Взрослые люди

Следующие пару недель проходят как будто бы в полусне. После того, как Ингрид сдала полиции Чумного Доктора с полным набором улик, ей, конечно же, вернули и удостоверение и должность. Но ни это, ни то, что Стрелков наконец-то уполз обратно в Москву, вместе со своими прихлебалами, радости ей не доставило. Поэтому первое, что сделала майор Гром, вступив обратно в ряды Центрального управления — нагребла так много работы, как только могла. С Прокопенко и Дубиным она не разговаривала, игнорируя многочисленные попытки. Она вообще перестала разговаривать с кем-либо, если только это не было рабочей необходимостью. Весь ее мир свелся к беготне по Питеру, допросам, арестам, дракам, литрам энергетиков, сигаретам как успокоительному и полному отсутствию аппетита. За судьбой Разумовского она не следила. Не могла заставить себя, разрываясь между желанием и страхом определенности. Он ведь… А она… Ингрид ненавидела себя за то, что сделала. Но поступить по другому не смогла. … — Привет, майор! Звучный рылеевский бас выдернул ее из очередных мрачных раздумий и заставил с подобием улыбки повернуться к нежданному собеседнику. Было раннее утро. Небо окрасилось в нежные серо-розовые тона. Прохладные еще солнечные лучи падали четко на колонны Центрального Управления. Ингрид на долю секунды прикрыла глаза, стараясь сбить заплясавшие перед глазами цветные пятна. — Доброе утро, майор. Странное дело, но Декабрист оказался единственным, кроме, пожалуй, Петра Степановича, кто не вызывал у нее лютых приступов агрессии. Кажется, он говорил ей что-то, но пятна перед глазами становились все ярче, мир вокруг кружился в стремительном вальсе, а потом она сделала шаг навстречу и провалилась в темноту. *** В себя она приходит лежа на земле. Ее ступни — на нижней ступеньке, на ее щеках — аккуратно похлопывающие по ним мужские ладони, от которых пахнет мятой, лимоном и, почему-то, макадамским орехом. Ей нужно вставать и бежать по своим делам, но сил не хватает даже на то, чтобы повернуть голову. Рылеев говорит что-то про обморок, отдых, что в последнее время она сама не своя… Никогда больше так не делай. Ингрид прикрыла глаза. В голове вертелось ленивое недовольство тем фактом, что она — майор, титановый бронепоезд с пулеметной установкой «Максим» и адским пламенем в топке; лежит сейчас на грязном холодном асфальте и не может даже пошевелить пальцами. Краем сознания отмечает, что ее подняли на руки и куда-то понесли. Что посадили в машину на переднее сиденье. Что загудел двигатель. Что они куда-то поехали… — …а? — Что? — она наконец-то нашла в себе силы пошевелить языком. — Извини, я не услышала. — Как ты себя до этого довела, говорю. — Мне надо работать. — Эта мысль билась в голове, все сильнее закрепляя ее в реальности. — Закинешь на Комендантский проспект? Мне нужно на поквартирный обход по убийству Климушкина… — Э не, подруга. Она хотела было напомнить ему, что они не друзья, но махнула рукой. Чем меньше она сейчас разговаривает, тем лучше. Нужно беречь энергию. — Так дело не пойдет. Олег Рылеев тебя разумеется подвезет, но туда, куда тебе надо, а не куда ты хочешь, ибо не всегда то, чего мы хотим, полезно нам. — Какого черта? — Ингрид попробовала открыть двери, но те оказались заблокированными. — Какого хера? — Паника пополам со злостью придали сил. — Выпусти меня отсюда! Она попыталась перехватить руль. Декабрист потерял управление и машина вылетела на встречную, чудом избежав столкновения с Тойотой Камри. После этого ему все-таки удалось отвоевать руль, грубо выпихнув ее обратно на место. — Сдурела что-ли?! — в светлых глазах читался страх пополам со злостью. — Тебе что, жить надоело?! Надоело, — чуть было не брякнула Гром, но в последний момент сдержалась. Только еще нотаций о недопустимости суицида ей не хватало. Тем более, что у нее и в планах не было… Я беспокоился. Ингрид тяжело вздохнула и прикрыла глаза. Она поняла: бороться с коллегой бесполезно. Глупая, маленькая девочка. Хотела было возразить, что она уже большая и не нуждается в няньках. Что она бронепоезд, из титана, с пулеметной установкой «Максим». Что она прекрасно справится и сама… Никогда больше так не делай. … но вместо этого с силой закусила губу и как можно незаметнее вжала ногти в ладонь, покоряясь неизбежной судьбе. — Ну и куда, по-твоему, мне надо? — Мир постепенно уплывал куда-то за горизонт. — К Софушке, Ингрид Константиновна. К Софушке. *** Когда Ингрид открыла глаза, то обнаружила себя на солнечно-желтом покрывале, в маленькой, но уютной комнатке. Светло-зеленые стены, усыпанные разноцветными наклейками в виде бабочек. Зеленые шторы. Кадка с каким-то растением в дальнем углу. Полуторная кровать… За окном загустели темно-синие сумерки, подсвеченные зеленоватым светом фонарей. Ингрид со стоном закрыла лицо руками. Зевнула. Медленно села, откинув в сторону одело, которым ее накрыли. В голове царила страшная тяжесть. В груди пульсировали болезненные ощущения. Они становились то слабее, то сильнее и нихрена не добавляли бодрости. Ингрид вздохнула и поднялась на ноги, мысленно отметив, что куртку, кепку и обувь с нее сняли. И что она совсем не помнит, как она вообще здесь очутилась. Кажется, она заснула в машине коллеги, а тот, судя по всему, решил её не будить… За дверью послышались шаги. — Ой, вы наконец-то проснулись! На вошедшей в комнату рыжей девушке красовалась фиолетовая футболка с котенком Гавом и сиреневые спортивки. — Кушать хотите? Я как раз оладушки сделала. С яблоками. Олег звонил, обещал быть где-то через минут двадцать. Как вы себя чувствуете? Уебищно. — Я в норме. Мне пора. До свидания. — Ну куда вы пойдете на ночь глядя? — Софушка ненавязчиво перегородила дверной проем и положила руки ей на плечи, заглядывая в глаза. — Оставайтесь. Мы с Олегом ляжем в гостиной. От нее пахло выпечкой, жасмином и яблоками. Почти как от тети Лены. Тети Лены, которая буквально обрывала ее телефон несколько дней подряд, но в конце концов сдалась, поняв что все ее звонки так и останутся неотвеченными. Ингрид было стыдно за свое поведение, но у нее не было никаких сил разговаривать с женой Прокопенко, не говоря уже о том, чтобы увидеться. Останься, пожалуйста. В груди начало жечь. Гром поспешно сделала глубокий вдох, словно это могло хоть как-то помочь ей. Не время расклеиваться. Нужно идти. Работать. Чтобы не было времени и возможности допускать в голову какие угодно мысли кроме тех, что касались непосредственно расследований. — Сколько времени? — Половина двенадцатого. Ну пожалуйста, оставайтесь. Я вас очень прошу. Ингрид вздохнула, зажмурилась и тряхнула головой, прогоняя непрошенные мысли. Она теряла контроль над своей жизнью. Снова. И ей это совсем не нравилось. Она только-только привела свою жизнь в нормальную колею, после всех проебов и провалов. Она должна была провести этот день совсем иначе. Ей нужно было работать. У нее была запланирована куча дел до того момента, пока Декабрист не смешал ей карты. Ты теперь не лучше меня, майор. Убийца Убийца Убийца Голоса в голове звучали отчётливо как никогда. Ингрид почти сжала виски руками, но в последний момент опомнилась и как можно небрежнее потерла лоб. — Ладно. — По крайней мере здесь она могла отвлечься на болтовню. — Но есть не буду. — Нужно поесть, Ингрид Константиновна, — Софушка говорила мягко, но непреклонно. — Но сначала в душ. Извините за бестактность, но запах от вас… Ингрид пожала плечами. Последние несколько ночей она провела вне квартиры — холод питерских ночей не позволял погрузиться в глубокий сон, тем самым отгоняя кошмары; а в Управление заходила буквально на пару минут, ранним утром, чтобы бросить отчёты Прокопенко на стол до того, как он появится. — Душ налево по коридору. Я уже приготовила полотенце и сменные вещи. Они