Вопреки

— Что ж, — говорит Диана однажды. — Я согласна. Это довольно внезапно, поэтому лучшее что приходит Хэлу в голову это по-дурацки раскрыть рот и уставиться на упрямый, властный изгиб ее губ, пытаясь уложить в голове то, что эти невероятно красивые губы произнесли только что. Без смущения она поправляет свою диадему, по коридору Сторожевой Башни снуют члены Лиги и обслуживающий персонал, но она не слишком старается понизить голос. — Разве не ты хотел спать со мной? — ее темные, прямые брови немного непонимающе сходятся к переносице, она склоняется ближе к его лицу, так что ее запах — что-то вроде нагретых солнцем трав, как если в полдень лежать на пригорке под чистым, сияющим небом, и звенящего металла чуть-чуть — становится ярче. Невольно он забывается, вдыхает этот чистый, манящий запах и на мгновение забывает о чем шла речь и только надеется что не покраснел. На самом деле во всем виноват был Олли, Олли, однажды без задней мысли ляпнувший про очередной гениальный план Хэла:  — Черт возьми, безнадежно. Так же безнадежно как подкатывать к Чудо-женщине. — Почему? — вдруг спросил тогда Хэл совершенно искренне. Это была очередная драка с какой-то инопланетной дрянью вроде опять просыпавшихся на Землю парадемонов, Лига делала то же что и всегда — защищала, нападала, крушила, в наушнике то и дело раздавался низкий, начальственный голос Бэтмена, Супермен выводил из строя захватчиков то кулаками, то лазерами из глаз, и Флэш мелькал красной молнией где-то рядом. Темные волосы амазонки разметались, солнце мерцало на них, золотило, отражаясь на сияющей нити ее лассо, на металлических частях брони — заглядевшись внезапно, Хэл едва успел подхватить ее конструкцией вроде зеленого гамака, прежде чем она врезалась бы спиной в распоротый уже асфальт. Встряхнувшись, Диана поймала его взгляд, кивнула. На мгновение ее загорелое лицо осветилось улыбкой, а глаза у нее были яркие, голубые-голубые, как ослепительный проблеск неба среди туч. С яростным боевым кличем она тут же снова ринулась в самую гущу сражения. — Так почему, Олли? — повторил Хэл, методично круша инопланетную дрянь здоровенной зеленой кувалдой. — Потому что это дурацкий план, ЗФ, — пропыхтел тот, пуская стрелу за стрелой. — Совершенно без шанса на успех. И может я ношу эту гребаную маску не для того чтоб ты орал мое имя на весь город, нет? — Я про Чудо-Женщину. Про Диану. Имя приятно катнулось на языке, мягкое и певучее. Оливер на мгновение упустил цель из виду, стрела сорвалась c тетивы, едва не зацепив плащ швыряющего во все стороны молнии Шазама. — Хэл, прошу, — простонал он. — Бога ради, Хэл, только не это. Вспомни хотя бы про здравый смысл, Хэл — Кажется, ты что-то говорил про имена, — легкомысленно рассмеялся тогда Хэл. А потом им обоим стало не до разговоров. Вскоре захватчики были собраны в здоровенную зеленую клетку, а после оттранспортированы на суд Хранителей, и Оливер явно надеялся что безумная мысль покинула голову приятеля так же мимолетно и легко как пришла. Но когда Хэл и впрямь это сделал — не размениваясь на прелюдии и раскачку позвал принцессу амазонок в кино — с этой надеждой ему пришлось расстаться. Без всякой обиды, без недовольства Диана отказала и даже рассмеялась слегка как будто удачной шутке. Смех у нее был низкий, грудной, немного похожий на джаз. Это действительно очаровывало. Все в ней очаровывало, и здравому смыслу и Олли вопреки ему снова подумалось: почему бы и нет? — Нет, приятель, — взмолился Флэш, вместе с Зеленой Стрелой наблюдавший за фиаско, первым, но не последним. — Не раззевай рот на кусок, которым подавишься. Она же Чудо… — Женщина? — воодушевленно закончил Хэл, скрестив на груди руки. — Разве она не шикарная женщина к тому же? Супермен, слухи о ее романе с которым то и дело мелькали в прессе, был счастливо женат. Другой из предполагаемых ее интересов был слишком необратимо и беспощадно Бэтменом. Официально Диана была совершенно свободна, а значит, если кто даже и не успел, то опоздал… — Уверен, где-то в своде правил Лиги есть пункт о запрете служебных романов. — проворчал Оливер, когда Барри и след простыл. Хэл весело и азартно ухмыльнулся. — Уж не тебе говорить, Олли. — Во всяком случае Дина не отвернет мне башку, когда я ее разозлю. — Не будь так уверен, милый, — хмыкнула подошедшая бесшумно Канарейка. — Не будь так уверен. Оливер расплылся в глупой улыбке всей своей эспаньолкой, обнимая ее за талию. — Поговори хоть ты с ним, Птичка моя. Как по мне он совершенно поехал крышей, а новый Фонарь нашего сектора может оказаться куда менее приятным парнем. Может даже с тентаклями. Но Канарейка лишь весело ухмыльнулась Хэлу, отбросив за спину длинные, светлые волосы. — Удачи, ковбой. Только, прошу, подожди пока я заготовлю достаточно попкорна. Это будет захватывающе. О, Хэл был в этом абсолютно уверен. Нет, Диана не пыталась оторвать ему голову — во всяком случае поначалу. В первые раз десять она смеялась, принимая все за дружескую игру, потом — отказывала. Иногда