***
Забавно, что единственное, в чём мы уверены в жизни — это смерть. Ты так не думаешь?
Надпись на стене давно уже потемневшей кровью кажется какой-то омерзительной и Кай хочет смыть её, а потом нарисовать снова, уже свежими материалами. Потом снова стереть и вновь написать, вся комната проходит через это всякий раз, когда дрожащие в припадке руки могут добраться до мокрой тряпки. Эстетичные надписи на стенах в рабочем помещении, которое когда-то при покупке квартиры являлось кухней. Она здесь «двойная» и отделена прозрачной стеной, которая замазана чёрной краской, чтобы никто не видел, чем занимается здесь Чисаки каждый вечер. Чтобы Даби не видел, потому что его похотливый взгляд небесно-лазурных глаз попросту отвлекает его от работы и превращает в какую-то тряпку, по итогу он не успевает в сроки и клиенты могут быть очень недовольны, а недовольные клиенты платят меньше, а за меньшую сумму нужных ингредиентов для веществ не закупишь, делать что-то из дешёвки не вариант, организм гадость такую принимать не будет, Кай уже проверял. — Пожалуйста, господи, не надо… Человек перед ним скулит и молит о пощаде, пытаясь доползти до дверей, игнорируя боль в порезах полуперепончатых мышц. Помещение пахнет кровью, но у Кая есть медицинские маски, пахшие маслом ладана, обычно это помогает заглушить запах сигарет от Даби, но и от постоянного запаха крови он хорошо спасает. Чисаки смотрит на скальпель, думая, а достаточно ли он острый или придётся заказывать новый? По лицу и спине градом катился пот. Кай снова паниковал, поддаваясь ледяному голосу в голове, что, подобно ворону горланит в ночи и тишине кладбища, блуждая меж могил словно надзиратель. — И куда ты выбежишь, если откроешь дверь? Кай уступает место этому безумцу в своей голове и усмехается, видя замешательство на лице жертвы. — У тебя глубокие порезы в области полуперепончатых мышц. Даже выползая из этой комнаты, ты не убежишь. Или ты рассчитываешь, что я тебя послушаю? Обработаю порезы, вызову скорую и полицию, честно сдавшись? У тебя есть мозги вообще? Хотя, не сложно проверить, мой стол в моём полном распоряжении. Эта часть кухни — его лаборатория. Здесь производятся особые вещества в таблетках, здесь умирают и кричат люди, здесь Кай вскрывает их, если они кажутся глупыми или интересными. В последнее время первых всё больше, сложно искать интересных людей для своих экспериментов, очень сложно. Поэтому интересные живут подольше, Кай изучает их до последнего вздоха, пока тело не обмякнет и сердце не перестанет биться, а кислород поступать в лёгкие. — Зачем…почему вы делаете это? — Работа? Безумие? Скука? Сам не знаю. Эти рыдания раздражают и Кай берёт бензопилу. Небольшую, циркулярную. — Знаешь почему вообще были изобретены эти приспособления? Первая была такая маленькая, цепная. У меня где-то есть даже, нужно будет найти. Так знаешь? — Прошу… — Для человеческих костей. Её придумали мои коллеги, шотландские врачи в конце восемнадцатого века, для расширения таза женщинам при родах. Страшная медицина древности, а такой прекрасный инструмент… — Почему… Доктор Чисаки? Почему?! — Глупый вопрос. Кая раздражает шум пилы. Поскорее бы покончить с распиливанием и приступить к сбору крови, а далее к изготовлению таблеток. Скорее бы принять свою дозу. Голос в голове смеётся над его ломкой. — Почему? Вопрос утопает в крике жертвы, голова с глухим стуком падает на пол, под телом медленно разливается тёмно-багровое пятно. «Какая трата ингредиентов…» Кай кладёт тело вниз разрезанной шеей в небольшую ванну, она была специально здесь установлена для слива крови. Алая жидкость понемногу наполняет столь необычный сосуд, Кай ровнее ставит пробку, чтобы не было шанса на потерю и капли крови. На пол и так достаточно вытекло, вот и новый материал для стен. — Потому что я уже не могу иначе, — отвечает молодой человек на предсмертный вопрос жертвы, с презрением в своих золотисто-карих глазах смотря на отрубленную голову на полу. На лице жертвы так и застыла гримаса ужаса, перекошенное лицо и испуганный взгляд. Как же это всё обыденно. Дьявольская улыбка раздвинула губы мучителя, как же это обыденно и прекрасно. Стандарт — вот он, залог человеческого существования. Все мы крутимся как белки в колесе круговоротом своей печальной обыденности, которая является ничем иным как… Стабильностью. Именно стабильность важна каждому человеку.Нет ничего плохого в том, чтобы быть сломанным.