лежат на стиралке. Олег приедет через двадцать минут. Я попросила его купить коньяк. Вы любите коньяк? И я, кстати, морс сварила. С можжевеловыми ягодами и розмарином. Вам понравится. *** Рылеев оказался верен своему слову: он позвонил в дверь минут через двадцать. Ровно через три минуты после того, как Ингрид выползла из душа на кухню и забралась с ногами на один из стульев, вялым движением утянув с поставленной перед ней тарелки оладушек. Софушка, до этого момента что-то щебетавшая, упорхнула в прихожую и Гром, воспользовавшись моментом, скинула свой оладушек обратно на общее блюдо: она верила, что ее новая знакомая готовит вкусно, но заставить себя откусить хотя бы кусочек не получалось. Ты похожа на Айвазовского. Ингрид сердито тряхнула головой и отпила морс, подумав о том, что всё-таки нужно было последовать своему первоначальному плану и свалить. Она совершенно не понимала причину подобной беготни вокруг себя. Она ведь для них никто. Чужая. Поверхностная знакомая. Я так по тебе скучал… Она резко поставила кружку обратно на скатерть и стиснула зубы, изо всех сил загоняя эмоции обратно. В игнор. Она бронепоезд, она майор, она обязана с этим справиться. Не стоило поддаваться на уговоры. В одиночестве было гораздо понятнее и привычней. — Привет, майор, — на левой щеке заглянувшего в кухню Декабриста красовался едва заметный след от блеска для губ — Софушка специально нанесла его прямо перед звонком в дверь, мотивировав это тем, что слишком любит оставлять на женихе свои следы. — Как твое ничего? — Нормально, — голос предательски дрогнул. Она ненавидела этих людей и эту квартиру за то, что у нее никак не получалось взять себя в руки и начать контролировать ситуацию. Вот вам и майор полиции с выслугой в практически десять лет. Соберись, соберись тряпка! Рылеев ничего не ответил. Он только покачал головой и вышел, пока его невеста доставала коньячные бокалы с верхней полки. Ингрид невольно усмехнулась. Ей вспомнились другие посиделки. С шампанским из горла и запахом апельсинов в кабинете пафосной стеклянной башни. — Нахера это вам? Бокалы были пузатые и прозрачные. Они походили на мыльные пузыри. — Что именно? — Софушка протянула ей один и кивнула головой в сторону коридора, предлагая пройти в гостиную. — Возня со мной, — Ингрид прикусила губу. — Нахера? Заняться нечем? Софушка остановилась и обернулась. — Вы наш друг, — сказала она серьезным тоном. — Мой и Олега. Вы спасли мне жизнь и поддержали его в самый необходимый момент. Такое не забывается. Ингрид сердито провела ладонями по щекам, вытирая увлажнившиеся глаза. Она чувствовала себя… странно. Она была совершенно не готова к подобному повороту. Не знала, как реагировать. — Можно на ты, — выдавила она наконец первое, что пришло в голову. — Просто Ингрид. — Как «просто Сергей», только «просто Ингрид», — лукаво подмигнула Софушка и направилась в гостиную. — Два сапога пара. Давай, пошли! …мне очень важно, чтобы ты присутствовала в моей жизни… Гром ощутила острое желание закурить. Ей нужно было взять себя в руки и уходить. Вернуть обратно вновь выскользнувший контроль над своей жизнью. Но одновременно с этим она была выбита из колеи. Когда она пила с Декабристом, слушая его истории про умершего кота, она и предположить не могла, что это приведет к таким последствиям. Впрочем, она не могла не признать, хоть и со скрипом, что сидеть на полу в окружении благожелательно настроенных людей и молча хлестать коньяк, слушая ахуительные истории про Софушкину работу (она оказалась литературным редактором) — не так уж плохо. Даже уютно. Позволяло разгрузить голову от повседневных забот и немного расслабиться, угорая над тем, как худред специально вышел из отпуска, чтобы поправить шрифт на обложке, опасаясь, что кто-нибудь прочтет «Зверобой» как «Звероеб». — Кстати, — поинтересовался Рылеев, улегшись головой на колени своей невесты. — Как там Серега? А то я все никак к нему не доеду. Блядская работа… Ингрид поспешно сплюнула отпитый коньяк обратно в бокал и закашлялась. Она оказалась совершенно не готова к таким вопросам. Она совершенно не горела желанием обсуждать это. — Не знаю. — Голос прозвучал на удивление ровно. — Я не слежу за ним. Она ожидала идиотских вопросов наподобие «почему» и «как же так», но просчиталась: вместо ожидаемых расспросов Софушка торопливо поставила свой бокал на пол и крепко прижала ее к себе, уткнувшись подбородком в макушку. — Он выкарабкается, вот увидишь, — она ласково поцеловала Гром в спутанную копну мокрых кудрей. — Он обязательно справится, ведь у него есть ради кого бороться. В комнате раздалось что-то среднее между воем и скулежом, но только спустя пару секунд до Ингрид дошло, что звук издала она. И сразу же ощутила, как ее обняли с другой стороны. — Ему еще на пиво ко мне идти. Дядька из Вологды воблы прислал покупной — во! Вам обоим идти, если ты вдруг думала отвертеться. Ингрид невольно улыбнулась. Но сразу же помрачнела обратно. — Не будет никаких посиделок с пивом и воблой. — Чего? — Софушка отстранилась и посмотрела на нее. В яблочно-зеленых глазах плескались недоумение и возмущение. — Почему? — Вот и у меня, Ингрид Константиновна, такой вопрос. Ингрид рвано вдохнула и залпом осушила бокал. Она должна была рассказать им. Да, они, судя по всему, простили и приняли тот факт, что она убийца, но это не значило, что она имела права пользоваться их добротой. Они обязаны были знать. — Я просто… Она вдохнула еще раз, отпила прямо из бутылки и запустила пальцы в волосы, не зная, как рассказать о случившемся. Но, после пары секунд, решила начать историю о Чумном Докторе с самого начала. И до конца. Скорая, которую она вызвала сразу после того, как привела Разумовского в полусидячее положение и сделала перевязку, приехала на удивление быстро. Ей, конечно, пришлось наврать с три короба, чтобы объяснить свое присутствие и разгромленный кабинет, но благо ее особо не спрашивали, только похвалили за правильное оказание срочной помощи. Ингрид проводила их, уверив, что останется дожидаться уже вызванную полицию и сжала руками виски, как только услышала закрывшиеся за бригадой медиков створки лифта. Она медленно обошла кабинет по кругу. Закурила. Подняла с пола один из осколков и повертела его в руках, пытаясь ощутить внутри хоть что-то кроме пустоты. Невидимые весы продолжали качаться. Долг. Человечность. Долг. Человечность. Долг… Телефон оттягивал руку подобно гире. Один звонок Прокопенко — и все будет кончено. Вся эта эпопея с Чумным Доктором. Ее жизнь получит новый виток. Вернется в привычную колею… Но он не был Чумным Доктором. То есть он был, но он не был… но он был… Пальцы дрожали, когда она набирала номер. Ингрид ненавидела себя за то, что собиралась сделать. И особенно — за то, что никак не могла отделаться от ощущения, что поступает правильно. Что приняла самое правильное решение из всех возможных. …Трубку взяли на четвертом гудке. — Какие люди. Майор Гром сделала последний вдох и бросилась с головой в омут. — Я только что придумала, как можно свергнуть Академика с его престола. После того, как она договорила, в комнате повисла тишина. — Так. — Рылеев последовал ее примеру и отпил из горла. — Еще раз. Серый — Чумной Доктор, но на самом деле Чумной Доктор — не он, а его альтер по имени Птица, так как Серега страдает раздвоением личности. Но он думал, что это его друг, Олег Волков. И сдал его тебе, вместе со всеми доказательствами. А потом выстрелил в себя, чтобы спасти тебя. И ты связалась со знакомым из криминала, отдав ему все улики, чтобы он устранил своего конкурента, да ещё и безо всяких гарантий. — Да, — глухо ответила Ингрид, внимательно рассматривая свои руки. — Именно так оно и было. — Ты ведь понимаешь, майор, что мы теперь до конца жизни с тобой повязаны? — Да, — Ингрид