Послевкусие

      Он приходит к нему сам.       Переулок залит оранжевым светом — его хватит, чтобы обнажить раны, но не настолько, чтобы излечить их. Первый удар приходится в живот и он смеётся — Дон-су бьёт на эмоциях, стремясь не покалечить, а причинить боль. Она плещется в его глазах, капает с крепко сжатых кулаков, когда он останавливается, тяжело дышит, непонимающе всматриваясь в его лицо. Тэ-шек горько улыбается — этого взгляда он ждал, он снился ему по ночам, и его же он не может вынести прямо сейчас. Он отталкивается от стены, делает шаг — один, второй, и всё тот же кулак впечатывает его обратно, выбивая воздух. — Ублюдок.       Он не сопротивляется рукам, забирающимся под футболку. Не отталкивает пальцы, до боли впивающиеся в старые синяки, не избегает прикосновения сухого рта, с мучительным стоном откидывая голову назад. Дон-су не позволяет целовать себя, трогать, и Тэ-шеку почти больно — не от укусов, а от того, что он хочет объяснить, выразить, но вместо этого должен просто отдать себя на растерзание.       Другого он и не ждал.       И отчасти желал именно этого. — Вниз. — Дон-су отдает приказ, хватает за волосы, восхитительный в своём жестоком нетерпении. — На колени.       Тэ-шек не думает о том, как сохранить достоинство, когда сползает по его телу — он будет отсасывать гангстеру, которого раньше ненавидел, в темном переулке, словно дешёвая шлюха, и получает сумасшедшее удовольствие от одной мысли об этом. Его не унижает осознание подобного, не беспокоит чужая грубость — тяжелый, увитый венами член давит на горло, и он сглатывает, чувствуя, как наполняется слюной рот. Под кожей катаются шарики — и он жадно скользит от них к уздечке, обратно, вслушиваясь в чужие хрипловатые вздохи. Глупо было рассчитывать на первый раз в более приличном месте, и неправильность ситуации, острота, заводят ещё сильнее, заставляя его послушно открывать рот, судорожно стискивая пальцы на чужих бёдрах. — Ты сосёшь как настоящая сучка. — Напряжённая плоть звонко ударяется по языку снова и снова. — Так нравится мой член?       Тэ-шек молчит, и когда Дон-су снова возвращает ему свободу действий, заглатывает до самого конца, широко распахивая глаза. Не видно ничего — света, ночи, звёзд, кроме Дон-су, нависшего над ним, будто скала. Ему нравится даже это — нравится всё, и он кивает, не отпуская горящего огнём взгляда. Дон-су замирает и вдруг с рыком дёргает его вверх, поворачивает, с размаху впечатывая лицом в стену. — Какой же ты ублюдок.       Горячее тело вжимается в него, сочащийся смазкой член проникает между плотно сжатых бедёр. Собственный давно стоит колом, и когда Дон-су прикасается к нему, по телу бегут мурашки — грубые, жесткие ласки ведут его к пику так уверенно, будто чертов мерзавец знает, как Тэ-шеку нравится больше всего. Он толкается между его ног, надрачивая в одном ритме со своим — восхитительная какофония удовольствия, пошлых шлепков о мокрую кожу, укусов во влажный загривок, и желания, от которого сводит живот. Тэ-шеку достаточно нескольких движений — он бурно кончает, будто издалека слушая утробное рычание, совпадающее с рыком внутреннего зверя. Дон-су долго изливается на его поясницу, и, закончив, неторопливо размазывает сперму по ягодицам, ребром ладони проникая между сжатых половинок. — В следующий раз, ты придёшь ко мне. — Он шепчет на ухо, задевая губами мочку. — И я буду трахать тебя в своей постели.       Обжигающий шлепок заставляет вздрогнуть — прохладный ветер льдом касается кожи, оставшейся без тепла. Дон-су отстраняется, медленно закуривает, смотря на то, как он одёргивает майку и тянет брюки вверх, путаясь в пуговицах дрожащими пальцами. — Не копайся. — Он затягивается особенно сильно и бросает недокуренную сигарету на землю. — Я отвезу тебя домой.       Тэ-шек усмехается — он бы сострил, но сил хватает только на то, чтобы отлепиться от чертовой стены и устоять на ногах.       Какой же заботливый говнюк.

