут красные пятна. Черт возьми, Хибари! — Спасибо, — бормочет он, завязав бандану вокруг шеи, как платок. Кёко только хихикает, и когда он уходит, чтобы найти Тсуну, кончики его ушей пылают. Он проходит мимо Ламбо, играющего в какую-то игру с обручами и палкой. Ну, скорее, это И-пин пытается поймать Ламбо, чтобы заставить его играть правильно, а Ямамото подбадривает их. Рехей разговаривает с Луссурией, и Хаято отворачивается от того места, где Бельфегор болтает с Маммоном, игнорируя его колкости и угрозы финансового краха. Наконец он замечает Тсуну, который стоит под крышей храма и тихо разговаривает с Занзасом. Хаято дергается, чтобы броситься туда, но Занзас, похоже, игнорирует Тсуну, в то время как Тсуна говорит спокойно, без признаков паники или страха. Ну, ему не нужно следить за этим, думает он, заметив поблизости Мукуро и Хром, которые одним глазом наблюдают за Тсуной, в то время как Хром и Фран разговаривают со Скуало. Закончив с разведкой, он возвращается к столу с едой, рассматривая закуски и еду, которую каждый принес с собой. — Собираешь тарелку для Кеи? — Хаято подпрыгивает, когда Дино подходит к нему с пустой тарелкой в руке. — Нет! — отрицает Хаято с жарким румянцем. — Я хочу больше взять для себя! Дино недоверчиво смотрит на полную тарелку в его руках, и Хаято подавляет желание сунуть ее в самодовольное, знающее лицо Дино. — Заткнись, — бормочет он, хватая новую тарелку. Он смотрит на предложенную еду, не обращая внимания на трясущиеся плечи Дино. Что любит Хибари? — Гамбургер со стейком и данго. Хаято удивленно смотрит на Кусакабе. Тот только улыбается, он все еще в форме дисциплинарного комитета и с тарелкой еды в руках. Сколько людей пришло сюда? Он даже видел семью Шимон в зоне для игр. — Это то, что любит Ке-сан, — говорит Кусакабе с улыбкой, протягивая тарелку Хаято. — Может быть, ты проследишь, чтобы он получил это? — Я что, его мать? — рявкает Хаято, все равно забирая еду и не обращая внимания на понимающий взгляд, который Дино бросает на него. — Ну-ну, — говорит Дино, поднимая одну руку, когда Кусакабе прячет ухмылку за ладонью. — Нет ничего плохого в том, чтобы баловать своего парня, Гокудера. — Я не его парень, — тихо говорит Хаято, когда его собеседники недоверчиво смотрят на него. — На самом деле мы об этом не говорили. — Ха, — тянет Дино и Хаято ощетинивается. — На самом деле Ке-сан предпочитает не говорить, — снова вмешивается Кусакабе, и Хаято понимает, почему Хибари доверяет ему как своему заместителю. — Действия для него гораздо яснее, хотя нам, возможно, бывает трудно понять их без практики. — Расскажи мне об этом, у меня все еще все болит после драки, — говорит Хаято, и синяки под рубашкой отзываются эхом на его слова. — Он дерется с тобой? И ты не умер? — Дино задумчиво смотрит на него, и Хаято хмурится. Да, он знает, что Хибари может выбить из него дерьмо с одной связанной рукой, но именно поэтому они используют гандикапы. Это немного уравнивает силы. Но когда Хаято говорит об этом, они оба удивленно смотрят на него. — Неужели? Ке-Сан, конечно, изменился с тех пор, как встретился со всеми вами, — говорит Кусакабе, отстраненно глядя на его лицо, когда Дино бормочет о том, что его милый ученик никогда не делает ему поблажек. — Верно, — говорит Хаято, чувствуя себя немного неловко. Хибари ведь на самом деле не так уж сильно изменился? Но у Кусакабе, наверное, более широкий Хибари-кругозор, чем у него. А Дино заслуживает того, чтобы его избили, что и делает Хибари. Возможно. — Я просто… пойду, — говорит Хаято направляется к тропинке, держа по тарелке с едой в каждой руке. Никто не останавливает его, когда он ныряет за линию деревьев, идя обратно на поляну, где все еще спит Хибари. Хаято вздыхает и ставит тарелку на землю на безопасном расстоянии, он может видеть свечение Пламени спящей на груди Хибари Ури. Хаято свирепо смотрит на нее, немного завидуя тому, что его животному больше нравится Хибари. — Тц, — тихо цыкает он, оглядывая поляну. Солнце уже село, и сейчас гораздо темнее, чем он думал раньше, стоя у алтаря с зажженными огнями. Это