Песня

Лисса и Джон стояли на луговине у леса. Между ними и столь желанной сенью тёмных деревьев была ограда, гудящая под напряжением. В кронах сновали юркие чёрные птицы - сойки-пересмешники и сойки-пересмешницы. Джон играл на смастерённой им дудочке, а птицы, вместе с Лиссой, зачарованно слушали. Незамысловатая мелодия лилась над луговиной в летней томной жаре. Заслышав её, люди улыбались, разглаживались преждевременные морщины на лицах и даже въевшаяся угольная пыль сверкала чуть иначе. Лисса, светловолосая красавица, казалась нездешней. Её бабушка с дедушкой пришли сюда с севера и их вынудили остаться в Дистрикте. Хотя мать девушки была местной, Лисса унаследовала черты отца. К ней не прилипала чёрная пыль, кожа не темнела от загара и бесконечной рутины. Джон всегда думал, что Лисса - ангел, лишь ненадолго пришедший с небес и готовый в любой момент упорхнуть. Он играл, а сам в это время любовался контрастом между светлыми косами подруги и тенью леса. Об ангелах юноша узнал от Лиссиного дедушки. Он знал и рассказывал много интересных волшебных историй. В них были эльфы и домовые, духи, живущие в лесах и реках, и прекрасные существа, похожие на птиц, но с человеческими лицами. Дедушка называл эти сказки мифами. Каждый вечер в детстве Джон с Лиссой садились у огня, и дедушка заводил новую историю, об отважных аргонавтах и золотом руне, о лабиринте и Ариадне, об ангелах и демонах, о Летучем Голландце, о северных богах и богах восточных, о богах, хранящих землю, и о злых богах. Дети слушали и мечтали. Они мечтали, что однажды тоже отправятся в путь, победят чудовищ и найдут волшебный сад, или увидят золотое руно, или приручат своего дракона и будут летать на нём. Вот только детство прошло, а дедушка унёс свои сказки с собой в могилу. Джон отправился в шахты, Лисса помогала матери. Они не были братом и сестрой. Семья девочки приняла его одной холодной и самой тёмной зимой, когда казнили за мятеж его родных. А мятежа не было. Его отец и мать попытались всего лишь украсть немного еды у миротворцев, ведь в эту зиму у них не осталось ничего. Джон до ужаса отчётливо помнил, как болталось в петле тело матери, а сойки-пересмешники посмертным эхом разносили её последний крик: "Джонни! Джонни! Джонни!". Отец умер молча. Лисса подняла руки и начала кружится в высокой траве, то подходя опасно близко к ограде, рискуя упасть, то отдаляясь, путаясь в цепких стеблях, и смеяться. Её счастливый смех звенел, будя луг и птиц, задремавших под музыку. Джон залюбовался девушкой и перестал играть. Пользуясь возможностью, сойки-пересмешницы подхватили песню и теперь сплетали из её нот новый узор, переливающийся в листве. - Джон, - Лисса остановилась. Её тихий голос разбудил юношу. - Да? - Как бы ты хотел умереть? Вопрос неожиданный, но не странный. Родители Джона повешены, дедушка Лиссы умер от болезни, её лучшая подруга убита на Голодных играх, его сосед по шахте пал от руки миротворца. Огромный выбор, на любой вкус и цвет. - Не знаю. Я пока не хочу умирать. - А я бы выбрала виселицу. - Почему? - по лицу Джона скользнула тень. - - Знаешь, когда кого-то вешают, сойки-пересмешники подхватывают последний крик и повторяют, повторяют. А потом пересмешницы перенимают у них эстафету, и последний крик превращается в песню. Ты умираешь, а твоя песня ещё живёт, напоминает всем, что когда-то был такой человек. Что он жил рядом, и был рядом. И может быть, его никто не замечал, пока по нему не спели сойки. Помнишь: ничего ещё не окончено, пока не пропела сойка-пересмешница. Джон со странным смятением смотрел на лицо девушки. Она словно всерьёз говорила о виселице, хотя губы улыбались. - - Хотела бы я знать, каким будет мой последний крик. - Надеюсь, мы это узнаем ещё нескоро. - Надеюсь. Лисса снова стала порхать по лугу, а Джон поднёс дудочку к губам. Но светлый день теперь омрачил неясный призрак предчувствия. Лето шло, Джон и Лисса виделись нечасто после того, как на