— Тц, он снова пишет воодушевляющую ерунду в моё отсутствие. Кай раздражённо упирается ладонями в стеклянную стену, замазанную чёрной краской. Ему кажется, что чернила движутся и приобретают форму смайлика, у которого с черт глаз, улыбки, очертаний круга вытекают тонкие дорожки, делающие милый рисунок-визитку более устрашающим и пугающим. В колбах закипает раствор, нужно добавлять последний ингредиент. Кай с остервенением отпиливает руку трупа по локоть, кладёт на стол, берёт скальпель и надрезает. В глубокую ранку ставится игла, к которой подсоединена трубка, через неё выкачивается кровь и добавляется в раствор. Всё таки хорошая штука — скальпель. Когда прозрачная кипящая жидкость без запаха окрашивается в алый цвет, жидкость бежит дальше по трубочкам, капая на порошковое вещество понемногу, наполняя его этим лёгким металлическим привкусом, делая его более… человечным на вкус. С кровью животных такого не будет, людям для усвоения нужен их же вид и кровавые таблетки с порошком — лучшее, что можно было придумать. Выпивая кровь животных наш желудок захочет вывернуться наизнанку, а от человеческой всё не так… Вряд ли принятие таблеток и вдыхание кровавого порошка сделает человека каннибалом, однако для этого они и были придуманы. Жрать друг друга подобно дикарям… совсем омерзительно. Когда порошок насыщается раствором с кровью, из более мягкого, который впитал раствора больше положенного, делаются таблетки при помощи специального оборудования, нагло Каем сворованного из больницы. Всё равно оборудование хотели заменить на более новое, а такому добру пропадать нечего, просто надо было немного починить и всё, как новенькое. Иногда, конечно, барахлит, но на производстве это мало как сказывается. Разве что форма порой не идеально круглая, но серьёзно, кого это может волновать, особенно при ломке. Превратить половину кухни в полный комплект оборудования для создания таблеток было не сложно, Каю всего-то нужен был большой холодильник для пакетов с кровью, ванна и раковина, а остальное было забито всем необходимым оборудованием. Ну, может быть лишним был шкаф с инструментами, но ведь они тоже чрезвычайно важны в его деле, ничего не поделаешь. Весь этот ужас начался в минувший четверг, с первыми лучами солнца. Когда позвонил клиент и грозился его пристрелить, если он не вернёт таблеткам былой вкус, благо с порошком было всё в порядке. Люди совсем перестали подходить по стандартам, от чего число убийств увеличилось. — Разве я когда-то считал происходящее ужасом? Кай не может терпеть, берёт лезвие и слегка ворошит порошок по поверхности стола. Таблетки надо ещё дождаться, а эта смесь уже готовая. Его ломает. Вдыхая через левую ноздрю порошок, что пропитан специальным раствором и человеческой кровью, он ощущает некое веселье. Наконец-то ломка отпустит. Наркота, основанная на человеческой крови… Пробуждает какие-то безумные желания, наружу выставляя всю человеческую дикость, что «порядочные граждане» прячут в себе. Анархия, забава и истинное наслаждение от безумия. Кай смеётся и выходит из комнаты.Как же это, чёрт подери, восхитительно!
Слизистую обжигает словно вдыхаешь дым от костра, в голову навязчиво тарабанит мелкий молоточек и кажется, что в черепе завелись многоногие насекомые. Они бегают там, под костьми близко к мозгу, перебирают своими лапками, шуршат усиками и издают пискляво-шипящие звуки.Вместо тепла… зелень… стекла…
Все чувства выползают наружу, словно граната, из которой выдернута чека. Она жаждет взорваться этим спектром эмоций, опалить своими осколками-чувствами всех и вся вокруг, чтобы они тоже это чувствовали. Чтобы это чувствовала сама Земля, чтобы все без исключения ощущали то, что ощущает Кай.Вместо огня — дым.