наводит его на одну мысль, и поэтому он, оставив еду на высоком камне возле маленького святилища, трусцой возвращается обратно и хватает запасное одеяло и два незажженных фонаря. Еда все еще там, когда он возвращается на поляну к Хибари и зажигает фонари своей зажигалкой. Свет или, может быть, запах еды будят Хибари, потому что его глаза открыты, когда Хаято подходит ближе с фонарем, повесив его на низко висящую ветку, а другой поставив рядом с Хибари. — Что это такое? — говорит Хибари, наблюдая, как Хаято разворачивает одеяло. — Это пикник, разве ты не был на них раньше? — рявкает Хаято, жестом велев Хибари двигаться. Серые глаза сужаются, перебегая с еды на Хаято и одеяло в его руках, прежде чем Хибари встает, отряхивая штаны, когда Хаято расстилает одеяло на том месте, которое он только что освободил. — И он даже не потрудился помочь, — ворчит Хаято себе под нос, расправляя края одеяла и ставя фонарь на один угол. Закончив с одеялом, он поворачивается к еде, едва успевая спасти ее от Ури, и передает одну тарелку Хибари, который уже сидит на одеяле, прислонившись спиной к дереву. Они сидят в тишине, Хаято ерзает, когда они едят, и делится едой с Ури, когда та подкрадывается ближе и начинает выпрашивать подачку. — Животные из коробочек могут есть? — спрашивает Хибари, завороженно наблюдая, как Ури поглощает жареную рыбу Ямамото. Хаято потирает переносицу. — Да. Я не знаю почему. Фуута из будущего сказал, что они не нуждаются в пище, но Ури, похоже, это нравится, — он пожимает плечами под взглядом Хибари. — Ей это не вредит, так почему бы и нет? Хибари молчит, но достает из кармана пиджака свою собственную коробочку. Он быстро вставляет кольцо — и Ролл выскакивает наружу, оглядываясь вокруг, прежде чем нацелиться на Хаято и кинуться к нему, издавая счастливые сопящие звуки. — Привет, — говорит Хаято, протягивая ему кусочек морковки. Ролл нюхает овощ, но не обращает на него внимания и с веселым бульканьем устраивается на коленях у Хаято. Он улыбается, гладит ежа, а Ури заканчивает есть и подходит поближе, чтобы проверить. Она обнюхивает Ролла, прежде чем тоже запрыгнуть на колени Хаято, сбивает ежа на середину одеяла и, прижав его к земле, начинает вылизывать. Хаято откидывается на руки и рассматривает двух животных, слова Хибари из будущего снова звучат в его голове. Животные из коробочек зеркально отражают своих хозяев, вспоминает он то, что однажды сказал ему старший Хибари, когда Ури толкает Ролла, еж позволяет ей, даже спокойно перекатываясь на спину, чтобы она могла тщательно вылизать его. Хаято ловит Хибари, с мягким взглядом наблюдающего за тем, как их животные играют вместе, и собирает всю свою смелость. — Почему я вообще тебе нравлюсь? — спрашивает Хаято, глядя Хибари в глаза. На поляне воцаряется тишина. Хаято ерзает, а Хибари молчит, бросая на него взгляд, прежде чем вернуться к остаткам еды. Как раз в тот момент, когда Хаято думает, что к черту все это и собирается спросить снова, Хибари начинает говорить. — Ураганы умирают. Что ж, это все объясняет. Нет. Хаято свирепо смотрит на Хибари, который через плечо разглядывает окружающие их деревья. — Они поднимаются и формируются, но в конечном счете теряют силу и гаснут. — Хибари переводит взгляд на Хаято. — Ты — нет. Ты бесишься и бушуешь, но в конце, когда ты ослабеешь, ты не умрешь, а просто встанешь и будешь бушевать еще сильнее. Перевод речи Хибари занимает несколько секунд, пока Хаято впитывает то, что он сказал. — Значит, я тебе нравлюсь, потому что меня трудно убить? — пытается Хаято, но Хибари раздраженно кривит губы. — Что? Ты можешь говорить немного яснее, а не метафорами? На лице Хибари появляется легкая ухмылка, которая утверждает, что, по его мнению, метафоры — лучший способ общения, и что ему нравится раздражать Хаято. — Ты очень интересный, — говорит Хибари с голодным выражением в глазах. — Сильный и все еще становишься сильнее. Ты будешь великолепен, когда вырастешь. — Выражение его глаз заставляет Хаято вздрогнуть, и Хибари замечает это, одобрительно оглядывая его тело. «И это все?» — думает