***
Наверное это началось ещё в тот день, когда Шестеро просящих похитили девушку для создания часов. Тогда они беседовали. Долго беседовали. Ещё дольше спорили. А потом произошло это. — А мне нравится, когда снятся кошмары. — проговорила девушка с золотыми локонами. — Кошмары не могут нравиться, они на то и кошмары. — А мне нравятся! — Врёшь! — Нет! — Да! — Нет! – Проверим! И парень наслал на златовласую кошмар. Сон был долгим, девушка кричала, плакала, просила остановиться того, которого видела в кошмаре… А он наблюдал, словно завороженный за её мучениями, за её горячими слезами, за её метаниями у его ног. Но когда она проснулась, в ужас пришёл уже он. Уж чего он не ожидал, так это увидеть в её глазах удовольствие. Не первобытный ужас и облегчение, что всё закончилось, а удовольствие. После, они больше не виделись, ведь Шестеро Просящих проиграли. После была тюрьма. А из его головы так и не выходил этот образ: растрёпанные золотые волосы, бледное лицо, глаза наполненные слезами и не совместимого с этим удовольствия. И эта улыбка на её лице. Такая нежная и тёплая, словно она получила то, что хотела от дорогого ей человека. Но это ведь не возможно. В тюрьме он был далеко от Кобры, а потому был рад, что он не слышит его мыслей. Ведь они были преисполнены искажённым от страха лицом златовласой девушки. Той единственной, что заставила его ощутить ужас рости равный ужасу от воспоминаний Райской башни. После их выпустили. Появился Джерард и Грехи ведьмы. А он всё думал о том лице. И это стало приносить определённое удовольствие. Удовольствие от созерцания её боли. Не физической, а внутренней. Созерцание её страхов. И он стал сбегать. Раз в неделю, он брал одиночное задание в сторону города Магнолии, выполнял его и вечером приходил к ней. Какого же было её удивление, когда она увидела его на пороге в первый раз… — Полуночь? Что ты тут делаешь?.. — Мучить тебя пришёл. —не стал врать темный волшебник. — Иди ложись спать. — и не дожидаясь её ответа, он впихнул её в дом и зашел сам. Это ночь стала самым прекрасным воспоминанием в его жизни. Он никогда не испытывал такого удовольствия наблюдая за чужими страданиями. И тут либо его фантазии развили это чувство, либо оно всегда в нём было. Но вывод был один. Девичьи страдания превзошли все его фантазии. Эти крики, эти слёзы, то рваное дыхание. И он не желая стоять в тени, стоя рядом с её кроватью, неотрывно смотрел на искажённое в страхе личико. Сейчас она не была красивой. Страх не предавал ей красоты, но делал её ещё слабее в его глазах. Ещё более хрупкой. И это хотелось сломать. Смахнуть рукой и чтобы она летела вниз, разлетаясь миллионами острых кусочков, от удара о землю. Утром он ушёл до то того, как она проснулась. Понимая, что он продолжит её мучить, если увидит это же удовольствие в её глазах. Но он всегда возвращался и всё повторялось вновь. Её крики, ставшие для него колыбельной, её слезы, что были как глоток воды. Это всё была его заслуга. Это всё принадлежало ему. Он не помнит, когда впервые проснулся от запаха приготовленной ею еды. Не помнит вкуса той еды, не помнит, что вообще она тогда приготовила. Но помнит удовольствие в сонных и уставших глазах. Помнит растрёпанные волосы и нежную улыбку, что царила всё время до его ухода. Так происходило около года. Он приходил раз в неделю, всегда в разные дни. Она без лишних слов впускала его в дом и в предвкушении очередного кошмара, бежала в душ, где проводила непозволительно много времени, потом сушила волосы и переодевалась. И всё это не стесняясь его самого. Не стесняясь его ничего не выражающего взгляда, что говорил ясно:"Ему всё равно на то, какая