Безумие. Это безумие из апатии и боли, что чёрной желчью разъедает сердце и душу изнутри день за днём.Из сетки календаря… выхвачен день; Красное солнце сгорает дотла.
Кай вспоминает, как горела его поликлиника. В тот вечер, поздний холодный осенний вечер…***
Доктор Чисаки прежде не замечал, насколько прекрасно остриё его скальпеля. В определённый момент время словно замерло, и он смог в деталях рассмотреть это мелкое лезвие, способное в миг прорубить человеческую кожу. Но сейчас, когда он стоял под слишком яркими противными лампами, задумчиво склонив голову, он внезапно осознал, что любуется тем, как свет отражается от лезвия и рассыпается мелкими искорками осколков свечения, отскакивая прямиком в глаза, словно незримым остриём касаясь роговицы глаза. Это настоящий шедевр — бритвенно-острый полумесяц из нержавеющей стали, столь прекрасный, что молодой специалист никак не мог поверить, что так халатно до сегодняшнего дня держал его в своих ладонях, не осознавая всей этой красоты опасности.
Смотря на это идеальное орудие убийства Каю казалось, что зря он терпел унижение от начальства и подначки коллег в свою сторону, достаточно было лишь взять этот инструмент в руки и тогда все проблемы могли бы решиться куда быстрее.
Казалось, что именно сейчас скальпель в его руках благословляет его на дальнейшие действия.
Так хочется, но нельзя. Ведь Кай не хочет сидеть в тюрьме за убийство, как бы сильно его не хотелось совершить.
— Мы можем начинать?
Незримые руки обжигают своими объятиями со спины, они возникают оттуда, из темноты, где вечно прятался человек, ожидающий, когда Кай всё-таки прекратит думать о законе.
— Как ты опять сюда пробрался?
— Ваши окна чертовски старые, их очень легко взломать, хотя я предпочёл бы выбить, так быстрее и эффективнее.
— И очень шумно, ну да.
— Ой, не нуди, — Кай вздрагивает, чуть ли не роняя своё идеальное орудие убийства, но одна из ладоней ловко подхватывает его собственную, позволяя удержать скальпель меж подушечек пальцев, придавая некой уверенности, чтобы держать его.
Губы обжигают шею.
— Хочешь сегодня сам попробовать? Я взял транквилизаторы.
— Зачем?..
— Чтобы успокоиться, глупенький, — тело позади очень тёплое оно буквально разжигает вокруг себя незримое пламя, чтобы Кай не замечал холода стены, к которой парень его резко прижимает.
Скальпель всё же выпадает из рук и Чисаки не может сдержать стона, когда парень лезет своими жгучими ладонями с шершавей поверхностью кожи под его рубашку.
— Куколка…
Даби рычит, с трудом себя сдерживая. Он бегает руками по груди, плоскому животу, игриво пальцами забираясь под ремень брюк, разжигая его либидо и окуная в жажду порока, а ведь Кай не любит этого на работе, хотя очень хочет. Потому что устал и замаялся, а Даби, этот чёртов ублюдок, единственный, кто может помочь ему расслабиться.
Но сегодня у них ещё есть иная работа…
— Я помогу тебе хотя бы так, ты не против? Дома продолжим, ты не слезешь с меня, обещаю, — Кай сжимает кулаки, прогибаясь слегка в пояснице, задницей задевая бугор чужих брюк.
Даби усмехается.
— Развязный же ты у меня.
— Заткнись.
Даби затыкается. Его действительно возбуждает, когда Кай сам тянется за сексом, но ведь потом сам ворчать будет, что они этим занимались на работе. А уж учитывая, что он хирург и заменяет в этой больнице патологоанатома… Интересно, это считается чем-то непристойным — приходить вскрывать покойника после лёгкой дрочки?
Даби прекрасно знает все его чувствительные точки, он знает, где можно и нельзя ласкать, а где просто необходимо. Вздохи и стоны возбуждают, но Даби держится, чтобы прямо сейчас не оттрахать Кая у стены. У них ещё работа впереди, такой важный вечер и это будоражит. А потом они отыграются в постели, всё наверстают, время всегда есть.
