***
Сатору не знает, когда это прекратило доставлять ему удовольствие. Сатору не знает, когда отказался от этого. Его тело дрожит само, без участия самого Сатору. Чувствует прикосновения Гето одновременно везде и одновременно нигде: теплые руки на плечах, на шее, на затылке, на лопатках, очерчивают торчащие кости. Но для него это обычные прикосновения, ничего не значащие, совсем пустые и без смысла. Они не тянут за собой, не хватают намертво, не возбуждают. Сатору без понятия, какое сейчас у Гето лицо и о чем он думает, пока сидит на его коленях и ласкает его черные до плеч волосы. Расчесанные, гладкие, не секущиеся. Но что-то уже не те. Сатору, сидя у него на коленях, не знает, кто из них двоих этого сильнее не хочет: их полное отсутствие секса, их либидо, которое упало на первую ступень эволюции, или сам он, который все еще пытается переступить через себя и хоть что-то возобновить в их отношениях, которые перестали приносить комфорт и искру. Например, Гето многого не требуется, чтобы просто любить Сатору и его тело, которое выше на сантиметров пять. У него кожа, словно кожура персика: надавишь — лопнет, а еще белоснежная, как снег на утро. Нетронутый, чистый, идеальный. Гето знает, как Сатору любит: ритмично, но не быстро, иногда прерываясь на нежности, будто и весь мир подождет и все потеряет смысл. Сатору смысл не особо нужен. В этом и его проблема. Гето ворует Сатору в поцелуй, и тот не увидел этого, поэтому слегка дернулся от неожиданности. Знает эти губы за три года их отношений вдоль и поперек, исследовал каждый угол, и до сих пор находит их самыми лучшими среди всех-всех. Сатору — парень с характером, которого не каждый сможет вывезти, и даже поцелуй у него крепкий. С Сатору нелегко. Сатору отвечает в поцелуе, не прекращая пальцами расчесывать черные пряди волос, а Гето — его лопатки, торчащий позвоночник, обводит пальцами, уходит на длинную талию. Гето давно уже не воспринимает Сатору, как объект чистого секса и плотского удовольствия, и занимается с ним сугубо любовью, а не сексом. Хотя, он уже и не помнит, когда они занимались или тем, или тем. Что такое секс? Несмотря на ссоры, в которых Сатору без раздумий кинет в Гето горшок с землей, они всегда целуются любя. Так, будто и не живут уже вместе три года, а только прошли конфетно-букетный, за который надо еще притереться к человеку. Гето любит Сатору таким, какой он есть. Сатору любит Гето за просто так. Без смысла. Просто так случилось: у них ужаснейший кризис отношений, каждодневный стресс и скандалы. И пустая пачка успокоительного, которые пьет только Гето. Сатору разрывает поцелуй, а глаза его — закрыты повязкой. Но даже и без зрения Сатору не надо смотреть вниз: у него до сих пор не стоит. Нет, это бессмысленно. Сатору просто не может возбудиться. Ему мешает даже чертова вселенная, которая вообще не при чем. Хочет ли он Гето психологически и физически? Скорее нет, чем да. Не исключено, что, если они сейчас потрахаются, то проблема решится. Ну, нет. Гето прикрывает глаза, спускается губами на тонкую шею и кусает Сатору за кожу, как своего парня; ласкает, любит, никому не отдаст. У Гето у самого возбуждение пришло со страшным опозданием, можно сказать, что такого надо стыдиться, — они обжимаются уже минут пятнадцать, не отлипая. И Гето не может насытиться, просто не может. И Гето распахивает глаза, видит Сатору и понимает: он весь напряжен, как бетонная стена, а по его лицу гуляют желваки. Сатору терпит. Весна в душе — это не навсегда. — Сатору, какого хрена ты творишь? Сатору выдохнул, вздрогнул, понимая: раскусил. — Ты же мог меня с легкостью остановить. Сатору отводит голову, будто отнекивается, но с колен не встает. Повязка на голове немного перекошена, потому что Гето хотел ее снять, а Сатору — даже не позволил к ней прикоснуться. Даже в чертовых прелюдиях. Хоть с ней, хоть без нее, Сатору все равно разницы не почувствует. А с ней хотя бы прячет то, что дефектно и надо скрывать от чужих. Но Гето не чужой. Вот бы увидеть его. — Что стряслось… — Сколько мы это делаем уже? Полчаса? — Какая разница? — Большая, потому что у меня до сих пор не стоит. Гето посмотрел вниз и понял: не врет. — Я делаю что-то не то? — Н-нет… — Тогда в чем дело… — Мне откуда знать! Сатору сразу же сползает на ноги, быстро ищет пятками хоть чьи-то брюки и прикрывается. Господи, он в первую очередь зол на себя и на свое либидо, которое без понятия, как разбудить, а потом уже и на Гето, который вообще не при делах и делал сугубо так, как любит Сатору. Сатору напялил кое-как брюки Гето, промазав