отвернулась к окну, чтобы не видеть как уголовники, замаскированные под полицейских, вскрывают сейф. — Как и то, что я иду на риск без каких либо гарантий. Но у меня нет другого выбора. — Есть, — по разгромленному кабинету разнесся запах дорогущего табака. — просто он тебя не устраивает. На это ей было нечего возразить. — Я просто поступаю так, как считаю правильным. — Мы сами тут закончим. Возвращайся домой и жди инструкций. Схватишь Чумного Доктора прям с поличным. Остальные детали уже не твоя запара. Всё, проваливай. Ингрид кивнула и на негнущихся ногах побрела к выходу, с трудом укладывая в голове то, что сделала. Она ведь майор. Она ведь всегда следовала долгу, даже когда ей этого не хотелось. Всегда. …В дверном проеме она все-таки остановилась. — Эй, Кабан. А та героиня. Алу. Какую сторону она выбрала в конце мультфильма? Кабан обернулся и посмотрел ей в глаза с какой-то странной усмешкой. — Ту же, что и ты, майор. Волчью. Ее собеседники продолжали молчать, переваривая услышанное. — Знаешь, что я думаю? — спросила наконец Софушка, подлив себе коньяка. Она сидела по-турецки и с отстраненным видом перекатывала бокал между ладонями. — Догадываюсь, — хмыкнула Гром, поднимаясь на ноги. — Спасибо… за все. Можете вызывать полицию. — Сергей смог взять альтер под контроль, когда вы с ним начали общаться. Ведь получается, что именно после вашего сближения Чумной Доктор сначала не тронул близких Зильченко, а потом и вовсе как в воду канул. Это было совсем не то, что Ингрид предполагала. — Получается, что ты — его опора, — как ни в чем не бывало продолжила Софушка. — Благодаря тебе он начал справляться. Это дорогого стоит. — Я должна была его выдать, — Ингрид уселась обратно и зачем-то сжала пальцами свои волосы. — Я ведь майор. Полицейская. Я должна была… — Тогда почему не выдала? — поинтересовался Рылеев, глядя на нее с нечитаемым выражением лица. — Я… — голос отказывался подчиняться. — Я просто… посчитала это… правильным. — Значит, именно так оно и было. Гром, неожиданно, рассмеялась. Она хохотала словно помешанная, судорожно растирая по щекам брызнувшие из глаз слезы. — Да вы просто ебнутые! Вы оба! Вы только что узнали, что Разумовский — ебаный Чумной Доктор! Что я отмазала от ответственности блядского Чумного Доктора! При помощи гребанного криминального авторитета! И всё, что вы говорите… вот это?! Вот это — вся ваша реакция?! Серьезно?! Декабрист и Софушка переглянулись, после чего последняя посмотрела ей прямо в глаза, крепко, но нежно сжав ее руку своими пальцами. — Потому что иногда люди должны быть важнее догм. А человек, который столько всего сделал для блага обычных жителей и который выстрелил сам в себя, чтобы остановить своего же альтера, узнав правду; и ради которого самая принципиальная и неподкупная полицейская впервые в жизни преступила закон, заслуживает того, чтобы выдать ему кредит доверия. Ведь, в конце концов, именно для этого нужны друзья. *** Следующее утро начинается со звонка Пчелкиной, не дававшей о себе знать с того самого вечера, как они расстались в казино после заварушки с последователями Чумного Доктора. — Привет, мать! — пышущий энтузиазмом голос отдавался в мозгах подобно молоту. Ингрид поморщилась и перебежала дорогу на красный свет, в очередной раз подумав о том, что не стоило накануне вечером столько пить. — У меня новости по твоей просьбе! — Юль. — …направила запрос о том, что Волкова просят вернуться в Петербург… — Юль. — … информация засекречена, а… — Юля! — Ну что? — Волков умер. Источник неожиданный, но надежный. Сорян, что всё так вышло. — Ох… — в голосе журналистки сквозила неприкрытая растерянность. — Ну ладно. Значит ответом должна прийти похоронка. Слушай, а давай напьемся на выходных? Верну фотку, а заодно такую историю расскажу! Представляешь, я раскопала… — Работы много. Не выйдет. — Ну… — было слышно как ее каблуки цокают по асфальту. — Оки, мать. Но если вдруг что — я на связи. Кстати, тот репортаж из казино взорвал просмотры! У меня никогда не было такого рейтинга! Это просто… — Юля. — Ладно, я поняла. Счастливо! Пчелкина повесила трубку. Ингрид какое-то время невидящим взором смотрела на столб фонаря перед собой, а потом хмыкнула и усилием воли выкинула лишние мысли из головы. Ей нужно было работать. *** — Тебе просто жизненно необходимо научиться пользоваться замком. Ингрид затушила сигарету о поверхность стола и обернулась. Время — ноль-ноль двенадцать, а невеста Рылеева, была последней, кого она ожидала увидеть в своей квартире. — Какого… — Ну и накурено у тебя! А ведь ты только вчера помыла голову! Провоняешь! — Хлеборезку прикрой, — Ингрид поднялась на ноги и скрестила руки на груди. — Чего случилось? — Ой, а нальешь мне чаю? — Могу предложить кипяток. — Пойдет. Я, в общем… — незваная гостья излишне старательно разглядывала свою широкую цветастую юбку. — Мы с Олегом заезжали к Сергею в больницу пару часов назад. Я решила, что тебе нужно знать сегодня, ведь ты о нем очень переживаешь. Ингрид раскрыла рот, собираясь сказать, что она ошибается, и что эта тема закрыта бесповоротно и окончательно, но в итоге сказала совсем другое: — Он умер, да? — Умер? Кто? — Софушка недоуменно посмотрела на нее и оккупировала подоконник. — Боже, конечно нет, иначе вся пресса только об этом и гудела бы! Нас не пустили в палату, но удалось узнать, что ему сделали операцию. Он потерял много крови, но состояние стабильное. Правда, в сознание пока не приходил. Ему очень повезло — не сделай ты перевязку, или приедь скорая минут на пятнадцать позже, оперировать было бы уже некого. — Иногда я хочу, чтобы он умер, — неожиданно призналась Гром, сжав руками края столешницы. — А потом не хочу. А потом снова хочу. Это все так… сложно. Глупо. Совершенно по идиотски. — По-моему, вам просто нужно поговорить. Ему ведь тоже будет непросто жить с осознанием произошедшего. Особенно поначалу. — Только если очнется он, а не альтер. — Уверена, что всё будет отлично. Я даже написала однокласснице, Ленке Горликовой. Она психотерапевтка, работает в центре ментального здоровья. Обещала навести справки насчет того, к кому лучше обратиться из психиатров и как вообще лечить диссоциативку, не ложась в клинику. Такое наверняка возможно, я уверена. С его-то деньгами… Ингрид закатила глаза и протянула ей кружку с кипятком. Она все еще находила странным подобное отношение к человеку, которого они видели всего один (ну хорошо, два с половиной) раза и то — мельком. Но с другой стороны, может быть так это и происходит? Ведь они с Разумовским, если подумать, тоже сблизились довольно быстро. По ее собственным меркам — вообще мгновенно. …ты о нем очень переживаешь… Наверное, это было правдой, особенно если учесть, что их дороги разошлись в разные стороны. Она полицейская. Он носит в себе Чумного Доктора. Она больше не имела права общаться с ним. Знала, что он (если только выживет именно он) не захочет больше ее видеть, потому что не одобрит ее поступок. Она и сама не одобряла. Ненавидела себя за то, что уже второй раз преступила закон. Запятнала погоны. И, самое главное, — за то, что даже сейчас, пару недель спустя, поступила бы точно также. Она подвела его. А незадолго до этого — убила человека. Да, это была поехавшая маньячка. Но это был человек. А она убила ее. В голове снова начинает раздаваться пение Даши. — …принесла тебе шаверму, потому что ты такая тощая, что непонятно, ешь ли ты что-нибудь вообще! — продолжала щебетать Софушка на заднем фоне. — И еще оладушков. Ты ведь так и не попробовала их вчера! Ты вообще ешь?! — Отъебись. — Значит нет. — Рыжая встала перед ней и сердито уперла руки в боки. — Так дело не пойдет. Пожалуй, я поживу у тебя пару дней. — Исключено! — Попрошу Олега завезти продуктов, — Софушка с деловитым видом