Даби нравится ощущать возбуждение Чисаки своими руками, растирать смазку по горящей жаром головке, вызывать звуки скуления, а затем Кай не выдерживает и двигает бёдрами сам, вперёд и назад. Членом в ладонь своего партнёра и ягодицами по его собственному возбуждению.
Как всегда слишком горд, что просить или хотя бы приказать.
Самостоятельный, такой волевой…
И всегда желанный.
На вкус он слегка солоноват, хотя Даби и не любит сладкое. Но он любит Кая. По-своему, естественно. Чисаки держится сползает на пол, переводя дыхание. Даби усаживается на подоконник, слизывая с пальцев солоноватое бежевое семя любовника.
— Мы же развлечёмся сегодня?
— Обязательно.
Привести себя в порядок удаётся за десять минут. Кай чувствует облегчение и уже не кажется, что злобные насекомые что-то шепчут в его голове. Рассудок постепенно возвращается, хотя, есть ли он у него вообще?
— Начинаем.
— Ты справишься, я верю в тебя, — Даби посылает Каю воздушный поцелуй, лишь больше раздражая, нежели поддерживая. В целом и прочем, Чисаки всё равно его игнорирует.
Раз-два.
Кай закрывает лицо хирургической маской, украдкой смотрит на часы, что висели на стене, надевает перчатки и протирает скальпель.
Три-четыре.
Даби снова лезет в окно, чтобы пробраться на верхний этаж.
— Удачи, птенчик.
Пять-шесть.
Кай направляется к кабинету для вскрытий под номером семь. На стальном столе под светом ламп лежит неопознанное тело юной девушки, на вид лет шестнадцати. В свете бледных ламп кожа её кажется резиновой или же силиконовой, но явно не настоящей человеческой. Волосы её были влажными, и их кончики прилипли к столу. В помещении, где нашли труп, не было крови, на теле не обнаружено ран от пуль или холодного оружия, голову и торс не покрывали гематомы от ударов тупым предметом, на шее отсутствовали синяки, которые свидетельствовали бы об удушениях. На теле вообще не было почти никаких следов насилия.
Почти.
Убийца просто вырезал ей сердце, в последнее время в городе бушевал маньяк, который охотился за внутренними органами несовершеннолетних девчонок. Следствие пришло к выводу о неком подобии секты и чёрных ритуалов, в принципе, оно было право, только вот секта состояла лишь из двух сломанных внутри себя людей, которых не иначе как безумцем и анархистом назвать было нельзя.
Семь-восемь.
— Мы можем начинать, доктор Чисаки?
— Да, конечно.
Стажёр кажется совсем неопытным, боится смотреть на труп. Кажется, новичок ещё совсем и это его первая вечерняя смена.
Скорее всего, первая и последняя.
Вскрытие проходит успешно, тело совсем холодное, Каю омерзительно его касаться даже с перчатками на руках. Куда приятнее резать ещё тёплую человеческую плоть, ощущать как под первыми ранами кровь пульсирует, вибрациями бегая по телу, от чего жертва ощущает звериный страх перед своим мучителем и умоляет её не убивать.
— Что это? Пожарная тревога?
— Сегодня должны были тестировать сигнализацию, видимо, решили сделать это вечером, когда никого нет, чтобы не отвлекать врачей от работы.
— Но ведь дымом несёт, доктор Чисаки…
— Тебе кажется, — юноша падает на пол без сознания, случайно вдохнув запах хлороформа, тряпку с которым Кай поднёс к его незащищённому лицу.
— Первое правило поведения в больнице, особенно если ты сотрудник: носи маску, чему тебя только учили?
Девять…
— Надо поспешить, — Кай выбегает из кабинета и бежит по коридору, стараясь опередить пламя. Всё можно будет списать на несчастный случай глупого стажёра, когда доктор покинул рабочее место и отправился домой. Обычно стажёрам оставляют ключи от главного входа, так что к Каю вопросов относительно этого не будет.
Огонь разрастался быстро. Звук пожарной тревоги тонул в столбах алого пламени, цветки которого подобно хищным созданиям старались очернить всю территорию больницы, каждый этот уголок белого цвета стен, полов и потолков они очерняли смогом, питали противным запахом, который травил лёгкие похуже всяких сигарет.