пару раз ногой и решительно ретировался на кухню, больно вмазываясь в тумбочку у входа, повалив какой-то богу известный тюбик. — И куда ты свалил! — кричит Гето. — Подождешь! — Какого хрена ты творишь, я тебя спрашиваю? — Я за афродизиаком! — О боги… он тебе не нужен! Не поможет он тебе! — Поможет! Всем помог, а мне — тем более! Гето устало и раздраженно бьет по подушке дивана, не понимая, когда Сатору успел превратиться в это. На кухне страшный грохот, что-то падает на пол, Сатору громко ругается, гремит холодильником, включил зачем-то воду, достал кружку и хлопает шкафчиками. Сатору запомнил хорошо только ванную и спальную комнаты, что и где стоит, и Сатору с трудом вообще осваивается на новой территории, отбивая конечности об все углы и косяки. Иногда еще и лоб, если в настроении попросту кого-то угробить. Гето понимает: встанет за ним — и в него полетит или нож, или вилка. Через пару мгновений Сатору возвращается без повязки на глазах, но веки прикрыл; лицо успело залиться кровью, а весь сам — в красном перце. Но с решительным стояком. Гето вздернул бровями, и славно, что Сатору не увидит эту реакцию. — Ты… ты сколько таблеток выпил? — Одну. Гето не уверен, что Сатору не лжет. — Я… — Замолчи. В спальню. Прямо сейчас. Гето без слов и прямо сейчас ушел в спальню, трахая Сатору так, как умеет. Только Сатору смог кончить, а Гето — нет. Потому что долгоиграющий стресс и не такое творит с организмом.***
Они стоят, мерзнут, ждут автобус до дома, потому что Сатору не увидел, что у него нет налички, а карту — оставил в кошельке, дома. А Гето поверил, что у того все в шляпе. Гето тусит в телефоне, стараясь не обвинять Сатору во всех вселенских бедах и что им придется ютиться в душном автобусе, листая ленту, куря те самые сигаретки Juul. Довольно неплохие, пристрастился, подумывает слезть со стандартных сигарет; кукожится на остановке осенью, пока Сатору сидит на лавочке, дергает ногой, закрыл слепые глаза ладонью, а голова — поникла вниз, к ботинкам. Сатору знает, что Гето где-то рядом, совсем рядом, поэтому не беспокоится, когда ему понадобится помощь в новом районе, в который они, кстати, и переехали: он вообще не понимает здесь ничего, будто он попал в абсолютно новый мир, в альтернативную реальность, в какой-то чертов мультик, будто и воздух здесь другой; он не может, пока что, бродить без помощи Гето и его плеча, за которое хватается. Но потом, стоило ему во тьме сжать переносицу, уже не зная, сколько раз посчитал овец в ожидании автобуса, к ним на остановку приходит человек. Сатору поднимает голову, не видя, кто это, но слышит отчетливый цокот каблуков, и до носа доходит тонкий аромат горячего шоколада, — то ли духи, то ли у девушки в руках напиток. И тут Сатору почему-то напрягся всем телом. Он сразу стал искать головой Гето, который стоит у трассы и курит, вообще не обращая внимания на пришедшую девушку. Сатору молча поднял голову на девушку, смотря туда, где она стоит, и его острая интуиция и двадцать пятое чувство подсказывает: Гето прямо сейчас пялится на ее ровные ноги, на намазанные в красный губы, на широкий европейский разрез глаз, а потом уже мысленно заползает к ней в трусы. Сатору, поздней осенью, становится блядь жарко. Его начинает душить собственный свитер с длинной горловиной; его начинает душить собственная неутолимая ревность. И он поднимается с места, подходит по наитию к Гето, и хватает его за плечо, и тот пугается, держа между губ электронку. Гето видит: круглые очки прячут и так закрытые веками глаза, а рука на плече — тяжелеет с каждой секундой. — Ты смотришь на нее. — ревниво. Гето понимает то, что он ничего не понимает. — О чем ты?.. — Ты смотришь на нее. Гето замечает за Сатору девушку, у которой в ушах аирподсы, а в руках — айфон последней модели. Кстати, заметил ее только сейчас, наслаждаясь вкусом мармеладного картриджа. — Сатору… — Не оправдывайся! — шепот. — Я все вижу. — Я сидел в телефоне, если ты блядь не заметил, — и Гето решительно отбивает от себя руку. — У тебя совсем крыша едет, милый? — смягчил удар. Сатору прикусил щеку, отвел голову, опять смотрит на бабу позади себя, — тараканы не дадут ему нормально жить. — К тому же… — продолжил Гето. — Она — девушка. — И что? — А я в отношениях с тобой, Сатору, если ты не заметил. Удивительно, что ты вообще понял, что сюда девушка пришла. — По каблукам и духам понял. Сатору отстранился, постарался усмирить внутренний норд-ост, и глубоко, отрезвляюще, выдохнул. Черт… А потом до ушей доносится оповещение с дисплея остановки, что нужный им автобус прибудет через две минуты. Гето выключает телефон, делает последние затяжки, и замечает на себе пристальный, слепой взгляд Сатору. Сатору хватает его за руку, кладет голову на плечо, будто отчаялся вовсе. Теплый. — Гето… — Сатору, я не смотрел на нее. Сатору промолчал, поверил, не имея никаких других доказательств против него. Прикрыл слепые глаза, дожидаясь автобуса дальше, — Гето не осмелился дальше продолжить курить рядом с ним. — Скажи хоть, одета-то в чем она?.. И Гето рассказал, в чем она одета.***
