Вдох... Выдох.

Веер с треском разломился надвое – звук хоть и громкий, но плоский, бессильный… Пустой. Молодой Хозяин раздраженно цыкнул и швырнул обломки в угол – глупая бумага! Нет, так не годится… Вдох – медленно, поглубже… Чуть задержать дыхание… И выдох – дольше вдоха... Ну в самом деле, что за лекарь станет злиться на больного? Не проявлять суровость в случае необходимости, а падать в настоящий гнев – тяжелый, жгучий… Абсолютно неприемлемо! Вдох… Выдох… Разъяренный лекарь смерял комнату шагами еще трижды, но в конце концов остановился у окна. За глухое, душное безветрие досталось абсолютно неповинной створке. Вдох… и череда витиевато непристойных выражений устремилась к абсолютно равнодушным небесам. Гнев отступил, но не ушел – скалился, ворочался под рёбрами… Парой сломанных безделиц не откупишься. Что ж, сейчас Линь Чэнь был вынужден признать, что отец сумел-таки найти волшебный способ поубавить его спесь. Волшебства примерно как в копье, воткнувшемся в живот, но зато какой эффект! Он передернул плечами. Ну и заодно уж – наедине с самим собой, по крайней мере! – стоило признать, что спеси было в самом деле многовато… Ах! Заполучить такого пациента! Не просто с дальнего берега Желтой реки возвратили, из праха собрали – подумаешь, фокус... Нет, этого создали заново. Начисто. Новая неузнаваемая суть для нового неузнаваемого тела. Чудо! Чистый лист, пиши, что хочешь… А не тут-то было! Не просто непослушный и капризный, а будто бы сознательно стремится всё пустить насмарку – всё, чего требовал, о чем молил, ради чего терпел такие муки... И все кругом – ему враги, такое злое дело сотворили и умереть спокойно не дают! Линь Чэнь не сдержал сокрушенного вздоха. Кому, как не лекарю, знать, что и самая крепкая воля имеет предел и даже самый острый разум может помутиться от страданий. Но если он как лекарь хоть чего-то стоил – нет, разум его пациента вопреки всему остался абсолютно ясным. Беда была не с разумом, а с сердцем. Разум обозначил цель и выбрал беспощадный путь. А сердцу нужно время. Сердце еще не успело одеться в броню. Птица, истекающая кровью – не думает, не спорит, просто бьется, ранясь еще больше… Шорох крыльев показался слишком громким, слишком резким в совершенно неподвижном воздухе. На миг Линь Чэнь почти почувствовал прохладно-колкий выдох ветра… Нет, голубиным перьям это не под силу. Обладатель перьев между тем уселся на террасу и пристально уставился на Молодого Господина. Вдох… – Кыш. Но это был почти бесцветный шёпот, и голубь только голову слегка склонил – бессловесный слушатель, не понимающий ни слова. Дар Небес. Сейчас Линь Чэнь другого просто не стерпел бы. Вдох… – Ну и что ты пялишься? Мне взглядов, знаешь ли, уже с лихвой хватает. И это было чистой правдой. До бесед несносный пациент не снисходил, зато на взгляды не скупился: испепеляющие, леденящие, полные то яда, то тоски, темные, лишенные надежды... – Не ест, не спит, лекарств не принимает, упражняться не желает и смотрит на меня как на мучителя невинных! Голубь на окне издал невнятный звук. – Что ты понимаешь… Смерть переупрямил, вытерпел такое – злейшему врагу не пожелаешь, а теперь... Мне что же, силу применить к нему?! Звук повторился. – Ну конечно, я чудовище! По-твоему, мне этот злобный феникс только из отцовского доверия достался? Как же-как же! Батюшке охота поглядеть, как я управлюсь с этим. «Твой пациент – твоя забота, я уже сделал всё, что мог». Прекрасно. А моя забота извести себя решила. Помолчав, Линь Чэнь продолжил еле различимым шепотом: – И ладно бы он просто отступился от своей затеи, но… разве у него хоть что-нибудь бывает просто? А