Хаято, чувствуя, может быть, легкое разочарование. Он не уверен, что ожидает услышать, что Хибари любит его из-за его обаятельной личности? Но он ожидает надеется на что-то чуть большее, чем эквивалент «ты хорошо сражаешься». Если это все, то что же отличает его от Рехея или любого другого бойца в Намимори? Он погружается в свои мысли и не замечает руки, которая тянется к его подбородку. Хаято резко отстраняется от Хибари, который на четвереньках подползает к нему. Хибари хмурится и снова протягивает руку, на этот раз медленнее, позволяя своим пальцам нежно коснуться его подбородка, слегка поглаживая кожу. — Ты остаешься верным зверьку, даже если он причиняет тебе боль. Несмотря на это, ты все еще борешься до смерти, а затем снова встаешь, чтобы сражаться. Ты находишь свои слабые места и устраняешь их, изменяя или адаптируя. Хаято думает, что это самый долгий разговор Хибари с ним вне лонжерона, и немного наклоняется к нему. У Хибари расширяются зрачки, и он полностью обхватывает лицо Хаято ладонью. — Ты всегда меняешься, всегда немного новый или другой, — говорит Хибари мягче, притягивая Хаято ближе, голод в его глазах становится более явным. Улыбка резкая, зубы спрятаны, но они все еще там, готовые разорвать Хаято, чтобы увидеть, из чего он сделан. Хаято сглатывает, продолжая движение. «Хорошо», — думает он, когда их губы снова встречаются и искры бегут вверх по его спине. Ладно, он может жить с такой причиной. Хибари хватает его за рубашку и тянет на себя, Хаято растягивается на его коленях. Поцелуй быстро переходит от медленного и сладкого к чему-то, что заставляет Хаято цепляться за рубашку Хибари, даже когда он толкает его вниз на одеяла. Хаято прижимается губами к дрожащему Хибари, а тот хватает его сзади за шею, удерживая на месте, пока заползает ему ладонью под рубашку, поглаживая кожу спины. Он вздрагивает от легкого прикосновения, едва чувствуя его через рубцовую ткань на спине, хотя Хибари действительно одобрительно гудит и проводит пальцами по каждому шраму, до которого может дотянуться. Что-то зудит у него в затылке, прорываясь сквозь дымку похоти и удовольствия, и Хаято поднимает глаза, инстинктивно или просто чувствуя, что за ним наблюдают, чтобы увидеть Небесного Пегаса Дино, рысцой бегущего через поляну. — Какого черта? — говорит он, отодвигаясь от Хибари, не обращая внимания на его ворчание. Хибари отпускает его, но оставляет руки на бедрах, когда хорек Бельфегора подкрадывается к ним, рыча на Хаято, прежде чем свернуться клубком у головы Хибари. — Серьезно? Ты что, кошачья мята для них или что-то в этом роде? — спрашивает Хаято, когда все присутствующие животные медленно пробираются на поляну. Он видит, как Альфин ныряет между деревьями, стараясь не перелетать через верхушки. Бестер крадется вперед, Нацу бежит под его лапами вместе с Джиро. Коджиро быстро облетает вокруг дерева, под которым они находятся, прежде чем сесть на ветку, в то время как Куу Луссурии и Кангарю идут позади Гюдона и черепахи Дино. Он видит, как Мукуроу и Ливия Леви пробираются сквозь темноту, временно освещая поляну, прежде чем они тоже усесться рядом или на почтительном расстоянии от Хибари. Слышится возня, когда Ало прорывается сквозь деревья, щепки падают вокруг них, но Альфин быстро блокирует ее, толкая вниз, чтобы устроиться с другими животными. — Это странно, скажи мне, что ты тоже находишь это странным? — просит Хаято Бастера, который подходит прямо к ним и плюхается на землю. Нацу пользуется возможностью свернуться калачиком между его лап. Хаято смотрит на Хибари, который улыбается, когда Хиберд слетает вниз и садится на фонарь, который им удалось не опрокинуть. Не то чтобы им нужен свет, думает Хаято — животные освещают поляну разноцветным Пламенем. — О, привет! Так вот куда вы оба делись! Хаято спрыгивает с колен Хибари, но его тут же тянет назад хватка на бедрах. Он приземляется на бок рядом с Хибари, когда Ямамото выходит на поляну, держа в руке зажженный бенгальский огонь. — Эй, ребята, они уже здесь! — кричит он обратно в лес, вероятно, туда, где их ждет остальная группа. — Мы