Гето у него под кожей, в гиппокампе, в мыслях. И просто так оттуда его не вытеснить. Именно по этой причине в Гето прилетает первая попавшаяся вещь, стоит ему переступить порог квартиры. Гето успевает отскочить в сторону, когда замечает приближающийся предмет прямо ему между глаз. Косится, что же это было — чайница. От которой сейчас одни осколки. Сатору явно, когда услышал скрежет ключа в скважине, подорвался с кухни. — Где ты шлялся! — орет, кричит. — Какого хера! Гето умоляет себя не злиться на Сатору и за то, что он эту чайницу купил по акции. Она летела ему прямо в лицо, — видимо, полная слепота для Сатору не проблема целиться ему в морду, когда придумывает новый повод для конфликта на ровном месте. — Отвечай! Гето таращится на Сатору, на котором солнцезащитные очки, и пытается понять, в чем его гребаная проблема. И Сатору от молчания сам затихает, прислушиваясь, Гето ли все еще напротив, и движется ли. — Какого хера ты творишь… И Сатору срывается: сокращает дистанцию до минимума и прижимает Гето к стене. Сатору стискивает зубы от боли, от одиночества в этой квартире, которую очень хочет выучить, но в одиночку получается очень паршиво. Его белоснежные волосы подстрижены неопрятно, потому что Сатору делает все сам, по привычке становясь напротив зеркала в ванной, хоть и прекрасно понимает, что это не имеет никакого смысла. Он зол, потому что Гето не пришел вовремя с работы — должен был вернуться к нему три часа назад. И все бы ничего, но Гето его даже об этом не предупредил. Гето не сопротивляется, а принимает, как должное. Сатору ревнив. Потому что неполноценен. И боится, что Гето уйдет от него. Сатору никогда не примет свою слепоту. Никогда и ни за что. Наверное, нет на свете тех еще слов, не придумали, чтобы наладить его душевные паритеты: одно ненавидит другое, другое — третье, и так по кругу. И все его проблемы идут иерархией — от слепоты. Сатору с трудом принимает любовь Гето. Даже когда тот клянется в любви и в верности, чуть ли не в ноги падая, доказывая это человеку, который ничего в этом мире не видел. Гето доказывает, что три года отношений с этим человеком для него не пустой звук. — Гето… спрошу еще раз: где ты был? — Я шел пешком домой. — У тебя не было денег? — Мне нужно было проветрить мозги. — А они у тебя завонялись? — Да. Сатору поджал губы. — Три часа? — И что в этом такого? Сатору хмурит спрятанные за очками глаза. Гето сотни раз говорил ему убрать из гардероба и очки, и глупые повязки, которые вовсе ему не идут и не нужны; и хмуриться пора бы прекратить, а то морщины грозятся появиться. Сатору, где-то в глубине души, очень хочет верить, что на Гето сейчас россыпь засосов, на чьей-то подушке его черные волосы, и он выстанывал чужое имя в удовольствии: хоть баба, хоть мужик. Но все, что Сатору в состоянии увидеть — это черноту, вязкую и пустую, как битум, которая не позволит Сатору ровным счетом ничего. Ему остается верить Гето на слово. Но все равно Сатору притягивает Гето к себе впритык, вырывая у него сорванный выдох, и засовывает руки ему в карманы, а носом — нюхает шею, волосы, пытаясь найти хоть что-то, что подтвердит его догадки и чертовы комплексы; в карманах ничего подозрительного, кроме телефона, оберток, электронной сигареты и смарт-карты для работы. Сатору не нашел ничего, что в силе ему доказать, что Гето нашел кого-то лучше. От Гето пахнет Гето. Немного мускусом от долгой прогулки в парке, тонким ароматом парфюма и все. Ничего такого. Ничего, что унизит Гето и их любовь. Спокойствие не купишь. Нет, Гето не предавал их любовь. По крайней мере, об этом говорят все обостренные чувства, кроме зрения. Если бы Гето хотел скандала, то нет никого хуже, чем Сатору. Сатору проводит руками по его плечам, заползает под парку, щупает его тело, роется во внутренних карманах. Гето это задевает, отбивает его руки, и Сатору отшатывается. — Какого черта? Сатору не отвечает. Вина мешает работать языком, у которого внезапно отрос хребет. Сатору отходит на расстояние вытянутой руки и просто опять, снова, молча