— Смотри, как горит!
Кай вместе с Даби бегут из западного коридора, где уже открыт аварийный выход. Пламя не успевает подобраться к ним, и парни сбегают вниз по лестнице прямиком к выходу на улицу.
Десять.
Всё полыхает, но, скорее всего, пожарные уже в пути. Автоматическая система подачи сигнала в необходимую службу уже должна была сработать, так что им необходимо скрыться с места преступления как можно быстрее. Но Кай стоит на месте и смотрит, как горит поликлиника.
Ему нравится это пламя.
— Куколка, нам надо спешить, — Даби держит его за руку, стоит рядом и не рыпается, торопит лишь на словах.
Потому что знает, что Каю нравится, когда всё горит.
— Я выжгу всё здесь дотла…
— Мы сожжём этот город, — Даби с нажимом произносит это заветное «мы» и притягивает Кая к себе. — Вместе. А затем и другой… третий…
— Мы сожжём этот мир, — соглашается Чисаки и под вой сирен пожарной машины оба скрываются в темноте улиц, убегая со всех ног с места горящего преступления.
Кай и правда любил пламя. Но впервые он был его инициатором.
***
—Ты снова писал какую-то ерунду вместо меня. — То есть то, что ты пишешь теперь ерунда? А мне ты за такие слова был готов глотку перегрызть. «Успел вроде…» Даби переплетает их пальцы и глупо улыбается, лазурные глаза встречаются с каре-золотистыми, затуманенными кровавым наркотиком, в них плескается усталость, что смешалась с расслаблением. — Ты хоть смыл с себя всё? Я не про кровь на одежде. — Конечно, прямиком из душа к тебе примчался, принцесса. — Прекрати меня так называть… Они перекочевали на диван, утопая в объятиях и прикосновениях друг друга. Они — всего лишь сломанные люди, нашедшие в друг друге утешение и поддержку, так необходимую каждому человеку, каким бы он не был. Не важна ни внешность, ни ментальное состояние. Ничего для них не важно… Даже таким как они нужна поддержка и забота, пусть и вокруг полыхает мир в безумии, которое они сами же и создают. — Я скучал. — Прости, что задержался. Отношения Кая и Даби можно было бы назвать странными, но сами они считали их сугубо нормальными, в рамках того приличия, что окружает их каждый день. Сам по себе мир — это круговорот безумия, тут уж любая странность будет казаться нормальной. — Снова хочешь? Чтобы горело? Поцелуй в шею вызывает приятную судорогу внизу живота. — Такое состояние… — Хочешь ведь? — От последней машина осталась… Мы могли бы сжечь? — Хочешь? — Хочу. Им жарко и обоих накрыло с головой. Кая — от принятия таблеток и жажды устроить поджог. Даби — от нахождения Кая рядом с ним, в конце концов, не виделись с самого утра, он действительно успел соскучиться. Кай лежит на нём подобно ленивому коту, игриво своими шаловливыми пальчиками играясь с пряжкой ремня на джинсах. Кай любит медлить и издеваться, хотя чаще всего от желания изнывает именно он. — Будешь сегодня в роли наездника? — У тебя нескончаемый запас подколов, — Кай раздражённо расстёгивает пояс, потеряв интерес к их молчаливой игре на прочность. Всё равно он вечно проигрывает.Хочу… Тебя.
— Сам или помочь?Вместе? Вместе.
