Синяки

Энни не спалось. Детский организм явно не выдерживал нагрузок, которые взваливал на него господин Леонхарт. Девочка была измотана, но боль не давала уснуть. Такие бессонные ночи были не редкостью для Энни. За шесть лет своей жизни, она уже множество раз засыпала лишь на рассвете. Всю ночь, лёжа на своей деревянной кровати, смотря в потолок, и слушая звуки гетто. В Либерио никогда не было тихо. Всегда кто-то кричал или всхлипывал. Сегодняшняя ночь не была исключением. Энни слышала, как грубый мужской голос что-то злобно выкрикивал. Она не различала слов, но мужчина явно был настроен враждебно. «Марлиец» — пронеслось в мыслях девочки. Вскоре она начала различать и второй голос — более высокий, женский. Женщина тоже кричала, но без злобы, а скорее в отчаянии. Будто умоляя о чем-то. Энни зажмурила глаза и попыталась уснуть. Ей искренне не хотелось слушать очередную ругань двух наций, но внимание упорно фокусировалось на уличных звуках. Поняв, что сегодня снова не удастся уснуть, девочка открыла глаза. Ей оставалось единственное развлечение — рассматривать потолок и ждать восхода солнца. Подняв над головой свою правую руку, Энни поднесла её ближе к глазам. В полумраке комнаты, что освещалась лишь светом луны, она различала очертания синяков. Многие из них были получены во время тренировок с отцом, но были и странные, незнакомые. Энни однажды пыталась спросить у отца о них, но он в ответ лишь пробормотал что-то невнятное, а затем велел дочери продолжить тренировку. Любопытство девочки не было удовлетворено, но тогда, времени задумываться, у неё не было. И сегодня, в эту бессонную ночь, у Энни наконец появилась возможность подумать об этом. Она надавила на один «неизвестный» синяк большим пальцем: «Боль. Такая же, как у моих» — сделала вывод девочка. Сначала она сомневалась в том, что это были «чужие» синяки. Думала, что просто не заметила когда и где пропустила удар. Но сегодня Энни была уверена — у неё не могло быть синяка на плече. Он располагался близ сгиба локтя, и был довольно большим. И что было самым смущающим — в нём можно было разглядеть очертания пальцев. Будто бы кто-то сильно сжал руку Энни. Но все синяки девочки были получены от ударов. Отец никогда не хватал её за плечи. «Ты не должен здесь быть» — враждебно обращалась к синяку Энни, надавливая на него пальцем ещё сильнее, будто от этого он мог исчезнуть. Спустя год, Энни поступила в кадеты для подготовки воинов Марлии. Она не понимала, зачем ей это, но не пыталась перечить отцу. Ей было всё равно. И на таинственные синяки, которые стали лишь активнее появляться на её теле, ей тоже стало всё равно. Она не пыталась угодить марлийцам. Не проявляла особой преданности им. Не заводила друзей. На своё одиночество Леонхарт также было абсолютно всё равно. Но у Энни всё же были чувства. Как бы она не пыталась их скрыть, как бы ни убеждала себя и окружающих в том, что ей на всё наплевать — это было неправдой. Энни не были чужды эмоции. Она осознавала, что злится на отца, возможно даже ненавидит его. Понимала, что он тренировал её ради собственной выгоды. Чтобы быть почётным марлийцем. И если раньше, она относилась к нему с равнодушием, просто выполняя команды, то теперь, в её груди росла обида. И когда господин Леонхарт узнал, что его дочь станет одной из воинов Марлии — он, как и ожидала Энни, был рад. Но для неё это событие стало поводом для мести. В этой драке с отцом девочка вкладывала в удары всю свою силу и ярость — чтобы он понял, почувствовал ту же боль, что и она все эти годы. Она не сдерживалась. Впервые сопровождая удары криками: «Что марлийцы, что элдийцы — нет никакой разницы! Все дерьмо!» — проклинала она две великие нации. С каждым ударом, выплескивала обиду, вымещая всю свою, скопившуюся за жизнь, злобу на отце. Прекратив его бить только после того, как он перестал шевелиться. К удивлению