***

— Эй! А ты нефигово тут устроился.       Сун-хо вваливается в палату, как к себе домой — осматривается, закинув на плечо букет каких-то невнятных цветов, раздражая одним только своим появлением здесь. Неделя в больнице без его лица была благословенной — особенно остро это чувствуется сейчас, когда он неторопливо подходит ближе, насмешливо сверкая тёмными глазами. — Сколько же сукин сын Дон-су отвалил за такой сервис. — Он присвистывает, подходя к его постели. — А, О-сен? — Ты таких денег всё равно в руках не держал. Что это за веник? — Это? — Сун-хо смотрит на цветы, будто видит их впервые. — Букет, чтобы ты скорее выздоровел, ублюдок. — Очень мило, Сун-хо. — Тупая боль разрезает тело на части, стоит ему попытаться сесть выше. — Лучше бы принёс мне пиво или привёл женщину. — Хватит с тебя и меня. — Сун-хо глумливо хихикает. — Неужели твой малыш уже стоит?       О-сен улыбается так, что у другого кровь заледенела бы мгновенно, разорвав хрупкие сосуды. Один удар пришелся в живот, он накачан обезболивающими и седативными, но этого засранца нагнул бы прямо сейчас, несмотря на то, что могут открыться раны. — Возьми и проверь. — О, так ты мне разрешаешь? — Сун-хо бросает помятый букет на кресло рядом, отправляя следом куртку. — Предпочитаешь сверху или снизу? — Предпочитаю выебать твой рот, а потом зад. — О-сен усмехается. — Правда, не уверен, что у меня встанет на такого страшилу. — На меня не встанет только у мертвеца. — Сун-хо возвращает усмешку, и вдруг склоняется над его лицом, внимательно смотря в глаза. — А ты не похож на мертвеца, О-сен.       Он молчит, и время между ними будто замирает, незаметно освобождая реальность от своего влияния. О-сен видит темные круги под глазами, усталость, которой не было раньше, и вспоминает слова Тэ-шека, приходившего несколько часов назад. Теперь он знает, кто спас его, кто нёс его тело на себе, и кто не спал, был рядом, пока он не пришёл в себя. О-сен догадался и так — по отвратительному аромату огуречной воды, пропитавшего всю палату, потому что именно он заставил его очнуться после долгого сна. Он видел растрепавшиеся волосы около бедра, чувствовал горячую руку, крепко сжимающую его пальцы, и думал о том, насколько же рад очнуться живым, рядом с Сун-хо, так отчаянно стискивающим его ладонь. — Иди ко мне.       Сун-хо не нужно просить дважды — он сам усаживается сверху, кладёт руки на плечи, приближаясь к его лицу. В темных зрачках пляшет сама тьма и О-сен кладет руку на его затылок, притягивает к своим губам, шепча: — Спасибо, что спас меня.       Он не даёт ответить, целуя первым, и пальцы, вцепившиеся в его плечи, говорят обо всём лучше любых слов. Потом, когда они закончат, и Сун-хо придёт в себя, он наверняка будет грязно ругаться, назовёт его придурком, вымещая весь страх, что ему пришлось испытать за семь долгих дней. О-сен согласен принять его, и постарается, чтобы он забыл эту боль и расслабился, как сейчас, когда его ладони мягко скользят по шее, лицу, лаская заскорузлую кожу с удивительной нежностью. — Ты придурок. — Стоит им оторваться друг от друга, как Сун-хо подтверждает его мысли. — Зачем ты заставил меня пройти через это?       О-сен заключает его лицо в ладони и целует снова, чувствуя привкус горечи на языке. Они оба понимают, что он может ответить: верность Дон-су, честь гангстера, собственные принципы — но всё это уже не будет прежним, не теперь, когда он знает вкус губ Сун-хо. Когда он может представить, как они будут заниматься любовью, как будут возвращаться в один дом, эта привязанность, желание узнать, оказывается сильнее всего, что было дорого ему в той жизни.       