Legends never die They become a part of you ("Legends never die")
— Автоматику окончательно заклинило, — по-военному чётко сообщил Бартоломео, опускаясь в кресло второго пилота и аккуратно, почти медитативно расправляя складки прикреплённого к лёгкому скафандру плаща. — Теперь только вручную. — Сядем и вручную, что ж, — процедил сквозь зубы его напарник, даже не обернувшись: отвлекаться от управления было попросту рискованно. Атмосфера накалялась в самом прямом смысле этого слова — не только в кабине, но и за пределами обшивки корабля. Компактный и маневренный трёхместный истребитель модели «Сирмион» был вынослив до крайности, как и полагалось бывшему военному кораблю, переделанному под исследовательское судно; но вот мог ли он пережить едва контролируемое падение сквозь атмосферные слои неисследованной планеты, после того как ему поджарило всю электронику внезапной вспышкой на ближайшей звезде, — оставалось загадкой. Ответ на которую им теперь поневоле предстояло узнать лично. — Если есть куда садиться, — всё так же ровно заметил Бартоломео, опуская руки на приборную панель. Через защитные перчатки он не мог бы этого почувствовать, но ему всё равно показалось, что кожу ладоней обожгло: рычаги механического управления были раскалены. — Не дрейфь, сын, прорвёмся! — внезапно подмигнул Альберто, обернувшись на долю секунды. Сквозь запотевшее стекло шлема выражение его лица едва угадывалось. — Сядем куда придётся. Комментировать, что внизу может и вовсе не оказаться дружелюбной человеку среды, Бартоломео уже не стал: они оба прекрасно это понимали.***
Девиз веронского военно-космического флота был позаимствован у предков Бартоломео: надпись «Nec descendere nec morari» красовалась на гербе делла Скала ещё в те незапамятные времена, когда Верона была процветающим средневековым городом, а не крупной, но изрядно потрёпанной войнами планетарной колонией Земли. «Ни спускаться, ни останавливаться». Только вверх и вперёд — по изображённой на гербе белой лестнице. Бартоломео видел определённую иронию в том, что теперь им с отцом предстояло именно спуститься и остановиться. Желательно без жертв. — Времена меняются, — хохотнул Альберто, с которым он, надсаживая голос, чтобы перекричать нарастающий шум, поделился своим наблюдением. — Иногда, чтобы подняться, нужно сначала спуститься. Этот спуск длился удивительно долго. А может, ему только показалось, что долго — хронометр на панели управления показывал что-то несусветное, а ориентироваться по собственным ощущениям было сложно. Минуты казались часами. Вокруг гудело и трещало, уши начало закладывать. Отец ругался в открытую, но его почти не было слышно; очень хотелось откинуть со взмокшего лба прилипшую к нему прядь волос, но адски мешал шлем. О планете они не знали ровным счётом ничего, но приборы анализа окружающей среды отказали ещё при входе в атмосферу, что уже само по себе не могло быть хорошим знаком, а рассмотреть что-либо самостоятельно не представлялось возможным: они давно задраили окно в рубке — стекло пошло трещинами — и падали вслепую, при мигающем алом свете аварийных лампочек. — Пристегнись, балбес! — рыкнул Альберто, заметив, как Бартоломео приподнялся в кресле, чтобы дотянуться до стабилизатора: едва ли это могло уменьшить тряску, но попытаться стоило. — И держись крепче! Передатчик с собой? — Да, отец, — Бартоломео поднял левую руку, на запястье которой мигал огоньками массивный браслет передатчика — он же рация, он же походный компьютер и многое другое. — Заряда хватит часов на десять в автономном режиме. — Главное, чтобы тебе воздуха хватило на столько же, — фыркнул старший Скалигер. — Или на дольше. А то обидно выйдет. Что-то в его словах не понравилось Бартоломео. Но ему не хватило времени понять, что именно. — Прости, сын, — Альберто вдруг отступил от начавшей уже искриться панели управления, шагнул ближе. Даже сквозь мутные стекла двух шлемов было видно, как у него горят глаза. — Постарайся выжить. Только вперёд и вверх, понял меня? — Отец, что… — Понял меня? Отвечай: да или нет? — Понял, но… Договорить он не успел: Альберто рванул рукоятку сбоку от кресла сына, активируя протокол экстренной эвакуации. И Бартоломео — внутри моментально образовавшейся вокруг него защитной сферы — попросту вышвырнуло из падающего корабля.***
Конечно же, он выжил. И даже добрался до того, что осталось от «Сирмиона» — корабль рухнул пятью километрами севернее спасательной капсулы, и немаленький столб дыма был отличным ориентиром. Разумеется, Бартоломео не ожидал найти отца на месте крушения живым, но проверить всё равно было нужно. Тем более что спасателей — сигнал с передатчика всё же достиг цели — нужно было ждать, и долго. Конечно же, он дождался.***
— Дядя, автоматику заклинило! — в рубку ворвался лиловый вихрь с плохо скрываемой паникой в огромных зелёных глазах, и Эскал невесело улыбнулся краешками губ. Оценить сложившуюся ситуацию он успел ещё минут пять назад и для того и отправил Меркуцио проверять технику, чтобы спокойно подумать и принять наилучшее решение. Говорят, всё на свете повторяется?.. — Значит, будем садиться вручную. Спокойно, Меркуцио, — он поудобнее перехватил рычаг и развернулся, чтобы лучше видеть племянника. Бледный и напуганный, но держится молодцом… В семнадцать ему бы учиться и балбесничать с друзьями, а не рисковать жизнью в разведмиссиях, но борьба за выживание, как ни иронично, требует жертв, а пилот он отличный, хоть и неопытный. — Пристегнись и проверь свой передатчик. Работает? Второй раз в одну и ту же ловушку Эскал бы не попал, но на сей раз дело обстояло хуже — и одновременно лучше. Подбитый корабль, взрыв двигателя — лишь вопрос времени, но зато кислородная планета; спасательная капсула по-прежнему всего одна — зато она полностью функциональна; садиться на воду на этой планете даже опаснее, чем на сушу — зато на этот раз хотя бы не вслепую… Правда, контроля над падением это не прибавляло и скорости оного не уменьшало. — Работает! — отчитался между тем Меркуцио, демонстрируя дяде свой браслет. — Сигнал бедствия уже отправлен повторно. — Молодец, — одобрил Бартоломео. — А теперь слушай внимательно и запомни: ты должен выжить. Валентин очень расстроится, если ты этого не сделаешь. Да и я тоже расстроюсь. — Дядя, что… Эскал улыбнулся. Спокойно и тепло, не так, как годы назад улыбался отец; но, наверное, в мерцающем красном свете это выглядело жутковато. — Прости, мальчик мой. И за секунду до того, как на каменистой поверхности чужой планеты вспыхнул огненный цветок, Бартоломео ещё успел порадоваться, что кроме него, на борту никого не осталось. Круг замкнулся.