еще погода эта мерзкая… небо здоровым на голову давит, а уж про больных и говорить-то нечего... Молодой Хозяин снова заходил по комнате, но двигался теперь совсем иначе: медленно, расслабленно, так, будто это путь в две сотни ли, но торопиться совершенно некуда. Тревоги, обращенные в слова, не исчезают, но какая-то их часть – пускай ничтожная – теряется, уходит за словами, точно пар в морозный воздух – с каждым словом, с каждым выдохом становится чуть легче. Но слова – не цель, не суть. Они лишь средство, ветер, уносящий прочь пылинки с камня, что лежит на сердце – а каждая пылинка все-таки имеет вес... Ну и к чему тут собеседник? Было бы на чем сосредоточить взгляд – на самом деле и стена вполне сгодилась бы. Но голубь все же лучше… – Кыш! Закрыв глаза, Линь Чэнь представил, как на белых перьях, постепенно остывая, улетает его гнев – всё дальше, дальше, дальше… Вдох. Но это была только тень равновесия. Гнев мало просто выпустить как ядовитый пар – необходимо отыскать источник яда, вырвать корень. Впрочем, в поисках нужды как раз и не было. Линь Чэнь с неумолимой ясностью осознавал, что пациент, будь он хоть демон во плоти, не высек бы такую искру, оставаясь просто пациентом. Копье воткнулось вовсе не в живот, а в сердце – вырвешь? Ну попробуй... Мысль обозначилась кривой усмешкой, но и только – впадать в смятение смешно и поздно, а для раскаяния, пожалуй, рановато как-то… Ну да, он замахнулся на больного – это скверно, очень скверно, но ведь не ударил же, в конце концов, к тому же, у несчастного лицо так оживилось… Вот уж, в самом деле, иногда не знаешь, что поможет, а хорошему целителю для пациента ничего не жалко ведь… Линь Чэнь встряхнул головой. Такие мысли могут завести уж слишком далеко… Вдох… Выдох. Сейчас лучше вовсе не думать. Вообще ни о чем. Окончательно очиститься от гнева, овладеть собой, вернуть Поток в приемлемое русло, мысли – после. Он подумает потом – без гнева. «Может, там и вырывать-то будет нечего…» Вдох… Выдох. Свою натуру Молодой Хозяин знал, и что бы там ни говорили, укрощать ее умел, но главное – он знал, когда необходимо подчиниться ей. Сейчас его стихийная натура требовала: двигайся, не думай – тело знает все, что нужно, просто двигайся… Причин не подчиниться не было. До подставки с мечом три… пять… семь… Шаги Линь Чэнь не досчитал – ведь это тоже мысли… Пара сотен ли, но торопиться некуда. И уже коснувшись рукояти, он осознал, нет, ощутил всем телом: меч не нужен. Не сегодня. Не под этим душным серым небом.Тут хоть бы легкий ветерок – и то уж полегчало бы, а меч не соберет стихии воедино, он не предназначен для такого… Необходимое не требовало ни шагов, ни мыслей – оба веера лежали здесь же, просто руку чуть левее и чуть ниже… Линь Чэнь не выбирал и даже не смотрел – чего рука коснулась, то и взял… – Здравствуй, Лживый Братец. Веер отозвался на уверенное мягкое движение как будто неохотно: не раскрылся, так – лениво потянулся, и звук... не шорох, не щелчок – недобрый треск цикады. Ах, что за легкомысленная вещь – девице юной впору! Нежно-голубые завитки на белом шелке… дорогая безделушка, совершенно безобидная на вид. А присмотреться повнимательнее просто не успеешь. Лживый Братец не чета ошметкам, что покоились в углу. Упругий многослойный шелк собьет с пути и дротик, и стрелу. Внутренние ребра – не пустой бамбук, а причудливо дерево, растущее в землях Чосон.