застучала по экрану своего смартфона, на долю секунды до боли став похожей на Разумовского. — Хотя нет, закажу на Ozon. Они всегда доставляют очень быстро. — Ты не будешь здесь жить! — Жить не буду. Просто прогощу несколько дней. Burn любишь? Для меня это просто спасение по утрам! — И пару дней тоже не прогостишь, — Ингрид начинала злиться. — Мне надо работать. — Ингрид… — Я привыкла жить одна. Одна, понимаешь? Я не хочу делить быт с кем бы то ни было. Не хочу приходить домой и понимать, что в квартире есть кто угодно еще! — она сердито поджала губы и наставила палец в грудь новоиспеченной опекунши. — Мне не нужна нянька. Я уже большая девочка. Я сама. Прекрасно. Со всем. Справляюсь! — Ладно, — кажется, Софушка здорово растерялась от направленной на нее агрессии. — Но если что… — Я помню кому звонить и где ты живешь, — закатила глаза Гром. — Так что… — Хорошо. — Ладно. — Спокойной ночи! Ингрид захлопнула за гостьей дверь и повернула замок, после чего сползла вниз и обхватила руками голову. Эта женщина была просто невыносима. И куда она одна попрется на ночь глядя? Да еще и через эти арки… В юбке… — Эй, погоди! — Да? — Софушка, успевшая спуститься до третьего этажа, остановилась и задрала голову, чтобы видеть свесившуюся через лестничный проем неожиданную собеседницу. — Ладно, можешь переночевать у меня сегодня. Но, — поспешно уточнила Гром, увидев, как просветлело лицо рылеевской пассии. — только сегодня. — Так точно, майор. *** — Твоя Софушка — настоящее стихийное бедствие, — проворчала Гром, откидываясь на спинку сиденья рылеевского автомобиля. — Да, есть в ней такая искра, — согласился Рылеев, посылая воздушный поцелуй обернувшейся на полпути к крыльцу издательства невесте. — За это и люблю. Часы на приборной панели показывали девять часов утра и одну минуту. — За то, что тобой командуют и стараются задушить своей заботой? Декабрист заехал за ними сорок минут назад, повинуясь софушкиному звонку. Ингрид собиралась выйти раньше и добираться до работы пешком, но гостья была непреклонна, а спорить с нею не было никаких сил. Пришлось послушно опустошить поставленную перед ней тарелку с оладушками и омлетом, позволить заплести свои волосы в косу, выслушать грандиозные планы по ремонту своей квартиры (решительно воспротивившись подобному уровню самодеятельности) и даже пообещать обзавестись нормальной обувью до конца месяца (правда, какого именно месяца, Ингрид уточнять не стала — она была слишком занята, чтобы бегать по магазинам). — Знаешь… В салоне раздался телефонный звонок и Ингрид поспешно сунула руку в карман куртки. — Миленькая, не могли бы вы ко мне заехать? — послышался в трубке голос консьержки Маркова. — Я тут вспомнила кое-что. Может быть вам это поможет? — Да, конечно. — Она положила трубку и повернулась обратно к водителю. — Что я, по твоему, должна знать? — Я, Инечка, командую на работе и мне этого с лихвой хватает. А если еще такие дела как с Савельевыми, или тем педофилом… Так что пусть душит. Это отогревает. Наверное даже позволяет остаться в здравом уме. — Ты ведь не засадишь ее дома после свадьбы? — Она и не сядет. А знаешь, как я понял, что обязательно женюсь на ней? — Как? — Зимой, в январе. Она увидела меня, бросилась на шею. Волосы рыжие, пальто зеленое и духами пахнет цветочными. И на душе сразу как лето воцарилось. В этот же момент я понял — если не женюсь на ней, никогда себе не прощу. Там же и предложение сделал, с кольцом из фольги. Специально для этого купил шоколадку. «Аленка», как сейчас помню. — Бабочки в животе? — Не, это не про меня. Для меня настоящий показатель серьезности — теплота. Если внутри тепло и чувство, что все так и должно быть, значит это надолго. Так и запиши себе на подкорке. Еще понадобится. — Да пошел ты. Они как раз доехали до ближайшего метро, и Гром открыла дверь, чтобы выйти, как телефон снова пиликнул, оповещая об эсемеске. В ней было всего одно слово. Валерий Номер принадлежал консьержке. В груди зашевелилось дурное предчувствие. — Планы сменились. Подкинешь на адресок? — Так… — он мысленно что-то подсчитал. — Далеко ехать? — Сорок минут, если на машине. Так просто быстрее. — Ну ясень пень. Ладно, поехали! …Когда они добираются до места, Гром понимает: предчувствие не обмануло. Скорая. Полиция. Взволнованные, испуганные, взбудораженные люди. Она поспешно выскочила из машины — как раз вовремя, чтобы увидеть двух санитаров с носилками. Ингрид даже гадать не нужно было, кто там находится: об этом прекрасно говорила свесившаяся вниз узловатая морщинистая рука. — Твою мать! — И-извините. Ингрид вздрогнула и едва не отпрыгнула в сторону, но это оказался всего лишь Дубин. — А, это ты. — на нее вдруг накатила усталость. — Чего хотел? — Мне п-поручили вести это дело, и… — Неужели так сложно не заикаться как… как тряпка?! — Ну, я поехал, — напомнил о себе Декабрист. — Удачи! Ингрид кивнула и глубоко вдохнула, подавляя внезапно нахлынувшее раздражение. Дубин прокашлялся, переключая обратно на себя ее внимание. — Ты еще здесь? — Да. — Он говорил тихо, но решительно. — Послушай, я знаю, как это выглядело. — Меня не… — Дай мне договорить. Я испугался за тебя. Стрелков говорил, что в одиночку и без оружия ты ничего не сможешь. Будешь беззащитна. И согласись, что это была не такая уж и неправда. Мне очень жаль, что так получилось. Я прошу у тебя прощения. Я сам собирался туда поехать, когда он… Он пытался тебя убить. — Как она умерла? Зинаида Михайловна. — Ингрид поморщилась и поспешно перевела тему. Она все еще считала его предателем, но сейчас он был полезен. Позволял сэкономить время и добыть лишнюю информацию. Не Разумовский конечно, но на безрыбье… — Ножевое ранение. Преступников спугнул шум лифта. Этого времени хватило, чтобы старушка доползла до мобильника и отправила сообщение… тебе. — Да. Она звонила мне незадолго до смерти. Сказала, что вспомнила что-то важное. Поэтому сейчас ты поедешь в ИАП и достанешь список сотрудников. Личные дела не трогай — пусть гадают кто именно нас интересует. Немедленно. А я пока побеседую со свидетелями и судмедэкспертом. Дубин просиял и взял под козырек перед тем, как сорваться с места. — И да, — крикнула Ингрид ему вслед, сложив руки в подобие рупора. — Это вовсе не значит, что ты прощен! Даже не надейся! *** В списке сотрудников ИАП оказалось ровно три Валерия. Один — двадцатиоднолетний лаборант, студент, едва устроившийся на подработку. Второй — охранник, страдающий пристрастием к подпольным игорным клубам самого мелкого пошиба и имеющий несколько приводов в полицию за фанатские хулиганства. Третий же, Валерий Семёнович Телецкий, входил в рабочую группу покончившего с собою Сидорова. Никакой связи между ним и Марковым не обнаружилось (Гром пожалела об отсутствии «под рукой» Разумовского второй раз), но это ничего не значило. Ингрид не сомневалась: нужная ей собака зарыта именно здесь. *** Из Управления Ингрид выходит только утром следующего дня: она всю ночь искала как привязать Телецкого к делу чем-то более серьезным, чем предсмертное сообщение консьержки. — У меня острое чувство де жа вю, майор. Ингрид зевнула и махнула рукой подошедшему Декабристу. — Вся наша жизнь — де жа вю. — Она поудобнее перехватила объёмную папку с накопанными материалами и устало посмотрела на него. — А я домой. Хочу немного выдохнуть и посмотреть на всё это свежим глазом. А то какое-то перекати-поле в мозгу. Пиздец. — Давай подброшу? Я все равно приехал раньше чем собирался, так что… — И охота тебе… — Боевых товарищей бросать не принято. — Замётано. — В голове мелькнула ленивая мысль, что с того утра, когда она рухнула в обморок, он и Софушка подозрительно часто ошиваются вокруг неё, но Гром не стала обращать на нее внимание. Главным приоритетом для размышлений сейчас был