закатывала глаза, иногда раздраженно говорила ему не дурить. Недоступность прекрасной принцессы лишь умножала соблазн. Невозможные вызовы всегда манили Хэла Джордана как ничто другое — иначе разве стал бы он тем кем стал? Он дарил ей цветы — почти всегда она раздаривала их другим — и забавные мелочи, узнал сорт ее любимого мороженого и что она любит мокко со льдом, корицей и сливками, он говорил ей комплименты и совершал в ее честь подвиги еще более опрометчивые чем обычно. Это было все больше похоже на одержимость. Или на влюбленность, может. Казалось, все впустую, но сейчас Диана смотрела на него своими прекрасными голубыми глазами в обрамлении темных, трогательно пушистых ресниц и спрашивала хотел ли он с ней спать? Черт возьми, конечно же, он хотел, хотел так сильно, что как-то даже создал Диану из изумрудной конструкции. Но целоваться с такой Дианой было так же глупо как с резиновой женщиной, она не была теплой и живой, не пахла солнечными травами и металлом. Хотя один черт возбуждающе. — Дина говорит, что я совсем игнорирую свои потребности, — признается она с тяжелым вздохом. — И что нельзя жить одной работой. Вынуждена признать, что она права, иногда воздержание впрямь тяготит и мешает. Так что если твое предложение еще в силе — я его принимаю. «Спасибо, Дина», мельком проносится в голове. Ее взгляд абсолютно прямой, она говорит спокойно, откровенно, без уверток и околичностей. Это не похоже на розыгрыш. — Ты надежный товарищ, Зеленый Фонарь, благородный и доблестный воин, — продолжает Диана с убийственной серьезностью. — И даже если мы займемся любовью раз или два, это вряд ли что-то изменит или осложнит, не так ли? Займемся любовью… Внезапно подумалось, что да, с ней невозможно было бы трахаться или перепихнуться по-быстрому. — Так что выберем время, удобное для обоих, — продолжает она, прежде чем царственно удалиться. — Сообщи, когда будешь свободен, и я попытаюсь что-то придумать с моим расписанием. Провожая взглядом темное море ее волос, Хэл, наконец, отмирает. — Доблестный… воин? Вот, значит, как? — тихо смеется он. Обернувшись, Диана невозмутимо бросает на него короткий взгляд. — Ну и еще красивый. — ее сильные пальцы любопытно и властно касаются его подбородка, прослеживают линию челюсти. — Как настоящий Адонис. Прикосновение все еще обжигает кожу, даже когда самой Дианы уже след простыл, машинально Хэл трет подбородок и думает что кто бы ни был этот Адонис, вероятно, это был комплимент. Он даже старательно запрашивает у кольца все о древнегреческих легендах, и вскоре думает что Адонисом быть всяко лучше чем Актеоном, которого разорвали его же собаки, за то что имел дерзость подглядывать за купающейся Дианой-из мифов. Впрочем, Адонис тоже закончил печально. И в том, и в другом случае Хэл решает что оно того стоит. С серьезным видом он рассказывает Диане о правиле трех свиданий — похмурившись, она деловито соглашается на два. Слишком занята, чтоб тратить время на условности мира людей, но уважает традиции. Для воинственной полубогини невероятно мила. И когда она идет навстречу по набережной Коаст-сити — потому что это конечно же Коаст-Сити с его теплым морем и чистым, высоким небом, расчерченным химтрейлами самолетов с военной базы неподалеку, и он идеален для свиданий как Вашингтон для политических интриг, а Готэм для мучений и страхов — даже в легкой светлой рубашке навыпуск и в джинсах она королева. Темные волосы растрепаны бризом, на лбу заметен бледный след от тиары. Походка малость размашиста. Пусть и зовет себя принцессой, послом острова амазонок — каждым дюймом себя настоящая королева, из тех кого не захватить силой и не увлечь азартным напором как веселых, разбитных официанток из баров. Только если встать рядом, на равных смотреть в глаза… Дотянуться. Черт возьми, машинально хочется пригладить волосы и вытянуться в струнку. Или поднять ее над землей и покружить как обычную девчонку. Он так и делает прежде чем успевает засомневаться. Впрочем, Диана кажется не против — сначала слегка опешивает от такого мальчишества. Впрочем, тут же глядит на него сверху вниз слегка укоризненно своими голубыми глазами, когда он опускает ее на нагретую мостовую, щекой касается его щеки. Замирает так на мгновение — но он все равно успевает заметить это самое мгновение, и как она прислушивается. К себе? К нему? Заискрит или нет? Ее щека теплая, Диана пахнет солнцем и мылом немного, и с неохотой Хэл убирает руки с ее талии. В конце концов, они оба знают чего хотят. Зачем спешить? Они сидят прямо на раскаленном песке пляжа, проигнорировав платные шезлонги в двух шагах. Сквозь джинсы его задница потихоньку начинает нефигурально тлеть, а ей как будто все нипочем. — Мы ведь все для тебя просто мальчишки? — со смехом глядит он на Диану через вечернее солнце. — На Фемискире время течет медленно, много медленнее чем в мире людей. Если пережитое делает нас старше, то я довольно еще юна. Ее взгляд тонет где-то в океанской синеве, и океан это конечно