В этой у него появился особенный человек. — Твой язык хорош, но я предпочту кое-что другое в своём рту. — Сун-хо отрывается первым, и растерянность в нём сменяется насмешливой похотью. — Проверим, как чувствует себя О-сен младший.       О-сен наблюдает за тем, как он спускается ниже, отбрасывает прочь одеяло, забираясь сухими ладонями под одежду. Движения Сун-хо жадные, уверенные, и сил остановить его страсть нет: собственная тяжёлым кольцом давит на горло, заставляет молчать, потому что фантазии наконец-то обретают плоть. У него уже стоит, и когда Сун-хо стягивает бельё, освобождая член, его удивление, слабое смущение вызывают прилив почти невыносимого желания. — Это… — Вполне способно заткнуть твой болтливый рот. — О-сен знает, что его вид удивляет партнёров каждый раз, но именно реакция Сун-хо заставляет плоть сильнее налиться кровью. — Никогда не видел обрезанный? — Нет… — Сун-хо касается осторожно, и от его странного трепета приходится сцепить зубы. — Знаешь ли, я вообще никогда не питал особенного пристрастия к чужим членам.       Ответ застревает глотке — Сун-хо проходится языком по всей длине, широко, влажно, пошло причмокивая у самой головки. О-сен вплетает пальцы в его волосы, сжимает, стараясь не причинить боли — Сун-хо следит за его реакцией и беспокойство читается в его глазах также легко, как и возбуждение. Сумасшедшая мысль приходит сама — бьёт в голову тяжёлым импульсом, и О-сен шумно выдыхает, понимая, что умрет, если не претворит её в жизнь сейчас же. — Стой. — Только железная воля помогает ему прервать Сун-хо. — Закрой дверь.       Сун-хо не спорит — такая счастливая редкость — скатывается с постели и быстро возвращается обратно, бросая ключ на стоящий рядом стол. — Снимай штаны. — Что? — Вот теперь он искренне удивлён. — Неужели ты хочешь… — Не сегодня. — О-сен хватает его за майку, заставляя наклониться к себе. — Я войду в тебя в другой раз. А пока будь паинькой, Сун-хо, и сделай то, что я сказал.       Сун-хо сглатывает — кадык красиво прокатывается под смуглой кожей, и медленно снимает с себя джинсы с бельём, недоверчиво смотря на него. О-сен хлопает ладонью по постели, и стоит Сун-хо попытаться залезть обратно, шлёпает по ягодице, останавливая его. — Не так. Задницей ко мне.       Выражение лица Сун-хо похоже на такое, будто он сейчас сбежит, и О-сен испытывает нечто близкое к облегчению, когда он всё же подчиняется ему. — Грёбаный извращенец. — Ты приходишь к человеку в больницу, чтобы отсосать, и называешь извращенцем меня? — О-сен берётся за крепкие ягодицы, с мрачным удовольствием награждая правое полушарие щедрым шлепком. — Ты идиот, Сун-хо. — А ты конченый придурок. — Сун-хо берёт его член, нарочито неторопливо обводя языком головку. — Каким дураком нужно быть, чтобы захотеть полицейского? — Таким же, чтобы захотеть гангстера. — О-сен раздвигает ягодицы, касается напряжённых мышц, испытывая болезненный импульс желания войти туда прямо сейчас. — Ты что…готовился?       Сун-хо демонстративно молчит, до упора заглатывая его член, и О-сен шипит, шумно втягивая в себя воздух. Такое невозможно не оценить — позже он обязательно отплатит за подарок, а пока нельзя не воспользоваться предоставленной возможностью. — Я удивлён. — Он толкается в гостеприимный рот без предупреждения, одновременно проходясь языком по сжатому колечку мышц. — Приятно, что всё это для меня.       Сун-хо давится его членом, стонет, пытаясь отстраниться, но О-сен удерживает его на месте, до синяков стискивая бедра. Сложно отказать себе в удовольствии, и он неторопливо ласкает поджавшуюся мошонку, аккуратный член, сочащийся предэякулятом. Навряд ли Сун-хо получит много удовольствия от стимуляции ануса в первый раз, но О-сен обязательно уделит этому очень много времени и добьётся, чтобы однажды ему стало хорошо. — Ты… — Не отвлекайся. — Ещё шлепок по заалевшей ягодице и короткий стон. — Займись делом.       