Телецкий. Об остальном она успеет подумать после. …Въезд во двор оказался перегорожен чьей-то синей, потрёпанной годами Ауди. Рылеев выругался себе под нос, и, заглушив мотор, выбрался в прохладный воздух летнего утра. Гром попробовала было спорить, что сопровождение ей не требуется, но коллега был непреклонен: — Упадешь в обморок по дороге в квартиру и пробьешь голову, а мне потом с этим жить. Давай пошли! Они миновали арку и неспешным шагом двинулись к подъезду. Солнце ало-золотыми пожарами горело в оконных стёклах; окрашивало небосклон в удивительно-мерцающий лимонный цвет. — Ух, красота, — Рылеев слегка поотстал, и задрав голову к небу, раскинул руки, словно пытаясь обнять весь мир. А потом, вдруг, побледнел от ужаса, подскочил к ней и, свалив на землю, навалился сверху. — Ты ебу дал? Ингрид сердито столкнула коллегу с себя, потирая ушибленный затылок, и уже собиралась устроить выговор, как вдруг на нее накатило осознание, а следом за этим — пустота, ледяная и беспросветная. Декабрист лежал на спине и не шевелился. В его светлых, широко распахнутых глазах, отражалось солнце и бескрайние лимонные небеса. Из затылочной части головы вытекала темная лужа крови. *** — Товарищи! Коллеги! Я вместе с вами испытываю… двоякое чувство. Декабриста хоронили на Южном Кладбище. Ингрид закусила губу и всмотрелась в держащего речь лоснящегося толстяка в военном мундире. Чтобы отвлечься. Не думать. Не обращать внимания на стоящий перед внутренним взором образ лежащего в гробу колле… друга. Бледного, тихого, с любимым красным шарфом на шее, закрытыми глазами и венчиком на лбу. Не обращать внимания на тихо скулящую от боли тучную женщину — мать. На заплаканных сестер и многочисленных родственников, друзей, знакомых. Коллег. На Софушку, которая смотрела на нее с испепеляющей ненавистью, за которой плескалась безграничная боль. — …горечь и боль за то, что ушел пламенный борец с преступностью. Но и в то же время радость, — по толпе прошелся шепоток удивления, но оратор этого не заметил. — Счастье. Гордость. За то, что карающий меч правосудия совершил праведное… — тут он прервался и устремил взгляд в сжимаемый руками тетрадный лист. — Правильное возмездие. Больше всего на свете Гром хотелось, чтобы кто-нибудь заткнул его. — Кто это? — этот заданный тихим шепотом вопрос был первым, который она адресовала Федору Прокопенко за последние несколько недель. — Наше новое начальство, — если Прокопенко и удивился, то не подал вида. — Из ОБЭП выгнали, вот и… Как ты, Мышка? Ингрид пожала плечами и снова вперилась в говорящего, мысленно желая ему самой мучительной смерти. Она была уверена: многие поддержат ее в таком желании. — …он прожил жизнь недолгую, но яркую и нежную, — оратор снова уставился на листок. — Нужную. И погиб как настоящий воин… в хороших руках, на боевом посту. Говорят, что честных служащих не осталось. Осталось, товарищи, осталось! Так порадуемся же, что он жил! Жил как и все мы, в эпоху стабильной вертикали власти и абсолютной свободы. Всё. Воздух наполнился звучанием воинского салюта. Гроб медленно опускался в землю. Ингрид зажмурилась, больше всего на свете желая проснуться. Проснуться и обнаружить, что последние несколько недель — просто кошмарный сон, что с момента казино прошла всего одна ночь, которую она проспала в башне Vmeste, у Разумовского, а впереди — целое воскресенье. И пятница с посиделками. Вереница прощающихся проходила мимо могилы, бросая на гроб щепотку земли и возлагая букеты. Глинистая почва размазывалась по коже тонким земляным слоем. Ингрид подошла к самому краю ямы и прикрыла глаза. Она не хотела видеть, как упадет ее горстка. Слышать было более чем достаточно. Розы, которые она собиралась возложить, впивались шипами в пальцы, раня до крови. — Как ты посмела прийти сюда?! Ингрид открыла глаза и повернулась. Софушка вырвалась из рук удерживающего ее мужчины и встала перед ней, уперев руки в боки. Ее рыжие волосы разметались, лицо раскраснелось, а зеленые глаза пылали таким бешеным огнем, что никто не решался подойти к ней. — Он ведь погиб из-за тебя! Из-за тебя! Ты убийца! Убийца! Отправляйся в ад! Рыжая подалась вперед, а в следующую секунду Гром осознала, что летит. Она упала спиной на что-то твердое. Гроб. Невеста погибшего столкнула ее в могилу. Розы, которые она выпустила из рук от неожиданности, приземлились следом ей на грудь, а на лицо прилетела кинутая Софушкой щепотка земли. — Закапывайте, — донесся откуда-то сверху ее повелительный голос. — Я сказала закапывайте! До Ингрид долетел гомон голосов — это собравшиеся наконец-то пришли в себя и теперь развели бурную деятельность по успокоению истерики и транспортировки «пострадавшей» обратно на землю. Прокопенко что-то кричал про то, чтобы Гром не переживала… Но Ингрид не переживала. Она впервые за долгое время чувствовала себя на своем месте. Чувствовала, что должна была быть здесь давным-давно. Что Софушка поступила правильно… Оказаться на поверхности снова было странно. Взгляд скользил по рыдающим сестрам, по невесте и матери, сжимающих друг друга в объятиях, по вытирающему слезы двоюродному брату, который однажды побывал у нее в квартире… Ингрид попятилась, на автомате отмахиваясь от окружающих. Ей было не место здесь. Она не имела права находиться здесь. Ты теперь не лучше меня, майор. Ах, майор… Глупая, маленькая девочка. Вы такая же прогнившая, как и вся ваша система! Убийца. Убийца. Убийца! Боль в груди то нарастала, то становилась слабее. Отправляйся в ад! Ингрид выбежала за ворота кладбища и закурила, но успела сделать только пару затяжек — сзади зашуршали автомобильные шины, а затем, вдруг, кто-то толкнул ее на землю, упав сверху. В нос ударил запах хвойного одеколона. Девушка повернула голову насколько могла, успев увидеть втянувшийся обратно в салон пистолетный ствол до того, как машина резко рванула с места. Тяжесть чужого тела исчезла и Гром поспешно приняла сидячее положение. — Вы?.. *** Для того, чтобы сложилась полная картина, зачастую требуется всего один паззл. Так было и в этот раз: несостоявшееся покушение стало тем самым фрагментом, что связал воедино и массивную мужскую фигуру прошедшую через арку, и обезвреженную взрывчатку, и знакомого из казино, и снайпера. Всё это вызывало вопросы, и Ингрид собиралась добыть ответы. Но не здесь. На своей территории. Она улыбается ему как дура, отзывается на материнское имя, предлагает зайти на чай, ведь они так давно не виделись, а он даже телефона ей не оставил… Михаил отшучивается полуфлиртом, вызывает такси и даже спрашивает, почему такая женщина ошивается возле кладбища. — На похоронах была. — Шутить на эту тему сил не было. — Друга. Лучшего. — Я соболезную. Она ничего не отвечает. Он кивает и тоже погружается в молчание, не нарушаемое до того, как они переступают через порог ее квартиры. — Проходите, мойте руки. Я сейчас чайник поставлю. — Ботинки снимать? — Как хотите. Разумеется, никакой чайник Ингрид ставить не собиралась. Вместо этого она прошла к тайнику и достала пистолет, после чего повернулась к вошедшему в кухню гостю и холодно улыбнулась, наблюдая за воцарившейся на его лице растерянностью. — Что это значит? — он сделал шаг вперед и Гром молча прицелилась ему в башку. — Маскарад окончен. Оружие. — По моему, оружие и так у тебя. — Твое оружие. Ты стрелял из него. Тогда, ночью. Раздевайся. — Не понял, — если бы она могла, то ощутила бы удовлетворение, подобно тому, которое воцарилось на душе после поимки Птицы в удушающий захват. Но она не могла. Она, кажется, вообще потеряла способность что либо чувствовать. А потому просто наблюдала как растерянность в мужских глазах сменяется судорожными попытками отыскать выход из сложившейся ситуации. — Молча. Сначала жилетку, потом штаны. — А что, Разумовского