разворачивается и уходит в гостиную, наперед отрицая все вопросы Гето. Сатору не берет даже его телефон на проверку, — он каждый раз ничего не находит. Раньше не было такого. Но раньше и не было трех лет совместной жизни за спиной. Сатору остается окружить себя догадками и самообманом, что его не предают. Сатору остается лишь разворачиваться молча и принимать поражение в конфликте, который сам начал. — Сатору… стой. Сатору в тысячный раз больно бьется плечом об косяк. Но боль не только физическая — на душе еще дерьмовее. Гето в темпе разулся, сбросил парку и подорвался к Сатору, который уже уселся в одиночное кресло и закинул голову к потолку, нервно дергая ногой. Пальцы бьют подлокотник, губы — расслаблены, и Сатору явно о чем-то задумался, не желая оправдываться или объясняться, что только что случилось, — он не станет извиняться за разбитую в хлам чайницу. Гето очень давно не видел эти глаза-алмазы, ведь Сатору их будто из принципа стал прятать, когда превратился в это. Сатору знает лишь один цвет — черный. Гето проходит к нему, садится на подлокотник, и Сатору приходится убрать руку. Гето протягивает руку над его лицом, над челкой, хочет прикоснуться к белоснежным волосам, которые любит и обожает, но не делает этого. Что-то подсказало, что это очень отвратительная авантюра — выводить Сатору дальше, когда и так бродит по лезвию ножа. Выдохнул, сложил руки в колени. Сатору не двигается, чувствуя Гето от себя в паре сантиметров: не начинает первый разговор и молчанием мешают заговорить первым друг другу. Оба понимают, что их отношения уже пережили свое, превратились в сухарь. Но Гето ему не чужак, а родной человек, самый близкий кого знает, кто никогда не предаст и не осудит, даже если не прав. Гето — тот человек, который рассказал Сатору, как выглядит трава; Гето — тот человек, который никогда не позволит Сатору выйти в люди неопрятно, убирая каждую нитку. Гето — тот, кто взял и принял Сатору со слепотой так, будто Сатору и не слепой. И ему очень больно знать, что Сатору до сих пор с этим не смирился. «посмотри туда… ой» «ты купил мне свитер, Гето? хоть черный? что? ты купил синий? ты ведь знаешь, что черный стройнит» «я не стану тебя учить шрифту брайля. потому что тебе он незачем. не проси меня об этом» «протри мне очки, ни черта не видно» Солнце, взгляни же на меня. Сатору не понял, как стал плакать, пряча глаза в ладони. Сатору хочет открыть глаза и увидеть своего парня. Но это бессмыслица, и попросту стирает слезы, пытаясь не выдавать себя. Как же, блядь, тошно. Но Гето уже увидел редкие слезы, услышал хныканье носа и увидел дрожащий острый кадык. Рыдающий Сатору — не то зрелище, на которое Гето может мирно смотреть, не скрипя душой. Сатору морально разбит благодаря себе же, уничтожая себя, как вирус в системе. Их жизнь прекратила пылать страстью, прекратила быть яркой, превращаясь в душный быт, от которого Сатору хотел бы избавиться как можно скорее. Торт уже не такой вкусный. Гето не может смотреть на это; не в силе смотреть на своего парня, стирающего слезы, зная, что это ему немного поможет разгрузить плечи. Нет, не поможет, а только разрушит его еще сильнее, до чертового фундамента, зная, что Гето он никогда в жизни не увидит, и никакие операции не в силе дать ему зрение. Слепые глаза щиплют от слез, Сатору снимает очки, горбится, и уже не скрывает того факта, что стал рыдать. В груди такая страшная путаница, такой страшный хаос, отчего Сатору не против запихнуть в солнечное сплетение нож и вырвать это все с корешками и выкинуть в мусор. Сатору не собирается оправдываться — Гето все знает и без слов. За него все пишут слезы. Он любит Гето. По привычке любит и просто так. И не может себя контролировать. Гето не хочет ссориться. Поэтому тянется к нему, обвивает шею рукой, второй обхватывает его мокрое лицо, а голову — кладет на белую макушку, раскачивая Сатору из стороны в сторону, как делают мамы, когда их дитя в отчаянии. Страшно это все и до слез обидно — когда твой парень жалеет себя, рыдает в руках, и перестал принимать чью-либо помощь наотрез. Ведь рано или поздно в любви с незрячим наступает кризис. Сатору не отбивает руки Гето, зная, что эти руки никого не держали и не обнимали так, как обнимают его. Гето нежно целует макушку, ничего не говорит, потому что слова излишни. Сатору в унынии бросает очки на пол и дрожащими руками стягивает Гето с подлокотника себе на ноги, обнимая его и прижимаясь слезным лицом к джемперу, который с удовольствием впитает соленые слезы и все забудется. Все хорошо. Гето, кажется, начал понимать, когда Сатору превратился в это.***