* Бросишь эту древесину в воду, и она уйдет на дно как камень, но зато с ней не всякий топор совладает, клинки ломаются, как щепки, а уж человеческие кости даже вспоминать не стоит... Внешние ребра фривольно-изящны: две узорчатых пластинки тонкой стали – чешуйки-лепестки… не лезвия, конечно, но и нежные, скользящие удары кожу алым разукрасят. А пара лезвий только в верхней кромке, но их под шелком даже не заметишь... ох уж этот Лживый Братец... А пятна с шелка выводи потом, как хочешь. Впрочем, для работы в самом деле грязной был у Молодого Господина веер чуть попроще. – Ну и тебе, Честный Братец, привет. Щелчок тяжелый и холодный. Честный Братец ничего не прятал. Все ребра – тонкие стальные спицы – скалились над верхней кромкой остриями. Темно-синий шелк покрыт особым лаком – вполне пристойный щит для верткого бойца. А кровь смывается не хуже, чем с фарфора. Сведя руки, Линь Чэнь совместил веера. В левой – Правда, в правой – Ложь. Непарные, совсем не схожие… и все равно – как будто перевернутые отражения друг друга. Совместных танцев этим братикам не полагалось; сражения по прихоти Судьбы не в счет, бывало всякое, но упражнения – совсем другое дело. Веера должны быть абсолютной парой, или пары не должно быть. Одинокий лепесток в сплетениях стихий найдет дорогу, но бабочка на разных крыльях далеко не улетит. А тут все было разным – цвет, вес, звук… у этих вееров был разный нрав и разный дух. Бедняжка бабочка. Откуда ж равновесие возьмется? Линь Чэнь вздохнул и… выбирать не стал. «Не взвешивать. Не думать. Двигаться. Сейчас же. Здесь же. А гармония… ну что ж, каков денек, таков и мотылек. Нарушение канонов неба не обрушит. Неба не обрушит ничего, зато у разума и сердца есть предел. Не думать. Двигаться. Сейчас же». Но задержался все-таки – разуться захотелось нестерпимо, почувствовать ступнями воздух, доски, пыль... Что за причуда упражняться на террасе? Где простор для роскошных движений? Где взгляд благосклонных Небес? Так думал бы увидевший полет Пурпурной Бабочки** издалека, мельком, вполглаза, не проникший в суть. Меч разделяет, веер, даже убивая, собирает воедино. Эта смерть не требует простора – меч споткнется, не станцует в тесноте, а бабочка порхает близко-близко… Впрочем, Молодой Хозяин вышел не сражаться. Сегодня бабочке придется укрощать и соблазнять. Станцует и на разных крылышках – всего лишь дело мастерства. А Небо все равно не смотрит. Правильно исполненный полет Пурпурной Бабочки уравновешивает внутреннюю ци, освобождает мысли, укрощает гнев. Полет Пурпурной Бабочки, исполненный искусно, соблазняет пять стихий, собирает и сплетает их энергии в один узор. Рождает ветер, управляющий Потоком. Властью над стихиями Линь Чэнь не грезил – только к ветру подольститься как-нибудь, прогнать тяжелую удушливую хмарь, тогда бы сразу стало легче, и пациент, возможно, образумился бы хоть немного... Нет, не думать. Вдох… Застыл в исходной стойке: тело – не камень, а стебель в безветренный полдень; ци стремится к низу живота неторопливо, плавно; голова чуть склонена вперед; остановленный шаг, остановленный выдох… Сложенные веера покоились в опущенных руках – в левой Правда, в правой – Ложь. Выдох – перо бы не сдвинулось с места. Движение рук – будто воздух стал медом. И веера не распахнулись, распустились, как цветы – бесшумно, никаких щелчков… Ложь прижалась к лопаткам, а Правда – к груди. Вдох. Шаг. Вес тела на другую ногу и… Смерч рождается из неподвижной точки. Первый оборот – короткий мягкий росчерк без угрозы. Веера сошлись, застенчиво сложившись, чтобы тут же звонко распахнуться, разлететься в новый оборот. И еще один...