же круто, но небо все равно лучше, прозрачнее, безбрежнее. Ее глаза сейчас особенно похожи на небо, но Хэл забывает об этом сказать. — Мы спрятались от мира и забыли о нем, застыли как мухи в янтаре, но мир не стоял на месте. В отличие от нас, —  обжигающе горячий песок просыпается сквозь ее смуглые пальцы. — Я говорю от имени амазонок в мире людей, но для многих я там все еще нежеланная гостья… Не знаю, сумела ли даже мать до конца простить меня за то, что она называла предательством. Ее внезапная откровенность будит и в нем что-то болезненное. — Когда отец разбился, я дал маме слово что никогда не стану пилотом… — вдруг усмехается Хэл неловко и криво. — А в восемнадцать сбежал из дома, чтоб вступить в ВВС, и она больше не говорила со мной до своего последнего дня. — Выходит, мы оба подняли бунт и сбежали. — Твои цели были несколько менее эгоистичными, принцесса. Ты хотела спасать человечество, я хотел летать. — В итоге мы просто сделали то что хотели. Это не то о чем стоит говорить на свидании, откровения делают все слишком грустным, и Хэл ругает себя, но ее рука вдруг касается его пальцев. Это невинное прикосновение, больше утешение даже чем ласка, но кожа словно прикипает к коже. Нет, это не встреча друзей, черта с два. Ему невыносимо хочется к ней прикасаться. Взяв ее руку в свои, Хэл гладит широкое запястье, обводит рисунок выступающих вен на тыльной стороне руки. На ее ладони натруженные мозоли, и костяшки набиты, и силы в ее руке столько что это даже представить непросто — Остров женщин, да? — он ведет пальцами по внутренней стороне ее руки. — Могу я спросить, принцесса… Ты была с кем-нибудь в мире людей? В этом самом смысле… Диана расслаблено прикрывает глаза, кожа ее смугловатых предплечий покрывается мурашками удовольствия. — Нет. — Значит, ты… — как-то неловко спрашивать у грозной амазонки, девственница ли она, это вообще как-то в голову не приходило, а тут пришло вдруг. — Нет, — уголки ее губ слегка приподнимаются в ленивой, чувственной улыбке, заглядевшись на которую Хэл малость протормаживает. Она слегка наклоняется, шепотом касаясь его уха. — Остров женщин — не остров девственниц, что бы ни говорили легенды об амазонках. — А?.. — в его голове, наконец, с хрустом проворачиваются колесики, и не получается выдавить что-то осмысленнее. — О… Вот как. Явно довольная его замешательством, Диана смеется, в ее голубых глазах блестят веселые искорки. И, выходит, она, обычно такая серьезная и воинственная, его попросту дразнит? — Расскажи мне еще о Фемискире, — вдруг просит Хэл, и она рассказывает. Говорит долго, пока они неспешно идут по заполненной людским потоком набережной, и ее ладонь все еще в его ладони. Ест мороженое, слушает его летные байки и рассказы о самолетах взахлеб, и на летней площадке он даже вытаскивает ее немного потанцевать под старую мелодию родом из шестидесятых, и Диана довольно неловко танцует и не собирается как положено даме быть ведомой. Но в целом… находится компромисс. Это весело. С ней весело. И ее смех низкий, заразительный и музыкальный, жаль что так редко можно услышать его обычно. Сегодня, кажется, он слышал ее смеха больше чем за все время в Лиге. — Мне так жаль, — с виноватым видом Диана подносит палец к уху с наушником, отставив недопитый стакан кофе со льдом. — Надо идти. На прощание Хэл обнимает ее, конечно же, он понимает: столько свиданий кончалось именно так, хотя непривычно, не оставлять, а самому быть оставленным на остывшем, безлюдном пляже. — Мы так и не успели… — слегка хмурится она. Непривычным для самого себя жестом он подносит ее руку к губам. — Ничего. В следующий раз обязательно. Прежде чем исчезнуть, Диана обнимает его, отчего тело запоздало обжигает ознобом, и кажется, запах ее тела, ее волос остается на его одежде, на кончиках пальцев и в легких. С каждым прикосновением к ее телу тает какая-то странная магия недоступности, но тут же пробуждается новая. Как будто бы Хэл не знал ее через тысячи битв — на деле не знал совсем. Он чувствует себя окрыленным, хоть не получил даже скромного поцелуя. — Я попросила не вызывать нас сегодня, — сходу говорит она в следующий раз — это воскресное утро в его доме в Коаст-Сити, она принесла свежие пончики в сахарной глазури, Хэл пытается сообразить мало-мальски приличный кофе и радуется, что не рассекал по дому в семейниках, когда она опустилась на балкон. — Если не случится ничего из ряда вон. Д’жонн согласился, что секс — достаточно уважительная причина не беспокоить нас в выходной, хотя злоупотреблять этим… — Что?! — Хэл отвлекается от плиты на мгновение, и кофе выбирает именно этот момент чтоб сбежать из турки. —…злоупотреблять этим предлогом не следует. О, так ты не об этом… — вдруг догадывается Диана. — Мне не стоило этого говорить? Поставив кофе заново, Хэл позволяет себе обнять ее за талию. В конце концов... — Как ты хочешь. — Мы собираемся это сделать, но не должны говорить об этом вслух… — хмурится она, явно недовольная собственной