девочки, отец не оскорблял её, не проклинал и не желал смерти. Он улыбался. Это одновременно потрясло и разозлило Энни. — Тебе что не хватило?! Издеваешься надо мной?! Могу ещё ударить, если мало! — Энни говорила это, угрожающе занося над ним кулак, она была в ярости. — Если ты так сильна, то сможешь убить врага и без оружия, Энни, — на глазах старшего Леонхарта давно проступили слёзы от боли, но сейчас он тихо рассмеялся. Девочка в испуге отшатнулась. Минуту назад она действительно чувствовала ненависть, смотря на улыбку отца. И удовлетворение, во время его избиения. Но теперь, она не понимала, как ей реагировать на его слова и смех. Чувствуя, что к глазам подступают слёзы, Энни отвернулась от него и молча, ушла в сторону дома. Она села на кровать, обняв колени руками. Опустила голову вниз, зажмурив глаза. Почувствовала тепло на щеках. Слёзы капали с её подбородка на футболку. Энни, услышав собственные всхлипы, испугалась. Зажала рот рукой, чтобы отец ни в коем случае не решил проверить, что за странные звуки в доме, (хотя вряд ли бы он сейчас смог дойти до него). Энни не понимала, что чувствует. Обида прошла? Кажется, нет, но ей больше не хотелось бить отца. Не хотелось и видеть его. В попытке успокоиться, девочка подняла голову вверх. Она всё еще плакала, но уже тише. По старой привычке, Энни подняла наверх свои руки, чтобы рассмотреть. Сейчас на них не было синяков или ушибов. За последние три года она стала сильнее. Даже отец не смог ударить её, что уж говорить о сверстниках. «Чужие» тоже перестали появляться так часто. Однако… совсем недавно, на её животе всё же проявился один. На этот раз явно от удара. Энни это раздражало, ведь она уже знала причину появления. Любопытство. Второе чувство, не чуждое Энни Леонхарт. Она никогда не показывала его явно. Не спрашивала у учителей или сверстников о беспричинных ранах, не старалась больше узнать это и от отца. Но всё же, желание найти ответ никуда не делось. И ответ действительно нашёлся. Как-то раз, в перерыве между тренировками кадетов, Энни услышала разговор двух девочек. Она не знала их имён, но видела их лица и раньше, на тренировках и уроках воинов. Они не отличались ничем особенным. — Смотри-смотри! Я видела такой же у Гальярда на левой руке! — рыжая девочка восторженно и громко показывала что-то своей собеседнице. — Тебе, наверное, показалось, его родственная душа точно Фингер, — вторую явно веселило возбуждение её подруги. Энни уже хотела отойти от них подальше, чтобы не слушать очередную болтовню о мальчиках, если бы она не услышала одной странной фразы. — Почему ты так думаешь? Она ему даже не нравится! А у нас с ним одинаковые шрамы на ногах! Мы — настоящие родственные души! — говоря последнюю фразу, она закрыла глаза и мечтательно улыбнулась. «Одинаковые шрамы? О чем они?» — Энни всё больше интересовал этот разговор. — Ладно-ладно, как скажешь, Софи, — всё ещё посмеивалась вторая. — Ильзе, а ты ещё не нашла свою родственную душу? — открывая лишь один глаз, спросила та самая Софи. «Родственные души? Да что они несут?» — и почему Энни сразу не ушла отсюда? Знала ведь, что это очередная болтовня про мальчиков, которая ей неинтересна. — Нет, все синяки, что я получаю, не совпадают с местными, так что вряд ли этот человек здесь. Уже уходившая Энни, вдруг замерла: «Синяки…». В тот день, она и узнала причину появления на её теле «чужих» ран. «У всех элдийцев есть связь. Из-за греха, который совершила Имир. Когда я получаю синяк или шрам, то у моей родственной души (Гальярда) он также появляется. И наоборот. Удивительно, что ты этого не знаешь, Леонхарт» — вот что тогда сказала Софи. Энни была искренне удивлена. Даже подумала, что над ней издеваются или смеются. Но вскоре смирилась. Этот ответ действительно многое объяснял. Но порождал и другой вопрос: кто её родственная душа? Энни смотрела на руки, и