У Гето накапливается стресс, как накапливается счетчик за воду при протекающем кране. И накапливается прям добротными такими дозами, из раза в раз, нагружая его и так херовую нервную систему до предела, чуть ли не проверяя, сможет ли еще парочку килограмм драмы вынести. Гето в таком ритме живет уже два месяца и, на удивление, сбой дали только волосы. Каждый день стал праздником для его волос: не такие густые, как раньше. Гето, по началу, не обратил на это должного внимания, потому что у каждого человека выпадают волосы, но явно не в таких количествах, как у него, — на расческе остается каждый раз чуть ли не копна, из которой спокойно можно делать дополнительный пучок. Пришлось прикупить огромный сборник витаминов в аптеке, до которого, скорее всего, руки не дотянутся. А стресс, как-никак, снимать надо, если секс для него недоступен. Сможет компенсировать это Juul с переполненной до отказа ванной с пеной. Гето из принципа залил ее кипятком, чтобы посидеть дольше и окиснуть к чертям; заползал в такую температуру две минуты. Тело расслабилось, мышцы — тоже, помимо мышц сердца, которые все еще качают кровь, намекая, что ты, Гето, еще живой. Гето не против помереть на пару дней, чтобы проснуться и сделать вид, что все нормально, и скандалы — просто издержки производства. Не смешные игрульки разума, которые он благополучно всирает потихоньку-полегоньку, ниточку за ниточкой, на грани разорвать отношения с Сатору одним прекрасным осенним днем, поставив ему ультиматум. Или переполненный рокс виски, потому что уже не вывозит. Делает глубокую затяжку ягодного вкуса, выпрямляет ноги, откидывается назад. Пена приятно пахнет, есть немного на волосах и лице, а убирать — в падлу. Отношения с Сатору тот еще ублюдский серпантин, такой извилистый и нескончаемый, и без понятия, будет ли в конце поощрение. Это поощрение не приходит уже три года. И серпантин не кончается. Кажется, даже бежать некуда. Все пути перекрыты. Куря электронку, Гето подумывает, что единственный способ избавиться от стресса и вернуть густоту волос — расставание с источником его бед. Душевные ночные разговоры и мольбы прекратить уже не действуют, а способен помочь ему только разрыв отношений раз и навсегда, хоть и знает, что это — последнее, к чему хочет прибегать, оттягивая момент как можно дальше, надеясь, что рано или поздно все поменяется. Сатору ведь не виноват в том, что начал неистово хандрить и ревновать? Да? Может, и правда завтра будет лучше? Завтра вернет все назад? Не, не вернет, Гето знает. Это ваше «завтра» не возвращает все на свои места слишком уж долго. Гето тянется до мочалки, прикусив электронку, и в это же мгновение дверь выбивается нараспашку, и перед ним предстает Сатору в одних только трусах, с закрытыми глазами. Является, как пришествие Христа, никого не спрашивая. Гето дернулся как от удара током, и Сатору принюхался к запаху, как собака, немного нагибаясь к середине ванны. Воняет ягодами. — Гето, если ты перешел на электронные, это не значит, что ты теперь можешь курить даже в гребаной ванной. Гето еще не отменил идею с расставанием. Промолчать — себе дороже. А потом Сатору захлопнул дверь изнутри, и Гето напрягся. — Не кури больше здесь, ладно? — Сатору явно смягчил удар. — Хорошо, не буду. — будет. Гето опять тянется к мочалке, и Сатору оказывается у ванны, будто обонянием пытаясь выяснить, что именно сейчас делает Гето здесь. Гето немного разлил воды, когда Сатору испугался. — Вода теплая? — Эм… да, теплая?.. — Хорошо. Сатору оставил много вопросов висеть в воздухе по поводу своего поведения. Гето пододвигается, и Сатору окунает пальцы в воду, щупая пену. Кончики коснулись кипятка, и он отшатнулся, зашипел, вздернул руку и посмотрел в сторону Гето, вопросительно вскидывая бровями. — Это же кипяток! Как ты сидишь? — А ты собрался ко мне? — О да, очевидно? — Мы не поместимся. — Поместимся, если оба зажмем свои длинные ноги. Гето глубоко выдохнул, закатил глаза, но, все-таки, собрал свои ноги. — Хорошо, ладно. Залезай. Сатору лишил себя единственных трусов и, съеживаясь от кипятка, все-таки, с трудом погрузился в воду на противоположной стороне, подминая под себя длинные ноги. Немного скользкое дно мешает зафиксировать их нормально, и он случайно ударил Гето в ляжку, который сидит с каменным лицом и ждет, когда Сатору уже устроится нормально. Чувствует волосатые ноги Гето в паре миллиметрах от себя — ага, они реально херово помещаются здесь, — слегка осевшую уже пену, и до Сатору доходит приятный аромат масла