***
Джесси стучит в дверь. Никто не отвечает, но он особо и не рассчитывает. Может быть, чокнутая жена и сын мистера Уайта еще не ушли, а когда они дома, мистер Уайт становился психованным. Ясен пень, не хочет, чтобы они узнали, чем он занимается. Джесси тяжело вздыхает и снова стучит. Проклятье, идти больше некуда! У всех друзей-приятелей у самих полно проблем, а даже если и нет, с ним они возиться не хотят. Можно понять. Никто не хочет попасть на расплетение, пытаясь спасти его шкуру. Дверь рывком отворяется. На пороге, как ураган, возникает мистер Уайт собственной персоной и сквозь стекла очков меряет его привычным взглядом «Какого-хрена-ты-сюда-приперся-Джесси?». — Я же говорил тебе сюда не приходить! — шипит он. Джесси сжимает губы, глубоко вдыхает и выдает: — Вы бы отдали своего сына на расплетение, мистер Уайт? Тот так смотрит на него, будто у него на лбу резко вырастает рог. — Нет, конечно! Ты это у меня хотел спросить? Какой-то соцопрос для школы? Ни с того ни с сего внутренний предохранитель срывает, и жар, взорвавшись в груди, растекается по телу и заволакивает сознание красной пеленой. — Причем здесь школа?! — орет Джесси, тщетно пытаясь контролировать голос, чтобы не услышали все соседи на милю вокруг. — Это не соцопрос, это моя сраная жизнь! Можно пройти?! Мистер Уайт медлит секунду и сторонится. На его лице мелькает что-то похожее на сожаление, хотя Джесси не уверен, Джесси вообще не из тех, кто сильно задумывается, почему другие люди поступают так, как поступают, время от времени он просто понимает их, и все, но заморачиваться насчет этого — нет, черт возьми, не для него. Не для него… — Ты понимаешь, что моя жена может вернуться в любой момент? Джесси цокает языком: да плевать на его жену. Он все равно здесь надолго не задержится. Ему просто нужна помощь, проклятье, хоть немного помощи. — Я… попал в переделку, — признается он, прикрыв глаза, хотя вернее было бы сказать, что его втянули в переделку. При мысли об этом начинает тошнить, да так, что он всерьез опасается выблевать прямиком на вытертый ковер. — В общем, мне надо где-то перекантоваться два года… и мне нужна моя доля. Мистер Уайт мрачно смотрит на него. С ним говорить куда проще, чем с родителями или учителями, потому что он не строит из себя «хорошего взрослого» и не читает нотаций, ну, если не считать тех моментов, когда он в порыве гнева называет Джесси идиотом или тупицей, но Джесси тоже в долгу не остается. Иногда мистер Уайт говорит, что не собирается больше работать с несовершеннолетним, но говорить и правда перестать работать — совершенно разные вещи, они оба это понимают. А еще мистер Уайт, наверное, из тех, кто считает, что человек может делать все, что угодно, если не попадется, — он в своем праве. Джесси в своем праве как никто другой. Черт возьми, он не собирается переходить в «состояние распределенности», как процесс расчлененки любят громко обзывать в новостях и на бигбордах. Ему нужно все его тело, целиком! Вряд ли на него кто-то позарится — особенно на легкие, что год за годом подвергались испытанием травой и метом, но…. — Органы на черном рынке стоят дорого, — роняет мистер Уайт. Ну спасибо, утешил. — Тебе надо такое место, чтобы копы и орган-пираты два года не смогли на тебя выйти. Лучше поменяй убежище, но так, чтобы оттуда ты мог связываться с бегунками. У Джесси сердце уходит в пятки. Кажется, он проваливается в бездонный черный туннель, что засасывает все глубже и глубже. Он только и может потрясенно выдохнуть: — Что?.. Ты… ты хочешь, чтобы я и дальше этим занимался?! Алло, чувак! Мне крышка! Если попадусь, связываться с бегунками будут максимум разные мои части! — Сочувствую тому парню, которому достанутся твои мозги, — качает головой мистер Уайт. Джесси хочется вцепиться руками ему в горло, но сдерживается, только смотрит исподлобья. — Ты в бегах, так? Значит, тебе понадобятся деньги, много денег. — Ну так я и пришел за своей долей! — Ты думаешь, что ее хватит, чтобы заткнуть рты всем сплетникам? Закрыть глаза и уши соседям? Джесси молчит, потому что осознает его правоту. И осознает также то, что дальнейший разговор ему совсем не понравится. — Тебе нужно больше денег, — говорит мистер Уайт, его глаза поблескивают за стеклами массивных очков, а голос стихает до шепота, хотя квартира звенит от пустоты. — Так что нужно наварить и продать еще больше. Джесси по-прежнему не отвечает ничего, только сдерживает стон. Да. Да, черт возьми. Ему правда нужно больше