почему-то именно сейчас вспомнила тот разговор с одноклассницами. Горло болело от сдерживаемых всхлипов, грязная краска потолка плыла перед глазами. Энни чувствовала себя ужасно. В голове постоянно возникала последняя фраза отца, вызывая новый прилив слёз. «Убить врага без оружия? Да кого я убью, я ведь такая жалкая!» — мысленно кричала на себя и на отца Энни. Она не понимала, почему плачет и это ещё сильнее злило девочку. Повинуясь какому-то странному порыву, Энни осторожно прикоснулась к своему животу. В том самом месте, где находился «чужой» ушиб. Аккуратно, почти невесомо провела по нему пальцами. «Тебе тоже сейчас больно, да?» — с тех пор, как она узнала откуда у неё эти раны, она периодически мысленно разговаривала со своей родственной душой. И хотя она бы никогда в этом не призналась, ей нравились эти глупые и бессмысленные беседы. «Я сейчас выгляжу так отвратительно, смог бы ты посмотреть на меня?» — думая это, Энни уже более уверенно касается раны на животе, уже не надавливая на неё, как раньше, стараясь выдавить, как нечто неродное, а мягко поглаживает рану. После чего немного вздрагивает, потому что этот жест был слишком несвойственным для неё. Слишком странный, слишком наивный, слишком нежный. Но он, как ни странно, успокаивал. Энни перестала плакать, теперь она смотрела на дверь и собиралась с мыслями. Нужно было помочь отцу. Господин Леонхарт остался хромым. Энни чувствовала себя виноватой, но отец никогда не вспоминал об её поступке. Наоборот, с той самой драки, он стал относиться к ней более мягко. Даже заботливо. Он впервые стал рассказывать об успехах дочери своим знакомым. Всё чаще улыбался, видя её тренировки, и даже хвалил. Энни удивляло это, но она старалась сконцентрироваться на миссии, что предстояла им в следующем году. Воином марли быть было ещё тяжелее, чем просто кадетом. Их не щадили, относились как к взрослым. Не давая шанса на ошибку, заставляя тренироваться почти без выходных. Даже Энни, будучи закаленной отцом, приходилось туго, что уж говорить о простых детях. Но те, что выдержали первые месяцы, были вознаграждены. Стали носителями титанов. Леонхарт унаследовала Женскую Особь. У неё не было особых способностей, как у остальных, но Энни это не расстраивало. Главное, что он был достаточно подвижным для рукопашного боя. Остальное неважно. В последние месяцы перед нападением на остров Парадис, у Энни не оставалось времени даже на то, чтобы думать о чем-то кроме миссии. Странное поведение отца, «чужие» синяки и родственные души — всё это, отходило на второй, а то и на третий план. Хотя Энни всё ещё не разделяла идею захвата прародителя, и никогда не была патриоткой Марлии, она хотела исполнить свой воинский долг. Чувствовала огромную ответственность за жизни элдийцев в Либерио. Потому полностью отдавала себя тренировкам. Но за день до отправки на Парадис, Энни вновь была поражена поведением отца. Он вдруг упал перед ней на колени. И заплакал. Второй раз в жизни. Обняв девочку за пояс, он шептал ей всего одно слово: «Прости». Энни была в ступоре. Она никогда не видела отца — человека, что учил её убивать, таким слабым. Всю дорогу до самого острова, в голове Энни пульсировали последние слова отца, сказанные им перед уездом: «Пожалуйста, вернись домой. Даже если не выполнишь задание, даже если весь мир будет против тебя, я всегда буду на твоей стороне, Энни» — она вновь не понимала что чувствует. Как ей теперь выполнять задание? Рисковать своей жизнью? Зная, что где-то там, за океаном, кто-то действительно ждёт её возвращения. Девочка старалась отгонять эти глупые мысли, и убедить себя, что она воин, восстановить привычное равнодушие, но… что-то пошло не так. Марсель погиб. Их задание пошло не по плану. Энни никогда не нравился Райнер Браун. Он был слишком патриотичным. Слишком правильным. Слишком доверчивым. И слишком слабым. Это из-за