кедра, который был перебит тупым Juul. Его белая кожа краснеет. Молчат гордо, словно они не пара, а враги, вынужденные жить под одной крышей. Гето поправляет свои волосы назад, немного зализывая водой. Сатору умывает лицо, протирает белые ресницы, брови, и в легком азарте собрал пены с высоких горок и вдувает ее в лицо Гето. Сатору очень, очень хотел бы увидеть своего парня с пеной на носу. Гето ойкает, украдкой смеется, и не признается, что Сатору случайно попал ему в глаза. — Ты так решил сэкономить воду? — начал Гето, убирая пену с краев глаз и губ. — Не, я услышал, что ты здесь куришь, а потом уже как-то… просто захотел к тебе. — довольно честно. — Давно ведь вместе не купались, а? — Поэтому и не купаемся — не тот возраст. — Не возраст, а рост. — Ты за три года вырос, если что. Сатору, кажется, заулыбался. Собрал слепо воды в ладони, специально вбирая как можно больше пены, вытягивает руки вперед и насильно умывает лицо Гето, вынуждая его стиснуть зубы и сморщиться. Сатору на ощупь моет ему нос, лоб, щеки, подбородок и шею, убирая назойливые длинные пряди, которые так и норовят залезть ему между пальцев. Гето особо не артачится, потому что он в воду не ссал. И Сатору окончательно меняет позу: упирается в бортики и коленями устраивается между его ног, и Гето не знает, как это расценивать: приставания, от которых ничего не поменяется, от которых опять у двоих не встанет, или нежность, проявление внимания. Или так сильно успел соскучиться за пятнадцать минут отсутствия? Но Гето очень давно не чувствовал касания Сатору такими… настойчивыми, упрямыми, и при этом непринужденными. Гето раздвинул ноги, как позволяет ширина ванны, чтобы Сатору устроился удобно, и его ласковые ладони оказываются везде: вбирает воды и трет его лицо, разрез глаз, брови, челку, будто Гето немощный и сам не умеет. Гето не знает, выдержит ли Сатору расставание, если прямо сейчас озвучить. Но Сатору не позволяет забить последний гвоздь в гроб, каждый раз делая то, отчего у Гето появляется букет сомнений насчет своей решительности. Сатору обожает Гето той любовью, о которой невозможно расписаться словами: большая, верная и немного платоническая. Согласен быть везде и всегда. Кожа Гето прекрасна, его лицо — самое прекрасное и лучшее, которое Сатору только смог заполучить в свои лапти, и оттого пристает, ластится к нему в тесной ванной и волнует воду, из-за чего она разбивается об пол. — Хватит… — кряхтит Гето, но звучит неубедительно. Раскрывает глаза, чтобы увидеть, как Сатору ухмыляется, и тот сделал по-другому: жестко и грубо перехватывает подбородок Гето, а вторую — выставляет на бортик для опоры, и с пальцев течет ручьями вода с пеной. Гето должен с ним расстаться. И Сатору невольно мешает ему решиться. — Я чувствую и вижу, как ты недоволен, — проскрипел Сатору, сжимая сильнее острый подбородок. — Это из-за меня? — Нет, не из-за тебя. Сатору переминается на месте и склоняется к Гето, и тот дергается назад, когда мокрое от воды и пены лицо оказывается в опасной близости. Белые ресницы смотрят вниз, закрывают прекрасные голубые глаза, которые в пару сантиметрах от карих, взволнованных и непонимающих. Сатору видит его эмоции, как свои. Как свое. Как свое второе я, которое отделили. И Сатору открывает глаза. Гето прикусил щеку, подался вперед. Увидел эти красивые невидящие глаза, их прекрасный окрас, переливающийся при слабом свечении, как самый яркий млечный путь; зрачки Сатору не среагировали на резкую смену света, так и остались широкими, вытесняя радужку. Они абсолютно серые, для чужих страшные, которые надо прятать от остальных, чтобы не пугать. Но Гето не пугается его слепых глаз, его красивых слепых глаз, которые находит прекрасными, неповторимыми, и не уродливыми. Сатору смотрит прямо ему в глаза, и даже не подозревает об этом. Они рентгенят насквозь, видят вдоль и поперек, не нуждаясь в четком зрении. Сатору моргает и перемещает свои длинные пальцы на основание лица Гето, чувствуя его четкие линии челюсти. Гето не может отвести взгляд от его взгляда, который видит абсолютный нуль, мрачнейшая тьма, за которой прячется ребенок, Сатору, которого обделили самым главным, в чем нуждается человек. Сатору слепой. И не может увидеть своего парня. Зато ощущает гораздо больше. Гето умер в этих глазах, выставляет руки на бортики. Наверное, в этом мире только один есть человек, который ни разу в жизни не назвал глаза Сатору неполноценными. Уродливыми. Стремными. Бракованными. Наверное, Сатору просто еще не принял тот факт, что Гето нуждается в нем и без стопроцентного