оплошностью. — Иногда людей сложно понять. Знаешь, когда я только попала в мир людей, они кричали что я одета как шлюха, хотя эта одежда удобна мне и отдает честь обычаям моего народа. Я не сделала ничего даже по их собственным меркам, но они уже осудили меня просто по одежде. На ее лбу залегает глубокая, немного по-детски обиженная морщинка, и почему-то Хэл ощущает себя ответственным за лицемерие и глупость человечества. — Это говорит дурно не о тебе, — наконец, говорит он. — А о них. Какое-то время она молча глядит на него, словно пытаясь понять серьезно он или шутит. — У амазонок осуждают нарушение клятв. Но не то, что делают двое людей, не причиняя никому вреда. И не голые ноги и плечи женщины. — Они боялись тебя. Едва ли ты знаешь что такое бояться, принцесса. — Не думай обо мне лучше чем есть, Хэл, — смеется Диана, — Ребенком я всегда видела ужасные сны в грозу… Помню, однажды была гроза, и я была одна в своей спальне на Фемискире, было плохо и страшно до слез, и мне не пришло в голову ничего лучше чем пойти к моей матери и переждать грозу у нее. Но когда я взялась за ручку двери ее покоев и потянула, то услышала ее крик. В ее боку глубоко засела золотая стрела, и ее как раз извлекали, и мама так громко кричала от боли… — едва заметно она хмурит брови. Качает головой, словно пытаясь отдалиться от собственных воспоминаний. — Кровь хлестала из ее раны ручьем. Всем было не до моих глупых кошмаров, поэтому я просто закусила губу посильнее, чтоб не плакать громко, и вернулась назад в постель. Внезапным порывом Хэл сжимает ее щеки в ладонях, пытаясь представить себе маленькую девочку с голубыми глазами, чьи страхи и боль навсегда были безжалостно задвинуты в угол ей же самой, уступая чужим по важности. Полубогиня, воительница, героиня… Диана. — Ты и сейчас так делаешь? Ее красивое лицо приобретает слегка смущенный вид. — А как ты справляешься со страхом? — Беру да и делаю то, чего боюсь больше всего, — смеется он. — А там будь что будет. Наверное, именно так и стал сначала боевым летчиком, а после и Фонарем. — Можно? — вдруг бормочет он охрипшим от какого-то странного волнения голосом. — Можно тебя поцеловать? В жизни не спрашивал о таком — пощечина или поцелуй, риск того стоит. Да и что ты потом собираешься делать с женщиной, если даже понять не можешь хочет она тебя целовать или нет… К тому же они оба знают к чему все идет. Тогда зачем эти церемонные реверансы? Почему, черт возьми, сейчас он не может иначе? Кофе вновь с шипением убегает и разливается по плите. Едко пахнет горелым. Диана кивает и сама тянется за поцелуем, ее рука ложится на его затылок, властно привлекая ближе, а теплые губы прижимаются к его губам. Это совсем не то что играться с зеленой конструкцией, как бы совершенна та ни была. От живой, настоящей Дианы веет теплом и силой, и еще желанием, она тихо смеется ему в губы и целует снова, долго, жадно и любопытно, пока сама не начинает дышать часто-часто. От близости ее внутри становится тяжело и жарко. Машинально Хэл сжимает ее ладонь в своей, ее пышные груди прижимаются к его груди, и ее тело великолепно как у тех античных статуй, что показывало кольцо, иллюстрируя для него земные мифы, но Диана не мраморная, а живая, невыносимо живая, чувственная и жадная. Его кольцо не находит лучшего времени чтоб ожить. Мысленно Хэл обещает себе пришибить — совершенно случайно, конечно же, — Джона Стюарта, пока форма корпуса Зеленых Фонарей как влитая облегает тело. — Прости, — виновато вздыхает он, покрывая поцелуями ее раскрасневшееся лицо. — Честное слово, я ничего не хотел бы больше чем остаться. В следующий раз… Ты же дашь мне еще один шанс, принцесса? Руки Дианы с любопытством обводят символ на его груди, скользят по границам между черным и зеленым, через ребра и по животу, чтоб вдруг уверенно лечь на его задницу. — Разве эта форма менее горяча чем моя? — со смешком она вдруг притягивает опешившего Хэла ближе. Ее тело так близко, и черт, эта дурацкая ткань такая тонкая… Воздух вышибает из легких. — Если ты не перестанешь, принцесса, мне придется позволить какой-нибудь планете погибнуть, — сдавленно бормочет Хэл, запуская обе руки в ее темные волосы. — Может быть, даже двум. Или целой галактике. Может быть, я почти готов пойти на это… На прощание ему достается еще один поцелуй и благословение каких-то богов в придачу. По дороге до Оа Хэл пытается думать о мифах, делах и таблице умножения, и все равно чувствует себя взведенным до предела. — Так-так, — грубовато посмеивается Гай, первым подвернувшийся под горячую руку. — Кажется, этого жеребца сняли с дистанции прямо посреди забега. Огрызнувшись, Хэл желает Гарднеру провалиться куда-нибудь через десять вселенных и переводит дух. — И кто же на этот раз? — не унимается рыжий засранец. — Какой размер? Ножки, должно быть, от ушей? Принимаю ставки. Блондинка? Брюнетка? — Детский сад, — сварливо шипит Хэл вместо того чтоб как всегда отшутиться. Привкус губ Дианы все еще на его языке, ощущение ее рук еще не