Один вечер до

Джеспер смотрит на воду. Смотрит, словно желая проститься с этими местами, ставшими ему такими родными. Смотрит так, словно никогда больше не увидит этой мутной, заблеванной и кровавой воды, словно она — часть его. Грязная, далёкая от представлений тех, кто пребывает в Керчию, как на курорт, для него она — часть жизни. Такой же застоялой, но со своими подводными камнями в самых неожиданных местах. — И давно ты тут? Знакомый голос выдергивает Джеспера из его тусклых мыслей, и он оборачивается, с неким теплом глядя на подошедшего к нему Бреккера. Это — их последний вечер в Кеттердаме. Вечер, когда они могут позволить себе быть собой, не примерять маску опасности, не бояться сорваться или угодить в лапы дрюскелей. И Каз предпочёл Джеспера одиночеству, раз стоит ныне подле него, на холодном парапете практически полулежа развалившегося. — Разве это важно? Отмахивается от вопроса Фахи, мол, а разве тебе это действительно интересно? Я сомневаюсь в том, что тебе интересно хоть что — то, о чем ты интересуешься. Джеспер отворачивает взгляд, на воду глядя. Он знает, что Каз ни за что в жизни не сядет рядом с ним — это мерзко. Порой шатен совершенно не понимает Бреккера — то он готов целиком в грязь окунуться, то брезгует просто присесть рядом. Каз морщится; Джеспер слишком хорошо его манеру поведения изучил. И когда только он успел заметить, что ему слишком часто глубоко фиолетово на то, что он спрашивает? Стальная вежливость, отточенный эффект безразличия — но Каз далеко не безэмоциональный человек. Казу свойственно проявлять эмоции, просто в чем — то больше, в чем — то меньше. Он смотрит на небо, все ещё светлое — и светлым оно останется ещё очень долго. — Возможно. Почему ты тут? Мог бы отдохнуть перед тем, как можешь лишиться этой возможности раз и навсегда. — Считаешь, что отдых в моем понимании это снятие шлюх или карты? Перебивает неожиданно монолог Бреккера хрипло смеющийся над этой ироничной фразой голос Джеспера. Он садится, скинув с себя пыльный плащ, садится лицом к застывшему Казу. Смотрит на то, как на до боли нужном где — то вровень сердцу светлом лице все ещё отсутствуют эмоции. Отсутствие чувств. Никакого отклика, буквально ноль реакции. Каз, может, и чувствует хотя бы далёкий, им же и отпуганный отголосок совести, но никогда не покажет этого, что перекрывает жалкие остатки кислорода. Что может быть хуже холодного безразличия? Каз запинается так же внезапно, как и чувствует жгучую правоту Джеспера по всем пунктам. Да, он считает, что Стрелок проводит свое свободное время если не за очередной попыткой получить новую порцию азарта, то за сексом. Иначе куда ему ещё деть свою бесконечную энергию? Джеспер как заводная машинка, которой Бреккер играл первые недели жизни в Кеттердаме — бесконечно тарахтит, не ломается, ловко из рук выскальзывает, но при этом всегда рядом с хозяином. Только Джесперу Каз не хозяин — и Джеспер не заводная машинка. Кончилось детство и сломалась игрушка, когда план Каза пошёл по наклонной вниз — на множество мелких частей разлетелась она от удара об стену без возможности собрать обратно. — Считаю. Наконец отвечает Бреккер. У него нет ни сил ни желания врать, отказываться, оправдываться — Да и не в его это стиле, врать. Реже. Может быть он и Вор, но никак не лгун. — Я не обижаюсь, Каз. Ты прав. Я либо играю либо трахаюсь. Но не сегодня — если я и трахну кого — нибудь, то это должна быть особенная девушка, чтобы запомнить. А то вдруг ты окажешься прав, и мы не вернёмся. Говорит с нотками иронии в голосе Фахи, глядя на Каза, отошедшего ближе к воде. Скользит взглядом по нему, словно желая хотя бы в неожиданных изгибах тела встретить ответ, хотя бы так. Каз красив. Красив до такой степени, что, возможно, Джеспер имел в виду его под кем — то особенным, запоминающимся. Но Каз никогда в жизни не позволит себя коснуться. Казу противны человеческие желания, потребности — одно только касание его плеча вызывает раздражение у его хозяина. Каз не дастся в руки, даже если будет изнывать от желания. А каким бы он был, если бы хотя бы раз ощутил на себе все прелести плотских слабостей? Изменилось бы его выражение лица? А голос? Превратился бы этот грубый, низкий тембр в унисон стонов? Джеспер стыдливо, если ему свойственно стыдиться, переводит взгляд на реку. Бреккер