она. " Ему нужен её сон и страдания. Но он откровенно пялился на неё, пусть и не демонстрировал и даже не признавал этого. Она ему НЕ нравилась. Она вовсе НЕ красивая. Ему ВСЕ РАВНО, во что она одета и ВСЕ РАВНО, почему она не стесняется его присутствия. Ему ПЛЕВАТЬ почему она так нежно ему улыбается. Абсолютно всё равно. Ему нужны только её старания. Только её боль и слёзы. Только её крики. Можно ли было это назвать конфетно-букетным периодом? Он скажет:"Нет». Она скажет:"Да». Это не отношения, он это понимал. И всё равно возвращался, так её… Вернее. Её боли и слёз ему не хватало, как воздуха на вершинах гор. И вот однажды, когда он снова пришел, немного не дойдя до дома, он услышал крики. Это кричала она, но не так, как обычно. Не как с ним. В этих криках не было боли, а скорее ярость и злость. Он не слышал о чем она кричала, но уловил другой крик. Крик голоса, что он ненавидел. Это орал Драгнил. Присев на крышу дома напротив, он стал смотреть в её окна. И его душу заполнила страшная ярость. Ярость настолько сильная, что его глаза вернули свой кровавый цвет. Они вновь светились. Но внешне он оставался спокоен и невозмутим. Ярость бурлила внутри, обжигая душу. В её глазах он видел боль. Боль, что принёс ей не он. Боль, что не была его. И застывшие слёзы. Слёзы, что он возненавидел. Это были слёзы вызванные не его стараниями, не его силой! Было ли это проявлением ревности? Да, без сомнений. Чисто перефразированная и искажённая им самим ревность. Нет, нет, это вовсе не была ревность! НИКАКОЙ РЕВНОСТИ! Но только он приносит Люси боль! Он и только он заставляет Люси страдать! Только он безжалостно и с упоением заставляет её плакать! Тогда, он мысленно, впервые, назвал её по имени. И точно же в ту ночь, когда она успокоилась и уснула, он пришел и украл её из дома. Глупо? Да. Опрометчиво? Без сомнений. Но боль Люси принадлежала только ему. Её слёзы, крики, сорванный голос и измученный вид. Это всё принадлежало ему. В ту же ночь, он оставил грехи ведьмы. Он не вернулся к вечеру кочевавшей гильдии.***
— Но, что ты делал эти последние несколько лет? — интересовалась Ангел. — Мы с ней пару месяцев скитались по городам. А потом я купил этот дом и с тех пор мы живём здесь. Первое время мы выполняли задания вместе, но потом, я оставил её следить за домом. — отвечал брюнет, нечитаемым взглядом смотря на старых друзей. — И всё? — не верил Кобра. — Это всё. Любит ли Миднайт Люси сейчас? Нет. Он не любит её. Но он всегда рядом с ней. Он её обнимает, он её целует, но всегда делает это отстранённо. Он никогда не говорит ей, что любит её, потому что это было бы ложью. Но она знает. Он любит её. Она видит это постоянно в городе. Если рядом с ней стоит незнакомый мужчина. Просто стоит. Она ощущает его ревность. Видит его ревность. Чувствует, как крепко сжимается его рука на её запястье. И это говорит для неё куда больше, чем любые слова. Она по прежнему иногда видит страшные картинки во снах, что подкидывает он. Но просыпается в его крепких объятиях. С его нежным поцелуем в лоб и словами, что эта «ночь кошмаров» превзошла все предыдущие. Он не любит её, но она принадлежит только ему. Он не нежен к ней, но он не позволит ей уйти. Он не ласков с ней, но даст ей то, что принесет ей удовольствие. Он не говорит ей красивых слов, но он всегда крепко сжимает её запястье в людных местах. Он безразличен к ней, но он жить не может без её нежной улыбки, уставших, сонных и полных удовольствия глаз и той жизни, что скоро появится на свет. Он не любит её, но боль приносить ей, может только он, а она никогда и ни от кого другого её не примет, потому что она любит только эту боль.