подготовили фейерверки, не хотелось бы, чтобы вы их пропустили, — продолжает он весело, когда они садятся, лицо Хаято полностью красное, в то время как Хибари фокусирует буравящий взгляд на входе на поляну, которую начинают заполнять люди. К счастью, большинство из них держатся подальше от того места, где животные образуют небольшой буфер между Хибари и остальной частью поляны, что помогает успокоить напряжение в теле Хибари, когда появляется последний человек. Все вокруг ухмыляются или со знанием дела смотрят туда, где покрасневший Хаято сидит рядом с Хибари, на что Хаято показывает грубый жест, получив в ответ смех Дино, и этот ублюдок имеет наглость подмигнуть ему. — Эй, они начинают! — кричит Хару, выбегая на поляну. Она садится рядом с Кёко, раздаются приглушенные взрывы, и первая из нескольких ракет взлетает в небо, оставляя едва видимый след дыма. Когда первый из фейерверков распускается в небе цветком, Хаято поворачивается к Хибари. — Значит ли это, что мы встречаемся? Хибари закатывает глаза и тянет Хаято к себе для быстрого поцелуя, пока никто не смотрит. — Да. Хаято снова смотрит на небо, широко улыбаясь, а Хибари откидывается на одеяло, переплетая с ним пальцы, и они смотрят на фейерверк, окруженные семьей и друзьями.

~*~*~

Когда Хаято возвращается домой в тот вечер, он счастливее, чем был когда-либо, и он выкашливает розовые и белые космеи вместе с единственной красной розой. Эти цветы он моет и тщательно сушит своим Пламенем, а на следующий день берет немного смолы, чтобы сохранить их. Он не ищет значения этих цветов, потому что уже знает их и думает, что на этот раз, возможно, у него все лучше, чем хорошо. [Космея — гармония, мир, радости, которые могут принести любовь и жизнь] [Красная роза — любовь]

***

А теперь немного насчет концепции детской хананаки. Все люди разные, так почему болезнь должна действовать на всех одинаково? В случае детской ханахаки болезнь проистекает от безответной любви ребенка к своей семье и желания стабильности. Не у всех детей, подвергшихся семейному насилию или страдающих от безразличия родных, развивается синдром ханахаки, так же как не любая безответная романтическая любовь вызывает болезнь. Но тот факт, что болезнь возникла из-за отсутствия семейной любви, заставляет ее проявлять себя иначе, чем болезнь, вызванную романтической любовью. Ее первопричиной является неуверенность ребенка, вызванная отсутствием стабильности в жизни. Так что хоть Хаято и начинает понимать, что ему нравится Хибари, он все еще продолжает кашлять цветами, потому что глубоко в его сердце есть голосок, который будет продолжать спрашивать: а что, если он уйдет, что, если он решит, что я этого не стою? Неопределенность здесь — ключевой момент. Подумайте о ребенке, у которого есть родители, но они быстро переходят от любви к жестокому обращению, и вызванная этим неопределенность влияет на реакцию ребенка на все события в его жизни. Поэтому даже положительные эмоции (чувства), такие, как дружба или любовь, могут быть испорчены, в то время как негативные усиливают цикл деструктивных мыслей/поведения. Так что Шамал был прав лишь отчасти, когда говорил, что цветы вызывают крайне проявления эмоций. Любая эмоция может их вызвать до тех пор, пока ребенок пребывает в этом разрушительном состоянии ума. Вот почему когда Хаято думает, что Тсуна отсылает его, он начинает давиться цветами. Шамал прав, говоря, что нет никакого лечения. Хотя в том случае, если болезнь диагностирована на ранней стадии, лечение возможно. Хаято — единственный ребенок с ханахаки, которая развилась настолько рано. Обычно если у более старших детей (12-15 лет) диагностируют раннюю форму болезни, ее можно вылечить, поместив ребенка в стабильную любящую среду, т.к. детская ханахаки прогрессирует медленно. У Хаято она была с 6 лет, в 8, когда он сбежал из дома, он начал кашлять лепестками, а в арке десятилетнего будущего — целыми цветами. Но, учитывая, что Хаято является частью мафии, не доверяет взрослым и весьма агрессивно относится к незнакомцам, подобная терапия не является вариантом.