Сун-хо дрожит от напряжения, и едва ли О-сен может представить себе что-то прекраснее взгляда, которым он награждает его. Их движения разные, но сливаются в один ритм: наслаждение от получаемых ласк и удовольствие от тех, что даришь сам, сливаются воедино, облизывая низ живота горячей волной. О-сен готов кончить уже сейчас, но держится, желая довести Сун-хо до сладкой грани первым. Мышцы того будто одеревенели, свободная ладонь судорожно сжимает простынь, а узкая спина покрывается каплями пота, словно ему безумно тяжело. От нового прикосновения он вдруг крупно вздрагивает, сжимается, и кончает с хриплым полустоном, выплескивая семя на грудь О-сена. Член всё ещё находится во рту Сун-хо, и спазм мышц, вибрации, становятся для О-сена последней каплей — он изливается следом, на грани сознания ощущая острую боль в ещё не заживших мышцах. — Сун-хо…       Он оборачивается к О-сену, раскрасневшийся, с потеками спермы на лице, и пошло облизывает распухшие губы, интимно шепча: — А ты не стал импотентом.       О-сен молчит, восстанавливая дыхание — тяжёлое умиротворение теплом ложится на грудь, и чужая ирония теряется в нём без следа. Он поднимает руку, стирая со скулы Сун-хо следы, и тот трётся о шершавую ладонь щекой, напоминая большого кота.       Задиристого, невыносимо прекрасного наглеца. — Мне пора. — В его голосе ещё чувствуется теплота. — Тэ-шек будет рвать и метать.       Без тяжести его тела становится холодно — к этому ощущению придётся привыкнуть. О-сен наблюдает, как Сун-хо торопливо одевается, замечая на щеках того едва заметный румянец — возможно, от удовольствия, а возможно потому, что он не знает, что говорить теперь. — Не приходи сюда больше. — Сун-хо мгновенно вскидывается, смотрит с прищуром. — Я скоро сам приду к тебе. — Надо же. — Он цокает, скрывая кратковременный испуг за колкой фразой. — Не припомню, чтобы приглашал тебя.       О-сен пожимает плечами, не отпуская его взгляда, и Сун-хо не выдерживает — отводит глаза первым, нервно поправляет прическу, отходя назад. — Смотри, чтобы тебя не прибили до нашей встречи, идиот.       Он дёргает ручку, торопясь уйти, и замирает, не понимая, почему та не поддаётся. — Что за чёрт?!       О-сен неторопливо встаёт с постели, игнорируя вялую боль — ключ греет ладонь, когда он медленно подходит ближе, в то время как Сун-хо настороженно следит за его перемещениями. — Ключ.       Он смотрит на Сун-хо сверху вниз, склоняется ближе, зажимая его между собой и дверью. Металл проворачивается в замке медленно, натужно скрипя в такт тяжёлому дыханию злого и смущённого Сун-хо. — Ах, ты…       В дверь стучат и им приходится отойти от неё, чтобы впустить молоденькую медсестру. Сун-хо, собиравшийся быстро удрать, останавливается, хмуро смотря на улыбающуюся девушку и усмехающегося О-сена. — Господин О-сен, ваши препараты. — Благодарю Ю-Мин, отнестите на стол. — О-сен кивает девушке, поворачиваясь к прищурившемуся Сун-хо. — Кажется, ты торопился. — И в самом деле. — Сун-хо бросает за его спину внимательный взгляд и вдруг резко дёргает О-сена к себе. — Узнаю, что ты мне изменяешь — отрежу яйца.       Ласковая улыбка и горячий шёпот в ухо вызывают внутри горячую волну — Сун-хо награждает его долгим взглядом, и уходит, гордо задрав подбородок. О-сен долго смотрит ему вслед, пока его фигура не теряется среди других в коридоре, и закрывает дверь, с очаровательной улыбкой поворачиваясь к медсестре.       Здесь ему больше нечего делать.