изгладилось с кожи, и это словно бы ему дали самый совершенный в мире самолет мечты, усадили в кабину, распахнув весь простор неба — и тут же нажали на кнопку катапультирования. Мысль зависнуть на Оа надолго давно не казалась такой тоскливой. — Если обсуждение деталей личной жизни Джордана закончено, может перейдем к делам? — с каменным видом произносит Джон, спасая его от расспросов. И не меняясь в лице, добавляет вполголоса. — Лично я ставлю на рыженькую. С чувством Хэл демонстрирует им самую выразительную фигуру зеленого среднего пальца, на которую только способен. На Землю он попадает через месяц — а может через полтора или два, в космосе само время словно течет иначе. Ее вашингтонская квартира располагается в апартаментах почти в самом центре, он устраивается на крыше и, коротая время, разглядывает залитое световым загрязнением небо, словно выплюнувшее его домой. Акклиматизация подбавляет немного дурноты и вялости, но ждать неохота. И так словно туманом все в голове подернулось — может и не было ничего, они не ходили на свидание, не целовались в его квартире в Коаст-сити… Жизнь на Земле в космосе вечно приобретает оттенок нереальности. Но пару часов спустя ее низкий, глубокий голос раздается совсем рядом. — С возвращением. Это внезапное чувство, похожее одновременно на жажду, на голод, на тоску по чему-то далекому, недоступному, оно накатывает внезапно, и горло от него перехватывает. На ее подошвах налипла грязь и, кажется, кровь, пыльные волосы перепутаны и закаленный какими-то там богами нарукавник смят; какой же силы было то что смогло его смять как картон. — Я скучал, — вдруг выпаливает Хэл, сгребая ее в охапку десятком зеленых рук-конструкций. На мгновение Диана застывает, не сводя с него внимательного взгляда голубых глаз, а потом касается его щеки. Он ловит губами ее губы, солоноватые, припыленные, и тогда все вновь становится реальным как никогда. Дома, избавившись от брони, она тяжело уходит в душ. Ее нет долго, так долго что Хэл почти теряет терпение — из приоткрытой двери зазывно падает полоса влажного света и тянет паром, шумит вода. Если Диана не захочет — она скажет без намеков и околичностей. Под струями воды она стоит в незакрытой душевой кабине, уткнувшись лбом в прижатые к стенке руки. На мгновение Хэл давится влажным, теплым воздухом: ее смуглое, красивое тело впервые он видит обнаженным. Мокрые волосы прилипли к широким плечам, к рельефу рук, ручейки воды стекают вдоль ложбинки позвоночника. Это странно, но на спине у Дианы есть шрам, обычно прикрытый одеждой или броней, и вид его отчего-то пробуждает в нем смутную тревогу. Она не неуязвима. На его глазах ее телом прошибали насквозь здания и вскрывали асфальт, она выдерживала такие удары, от которых человека разорвало бы на части, но Диана неизменно вставала. Утирала кровь и пыль с лица и снова бесстрашно бросалась в бой. Так, словно на всей Земле нет того, что могло бы ее ранить всерьез. Но глубокий шрам на ее спине утверждает иное, и словно в попытке убедиться в его подлинности Хэл осторожно проводит по нему пальцами. Через силу ее мокрые, слипшиеся ресницы поднимаются. Взгляд сквозь клубы пара становится напряженным. Пару мгновений она молчит, словно взвешивая против и за, и еще где-то рядом его самого. — Это был меч Ареса, — вдруг говорит Диана сквозь шелест струй. И подумав, признается. — Кажется, я немного устала, знаешь… Все это звучит как сказки, как продолжение мифов, но шрамы и грязь довольно реальны. — Знаю, — он щедро выливает себе на руки гель для душа — никаких тебе мифических амброзий и притираний. Самая обычная химозная малина с распродажи где-нибудь в Уолмарт, схваченная на бегу Рукава его рубашки быстро становятся мокрыми, ладонями он скользит по ее шее, по округлой, тяжелой груди с мягкими сосками, по крутому изгибу бедер, по животу, твердому как бетонная плита. Ее тело совсем не девичье, в нем нет тонкости, изящности, может, недостает. Сила и решимость в теле женщины. Очарование образа, подогретое недоступностью, тает, смывается теплой водой вместе с грязью, пылью и кровью. Остается что-то другое. Настоящее. Диана. Вновь закрыв глаза, она слегка откидывает голову, позволяя струям воды смывать мыльную пену с кожи — переведя дух, Хэл тихо сглатывает слюну. Черт возьми, сила воли всегда же была его фишкой, да? И возможно, сейчас они могли бы, это отличный момент, в одной из комнат он точно заметил спальню, но без приглашения пользоваться ее постелью не хочется, и уходить тоже. Так что зашвырнув мокрую рубашку на спинку стула, он вопреки здравому смыслу устраивается вместе с ней на диване в гостиной и включает телевизор без звука. Укрытая пледом Диана дремлет, положив голову ему на грудь. В квартире удивительно тихо, только с ее мокрых волос на пол еле слышно падают капли воды. Да на мерцающем экране Янкиз разделывают под орех СтарСити Рокетс. Прошлогодний чемпионат, Олли тогда рвал и метал. Давненько же он не смотрел бейсбол… Тащился к ней через сто галактик