Кай не отвечает на подначки, раздеваясь. Даби пожирает его бледное тело взглядом и несдержанно рычит, подаваясь слегка вперёд, прикусывая зубами его плечо. На бледной коже постепенно разрастается узор из алых страстных цветков, что к следующему утру обретёт некий пурпур синяков, украшая этот холст новыми цветами любовных игр. Укусы не кажутся болезненными, Кай давно к ним привык, ведь Даби только так может выражать к нему свою дикую привязанность. Укусы — они как слова, только показательнее. И узоры, остающиеся от них Каю очень нравятся. Обыденные слова, что срываются при общении с уст, утопают в поцелуях, и уже два пальца указательных пальца разных рук скользят в заду, дразняще и быстро меняясь друг с другом, для них это словно игра, пошлая, грязная, но такая затягивающая. Слегка жжет приятной болью, когда Даби кусает сильнее, заставляя Кая отступить, а сам добавляет свои пальцы и прокручивает их, растягивая Чисаки жёстко и неторопливо. Кай, выдыхая, обхватывает его руками за шею, в этот раз уступая ему свою подготовку. Даби прекрасно знает, что под своей собственной наркотой Чисаки будет поддаваться в любом случае. Одежда давно сброшена на пол, Кай обязательно потом будет ворчать, что они оба не успели отстирать её от крови, придётся сжечь вскоре вместе с машиной последней на сегодняшний день жертвы. Кай устраивается поудобнее, подставляя шею и грудь под жаркие поцелуи, а Даби, прижимается твёрдым от перевозбуждения членом к левой ягодице, шумно дышит в шею и наглаживает изнутри, то и дело пробегаясь по простате острыми, болезненно приятными вспышками, таким дразнящими и ещё больше возбуждающими… Это как… дразнить кошку. Дикую, агрессивную кошку. Кай забавляется с его шеей. Оставляет свой флегматичный узор страсти, пока Даби наконец не входит в него сразу наполовину, заставляя прогнуться в пояснице до самого сладкого хруста, в глазах вмиг темнеет от наслаждения и Чисаки сам двигается навстречу, царапая спину своего любовника, насаживаясь буквально до основания. По телу бегут судороги подобно электрическому току и Кай не сдерживает стона, ощущая, как его распирает изнутри чужое либидо, как пустота заполняется и вслед за током по телу разбегается приятная истома. Даби Поддерживает его за талию и садится чуть удобнее, чтобы они двигались вместе. Поцелуи смешиваются с укусами, а стоны то и дело прерываются на попытки вдохнуть кислорода, такого желанного, но чертовски не хватающего. Кай двигает тазом вперёд и назад, а Даби двигает бёдрами, толкаясь в податливое и любимое тело с новой силой. Воздух подле них раскалён до предела самого Ада, кажется, что кожа плавится, как и мир вокруг. Парни растворяются друг в друге, не могут насытиться и поэтому безудержно ласкают свои тела, желая найти хотя бы миллиметр неисследованной кожи любимого напротив, но, не находя, их желание лишь снова растёт. Кажется, что на губах уже чувствуется вкус родной крови. И это до жути приятно. — Мой… — Твой… Они повторяют друг за другом эти слова словно мантру, с каждым толчком и движением навстречу они приближаются к кульминации, сердца бешено отбивают ритм страстно-любовной мелодии, они тонут в друг друге, золото в лазурном океане. Пот стекает по горячим обнажённым телам, когда Кай вжимается в Даби, сжимает его внутри себя до крышесносящего покалывания в паху, Кай чувствует, как внутри разливается тепло чужого семени, как Даби осторожно выходит из него и из покрасневшего колечка ануса вытекает тонкая бежевато-белая струйка. Кажется, Кай ощущает всё это через чур остро, прямо как в первый раз. Кай кладёт свою ладонь на щёку Даби и усмехается. — Теперь мы идём в душ и спать. — А сжечь машину? — С рассветом… когда меня отпустит. — Как скажешь, принцесса. С рассветом они на бешеной скорости гонят загород, пока нет патрулей на улицах. В багажнике покоятся останки парочки недавних жертв, выйдя из машины, на педаль тормоза они кладут кирпич. Машина падает вниз с бешеным рёвом, к розово-оранжевому небу, с первыми лучами солнца, гремит взрыв и столбы чёрного дыма мчатся ввысь, к этой нежной небесной сказке, очерняя её дурной утренней вестью. Кай и Даби смеются, любуясь пламенем, что бушует внизу. Там нет деревьев, лишь куча камней, песка и какого-то старого ржавого хлама. Лес не горит, горит лишь небольшая свалка. Кай поднимает взгляд в небо, которое утратило свои нежные утренние краски и улыбается. Определённо то, что разрушение и анархия — лучшее, что они могли придумать. Некоторые люди мыслят иначе от большинства и их чаще всего называют сломанными, те, кто считает себя через чур умными. Но ведь……нет ничего плохого в том, чтобы быть сломанным?