Назови меня по имени

Хаджимэ всегда восхищал его. Абсолютная Надежда или нет, было в нём что-то, что цепляло за самую душу. Не давало отвести взгляд. Заставляло влюбляться. Комаэда буквально таял. Ладно, это, конечно, лирическое преувеличение, но по-другому и сказать-то трудно. Наверное, стоит добавить и про бабочек в животе, но это слишком даже для него. Последней же каплей, окончательно сломившей остатки сопротивления, стало то, как стоически парень выдержал новость о их прошлом. Как улыбнулся. И пообещал помочь. Он просто не оставил шанса, заставив бедное, одинокое сердце забиться с новой силой. Однако Нагито знал своё место — даже слишком хорошо, наверное. Есть определённые рамки, есть правила приличия, соблюдение которых важно и нужно. По крайней мере, для него самого. Так спокойнее, знаете? Он даже и мечтать не смел о совместном будущем с ним. А мечтать в итоге и не пришлось. «Неужели… неужели мне это кажется?» — думает Нагито с гулко стучащим в груди сердцем. Напротив, уставившись на носки кед, стоит Хината. Юноша украдкой разглядывает чужое лицо: губы, сложенные в смущённой улыбке, яркий румянец, выступающий на щеках, и сбивчивые слова, смысл которых доходить не хочет. — Я… тебе нравлюсь? — наконец приходя в себя, переспрашивает Комаэда, удивлённо сморгнув. Может, ему всё-таки показалось? Он бы не удивился. Что бы на него, да обратили внимание? Нонсенс. — Хината-кун, ты уверен, что тебе хорошо? Не перегрелся на солнце? Я могу сходить за Микан и… — Что? Нет! — На лице Хаджимэ проступает едва заметное раздражение, которое тут же скрывается за тыльной стороной ладони. — Иногда ты такой… такой… — Невозможный? — участливо помогает Нагито, сочувственно кивая. Вот теперь это больше похоже на правду. — Ты не представляешь насколько, — вздыхает парень и мягко, тихо смеётся, ероша тёмные волосы. — Но это мне в тебе и нравится. Наверное, лучше бы его огрели дубинкой по затылку — даже так он бы не почувствовал себя настолько оглушённым. Вот чего у Хинаты не отнять, так это его прямолинейности. Иногда кажется, что он даже не думает — просто выдаёт первое, что в голову приходит. Это мило. Наверное, мило. Прекрасно отдавая себе отчёт, как глупо это выглядит со стороны, Комаэда раскрывает рот, силится что-то сказать и опускает глаза, переминаясь с ноги на ногу. А что говорить-то? «Спасибо»? «Не стоит»? «Смешная шутка»? Варианты чудесные, кто бы поспорил, вот только вряд ли им обрадуются. Поэтому Нагито молча решает, что иногда лучшая тактика — это бездействие, коротко усмехается и по-идиотски улыбается. Что, конечно, не остаётся без внимания и интерпретации. — Слушай, я… — Хаджимэ протягивает руку — словно хочет коснуться парня напротив — и вдруг замирает, обрывая себя на полуслове. По глазам видно — начинает паниковать. — Я понимаю, что это неправильно, но… решил, что лучше сказать. Снова молчание. И ещё больше паники. — Ты не подумай, я не заставляю, но… — Заставляешь? — прерывает его Комаэда, с трудом сдерживая смех. — Хината-кун, не глупи. Словами не описать, как я рад слышать от тебя это. Разве что… ты уверен? — Уверен? В чём? — Это ведь… я? Ты точно не ошибся? — Завязывай давай с этим. — Но я ведь прав, разве нет? Столько вариантов, и ты выбираешь меня. Прости, Хината-кун. Прости, пожалуйста, но я просто не могу сдержать удивление. — Я и сам иногда у себя спрашиваю, что такого в тебе нашёл, — хмуро ворчит Хаджимэ, скрещивая руки на груди и заметно зажимаясь. Нагито кусает нижнюю губу, потупившись. У него не было намерений обидеть Хинату — даже близко нет. Но поверить в то, что он может кому-то нравиться… сложно. Но это удивительное чувство. Странное. И немного приятное. — Хината-кун? — Ну чего ещё? Не насмеялся? Давай, давай, вперёд. Рад, что хоть повеселить тебя могу, — бурчит парень себе под нос, расковыривая носком песок. Наверное, уже сто раз успел пожалеть, что вообще подошёл. — Ты серьёзен в своих словах? — Он вновь поднимает глаза и смотрит немигающим взглядом. Ему надо знать. Жизненно необходимо, даже. Цепляться за ложную, призрачную надежду — глупость. Безумие, за которым следует пропасть отчаяния. — Абсолютно. Глаза у Хинаты честные-честные, и он сам заметно выпрямляется, расправляя плечи. Хаджимэ похож на открытую книгу: бери и читай. Чем Комаэда активно занимался последние месяцы. И сейчас, внимательно всматриваясь в чужое лицо, он с удивлением понимает, что… что его не обманывают. И с души вдруг падает камень. Он верит.

***

Это стало лучшим его решением за последние несколько лет. Любить и позволять себя любить — два прекрасных чувства, изучать которые было большим удовольствием. Нагито вдруг осознал, что его всем нутром тянуло к Хаджимэ. Даже больше обычного. Хотелось посвятить ему все чувства. Жизнь. Об этом он, конечно, благополучно умалчивал, потому что, во-первых, это бы прозвучало странно, а, во-вторых, Комаэда умел держать себя в рамках. Наверное, именно поэтому даже спустя много месяцев близких отношений он так и не смог назвать Хинату по имени. Попытки были, но такие слабые, что слово «попытка» — ещё комплимент с натяжкой. И Хаджимэ это явно задевало. Не то чтобы он в открытую выражал своё недовольство, но по тому, как он поджимал губы или вскидывал брови, всё было прекрасно видно. Но одно дело понимать, и совсем другое — делать. Комаэда — человек слова. И пересилить себя он никак не мог. Пока, однажды, чужому терпению не пришёл конец. — Нагито. — Голос Хаджимэ звучит слишком громко в тишине комнаты. Комаэда вздрагивает, отрываясь от книги, и вскидывает голову, одаривая парня озадаченным взглядом. — Да, Хината-кун? — Он вежливо улыбается, лихорадочно размышляя, о чём пойдёт разговор. — Сколько мы вместе? — С чего такая трепетность к датам? — Сколько? — с нажимом переспрашивает Хаджимэ. Топчется на месте, а затем широким шагом приближается к кровати и плюхается на самый край, скрипнув пружинами. — Если мне не изменяет память… — Нагито хмурится. Естественно, больше для вида. Всё он прекрасно помнит. — Год и семь месяцев. — Именно. А сколько мы живём вместе? — Хината-кун, я правда не понимаю… — Отвечай на вопрос. — Полгода, я полагаю. Послушай, я очень ценю твои небольшие викторины, но… — Так назови меня по моему чёртовому имени! — чуть на срываясь на крик, выдаёт Хината, впиваясь взглядом ему в лицо. — Почти два года — два! — а ты всё ещё зовёшь меня «Хината-кун». — Это элементарная вежливость. — К чёрту её. Я же зову тебя «Нагито». — Вот и делай из этого выводы, — едко усмехается Комаэда и тут же ныряет вбок, когда мимо пролетает подушка. — Я ведь прав, разве нет? — Ты… — Хината делает глубокий вдох и прикрывает глаза, собираясь с мыслями. — Хотя бы один раз. — Что? — Назови меня по имени хотя бы раз. — Хината-кун, я… — В голове всё мешается — нет ни одной трезвой мысли. — Назови, — требует он, подсаживаясь ближе. Теперь его руки покоятся на плечах Нагито. Узловатые пальцы сжимают их крепко, но достаточно аккуратно, чтобы не причинять боль. Нагито сглатывает, почти машинально откладывая книгу в сторону. Отказать собственному парню — задача сложная. А иногда даже невыполнимая. И потому, скрепя сердце, он всё же пересиливает себя: — Ха… — Запинается, чувствуя, как краснеет. Это оказывается намного труднее. — Хаджимэ. Имя выходит чересчур тихим, хриплым и, наверное, звучит просто ужасно. Но даже этого достаточно: Хината расплывается в солнечной улыбке, с трудом сдерживая смех. — Спасибо, — шепчет он, притягивая Нагито к себе. Тёплые, родные руки опускаются чуть ниже, приобнимая Комаэду за узкую талию. — Да я просто… — Юноша запинается и молча утыкается носом ему в плечо, вдыхая любимый запах. Он чувствует, как внутри расползается умиротворение. Рамки, в которые он сам себя и поместил, ломаются с громким треском. И сейчас, сидя на кровати, Нагито медленно начинает принимать тот факт, что это было… глупым решением. Хаджимэ — не чужой человек. Никогда и не был, наверное. К этой мысли просто надо привыкнуть.