чтоб смотреть старый матч в записи, пока она спит? Невольно Хэл качает головой и сам над собой смеется, осторожно обнимая ее за плечи. На груди футболка давно промокла от ее волос, пропиталась запахом ее тела, ее дурацкого геля для душа. Выходит что так. Незаметно он закрывает глаза, все еще прижимаясь подбородком к ее макушке. Акклиматизация, чтоб ее... Прикосновение губ к ключице вырывает из дремы, по коже словно разрядом шарахает. — Принцесса! — тихо выдыхает Хэл, затылком цепляя спинку дивана. Без колебаний она усаживается сверху. Экран телевизора позади очерчивает ее силуэт в темноте — плечи, точеные, широкие бедра, округлые груди, и Хэлу кажется что последние часы его член стоит без перерывов. Снимая найденный им для нее в ванной халат, Диана издает веселый смешок. Совершенно беззастенчиво она изучает его — губами мажет по скуле, вновь вовлекает в поцелуй. — Это был капитан Джордан? — вдруг касается она глубокого, заметного шрама на его шее. — Или Зеленый Фонарь? На ощупь он сжимает ее руку в своей, смеется тихо. — Хэл порезался, когда брился. Вообще-то это подарок времен их давней свары с Синестро, но сейчас нет никакого желания будить старых призраков. Бросает то в жар, то в почти болезненную дрожь, он, наверное, слишком много думал о ней все это время, о ней разной, и о ней такой тоже, обнаженной, возбужденной, наслаждающейся… Нуждающейся — но правда оказалась в том, что нуждается здесь как раз он. Все еще не может выпустить ее руку, зато рот свободен, и Хэл использует его на все сто, целует ее рот и шею, и плечи; она вновь пытается перехватить штурвал, но его губы прижимаются к ее груди, и по телу ее прокатывается дрожь удовольствия. Пальцы больно сдавливают его запястье, и пока он первый раз доводит ее до оргазма — рукой, потому что, черт возьми, хочет запомнить выражение ее красивого лица, ее затуманенный удовольствием взгляд, то как она дрожит и извивается — Диана не замолкает ни на минуту. Ее рот не грязный, но вот эти ее «хорошо» и «так хорошо, Хэл» и что «вот здесь особенно хорошо, Хэл» и «Хэл, сделай так еще» заставляют его немного умирать внутри, и то, что можно кончить просто от того как звучит собственное имя ее голосом, глубоким и задыхающимся, прежде не приходило в голову. Сейчас он близок к этому как никогда. — Ты добрый, — говорит вдруг Диана слегка отдышавшись. — Заботливый. В этом так мало здравого смысла сейчас, но почему-то он понимает. Смеется сдавленно. — И глупый. Ее вкус на его пальцах особенный, когда Хэл проводит по ним языком. Она вся… особенная. Глаза влажно блестят, и губы влажные. Она невероятная, потрясающая, и глядя на нее он всякий раз чувствует внутри так, словно вот-вот выйдет за предел себя самого. Желание. Нежность. Восхищение. Слишком много всего, разве нет? В этот раз ее коммуникатор и его кольцо срабатывают одновременно на частоте Лиги — к Земле двигаются несколько здоровенных объектов непонятного происхождения, и это опять так не вовремя, что нет сил даже злиться. — Ладно, — смеясь, тяжело мотает Хэл головой. — Пожалуй, мне срочно нужен холодный душ. Или просто напихаю под костюм льда. — Есть идея получше. Крепкая рука Дианы вдруг перехватывает его за пояс, другой она расстегивает его штаны, тесно сжимает тяжелый, ноющий уже член. Как споткнувшись Хэл утыкается лицом в изгиб ее шеи, охает сдавленно. Ему много не надо — искры быстро вспыхивают перед глазами, колени мягчеют. Инстинктивно он хватается за Диану. У белой, эйфоричной пустоты в голове ее запах, биение ее пульса. С трудом Хэл принуждается себя вернуться к реальности. С короткой улыбкой Диана любопытно подносит к губам испачканные им пальцы, повторяя его собственный жест, и он тихо стонет:  — Нет, принцесса, только не делай меня твердым опять. Сначала метеориты или что бы там ни было. Ее улыбка снова крадет кусочек его сердца. Это даже пугает слегка — как легко у нее это выходит. Все плохо — не с якобы метеоритами, там терпит крушение мирный космический караван, и совместными усилиями Лиги и Корпуса все разруливается без потерь. Все плохо, все очень плохо с Хэлом самим, с тем как улыбки Дианы крадут его сердце, кусок за куском, с тем какая она — не мраморная античная статуя, не символ чего бы там от нее не хотели, а женщина, живая, непосредственная, искренняя… С ней тепло и легко. Когда она рядом с Бэтменом и Суперменом — легендарная троица, фу ты-ну ты, хоть сейчас на пьедестал — колючее чувство в груди не сразу опознается Хэлом как ревность. Те двое и без всяких колец особенные… Ты-то куда полез, Джордан? Хэл растягивает рот в привычной ухмылке, встряхивает головой, пытаясь избавиться от гнетущих мыслей. Барри и Олли смотрят тревожно, словно понимают в какую задницу он загнал себя сам. С самого начала Барри и Олли были голосом разума. Но когда он голос разума слушал? После долгих дипломатических разбирательств, а после и официальной пресс-конференции Лиги они вдвоем оказываются в ее комнате на Сторожевой Башне, и… Черт возьми, это как