него они лишились Марселя и Челюстей. И именно из-за него, Энни сейчас лежала в полуобморочном состоянии. Перед её глазами, как всегда, был серо-грязный потолок. Последнее, что она помнила — огромная стена. Ей даже подумалось, что они вернулись обратно в Марлию, и сейчас она в своей комнате. Но реальность была другой. Рядом сидели Бертольд и Райнер. Им удалось вторгнуться на Парадис. Находясь на острове, Энни старалась приложить все свои усилия для скорого выполнения задания. Все её разговоры с Гувером и Брауном сводились к нему. Она старалась не думать ни о чём другом. Особенно об отце. Не задумывалась и о том, плохой или хороший поступок она совершает. Убить сотню элдийцев или вступить в кадетский корпус — не имеет значения, главное — достать прародителя, а какой ценой — не столь важно. Тренировки кадетского корпуса давались Энни легко. Всё благодаря отцу и марлийцам. Раздражало лишь, что её напарники будто забывали о том, зачем они здесь находятся, развлекаясь игрой в солдатиков, тормозя выполнение задания. Энни не нравилось, что они тратят время впустую, но Райнер, будто издеваясь, или и впрямь не понимая, почему не стоит привязываться к врагу, наслаждался общением с ним. Даже сейчас, он обучал какого-то парня ближнему бою. Энни искренне не понимала его. Она не видела смысла в этой тренировке, считая её бесполезной. Леонхарт могла повалить на пол треклятого инструктора и выбить ему все зубы, поэтому не считала нужным сражаться с кем-то здесь. Это было бессмысленно. И нечестно. Потому она слонялась между рядов из будущих солдат и успешно избегала гнева Шадиса. Если бы не одно но. Райнер Браун. Он окликнул девушку, чтобы та «не отлынивала от тренировок». Энни пыталась его игнорировать, но Браун был слишком настойчив и приставуч. Ну что ж, если он так хочет с ней подраться, она исполнит его желание. Однако Райнер не встаёт в стойку. Он хватает своего приятеля за плечи и подталкивает к Энни. «Браун, ты что, серьёзно?» — возмущается про себя Энни. Райнер ведь знает, о возможностях девушки, но всё равно подставляет своего товарища под её кулак. Энни отводит правую ногу назад, слегка разворачивая корпус, поднимает кулаки на уровень лица. Она сосредоточена на движениях своего соперника. Она готова к бою. Парень напротив явно сомневается. Сначала мнется, неуверенно сжимая деревянный клинок в руках, но вскоре, решается, перехватывая его обеими руками, и перед атакой крича какую-то глупость: — Энни, ты ведь знаешь, как защищаться от ножа? Нападаю! — он несётся на неё, думая лишь об атаке, о противнике, о бое. Это видно по его взгляду. Девушка даже неосознанно восхищается такой отвагой. Но из-за неё, парень совсем забывает о собственной защите. И Леонхарт пользуется этим. Резко выставляя правую ногу вперёд. Удар. Резкий. Быстрый. Точный. Её противник, точно не ожидая подобного приема, спотыкается и падает. Он стонет от боли и удивленно смотрит на Энни. Она невольно приподнимает правый уголок губ. — Я могу идти? — не поворачиваясь, с привычным равнодушием спрашивает девушка. — Стой, нож-то, по-прежнему, у него в руках. Он всё ещё может атаковать, да, Эрен? — будто издевается Райнер. Энни хмурится и выдыхает. Теперь уже она нападает. Пусть и без ножа в руках. Эрен испуганно пятится назад, явно не разделяя оптимистичный настрой своего друга, и лепеча какую-то чепуху. Энни не вслушивается. В глазах уверенность и полная осознанность своих действий. Она быстро приближается к нему. Одной рукой хватает Эрена за запястье, одновременно лишая противника ножа и ограничивая его в движениях, а второй резко разворачивает лицо Эрена влево, не давая возможности видеть её. Энни не медлит, через секунду, уже подсекая Эрену ноги, и опрокидывая его на землю. — Твоя очередь, Райнер, — теперь она смотрит прямо в глаза, кидая ему деревянный клинок, вновь вставая в стойку. — Ээ… Может не