смотрит на мутную воду, даже не надеясь разглядеть в ней свое отражение. Слова Джеспера не то, чтобы успокаивают его, скорее придают уверенности в том, что он вновь оказался прав. Каз любит быть правым, считая, что ошибки для него это непозволительно недопустимая роскошь. Однако внимание отвлекает все тот же Джеспер, кажется, зачем — то ему в спину смотрящий. Может, он хочет ещё что — нибудь сказать, добавить? Каз не знает. А обернуться и признать себе, что его это интересует — ещё большая слабость. Фахи не может понять, действительно ли хочет он проявить хоть какую — то толику внимания. Почему в нем рождаются сомнения? Потому, что когда Бреккера что — то не устраивает, он бьёт наотмашь, настолько быстро, что времени хватает лишь на то, чтобы разобраться, что именно тебе отшибли — руку, ногу, или, может, сразу голову? Джеспер своим мыслям усмехается, сравнив удар по голове с джекподом — надо очень постараться, чтобы его заработать. Но тем не менее, может, риск оправдан? У Каза риск всегда оправдан, на что бы самоотверженный Вор ни шёл, ото всюду выходит победителем. А чем Джеспер, его правая рука — хуже? Проблема в том, что Каз не переносит прикосновений к себе. Ни Инеж, да и вообще никто не может коснуться его. И на этом моменте Стрелок понял, что ходит по кругу в своих мыслях, в итоге к той же трости по голове придя. — Каз. На что бы ты пошёл, если бы знал, что тебе осталось жить несколько дней? Спрашивает все таки Джеспер, глядя на отточенную осанкой спину. В любом случае максимум, что может с ним сделать Бреккер, это покалечить, хотя вряд ли, потому что стрелок нужен ему для дальнейшего плана и между ними может возникнуть некая неловкость из — за безграничной наглости со стороны шатена. Как выгодно, оказалось, все может обернуться. Бреккер оборачивается к нему, внимательно на товарища глядя. Джеспер довольно близок ему — между ними довольно многое было. Хотя можно ли это называть товариществом? Скорее, убийства ради Каза, все, на что идёт Джеспер, это приказы, приказы грязных рук. Что именно он имеет в виду? Игривый взгляд — Каз привык к нему, Джеспер сам по себе словно один сплошной игривый мячик, заряженный нескончаемым потоком энергии. И это совершенно не напрягло, даже лишних мыслей не вызвало. — Может быть совершил бы какое-нибудь безумство. Уклончиво говорит наконец Каз, подходя ближе к Джесперу. У каждого человека свое, разное понятие острых ощущений. Может быть для Фахи это что — то такое, что Каз никогда бы даже в рассмотрение не брал. Может быть он прав? Что их ждёт там, впереди, во Фьерде? В своём плане Бреккер ни на долю секунды не сомневается, но не может, как бы не хотелось, на все сто сказать о том, что все пройдёт гладко. И если есть вероятность того, что они умрут, Каз совершит безумство. Медленно, под удивлённым взглядом стрелка опустится на парапет рядом с ним, трость в сторону отложив. — Например? Джеспер смотрит удивленно, не скрывая своего шокированного взгляда — Это ли не шаг к тому, чтобы начать что — то делать? Каз сел рядом с ним, засунув свое глубокое пренебрежение к окружающему его миру — высшая степень проявления хоть каких — то отголосков с его стороны заключалась как минимум в этом. — Например не врезать тебе за лишние вопросы. Легкая улыбка трогает вечно в идеальной линии сжатые губы, а Джеспер улыбается широко, порыв поцеловать эти аккуратные уста с трудом в себе удержав. Он ещё успеет насладиться даже коротким моментом желанной до дрожи близости с тем, кто нарушает ради него свои собственные принципы. Каз так рядом, так близко. Ужасно хочется хотя бы обнять его. Стиснуть удивительно тонкое тело, скрытое за пальто, безрукавкой, рубашкой и прочей одеждой, в своих руках, наслаждаясь им. Желания и фантазии слишком сильно голову кружат. — А ты? Что в твоём понимании — безумство? Джеспер готов удивляться этому вечеру бесконечно долго — тому, что Каз сам с ним разговаривает, из него не приходится тянуть клешнями информацию. Каз сидит рядом с ним и не корчит из себя недовольного, брезгливого Бреккера. Рядом с ним сидит 17-летний юноша, который умеет вести себя непринуждённо, не задумываясь хотя бы на короткий миг о своей репутации и о том, что скажет общество. Может быть это и есть идеальный момент? Фахи склоняет голову вбок, ловя взгляд глаз, на солнце