еще… еще… Вот теперь Линь Чэнь, действительно, не думал. Не знал, какой из оборотов станет выпадом, какой из выпадов перетечет в защиту или связку, как Бабочка изволит крылья развернуть, куда лететь... Заранее определенного узора не существовало. Движения – пусть даже безупречные – лишь грубая основа, узор плетется не из них, а между ними; энергии стихий – живые нити, ничего не повторить. Нащупай, чувствуй, подхвати, но мнить о себе слишком много не стоит… Просто двигайся – пусть Бабочка летит. Веера заговорили в полный голос – Ложь и Правда знали, что сказать. Не пара? Ребра раскрывались с грозным треском, шорох шелка обещал то смерть, то страсть… Не пара? Злые кромки резали застывший воздух – звали Ветер… Нет, не пара. Но зато какой узор… Линь Чэнь, конечно, не оценивал – он просто двигался. А тот, кто наблюдал за ним, забыл дышать. И проклинал себя теперь, прижав ладонь ко рту и точно зная, кашель – хуже смерти. Если он сейчас умрет, его заметят только после... Бабочка закончит танец, а клятый кашель оборвет все нити разом. Невозможно. Отвратительно. Недопустимо… Вдох – тихо-тихо... Выдох. Лече. Можно осторожно выпрямиться, руку от лица убрать... и рукав отпустить заодно. Пальцы разжались, бездумно огладили ткань и наткнулись на флейту. Наблюдатель поморщился. “Вот ведь беспамятный, честное слово…” Флейту он собирался вернуть… отдать или... швырнуть. Сказать, что это глупо, абсолютно бесполезно – он и вдохнуть-то не способен толком, а уж о музыке и думать нечего, да ну и бездна с ней, но можно ведь без этих жутких звуков обойтись, зачем над подмастерьями так издеваться, в самом деле?! И ведь нес не просто так, а напоказ – кипел, действительно швырнул бы, чего доброго…. А когда пришел, запрятал и забыл. Совсем. Стальные ребра щелкнули, как хлыст, заставив вздрогнуть, вжаться в створку… «Фу… дурак…» Треск деревянных ребер – злой сухой смешок… Вдох… Выдох. «Да кому ты нужен, он не видит… вообще не видит ничего. Невероятно…» В лицо плеснуло жаром. Стоило уйти. То, что между Мастером и Силами Стихий – не для досужих глаз, и уж тем более не для того, кто даже с флейтой совладать не в силах. Но он ведь сидел неподвижно так долго… встать и уйти бесшумно не получится. Никак. «Непарные. Так на него похоже… А ведь ребра в белом – точно не бамбук, железная береза***, не иначе, и если так, то белый веер должен быть почти в два раза тяжелее синего. Благочестивые учителя с ума сошли бы! Но летит. Летит ведь – даже доски под ногами не скрипят... А если парные возьмет, наверно, улетит совсем…» Он смотрел, и в голове слегка плыло. В груди как будто поворачивалось что-то… но не острое, не боль, похожее на пустоту, но не пугало почему-то... Глаза закрылись как-то сами по себе, но это не мешало видеть – сполох белый, сполох синий… Бабочка порхала на изнанке век, не проглядишь – у каждого крыла свой нрав, свой голос… «Как флейта снова оказалась в пальцах? Мало ли… не пожелала оставаться в рукаве. Какая разница? Еще одна попытка будет даже хуже кашля. Нет, ни звука. Вот разве что в руках погреть – ведь как живая… тело гладкое, сильное, чуткое… поцеловать, почти не прикасаясь, так, чтоб даже лёгким выдохом не потревожить – чтоб ни звука. Просто так. Представить, как могло бы быть…» Линь Чэнь не сразу понял, что он слышит. За треском вееров тянулось что-то – будто и не звук, но если бы у звуков были тени… Выдох-выпад-связка-оборот… А поняв, едва не сбился. Мелодия была почти неразличимой, ломкой, осыпалась, задыхалась, но жила – отчаянно, упрямо, невозможно… Ритм не задавала, веерам не прекословила, угнаться и вплестись в узор не порывалась – шла по следу кротко, безнадежно, нежно… Вдох… Выдох. «Не спугнуть. Не останавливаться. Не смотреть. Молчать. Но двигаться помедленней – вдохнуть почти не успевает…» А больше думать было не о чем – во всяком случае, сейчас. Тем более, Ветер уже поднимался.