стоит, Энни? — Браун мнётся, что раздражает Энни лишь сильнее. — Давай, Райнер, покажи ей, какой ты солдат! — теперь подстрекает уже Эрен, по-прежнему, лежа на земле. — Ты прав, — усмехается Браун, принимая боевую позу, — мы должны преодолевать жизненные трудности. Девушка мысленно усмехается и приближается к Райнеру. Захват. Разворот. Подсечка и… Энни вдруг чувствует резкую боль в спине при замахе ногой, от чего медлит и широко распахивает глаза, что крайне удивляет Райнера. Он не теряет времени и высвобождается из её хватки, но девушка быстро возвращает себе контроль и вскоре Браун оказывается на земле рядом со своим другом. Райнер что-то говорит ей, но Энни не слушает. Она прикасается к тому месту, где почувствовала боль и вдруг осознаёт, что там появился ушиб. Совсем свежий. Энни невольно вздрагивает. С самой отправки на Парадис, она почти не вспоминала об этих синяках и родственных душах. Не было времени. Да и сами раны появлялись редко и почти незаметно. Поэтому эта внезапная вспышка вызывает у неё сильное волнение. По какой-то, давно забытой привычке, она закатывает рукава и смотрит на свои руки. На левом запястье расплывается красноватый след, в котором угадываются очертания пальцев. Обычно, Энни отгоняла от себя безумные идеи. Этому научил её отец. Нельзя поддаваться собственным эгоистичным порывам. Нельзя полагаться на удачу. Нельзя действовать необдуманно. Иначе можешь разочароваться. И обычно, Энни следовала этим советам. Руководствовалась разумом. Но сейчас она следовала за каким-то странным ощущением. Энни думала, что это страх, но страх никогда не был таким приятным. Он учащал сердцебиение, обострял органы чувств, и казалось, создавал все условия для того, чтобы его обладательница исполнила своё желание. И Энни сдалась. Она бродила по тренировочному полю, и сама не понимала, что ищет. Лишь одна, крайне наивная мысль, крутилась в голове: «Вдруг её родственная душа здесь, в кадетском корпусе?» Оснований для этого у Энни фактически не было. Лишь догадка о том, что красный след и ушиб — результаты тренировки ближнего боя с ножом. Девушка растерянно озиралась по сторонам, ожидая найти того самого человека, синяк которого сейчас находился на её запястье. У Энни даже промелькнула мысль о том, что это мог быть Эрен. Но она быстро отмела её, потому как нож находился у него в правой руке, а красный отпечаток у Энни — на левой. Девушка, казалось, обошла все пары кадетов. Но это, как и ожидалось, ни к чему не привело. Энни начинала ужасно злиться на саму себя. Мысленно критикуя собственное поведение. «Леонхарт, да ты ничем не лучше Райнера» — с отвращением подумала она. И как можно было поступить так глупо? Так бессмысленно? Необычное чувство ушло, наступило привычное раздражение. Энни перестала заглядывать людям в лица, искать что-то непонятное на чужих руках. Ей ужасно не хотелось находиться здесь, не хотелось ни с кем драться. Единственное, о чём она мечтала сейчас — чтобы эта идиотская тренировка, наконец, кончилась. В своём порыве злости на себя и на мир, она совсем позабыла об инструкторе Шадисе, который карал всех прогульщиков и лентяев на тренировках ужасно громкими криками и оскорблениями. Потому Энни вспомнила о нём лишь тогда, когда услышала поблизости знакомый мужской ор. — АРЛЕРТ, КАКОГО ХРЕНА ТЫ ЗДЕСЬ ЗАБЫЛ, Я ТЕБЯ СПРАШИВАЮ?! ДЕСЯТЬ ПОПЫТОК НАПАДЕНИЯ, И ИЗ НИХ ТОЛЬКО ОДНА УСПЕШНАЯ! ДЕРЬМОВЫЙ ИЗ ТЕБЯ СОЛДАТ, АРЛЕРТ! — Шадис привычно не сдерживался в выражениях, почти выплевывая их в паренька напротив. Он был ниже инструктора почти на две головы и виновато смотрел в землю, от чего казался ещё меньше. Энни раздраженно нахмурилась, и уже собиралась ретироваться из поля зрения Шадиса, пока он её не заметил, но… — ЛЕОНХАРТ! МАРШ СЮДА! Девушка мысленно выругалась и медленно развернулась. Энни не отводила от него взгляда как другие солдаты, смотря исподлобья