шахтах увеличили норму выработки. Девушка словно замкнулась, мало говорила о себе, исчезла прежняя безмятежность, которую не удавалось победить ни голоду, ни иным лишениям. Джон стал беспокоится за подругу, как бы чего не случилось. Мало ли что могло произойти в трущобах Дистрикта 12? При каждой встрече он вглядывался в лицо своего ангела, ища знака, малейшей зацепки. В душе Джона играли чувства, о существовании которых он даже не подозревал. Юноша был целиком поглощён произошедшими переменами с Лиссой и не задавал себе вопросов, что чувствует сам. Это случилось ночью. На улице зазвучали голоса. Джон увидел как её уводили миротворцы. Он хотел броситься за Лиссой, отбить у них своего ангела. Но Лисса взглянула ему в глаза и грустно покачала головой. "Не надо. Я хочу тебя защитить..." - прошептал её взгляд. Она шла в своём светлом платье высоко подняв голову. Ангел в лунных лучах. В конце недели миротворцы согнали всех жителей на площадь. Там был установлен помост. Обвинённых выводили по-одному. Шахтёр, огромного роста, невероятно сильный, с угольно-чёрным лицом. Большую часть жизни он провёл в шахтах. Обвинён в попытке мятежа, убийстве трёх миротворцев. Приговорён к высшей мере наказания через повешение. Это был один из добрейших людей, которых знал Джон. Высокая, костлявая старуха. Угольная пыль въелась в морщины. Чёрные от угля и земли руки. Обвинена в попытке мятежа, хранении оружия, содействии мятежникам. Приговорена к высшей мере наказания через повешение. Она спасла множество жизней. Раненых, больных. Сколько раз она лечила самого Джонни, бывшего больным и слабым в детстве! И Лисса. Маленький светлый ангел на фоне почерневших и обессиленных людей. Обвинена в мятеже и содействии мятежникам. Приговорена к высшей мере наказания через повешение. Она вспорхнула на помост дикой птичкой, окинула взглядом толпу и... улыбнулась. Ярко и солнечно. Её улыбка осветила площадь в этот сумрачный день. - Не жди...- пропела она первые ноты. - Не жди! Путь тебя ведёт, - подхватила толпа. К дубу где в петле Убийца мёртвый ждёт. Сотни голосов сливались в один, необыкновенной мощи. Джонни тоже пел. По его лицу, смешанные с угольной пылью, текли слёзы. Странный наш мир И нам так странно здесь порой. Лисса была не отсюда. Это был не её мир. Ангелу не место в пыли угольных шахт. Под дубом в полночь Встретимся с тобой? Она смотрела на Джона. Мы встретимся. Мы обязательно встретимся. Однажды. Не в этом странном мире. Приходи скорей К дубу где мертвец Звал на бунт людей! Голоса гремели. Миротворцы пытались навести порядок, но их никто не слышал. Это всё, что есть у жителей Дистрикта 12. Это их акт неповиновения. Не жди! Не жди! Дуб тебя ждёт там, Ты сплести петлю, Дай молчать устам! Они устали молчать. Они кричали в своём молчании. Они пели. Странный наш мир И нам так странно здесь порой, Под дубом в полночь Встретимся с тобой. Когда песня закончилась, слёзы были на глазах у всех. Птицы молчали. Даже они были поражены голосом, певшим эту песню. Десятки тысяч как один. Одна душа на всех. Одна боль. Одна вера. Первым миротворцы повесили шахтёра. Не успевшие остыть, его последние чёрные слёзы каплями падали на помост. Следующей была старуха. Она словно помолодела после песни. Она что-то шепнула в последний миг. Едва слышный, её шёпот прозвенел в абсолютной тишине, в которую погрузилась толпа. Последней была Лисса, едва ей накинули петлю на шею, она прокричала, что было сил: - Я люблю тебя, Джонни! Люблю! Джонни! Тебя! Люблю! Кроны деревьев кричали этими словами. И постепенно они превращались в песню. В песню, полную тепла и света. Такую же, как солнце на лугу. Такую же, как улыбка Лиссы, порхающей по траве под мелодию дудочки. Совершенно не похожую на этот чёрный день. А потом Джон принял решение. С утра он нашёл повстанцев и предложил свою помощь. Всё, что угодно. Он был готов умереть. Пусть сойки-пересмешницы споют и о нём! Не жди, не жди! ... Встретимся с тобой!