денег. Но как?! Теперь, когда его родители… когда… в общем, в нынешней ситуации работать как раньше просто невозможно! Светиться на улицах — все равно что нарисовать на лбу мишень для всех юнокопов города! Даже если он будет осторожен, может случайно где-нибудь засветиться, и тогда… Рот наполняет кисловатая слюна. Нет-нет-нет. Не надо об этом думать. Как только вернется в тетушкин дом, затянется травой до потери памяти, лишь бы вышибить мерзкие мысли и тошноту! К горлу снова подкатывает ком, и Джесси не может его сглотнуть, как ни пытается. — Давай принесу воды, — предлагает мистер Уайт, очевидно, заметив, как он побледнел. — Ладно, — бросает Джесси, отвечая на оба его предложения. Мистер Уайт прав. Ему нужны деньги. Больше денег. Чтобы скрываться, платить за жилье, подкупать любопытных и давать взятки. В конце концов, он будет делать то же, что и всегда. Изворачиваться, направлять ребят на покупателей, беспалевно передавать товар и получать за него бабосики. Убиваться травой и метом, только чтобы не думать об ордере на расплетение — когда-то просто нагонявшим страх, теперь абсолютно реальным. Все как всегда. Мистер Уайт протягивает стакан воды, а через несколько минут — и синий мусорный пакет, забитый деньгами. Джесси даже не замечает, когда он уходит и когда возвращается. В висках покалывает, перед глазами двоится. Вода на вкус отдает железом и дешевым холодильником. — Скажи, мистер Уайт, — тянет Джесси заплетающимся языком. — Ты бы отдал своего сына на расплетение? — спохватывается и поправляет: — Ну… если бы можно было. Умом он понимает, что чем больше мелет, тем хуже становится, но остановиться не может, как будто прорывает плотину. Мистер Уайт замирает. Смотрит на него с непередаваемым выражением сквозь очки, чуть приоткрыв рот, будто его оборвали на полуслове. В глубине души Джесси ждет, что сейчас его схватят за ворот куртки и вытолкают вон, но мистер Уайт тихо отвечает: — Конечно нет. Никогда. Ну да, ожидаемый ответ. Его сын ведь болен. Детский церебральный паралич или что-то вроде того, ходит на костылях и плохо говорит. Таких ребят от расплетения защищает государство. Мистер Уайт, наверное, все бы отдал, чтобы парень выздоровел, мысли о расплетении ему и в голову не приходили. Сердце обжигает боль, сильная, жгучая боль, которую не может залить ни одна вода в мире. Джесси поспешно опускает взгляд, только бы не показать, что глаза увлажнились. — Ну… а если бы… ваш сын был худшим парнем в мире? Отдали бы? Мистер Уайт хмурится. Похоже, его и без того небольшой запас терпения вот-вот подойдет к концу. Джесси судорожно отпивает из стакана еще отдающей хлоркой воды, только бы ком в горле прошел. В жизни не чувствовал себя так паскудно. — Нет, не отдал бы, — голос мистера Уайта звучит тверже, напористее. — Даже если бы он был самым худшим парнем в мире. Очевидно, его хотят подбодрить, но даже эти слова не успокаивают. Ведь на самом деле у мистера Уайта не самый худший в мире сын, так что он не может судить.***
Джесси сидит в машине и смотрит на автостраду. Запах кожаных кресел в салоне немного успокаивает, даже аппетит прорезается, так что он покупает хот-дог в ближайшей кафешке и жует, чувствуя, как натужно туда-сюда ходят челюсти, будто одеревеневшие. Эмоции исчезают — что-то в нем щелкнуло, как выключатель, не иначе. Он смотрит и смотрит на автостраду, а голову наполняют странные образы. Если бы сейчас на дорогу выбежал бык, то машины, идеально следующие разметке, метнулись бы в разные стороны, как жуки. Кто-то — чтобы не сбить животное, кто-то — чтобы не помять дорогую тачку, взятую в кредит. Визжали бы шины, оставляя черные следы на асфальте, руки водил выкручивали бы баранку до упора, но кто-то все равно бы столкнулся с кем-то. Отбитые зеркала, помятые двери, вздувшиеся бамперы, у-у. Джесси щелкает зажигалкой, затягивается сигаретой и выдыхает дым в приоткрытое окно. Где-то рядом валяется бонг с травой, но он не может его найти, да особо и не пытается. Гудение машин наползает на него, ветер сечет пылью по щекам. Бык на автостраде… и он, идущий на быка, размахивающий красным полотном и уворачивающийся от огромных рогов, но не только от них. Тачки ведь никто не отменял: несутся вперед-назад и сигналят, сигналят, сигналят, только и успевай отскакивать. От них. От быка. И ни на секунду не выпускать из рук красное полотно, ведь иначе ты, Джесси, не получишь никаких денег, попадешься копам и сдохнешь. Может, бык проткнет тебя насквозь — огромная, сметающая