зрения. — Гето, ты понимаешь, что происходит? — Сатору говорит шепотом, будто так лучше дойдет. — Ты вообще понимаешь, что происходит со мной? Гето догадывается. Конечно. Сатору, не видя это прекрасное лицо, знает: хорошенький. — Я не могу думать даже о том, что не вижу тебя. Осознание пришло с задержкой в три года. Гето проглатывает ком. Пальцы на челюсти сжимаются. — Ты просто прикинь… тебя видит каждый человек на улице. Тебя видит каждая старая бабка, вы друг другу вообще не нужны, тебя видят дети, родители, студенты, которых ты обучаешь. Тебя видят все, кому ты не нужен, как нужен мне, а я, человек, который без тебя не выдержит, не имеет такой возможности. Сатору тянет подбородок на себя и их губы оказываются в напряженной близости. — Сатору… — Почему я? — Сатору… мне все равно, кто на меня смотрит, — глаза Сатору все еще смотрят прямо на него, изредка моргая. — Мне насрать на всех тех, кого ты считаешь врагами. Мне насрать, Сатору. Они могут на меня только смотреть, а ты можешь все и даже больше. Сатору замолкает, и незрячие глаза падают Гето на грудь. Кажется, Сатору понял смысл их отношений только сейчас. — Тебе можно все. Абсолютно все. Кому бы я еще позволил залезть ко мне в ванную и умывать меня, ну вот подумай? И правда. — Найди себе зрячего. — шепот. — Ни один зрячий не даст мне то, что даешь ты. — И что же я даю, по твоим словам? — глаза опять смотрят на него. — Каждодневные скандалы? Ревность? Твои волосы… они не такие густые. — Это все исправимо. — Ты страдаешь из-за меня. — Сатору… прекрати. — Я бесполезный. — Заткнись! Гето в момент зажимает его волосы у корней, вынуждая прекратить бредить, и Сатору выстонал от боли. Гето понял, как убого это звучит. Особенно из его уст. Рука Сатору сжимается на бортике, компенсирует боль на затылке, впивается ногтями, и небесные глаза Сатору не находят себе место, выискивая в темноте хоть какой-то ориентир, хоть маленький кусочек света, словно у него начался нистагм. Сатору зашипел, дернул башкой, чтобы Гето убрал хват, но неудачно. Гето тянет на себя, и Сатору убирает руку с его лица, выставляя прямо над его головой для опоры. По руке течет вниз пена ручьем, возвращаясь в ванную по телу. Гето за такие слова, которыми бросаться нельзя, только хуже стягивает белые корни, показывая, чтобы такого даже во сне не говорил. — Я только думал, рвать с тобой или нет за твои скандалы. Сатору усмехается, а слепые глаза косятся на Гето. Судя по тембру голоса, Гето смертельно недоволен. — Ты хочешь порвать со мной? — Хотел. — И что же тебе помешало? — Понял, как это ужасно звучит. И что второго Сатору такого я не найду даже за пределами Японии. Сатору проглотил ком. — Я знаю, что ты себя ненавидишь. Но как ты понять не можешь, что мне никто не нужен, кроме тебя? Зачем мне зрячие, которые не понимают меня так, как понимаешь ты? Чтобы я больше этого не слышал, понял? Сатору тормошит воду и спускает руки ему на талию под водой. Гето отпустил его влажные волосы, и они теперь приняли форму хвата, смотря в потолок. Сатору хотел это услышать. Что хотя бы он не обуза. Горячая вода расслабила тело Сатору вместе с кедровым маслом на дне. Гето успел разозлиться, взбеситься на Сатору, но его руки ползут вверх, к грудной клетке. Они оба абсолютно голые в одной ванной, и их тела скрыты только под пеной; Гето нервно застонал. И, кажется, в душе Сатору что-то расцвело от этих слов. — Гето… ты очень-очень красивый. Гето стискивает зубы и слепые глаза вновь смотрят ему в карие. Гето их даже не боится, а наоборот — любит. — И я очень люблю тебя. Нет, Гето не решится на расставание. Их любовь друг к другу мирила в них все. — Я тебя тоже… давай больше без ссор? Хорошо?.. Сатору усмехается, а Гето — приподнимается, хватает Сатору за шею для опоры и тянет к себе. — Договорились… — Значит, нам пора вылезать отсюда. — Погоди… еще чуть-чуть… Гето по-доброму улыбается и ворует Сатору в страстный поцелуй, не понимая, как он мог только думать о расставании с этим человеком, который еще жарче ответил в поцелуй, утягивая Гето впритык. Оба чувствуют горечь от пены, Сатору автоматически закрыл глаза и отстранился, чтобы быстро вылезти из проклятой ванны и пачкать кафель пеной. И снова удариться об косяк, снести с тумбочки все на пол, спотыкаясь об порог. Гето выползает следом. И так до спальни. Гето не скоро простит себе отвратительные мысли о расставании. Может, Сатору и не так уж и прост, как кажется, но Гето слишком поздно понял, что за три года их отношений, Сатору не требовалось зрения, чтобы его любить за себя. Любить