недоста… Пуля пролетела в миллиметре от его головы, угодив четко в «десятку» висящей на стене мишени для дартса. — Меткий выстрел. — Я промазала. Они оба прекрасно знали, что это ложь. Поняв, что сопротивляться бессмысленно, мужчина вздохнул и стянул с себя джинсовую жилетку, под которой предсказуемо обнаружилась кобура. — Сбрую на пол. Сейчас же. — Да не собираюсь я нападать. — Штаны снимай. — Она дождалась выполнения приказа и шагнула в сторону, продолжая держать его на прицеле. — А теперь медленно, лицом ко мне, шагай к столу и садись за него. Во внутреннем кармане жилетки обнаружилось удостоверение. — Значит, Июнь Юлий Вадимович. — Ингрид не удержалась от усмешки. — Майор Федеральной Службы Контрразведки. Полагаю мне представляться не нужно. — Не нужно, Ингрид Константиновна. — Юлий примирительно поднял руки, показывая, что сдается. — Я с самого начала знал, кто вы. На самом деле я не должен был подходить к вам в Золотом Драконе, но решил, что так будет… беспалевнее. И видите, в конце концов это даже пошло на пользу вашей безопасности на обратном пути до Управления. — А теперь рассказывай. — она пропустила его разглагольствования мимо ушей. — И учти, что пока я не получу ответы, ты отсюда не выйдешь. Если только вперед ногами. Ты знаешь, я это сделаю. — Слушьте, я не могу ничего рассказать без санкций начальства. — Институт Аналитического Приборостроения вы курируете? — она больше не желала ходить вокруг да около. — Мой друг погиб. Я хочу знать: ради чего? — Мы… — он тяжело вздохнул, но, кажется, капитулировал. — Обеспечиваем безопасность всех секретных разработок связанных с обороной. — И прибор, над которым работали Сидоров и Телецкий? Ваша контора имеет отношение к смерти Сидорова? — Нет, Сидорова мы не трогали, это было самоубийство. Очень неожиданное самоубийство. Но людей, которые участвуют в разработке мы опекаем. — Кто на меня покушался? — Люди, которые хотят продать прибор за границу. И стараются заполучить его. Что касается снайпера… Ты не ночевала дома несколько дней. Их машина уехала и начальство велело снять дополнительное наблюдение, чтобы не растрачивать людские ресурсы попусту. У меня были сомнения, но я исполнил приказ. — И прошляпил. Юлий покаянно опустил голову. — Ты знаешь о приборе хотя бы что-то? — она осторожно опустила пистолет и уселась напротив собеседника, намеренно игнорируя его приступы самобичевания. — Это не имеет отношения к нашему разговору. Ингрид поднялась на ноги и подошла к дивану, возле которого валялась папка, принесенная двоюродным братом Декабриста. Раскрыла ее и швырнула на стол перед собеседником, после чего подняла с пола мундир и достала из кармана распечатку, сделанную Разумовским. — Это Питер. — Она села обратно за стол и сунула распечатку ему под нос. — А эта петля — излучение от прибора. Та, что выделена красным цветом — обратное действие. Полюбуйся. Снимки с мест происшествий из красной зоны за последние восемь месяцев. Вот, например… — она достала первую попавшуюся фотографию. — Пятилетняя девочка вышла погулять со своей чихуахуа, а та вырвалась. Подбежала к семиклассникам, которые разговаривали неподалеку, и им очень не понравилось, что она путается под ногами. Сначала они избили собачку, а потом хозяйку. Обе умерли. А вот эти пять мальчиков, — она достала следующую порцию изображений. — были изнасилованы и убиты. Им было от шести до двенадцати. И еще вот эти девочки. А вот этой женщине выкололи глаза… У меня тут еще много подобного. Если бы только знала, как я ненавижу их всех. Всю эту ебанную систему с зажравшимися ублюдками. Фашистское государство. Юлий молчал, переводя взгляд с поверхности стола на фотографии и обратно. — Ради чего? — Он поднял глаза. Какое-то время они молча глядели друг на друга. — За что? — голос предательски дрогнул. Ингрид с силой вжала ногти в ладонь, чтобы не потерять самообладания. — Я взорву ИАП если понадобится. Взорву. Прибор не покинет его пределов. Плевать, если я сдохну или сяду. Мне терять нечего. А теперь убирайся. Юлий молча поднялся со стула. Молча собрал свои вещи. Оделся. И вышел, тихонько прикрыв за собою входную дверь. *** Вечер, ночь и половину утра Ингрид провела за работой. Теперь, когда она точно знала, что прибор есть, и что Телецкий работал над ним наравне с Сидоровым, ситуация начала проясняться. Еще раз тщательно изучив накопанное и опустошив три банки энергетика, она пришла к выводу, что имеет смысл устроить поквартирный обход в доме Маркова — ведь если консьержка написала имя, значит она знала его носителя. А если знала, то можно найти кого-то, кто его видел. Если у нее будут свидетельские показания, это позволит получить ордер на обыск. Майор не сомневалась — улики найдутся. Она успела обойти ровно три этажа, когда раздался звонок. Номер был незнакомый, но зато она прекрасно узнала голос. — Алло, малая? — Юлий говорил беззаботно, но быстро. Этого было достаточно, чтобы Ингрид поняла: ей говорить не обязательно. — Это брательник. Я тебе у консьержа оставил подарочек. Он поможет тебе в твоих головоломках. Тем более, что мои коллеги сами над ними работали. И еще, малая, ты слышишь? Главный ребус закончен. Завтра он уйдет на рынок, либо на наш либо на чуж… Голос оборвался на полуслове и замолк. В трубке послышались испуганные визги на заднем фоне, а потом они сменились короткими быстрыми гудками. Гром облизала губы, осмысливая услышанное. Подарочек у консьержа — скорее всего оставленные на проходной Управления улики или показания, которые помогут в расследовании. Коллеги работавшие над подарочком — Служба контрразведки. Прибор закончен. Завтра за ним придут. Медлить нельзя. Она колебалась буквально пару секунд, а затем набрала Дубину. К черту все. В данный момент он был ей нужен. — Бросай все и пиздуй к ИАП. Срочно. И еще, забери то, что для меня оставили на проходной. Изучи по дороге. Встретимся в институте. — Понял, — Ингрид почти не сомневалась, что он кивнул. — Немедленно выдвигаюсь. *** Валерий Телецкий оказался низким, худым стариком с огромными круглыми очками на светло-карих глазах. Он напоминал Ингрид сверчка. Очень мерзкого и неприятного сверчка. — Вы спутались с Марковым из-за записки, которую оставил Сидоров? — Дубин расположился на кресле у входа, пока Гром ходила из угла в угол, не спуская глаз со стоящего возле стены ученого. — Из-за проиллюстрированного принципа работы прибора? — Валя сам виноват, — поняв, что отпираться нет смысла, мужчина подошел к столу и налил себе воды из графина. — Мы с ним дружили. Еще с института. Позже он подружился с Марковым. Мне он не нравился. Слишком напыщенный. Никогда не поддерживал с ним контакт, но компанию Вале периодически составлял. Потом нас привлекли к работе над прибором… Валя понимал, какие это перспективы. Но он испугался. И естественно, я был совсем не заинтересован, чтобы записка попала в чужие руки. Пришлось договариваться с Марковым. — А он стал вас шантажировать, — подал голос Дубин. — Правильно, молодой человек. Я договорился, что принесу деньги, пришел, предложил выпить кофе… Дальше вы знаете. Разве что про консьержку не сразу вспомнил. Риск был минимален, но подстраховка никогда не бывает лишней. — Это все из-за денег, что вам предложил Беркут? — поинтересовалась Ингрид, еще раз бегло просматривая показания Июня. — Вас не смутило, что по факту это работа на терроризм? — Беркут дурак. Вообразите, — ученый развеселился. — он считал, что я работаю на него. А ведь на самом деле наоборот. Он сделал бы то, чего никогда бы не сделал я. Вывез бы прибор из страны. — А следом и вас, как разработчика. — А вы что полагали? Что я останусь выживать здесь на нищенскую зарплату? Всё здесь, — Телецкий с ухмылкой постучал пальцем себе по виску. — Внутри моей головы. — Руки. — Гром смерила его