все на своем пути черношкурая мощь, с которой ты играешь и которую пытаешься раззадорить. Может, тебя размажет по асфальту проносящаяся машина, да так, что частей не соберешь. Твою голову купит какой-нибудь наркобарон, которому ты наступил на хвост, и повесит над камином, а твое сердце сожрет сырым на завтрак. Какая уж разница, если так много всего пытается его убить. С тех пор, как он связался с мистером Уайтом, его гребаная жизнь превратилась в какую-то сплошную чернуху. Дело, конечно, не в мистере Уайте. Даже наоборот. Наверное, хреново, когда единственный, с кем можешь поговорить откровенно, — твой старый бывший учитель химии, который варит мет на продажу, но кто такой Джесси, чтобы об этом судить? Он затягивается в последний раз и щелчком отправляет окурок в окно. Тот, кувыркаясь, падает вниз и исчезает среди мельтешения бесконечных машин. Что ж, его вышвырнули, да? Попытались сделать вид, будто по частям ему будет лучше, чем целиком? Будто его органы принесут пользу другим людям, раз уж сам он приносит только вред? Отлично! Пусть думают что хотят! Он заработает кучу бабла и доживет до восемнадцати, даже если придется землю зубами грызть! По-прежнему мутит, то ли от травы, то ли от того, что у его гребаных предков он так сидит в печенках, что они решили разрезать его на куски! Джесси задыхается. Горло сдавливает то ли смех, то ли плач, но только сбивает дыхание. Надо… надо сделать новые документы. Ходят слухи о какой-то женщине, что за хорошую плату забабахает тебе поддельный паспорт, водительские права и прочую дребедень. Наверное, она та еще штучка, раз держится на плаву среди мексиканских наркобаронов, американских бандитов и испанских кланов. Он шарит рукой по соседнему сидению, пока пальцы не натыкаются на бонг, поджигает его и затягивается. Язык жжет, в легких словно лианы ворочаются. Надо ехать. Надо. Он стоит посреди дороги над автострадой и курит траву, кто-нибудь скоро точно обратит внимание. Надо ехать. Из города, из штата, из этой жизни. Джесси глубоко вдыхает. Он будет махать красной тряпкой перед быком посреди оживленной автострады. Будет варить мет с мистером Уайтом и продавать через своих бегунков, скрываясь от юнокопов, орган-пиратов и вообще всех, кто попытается отправить его на расплетение. Будет купаться в деньгах и доживет до восемнадцати. Будет… Он просто нахрен будет. Джесси затягивается в последний раз. Со звяканьем бросает бонг в бардачок. Хватается за руль и вдавливает ногой педаль газа. Машина заводится и срывается с места, мир за окнами превращается в расплывчатую полосу песочного цвета с трещинами чахлых деревьев. Слезы срываются по щекам, ведь здесь его никто не увидит, он обмякает, вцепившись в руль, как в спасательный круг, и всхлипывает раз за разом, а грудь, кажется, сейчас вывернет наизнанку. Может, они сделают вид, будто их всегда было трое. Мать, отец, десятилетний сын, отличник и победитель всевозможных научных конкурсов. «Пожалуйста, давай дадим ему шанс. Самый последний». «Нет. Мы уже давали ему десятки шансов. Посмотри, что он делает со своей жизнью. Прогулы, наркотики, воровство в супермаркетах, а что дальше? Сам начнет варить?» «Не говори так! Джесси хороший мальчик, он никогда не сделает ничего такого…» «Ты сама в это веришь?» Джесси не стал тогда подслушивать дальше, ведь ему, скованному холодом, будто двинутому по голове чем-то тяжелым, и так все стало ясно. Они подписали ордер. А если и нет, подпишут его завтра. Через неделю. Через месяц. Дело не в ордере, а в том, что они давно решили: их старший сын — пропащий до мозга костей выродок, что только прожигает свою жизнь и наверняка такими темпами долго не протянет. В их сердцах больше не остается терпения. А в их доме — места для него. И мистер Уайт… может, прямо сейчас он сидит на своей уютной и маленькой кухне и думает, как бы поступил, будь его сын худшим парнем на свете. Или не думает об этом вообще — зачем, если такого никогда не случится? Джесси хватает ртом воздух и вжимает педаль газа в пол. Любой другой чел на его месте бы остановился и прижался к обочине, пока в голове шуметь не перестанет, но он гонит и гонит вперед, с трудом вписываясь в повороты, потому что нельзя остановиться, только не тогда, когда весь мир наступает тебе на пятки. Он купит новые документы. Он будет варить и продавать крышесносный синий мет. Он не попадет на расчлененку, ни за что. Пусть даже сейчас кажется, что его уже расплели, быстро, безжалостно и без наркоза.