прямо в глаза, со всей злобой и раздражением, которые накопились у неё за последние пятнадцать лет. И если у них с Шадисом был поединок тяжёлых взглядов, то Энни явно его выигрывала. Инструктор отвёл глаза, но всё же не отстал от неё. — ЛЕОНХАРТ, ВСТАВАЙ В ПАРУ К ЭТОМУ ХЛЮПИКУ! АРЛЕРТ, ТЫ НАПАДАЮЩИЙ! ТОЛЬКО ПОПРОБУЙ ПРОИГРАТЬ! Девушка шумно выдыхает, её чаша терпения не просто переполняется, а трескается и рассыпается. Точно решив, что в этот раз не будет сдерживаться, она принимает боевую стойку. Противник же явно не разделяет настроя Энни. Он осторожно поднимает на неё взгляд, смотрит робко, а вскоре и вовсе прячет глаза за светлой чёлкой. Энни почти кипятится от бешенства и его медлительности, но гнев немного утихает, когда она замечает в лице напротив усталость. Его губы искривлены так, будто он прямо сейчас чувствует непосильную боль. Энни видит, что он слабо сжимает клинок и уже совсем не смотрит на неё. «Он что боится?» — эта мысль выбивает из Энни часть раздражения и злобы, принося ей недоумение. Она не понимает, чего хочет этот человек. Многим в этом месте было страшно, но их страх был скорее связан с титанами, а не с боями с людьми. Но в нём было нечто иное. Ему будто просто не нравилось здесь находиться, было неприятно держать этот клинок в руках и нападать. Словно весь этот бой для него был одним большим мучением. И это поразило Энни. Ей тоже не хотелось быть на этой треклятой тренировке, но видимо по другой причине. Желание избить его постепенно отходило на второй план, теперь Энни хотела знать, кто перед ней и почему он ведёт себя так странно. — СКОЛЬКО ЕЩЁ ТЫ СОБИРАЕШЬСЯ СТОЯТЬ НА МЕСТЕ, АРЛЕРТ?! НАПАДАЙ, ИНАЧЕ ВЫЛЕТИШЬ ИЗ КОРПУСА БЫСТРЕЕ, ЧЕМ ТЕБЯ СОЖРЁТ ТИТАН! — прервал рассуждения девушки инструктор. Паренек, наконец, поднимает взгляд на Энни. Его волосы, всё же прикрывают часть голубых глаз, но несмотря на это, девушка улавливает в них какую-то просьбу. Они что-то усиленно говорят Энни, но она искренне не понимает что. Видимо бросив эту немую попытку разговора, Арлерт нервно сглатывает, крепче сжимает деревянный нож и срывается в сторону Энни. Девушка уже готовится к отражению атаки, но Арлерт вдруг резко замирает в полутора метрах от неё. Его руки выставлены вперёд, клинок направлен куда-то в грудь Энни, но он слишком далеко для какого-то «урона». Леонхарт удивленно поднимает брови, ещё больше не понимая человека перед собой. Она пытается прочитать что-то в его лице, но достаточно длинные волосы, будто повинуясь воле хозяина, укрывают его от чужих взглядов. Немного очнувшись от неожиданности, Энни уже собирается дернуться для перехвата ножа, но вдруг замечает на чужом запястье, открывшемся из-под задравшейся формы, красноватый след. Точно такой же, как и у себя. Энни остается неподвижна. И за эту неподвижность платится слухом. — ЧТО ЭТО ЗА ФОКУСЫ? АРЛЕРТ, ТЫ ЧТО ТВОРИШЬ?! ЧЕГО ВСТАЛ КАК ВКОПАННЫЙ, УЖЕ ДОТЯНУТЬСЯ ДО ПРОТИВНИКА, НЕ МОЖЕШЬ ЧТО ЛИ, НЕДОРОСТОК?! ЛЕОНХАРТ, А ТЫ ПОЧЕМУ НЕ АТАКУЕШЬ? ЗАРАЗИЛАСЬ СТОЛБНЯКОМ ОТ ЭТОГО ДЕРЬМОГОЛОВОГО?! — Шадис кричит ещё громче и злобнее, чем пару минут назад. Он в истинной ярости, что привлекает внимание других кадетов. Но Энни плевать на его крики. Она непозволительно долго рассматривает чужие руки. Каждая линия, каждое очертание отпечатка совпадает с тем, что находится у неё. Кулаки сами по себе разжимаются. Девушка переводит взгляд на лицо своего «противника», и осознаёт, что ощущает тепло где-то там внутри, куда сейчас устремлён деревянный нож. Энни совсем забывает о том, что у них бой, потому не сопротивляется, когда парень, видимо повинуясь напутствиям Шадиса, всё же поддаётся вперёд и утыкает нож в грудную клетку Энни. — Всё? — тихо спрашивает он. То ли инструктора, то ли Энни, то ли самого себя, всё ещё не отрывая глаз от пола. — МОЛОДЕЦ, АРМИН АРЛЕРТ! ДВА ИЗ ОДИННАДЦАТИ! СЧИТАЙ, ЧТО ТЫ ПОЧТИ УМЕР! ЛЕОНХАРТ, ТВОЯ ОЧЕРЕДЬ! Армин устало выдыхает, неловко перекладывая нож из своих рук в руки девушки, и медленно отходит от неё. Энни осторожно принимает клинок, с каким-то особым волнением ощущая на его ручке чужое тепло. Она понимает, что собирается сейчас сделать полную глупость, но ей уже всё равно на неправильность собственных решений, она повинуется вернувшемуся необычному чувству. Армин неуверенно принимает стойку, скорее для виду, нежели для реальной защиты. Он снова не смотрит ей в глаза, отводя взгляд куда-то вбок. Теперь в нём ещё отчетливее заметно какое-то смятение и усталость. Энни опускает руку с ножом вниз, совсем не собираясь его использовать, и быстро приближается к Армину. Но не спешит атаковать его, позволяя среагировать на каждое своё движение. Леонхарт впервые думает в бою не об ударах и приёмах, а о том, чтобы избежать их. Она не нападает, а лишь блокирует чужие атаки. И хотя внешне на её лице видна лишь сосредоточенность, внутри Энни скрывается нечто большее. То, чему девушка ещё не придумала названия. То, что сейчас сотрясает всё тело. Армин довольно неумело пытается выхватить у Энни нож, но она осторожно перехватывает его руку, не давая этого сделать. Парень слабо пытается вырваться, слыша угрозы Шадиса об исключении, но девушка держит слишком крепко. Она слегка оттягивает рукав чужой формы вниз, снова открывая красную рану. Энни вновь разглядывает её, и небрежно, будто случайно, мажет по следу большим пальцем, от чего чувствует лёгкое покалывание в обеих руках. Она почти не сомневается, что это действительно её родственная душа. Ощущает какой-то давно забытый, почти детский восторг. Но чтобы удостовериться окончательно, решается на последнюю проверку. По-прежнему крепко держа чужую руку, Энни отводит её вбок, чтобы исключить сопротивление. Подступает к нему ближе, заглядывая в голубые глаза снизу вверх. Она безмолвно хочет извиниться перед ним за то, что собирается сделать, поэтому добавляет в привычный суровый взгляд долю нежности. Армин вопросительно изгибает бровь, явно не понимая такой реакции со стороны своей противницы. А затем морщиться от боли, ощущая на своей спине легкий нажим на ушиб. Энни чувствует, как по всему телу растекается приятное тягучее чувство. Оно исходит от груди, движется по жилам к рукам и щекам, вызывая у девушки сильный жар, оно скребётся по позвоночнику, оставляя за собой мурашки, а затем спускается к ногам, ослабляя Энни сильнее, чем любые тренировки. Оно вызывает у неё щемящую боль в рёбрах, от чего Леонхарт кажется, что её сейчас разорвёт изнутри. Теперь Энни не сомневается. Армин Арлерт — её родственная душа. И это его синяки сегодня отобразились у Энни на спине и руке. Остаётся лишь одно — закончить этот поединок. Девушка быстро, легко и осторожно подсекает ноги Армина, почти моментально отправляя его в полёт. Сначала он от неожиданности широко распахивает глаза, а затем, в испуге упасть на землю, жмурится и… не падает? Энни подхватывает Армина почти у самой земли, предотвращая удар. И мысленно усмехается тому, как он осторожно открывает сначала один глаз, видимо проверяя, не умер ли он. А затем, испуганно распахивает и второй, осознав, что его буквально держат на руках. Энни отдалённо слышит крики Шадиса из-за того, что она выбросила нож куда-то на землю и не закончила поединок, но его перебивает сердцебиение девушки, громко бьющее в висках. Она смотрит в глаза напротив и видит в них отражение неба. Энни чувствует поистине детский трепет, осознавая то, что нашла человека, чьи синяки видела с малых лет. Ей хочется узнать, откуда у него были все эти раны, хочется спросить о его странной усталости сегодня, хочется объяснить свои собственные действия и извиниться за них. Энни впервые так сильно хочется говорить. Но всё это она оставляет на потом, говоря сейчас лишь: — Никто больше не ударит тебя.