его не глазами — чертовым нутром. Сатору любит этот голос. За который и через огонь и трубы. Сатору любит этот смех, за которым бы пошел за тридевять земель. Гето любит Сатору за серьезность, ответственность, за ветер в голове, за слишком большую ранимость, которую прячет за жирным панцирем, который разрешено снимать только Гето. Солнце, взгляни же на меня. Ох, боже. Эти глаза. Они разрушают. Ломают. Калечат. Сатору тает, рассыпается на атомы, не позволяет Гето даже на расстояние ресниц уходить, не говоря уже о разрыве. Расставаться он собрался… дорого стоить будешь, солнце мое. Простреливает ребро. Или сердце. Или душу. Кожа горит. Как то самое солнце, которое давно уже спряталось за горизонтом. Порох в пороховницах не кончился. Нет. Даже спустя года и ссоры. Зря, наверное, бросал в него вещи. Зря, наверное, снова начал курить. Завтра будет еще лучше. Завтра надо будет выкидывать афродизиаки. Потому что больше они не приветствуются.***
Сейчас они отдыхают после тяжелого трудового дня в спальне, наслаждаясь компанией друг друга в кровати, или точнее, в компании телефонов, занимаясь каждый своими делами: Гето листает новостную ленту и отвечает коллегам, Сатору — включил на всю громкость сериал, втыкая в потолок, а сам телефон — на животе. Глаза у него открыты. Гето покосился на орущий телефон, который не затыкается уже минут двадцать на животе Сатору, а потом и на него: Сатору изучает потолок — темноту — плохо освещенной торшером комнаты, и его голубые глаза ходят из угла в угол, очерчивая непонятные траектории, будто за чем-то очень шустрым следят. Гето сам оглянулся на потолок — пустота. Обычный потолок многоквартирного дома. Сатору почесал щеку, вникая в суть сериала, и какой-то мелкий звоночек намекнул ему, что прямо сейчас на него смотрит Гето несколько секунд подряд. Сатору моментально перевел слепой взгляд в его сторону, не зная, смотрит ли в лицо, или промазал. И заулыбался, когда Гето прыснул. Такое его уже не удивит — слишком давно с ним живет. Гето знает один заскок Сатору: чувствует чужой взгляд — резко оборачивается. И, обычно, не ошибается. Дети сразу пугаются, а взрослые — отворачиваются или тупят, что с ним не так. Сатору никак не обозначает, что слепой — только за Гето держится, под локоть хватая. Старается, по крайней мере. — Пялишься? — Ну так, слегка. — Ну-ну. Гето закатил глаза и показал Сатору фак, продолжая скучать в телефоне. Но тот, каким-то чудом, узнал об этом и схватил палец. Выключил звук, поднялся на лопатках, ловя Гето с поличным. — Думал, не увижу? — Ты нечестно играешь. Сатору отпускает палец и в шутку бьет Гето по бедру. Тот айкнул, но не недовольно. — Знаешь, могу с легкостью тебе проспойлерить, что станет с Джоффри. — Нет… не смей. — Я смотрел всю Игру престолов, так что… — Але! — Ох, Тириона в пятом сезоне… Сатору в миг закрыл рот Гето рукой, но промазал, и ударил его прямо в нос и щеку, нежели по губам. Ну, с кем не бывает. Ему простительно. — Это было больно!.. — Еще слово — и кастрирую. — Окей-окей, только руку убери. Сатору руку убрал, а недовольный вид — нет. — Какой злобный… Сатору гордо перевернулся на бок, обратно включая звук сериала, и закрыл глаза. Гето еле слышно засмеялся ему вслед, рассматривая его широкую спину и вздымающиеся плечи. Ага. Любит. Даже спустя три года и кризис. Гето прикладывает руку на его макушку, тормошит непослушные белые волосы, и ногтями делает легкий массаж головы. По крайней мере знает, какие рычажки манипулирования у него есть, если Сатору в очередной раз захочет похандрить. — Руку убери. Гето продолжил делать массаж. — Руку убери. — Ты там серию молча смотри. Гето сразу же прикусил язык, а потом уже и Сатору обернулся через плечо, открывая один глаз. — Смотрю-смотрю. Прям налюбоваться не могу. — Да? И как тебе? — Нормально. — Ну смотри тогда, смотри… Сатору перетерпел прекрасный массаж головы, досматривая — дослушивая — серию и устраивает Гето взбучку, от которой не смог отвертеться: удары подушкой по лицу, ерзанье на кровати, скидывание с нее и наглые смешки. Сатору не увидел, как вмазал Гето по ключице, и миленько извинился. По всей видимости, Гето не помнит, когда Сатору успел превратиться в это: в озорного человека, не смотрящего на свою проблему; в смешного, в немного легкомысленного, но чертовски рассудительного и шального. Но бьет Сатору от души. И смеется тоже. И уже неделю не носит ни очки, ни повязки. Несомненно: это явно лучше, чем стресс, в котором жил, как в аквариуме. И витаминки начали помогать. Кажется, даже Сатору это уяснил. И то не сразу.