испепеляющим взглядом, подавляя соблазн свернуть шею, и защелкнула браслеты на старческих запястьях. — Где прибор? — В сейфе, вместе с документацией. Код доступа знаю только я. И еще — перед тем как его набрать, нужно перещелкнуть рычаг под столом. Вон там. Да, здесь. Если этого не сделать, прибор самоуничтожится. Подстраховка на случай, если заказчик окажется нетерпелив. Ингрид кивнула и передвинула нащупанный рычажок. — Открывайте. — Завтра я должен отдать прибор. Вы можете арестовать Беркута во время передачи. Это ведь зачтется мне за сотрудничество со следствием? — Это будет занесено в протокол. Открывайте. Телецкий открыл тайник в стене и набрал код. Ингрид видела, как подобрался Дубин, но сама так и осталась стоять около стола. Деньги. Столько людских жизней прервано и покалечено из-за кучки блядских бумажек. Гюго считал, что книга убьет здание, но он ошибался. Здание убьет жадность. Жадность вообще всё убивает. Рука ученого потянулась к ручке сейфа… — Федеральная Служба Контрразведки, всем оставаться на местах! Ингрид устало улыбнулась и прикрыла глаза. Разумеется. Даже удивительно, что двое бравых молодчиков появились в этом кабинете только сейчас. Она посмотрела на Дубина, вступившего с новоприбывшими в перепалку. На растерявшегося Телецкого. И, воспользовавшись ситуацией, сунула руку под стол, вернув рычаг в исходное положение. — Дубин. Оставь их. Пусть берут то, что им нужно. — Но… — он посмотрел на нее непонимающим взглядом. — Ты что? Это же… — Я сказала пускай возьмут. Это их право. — Ну, раз прекрасная дама просит, — контрразведчики явно были довольны тем, что неожиданный препон устранился быстро и добровольно. Один из них подошел к сейфу, приказав открыть его и удовлетворённо кивнул, услышав, что всё уже открыто. Он потянул на себя дверцу, но сразу же отпрянул — раздался взрыв и в комнате запахло паленым. — Ой какая жалость, — сдержать внутри себя мстительную, злорадную улыбку было выше ее сил. — Прибор испортился. *** — … по инциденту в коттеджном поселке Каштановка было проведено служебное расследование о правомерности ваших действий… Комиссия из высокопоставленных чинов заявилась в кабинет Прокопенко на следующее же утро после происшествия в ИАП. В другое время Ингрид обязательно волновалась и переживала бы, но сейчас ей было плевать. У нее внутри не было ничего кроме неимоверной усталости и пустоты. Час назад она узнала, что майор Федеральной Службы Контрразведки Июнь Юлий Вадимович был убит. Детали не разглашались, но Гром не была дурой и понимала: его убили свои же. За помощь ей. За то, что преступил через долг. Выбрал людей. Иногда люди должны быть важнее догм. — …действия признать правомерными. Генерал-полковник Прокопенко, стоящий у нее за спиной, облегченно выдохнул. — Но также мы были вынуждены учесть некоторые сторонние обстоятельства… То, чего она ожидала. То, почему они пришли на самом деле. — …обилие жалоб на преступные методы, в том числе и от лиц высокопоставленных. Рукоприкладство. Хамство. Вмешательство в работу других людей и подразделений. Абсолютная неспособность работать в команде и крайне отрицательные рекомендации от нашего московского коллеги, Стрелкова Евгения Борисовича. Этого всего более чем достаточно, чтобы отстранить вас от службы по причине профнепригодности, но ваш уровень раскрываемости, и просьбы лиц весьма высокоуважаемых, дает вам право остаться в структуре МВД с определенными оговорками. К вам приставят куратора для обучения тонкостям полицейской работы в течение двух лет. Также вам нужно будет пройти полную теоретическую аттестацию, на знание законов и конституции. Вы не сможете претендовать на карьерный рост в течение последующих восьми лет… Сдайте ваши погоны, лейтенант Гром. Ингрид закрыла глаза, чувствуя, как рельсы под колесами ее бронепоезда окончательно исчезли. — Дайте мне бумагу. И ручку. — Если уж падать в пропасть, то падать, по крайней мере, на своих собственных условиях. — Можете оставить ваши оговорки себе. Она молча написала заявление на увольнение, швырнула его на стол под ошарашенными взглядами членов комиссии и вышла из кабинета. На подрагивающих ногах подошла к столу Декабриста, забрала притащенный им восемь лет назад цветок, и вышла на улицу не оглядываясь. Телефон разрывается звонками. Девушка отключает звук и задирает голову к небу, рассматривая тяжелый серо-жемчужный свод. Усмехается себе под нос и покупает шаверму в любимом ларьке, после чего добирается до квартиры Софушки. Та открывает почти сразу, растерянная и заплаканная. — Ингрид… Ну слава богу! Я так винова… — Держи. — Гром протянула ей декабрист и улыбнулась. — Это с его рабочего стола. Позаботься о нем. — Ингрид? Ингрид, подожди! Ингрид улыбается и сбегает по лестнице, не обращая внимания на окрики. Ноги сами несут ее на любимую крышу. В голове напевает Даша Савельева. Солнце тусклым мазком озаряет зеленую крышу Казанского собора. — Привет, майор. Олег Рылеев, улыбающийся и радостный, появился буквально из ниоткуда. — Твою мать, Гром, ну наконец-то! — блеснула зелёными глазами Лисовская, налетая на нее подобно вихрю. — Володь, ну ты только посмотри на неё! — Привет, Гром. — Бывший Войнарович ласково потрепал её по волосам. — Рад, что ты наконец-то с нами. — Здорово, малая. — Юлий Июнь шагнул к ней из-за спины Декабриста, улыбаясь словно близкому другу. А потом обернулся и поманил кого-то пальцем. — Ну не дрейфь, а! Не дрейфь! — П-привет. — Сергей Разумовский, покрасневший и смущенно улыбающийся, протянул ей руку. — Извини, что задержался. Ингрид почувствовала, как у нее перехватывает дыхание. Да, она хотела временами чтобы Сергей умер, но сейчас была готова отдать что угодно, лишь бы он выжил. Потому что он должен был жить. Должен был выстроить полноценную, нормальную жизнь, без альтера… — Все закончилось, Инечка. Все плохое рано или поздно кончается. Пойдем. Нужно садиться в поезд. Ингрид кивнула, чувствуя, как на нее накатывает облегчение. Еще немного и все будет хорошо… — Здравствуй, милая. — Мама… — прошептала Ингрид, замирая как вкопанная. — Папа… — Пора, дорогая, — отец привычным жестом постучал по циферблату наручных часов. — Пора. У нас теперь очень много времени. Ингрид сделала шаг вперёд. Еще один. И еще… Сквозь гудение паровозного свистка раздалась телефонная вибрация. Наверное, это был Федор Иванович. Больше некому. Нужно ответить. Извиниться. Успокоить, что с ней теперь все будет хорошо… — Мне нужно ответить. — Мысль билась молотом в ее мозгу, не давая войти в вагон. Это походило на наваждение. — Мне нужно… — Ингрид, — Разумовский выглядел встревоженным. В его глазах читалась мольба. — пожалуйста, поехали с нами. Пожалуйста! — Скорее! — Мама протянула к ней руку. — Я сейчас… — Ингрид словно в трансе начала шарить по куртке в поисках телефона. Его вибрации раздражали. — Сейчас… — Ингрид! Пожалуйста! Я же так по тебе скучал! Ты мне очень нужна, Ингрид! Номер оказался незнакомым. Наверное, Федор Иванович побоялся, что она проигнорирует его, если он позвонит со своего. Бедный, бедный Федор Иванович. Она была так несправедлива к нему… Майор Гром кинула извиняющийся взгляд на тянущих к ней свои руки близких. Улыбнулась им самыми кончиками губ. И подняла трубку. *** Нужное отделение Александровской больницы находилось на территории какой-то старой усадьбы. Перед зданием обустроили уютный парк, где пациенты прогуливались в компании врачей и близких. Ингрид поднялась на крыльцо и остановилась: сердце колотилось о ребра с такой силой, что дыхание пресекалось. В ее грудь как будто кто-то кинжал всадил. Она ведь думала… А на самом деле… Она толкает входную дверь и улыбается женщине на ресепшене. Слышит свои слова и ее ответы как сквозь толщу воды, держась на ногах исключительно силой воли: земля под