воздушный поток, его с ног сшибает, несет, и как ни крути приходится признавать: все давно вышло из-под контроля. Разве было когда-то? Потому что вошёл в это безумное пике, понятия не имея как из него выходить, совершенно не думал об этом, и вот он был в нем, в самом эпицентре бури, и что-то похожее на чутье подсказывает — в финале он разобьется вдребезги. Едва Диана затихает, закрывает глаза — мысли об этом становятся невыносимыми. Она спит рядом, по-детски подложив под щеку ладонь и уткнувшись носом ему в плечо. И забыть бы про все, пропасть в ней, как с головой в омут, но запоздало догнавшие сомнения точат изнутри, грызут… Такие как принцесса Диана намертво врастают в сердце — выдирать потом с кровью и мясом. Может хоть раз в жизни поступить умно и правильно? Встать из-за стола прежде, чем проигрался в пух и прах? Как поступил бы Бэтмен, к примеру… Хэл не Бэтмен, поэтому уходит, не дожидаясь, пока она проснется. Потому что иначе не найдет в себе силы уйти никогда. Взгляд Дианы настигает его, пока он собирает свои разбросанные шмотки. Она понимает все прежде чем он успевает заговорить и какое-то время молчит. — Я сделала что-то не так? — вдруг спрашивает она с убийственной прямотой. Это со мной все не так, думает он. Все. Внутри становится мертво и холодно. Как будто наподобие брехливого пса все это время бежал вдоль забора, желая того чего нет, и, наконец, получил, а что делать дальше не знает... И не думал об этом по-правде. — Вызывают, — коротко морщится он. Врет. Чертов трус. Добавляет зачем-то фальшивое. — Прости. Кое-как удерживается от убогого «дело не в тебе, а во мне». Кольцо тускло мерцает на пальце. Поправив сползшую простыню на груди, Диана не переспрашивает, не уточняет — просто молча глядит на него, и под этим взглядом Хэл застывает и не может двинуться — не то что уйти. Какая-то часть его надеется, что она скажет хоть что-нибудь — он останется и плевать на все, будь что будет. С совершенно чужими глазами Диана кивает. — Было хорошо. Спасибо, Хэл. Кажется, он давно уже не ненавидел себя так сильно. Может, раз в жизни сделал все правильно — или сделал самую худшую ошибку, может и то и другое, но каждый раз встречаясь с Дианой в Зале Лиги Справедливости или в Сторожевой Башне, он безумно тоскует по ее улыбке, по веселым искоркам в ее глазах, по тому как она звала его по имени своим низким, певучим голосом. И по тому, что могло бы быть у них, он тоскует тоже. Должно попустить через месяц или второй, но почему-то ничерта не попускает даже через три. Впрочем, когда чертов Старро-завоеватель снова обрушивается со своими мелкими морепродуктами-спорами на Нью-Йорк, это не мешает задать ему жару вместе с другими членами Лиги. И Титаны здесь, где-то рядом Джон и Гай, Барри красной молнией то и дело проносится мимо. Последствия разгребать теперь еще будут долго. Краем глаза Хэл находит ее  — в облаках серой пыли голыми руками Диана поднимает бетонные плиты, разбирает балки обрушившихся домов, под которыми еще остались люди. Она двигается медленно, тяжело, словно в полусне. Тревога становится похожей на раскаленный штырь внутри и унять ее не выходит. Ругнувшись, Хэл подлетает ближе, когда она поднимает здоровенный бетонный обломок. — Ты в порядке? Не обернувшись, она кивает. Ее тело напрягается удерживая вес бетона, пока спасатели спешно извлекают кричащих от боли и ужаса людей. А потом колени слабеют — на мгновение, только на одно, она тут же вновь распрямляется. Надежные подпорки из зеленых конструкций снимают тяжесть с ее плеч. — Ты не в порядке, Диана, — добавляет он в голос настойчивости. Медленно она оборачивается — на побледневшем под пылью лице ярко выделяются следы от присосок спор Старро, на губе белый, вдавленный след зубов. Старро вроде не травит, а подчиняет жертв, но черт… Может, ей больше обычного досталось? — Дай я просканирую тебя кольцом. Ее брови хмурятся. — Иди туда, где в твоей помощи нуждаются, Зеленый Фонарь. Не путайся под ногами. — Диана… — Я сказала оставить меня в покое, — она вновь берется за еще одну балку перекрытия, пытается поднять. Дыхание вырывается из ее груди с присвистом. — Я амазонка, дочь Зевса. На Земле ничто не может достаточно мне навредить. Здравомыслия Хэла надолго не хватает — Но эта дрянь и не с Земли, черт возьми! — рявкает он. Зеленые конструкции вынуждают ее повернутся, и ее лицо вспыхивает злостью. — Провались ты в Тартар!  — Не хочешь меня — найди Д’жонна, тебе нужна помощь, черт подери! Прекрати это! Во всю глотку Хэл орет на Чудо-Женщину, на Диану, как на новобранцев на базе. Даже Барри, подскочивший на шум, просит его охолонуть. — Во имя Геры, да кто ты такой, чтоб указывать мне что делать?! — переводя дыхание, Диана обдает его гневом. И правда, кто… Экс-бойфренд, вернее почти-бойфренд, неудачник и трус. — Тот, кто беспокоится о тебе, — в сердцах рявкает Хэл. — Тот, кому не все равно. Достаточно? Ее гневный взгляд хлещет побольнее лассо, но он не делает ни шага назад; она выглядит плохо, действительно плохо, но мир всегда будет нуждаться в помощи. Вместо того, чтоб помочь. — Фонарь прав, Диана, — раздается рядом низкий, спокойный голос Супермена. — Ты не в порядке. Внезапно злость на ее лице гаснет, но не успевает Хэл подумать что это все из-за Кларка, она падает — почти — потому что это Кларк тот, кто успевает ее подхватить на невидимой глазу скорости, и ее доставляют в медотсек. А Хэлу надо остаться здесь, в искалеченном городе или заняться плененной в конструкцию трех Фонарей звездой… Но Супермен говорит, что здесь есть кому управиться, Джон и Гай берут на себя Старро, а Марсианскому охотнику нужны анализирующие способности кольца чтоб как можно быстрее понять — что именно смогло сбить с ног саму Чудо-женщину. Это как будто они оставляют за Хэлом некое право побыть с ней сейчас… Штука в том, что права такого у него и в помине нет. Впрочем, это сложносоставный отравляющий токсин — похоже, до старины Старро добрались цепкие лапы кролотианских любителей генных модификаций, как сообщил Джон Стюарт — и Д’жонн Д‘жоннз вскоре говорит, что с ней все будет в порядке. Ее тело справится, надо только дать ему отдых. И кое-что из лекарств. Сообразив себе зеленый, почему-то по-больничному неудобный стул, Хэл садится у койки. Ее золотое лассо мягко поблескивает у изголовья, смуглые ладони лежат на простыне, он украдкой кладет руку рядом, но не касаясь. Спустя время ее ресницы вздрагивают, она стонет как с похмелья, морщится, и колючая проволока, словно обмотавшая его грудь, наконец, тает. Снова можно дышать. Еще нечеткий взгляд Дианы фокусируется на его лице. — Зачем ты здесь? Ненадолго он упирается лбом в ладони. — Не мог быть сейчас хоть где-то еще. — Ради всех богов Олимпа, только не говори что перед лицом смерти ты внезапно осознал свои чувства ко мне, Хэл Джордан. Это было затасканным клише еще во времена старика Гомера. Меня так легко не убить, не делай вид что не знаешь. — она приподнимается на постели, пытаясь сесть. Приходится опереться на его руку. — Но надо признать, попытка была хорошей, — вдруг глядит она на него спокойно и прямо. — Ты и я — это ведь с самого начала было похоже на очень глупую шутку, да? В этом никогда не было смысла. — Диана, я… — Но ты вел себя так, словно смысл ничего не значит. Ни на что и ни на кого не оглядывался, просто делал то, что хотел, то, что чувствовал… Это было храбро. — Или безумно, — вздыхает Хэл. — Олли и Барри вроде кричали мне что-то такое, но я не расслышал. — Истинная смелость всегда слегка отдает безумием… И мне было легко смеяться с тобой, — она обводит пальцами контур его зеленой маски, — Мне было легко с тобой, Хэл Джордан. И хорошо. Ты накричал на меня, — вместо еще одной вспышки гнева она почему-то негромко смеется, потирая висок. — Не помню, кто безнаказанно позволил бы себе такое, с тех пор как я была девчонкой. Словно невзначай он задевает ладонью ее прохладную, влажную ладонь. — Я испугался, упрямая ты женщина.  — …а перед этим бросил, — безжалостно дополняет Диана. — Я испугался, — повторяет он, через силу выговаривая почти по слогам,. — И я все ещё… Ты даже не представляешь как сильно меня пугает то, кем мы друг для друга стали. И еще больше — кем могли бы стать… Боже, я, что, сказал это вслух?.. Она доверительно склоняется ближе. — Просто ты сидишь на моем лассо. Лассо минуту назад точно лежало в изголовье, но Хэл все равно ведется, бросает взгляд. — Диана! — ворчит он. Образ доблестного воина, как не в шутку назвала его однажды Диана, трещит по швам и крошится под ее взглядом. Остается просто Хэл Джордан. Его слабости. Страхи. И наверное, она должна быть жутко зла на него, но она почему-то нет. От ее мягкого, грудного смеха становится чуть менее тяжело и колко внутри. Золотое мерцание лассо завораживает; намотать бы на руку и пусть бы оно вытряхнуло его наизнанку. Но приходится самому шаг за шагом превращать в слова сумбур из сердца. — Понятия не имею, куда нас может завести эта дорога. Но вопреки здравому смыслу все равно хочу пройти по ней до конца. — Перешагнув страх? — вдруг едва заметно улыбается она, и в этом так мало смысла, но много света, не зеленого, не разложенного на спектры. Его хочется впитывать кожей как после долгой зимы. — Зеленые Фонари как-то так это делают. — разводит Хэл руками. — Говорят, в этом вся штука. И если ты не против узнать чем все это закончится… Прикосновение ее пальцев к губам обрывает на полуслове. — Что ж, — вдруг кивает она. — Согласна. Не люблю неопределенностей. Хэл целует ее пальцы и потом губы, ее губы еще немного бледные, но теплые, и он целует их так как бывает только в после-последний раз, а потом утыкается лицом в ее шею, ощущая как сильно и долго скучал. Касаясь подбородком его затылка, Диана молчит, и ее дыхание влажным теплом касается волос, а сквозь лекарства медотсека все еще угадывается запах нагретых солнцем полуденных трав и немного металла. Ему в этом видится смысла больше чем в целой вселенной, наверное. Вопреки любой логике.