подошвами то и дело норовит куда-то уплыть. Грудь снова сдавливает, словно кто-то надел на нее железный обруч. Ингрид открыла рот, чтобы сделать вдох, но не смогла. Голова ощущалась слишком тяжёлой. Шея больше не могла её удерживать. Руки не слушались. Кажется, они совсем онемели. Сопровождающая женщина, кажется, что-то кричала. Горло сдавил спазм, в нос ударил ржавый запах крови. Мир взорвался на тысячи разноцветных пятен. Ингрид закрыла глаза… *** Ингрид плавала в лесном озере, в котором купалась каждый раз, когда приезжала на дачу к чете Прокопенко. Первый раз это случилось, когда ей исполнилось четыре. В тот ясный летний день она не послушалась Елену, просившую подождать ее, и прыгнула с нависающей над водой коряги. Почувствовав под ногами дно, уверенно оттолкнулась, но вместо того, чтобы всплыть на поверхность, начала тонуть. Тогда она поняла, что совершила ужасную ошибку. Солнечный свет отражался от поверхности, но она могла лишь смотреть, как он удаляется от нее. А потом ощутила как чьи-то руки крепко сжали ее и выдернули наверх. Обратно к жизни. …В тот раз это оказалась тетя Лена, но сейчас она видела перед собой совершенно незнакомую женщину в совершенно незнакомой комнате, за окном которой виднелось обагренное закатом небо. Женщина говорит что-то про инфаркт, истощение, обезвоживание и неровную стенокардию. Ингрид не вслушивается. Она все ещё чувствует на коже вечно холодные воды любимого водоема и думает о том, как же она устала от всего этого. Что нужно было проигнорировать тот звонок, после принятия которого она обнаружила себя с занесённой над пропастью ногой на самом краю любимой крыши. В одиночестве. У нее больше не было работы. Она совершенно не знала, что делать дальше. Ей говорят что-то про посетителя, допущенного в качестве величайшего исключения и не дольше чем на пять минут, и наконец-то выходят, оставляя в одиночестве. Полное одиночество. То, к чему она всегда стремилась по этой жизни. Ингрид закрыла глаза, вслушиваясь в тихий щелчок закрывающейся входной двери. — Привет. Если… если в-вдруг ты больше ничего не хочешь обо мне знать, п-просто к-кивни и я… Ингрид заставила себя открыть глаза и повернуть голову. Сергей Разумовский стоял прислонившись спиной к стене палаты. Он был бледный, в больничной пижаме и ослабевший: она невооружённым глазом видела, что стоячее положение даётся ему с большим трудом. — Привет, — собственный голос, тихий и слабый, показался ей чужим. — П-привет. Можно?.. Ингрид кивнула, наблюдая за тем, как он отлепляется от стены и, после нескольких ещё не очень уверенных шагов, осторожно присаживается на самый краешек её кровати. Какое-то время оба молчат, не зная, как лучше начать разговор, но в конце концов он великодушно решает взять эту миссию на себя. — Почему? — Что почему? — Ингрид вдруг вспоминает, что нужно сообщить ему о смерти Рылеева и судорожно закусывает нижнюю губу, игнорируя подступивший к горлу противный спазм. — Ты им не сказала, — он посмотрел ей в глаза, но сразу же отвернулся. — Не сказала, — подтвердила Гром, больше всего на свете желая провалиться под землю как можно глубже. — Почему? Иногда люди должны быть важнее догм. — Потому что так было правильно. — Сейчас это звучало как жалкая отговорка. — К тому же, ты стал примером и мотивацией для огромного количества детей из социальных низов. И столько сделал для простых граждан… — В памяти снова всплыл вечер, когда Софушка и Декабрист без малейших колебаний приняли вторую сторону основателя Vmeste. — Было бы глупо отнимать у них надежду. — Но я убивал. — Я тоже, — мозг любезно вытащил на поверхность предсмертное выражение лица Александры Лаврентьевны. — Это было случайностью! — А у тебя — альтером. И никто не говорил, — она снова перевела взгляд на окно перед тем, как набралась смелости снова взглянуть ему в глаза. Голубые. — что это далось мне по щелчку пальцев. — Тогда почему… — Зильченко. Все дело в нем. Его близкие остались живы, после чего убийства прекратились окончательно. Если бы Птица уничтожил их всех, как запланировал, я бы сдала тебя не задумываясь. А так… Выпишешься из больницы, вернёшься к работе, пойдешь к врачу… — Я не смогу жить как раньше, — он опустил голову так, что Ингрид с огромным трудом расслышала его шепот. — Не надо как раньше, — она протянула руку, пытаясь дотронуться до него, но не дотянулась. — Надо лучше. Счастливее. Я уверена, что ты справишься. К тому же… Она хотела добавить про то, что Декабрист желал для него именно этого, как и Софушка, и что Софушка, наверное, даже не откажется контактировать с ним, ведь он же не виноват… но вместо слов из горла внезапно вырвался всхлип и ей потребовалась пара глубоких вдохов, чтобы совладать с подступившими рыданиями. Пожалуй, пусть лучше он узнает об этой трагедии от невесты, а не убийцы. Да, выстрел произвел снайпер. Но если бы не она, ничего бы этого не случилось бы. Если бы она только была настойчивее… — Я в норме, — поспешила она ответить на написанный в голубых глазах вопрос. — Я тебе потом скину, с кем связаться. Она своя. Для него, по крайней мере, должна остаться. — Я боялся, что ты умрёшь, — он осторожно коснулся ее ноги, скрытой под одеялом. — Я уже умерла. Это было правдой. Ингрид много лет отмахивалась от этого ощущения, но сейчас, после увольнения, была вынуждена признать: уже очень давно она чувствовала в себе хоть какое-то подобие жизни исключительно в те моменты, когда в крови плескался адреналин. Одна из главных причин, по которым она работала в таком ритме, не считая стремления быть лучше всех и помогать людям. Не подвести память об отце. Защищать закон… — Ингрид… — Вся моя жизнь рухнула, — по щеке скользнула горячая влага. Сил держать перед ним лицо больше не было. — У меня больше нет работы. Я не знаю, что делать дальше. Я не знаю, как дальше жить. Не знаю, куда идти… — Я постоянно слышу его насмешки, — Разумовский сжал руками край одеяла и невидящим взором уставился перед собой. — Он постоянно кружит неподалеку. Смеётся. Я до ужаса боюсь темноты, потому что в ней он сильнее. Я боюсь, что не смогу удержать его, когда выйду из больницы. Ингрид ощутила себя эгоисткой. — Ты помнишь, что я сказал тебе, когда… — его щеки залил багряный огонь румянца. — Ну… — Нет. Это было правдой. Она помнила, что он что-то говорил ей, когда считал, что Птица убил её. Что-то очень важное. Но на нее навалилось столько всего… Разумовский покачал головой и повернулся к ней. В его глазах читалась отчаянная решимость. — Я собираюсь арендовать квартиру. Все равно не смогу жить в башне после того… В общем, я б-был бы очень рад, если бы ты составила мне компанию. Или ты м-могла бы просто приходить. Просто как друг, если я т-тебе не… Я не настаиваю, просто п-подумал, что… Дверь палаты открылась. — Время вышло! — недовольно заявила уже знакомая женщина, останавливаясь в дверном проёме. — Сергей Викторович, мы договаривались с вами на пять минут, а прошли уже все пятнадцать! Вам обоим нужен покой! Брысь отсюда! — Ну Наталья Павловна! Ингрид непроизвольно улыбнулась — больше всего на свете он сейчас походил на нашкодившего мальчишку, пойманного с поличным. — Брысь, я сказала! — Ещё минуту, пожалуйста, — майор не сразу поняла, что голос принадлежит ей. — Мы почти закончили. — Молодежь, — недовольно пробурчала врач, но вышла. Разумовский повернулся обратно к ней. От него пахло апельсинами. Ингрид внезапно ощутила, как сквозь ледяную пустоту внутри нее начала проклевываться теплота. Так и запиши себе на подкорке. Еще понадобится. — Думаешь, у нас получится выплыть из всего этого дерьма? — Мы с тобой — в-взрослые люди, — он робко улыбнулся, словно спрашивая разрешения, и зацепился своим мизинцем за ее мизинец. Гром невольно улыбнулась ещё раз, и ответила ему тем же. — Разберемся.