похожих на плавящийся шоколад. — Что — то такое. Не закончив фразу Джеспер льнет к губам напротив своими, противореча всему, что может за этим последовать. Каз замирает. Замирает вместе с ним и все остальное:и звуки, окружавшие его, и чувства. Всё внимание концентрируется на "инородном" предмете, нарушившим так неожиданно его личное пространство. Джеспер знает, что его может вывернуть наизнанку только от одного касания к себе, но тем не менее Джеспер целует его, наплевав с высокой колокольни на все последствия. И Каз ловит себя на странной мысли о том, что ему не противно. Не противно от того, что его целуют в принципе, и от того, что целует его парень. Не противно, и это пугает больше, чем потенциальная возможность смерти. Джеспер не встречает ни сопротивления, ни удара — ничего. Это для него словно звоночек к чему — то гораздо большему. Фахи целует его более напористо, коснувшись прежде осторожно кончиками пальцев неожиданно тёплой щеки. Может и правда оправдается его риск, за которым последствует то, о чем он будет думать на протяжении всей поездки, и вспоминать, как хоть о чем — то в своей жизни действительно приятном. Каз отвечает. Далеко не сразу, не думая о том, что ответит, но отвечает тем не менее, сжав ладонь в чёрной перчатке на чужом плече. Сжав буквально, пальцами вцепившись в ткань рубашки. Целуется неумело, даже рвано, не представляя этот момент каким — то иным способом. — Расслабься. Единственное, что говорит ему тихим голосом, в котором отсутствуют любые, даже самые тонкие смешинки, что напрягает Каза даже больше, чем все остальные. Джеспер серьёзен, голос его спокоен, а губы отрываются от его собственных, говоря быть раскованней. Каз не сможет расслабиться принципиально, чувствуя это странное, жгучее ощущение в груди. Но он пытается, ослабляя свою доминантную натуру, позволяя Джесперу взять над собой верх, впоследствии обнять, за талию к себе потянув. И Джеспер пользуется этим, ладони за чужой спиной сцепляя. Ловкие пальцы исследуют позвоночник, скользя по нему параллельно с прикосновениями, вновь к губам приникнув. Целуя на сей раз размеренно, мягко, с заботливой лаской. Не спешит, не пытается надавить, ждёт, что, может, Каз сам что-то сделает? Джеспер легко ощущает чужие чувства, являясь между делами Гришем. Не сердцебитом, но Гришем, и это позволяло ему владеть базовыми навыками. Фахи тянет Бреккера к себе, и тот поддаётся, к чужим рукам прильнув. Каз все ещё не может понять, как так вышло, что он позволяет себя касаться? Нет, как так вышло, что ему не противно от этих подозрительно волнующих его касаний? Хочется оказаться ещё ближе к Джесперу, и эта мысль вынуждает его отпрянуть, бегая глазами по чужому лицу напротив него. — Что случилось? Чего чего, а этого спонтанного жеста со стороны Каза Джеспер понять не может. Как бы не хотелось, но не может. Не понимает. Не может разобрать того, о чем думает сейчас Бреккер, смотрящий на него словно изучающе. Что с ним происходит? Что меняется, не позволяя оттолкнуть? Может, это какие — то личные его мысли, страхи, переживания? — Ничего. Врет Каз, потянувшись за уже третьим по счету поцелуем. Сам. Сам, глуша в себе все будоражившие чувства, и не подозревая, что этим самым делает только хуже. Хуже для себя самого, позволяя снова себя в объятиях сжать, крепко талию в руках держа. Устраивает руки на плечах Джеспера, глаза прикрыв. Расслабляется, как и советовал ему друг, хотя разве резонно звать его теперь другом, когда "друг" целует его, к себе прижав. Джеспер не верит ему, но не уточняет, что именно подразумевается под "ничего", потому что вряд ли лимит везения продлится и на этот вопрос. Джеспер не привык копаться в голове Каза, пытаясь вытащить из него личную информацию — а том, что она личная, Джеспер не сомневается ни на секунду. Посему подавляет желание спросить, что к чему, оглаживая линию рёбер, кончиками пальцев по ним скользя. Каз не может контролировать свой тихий вдох. Не может и не вздрогнуть, ощущая себя невероятно странно. Что с ним происходит, черт бы это все подрал? Что такого делает Джеспер, что заставляет его мелко подрагивать, к рукам подсаживаясь ближе. Ему не стыдно, не страшно, скорее, непонятно, что происходит. Это странно — как минимум то, что он не хочет отдернуться, скинуть с себя руки, во всю по телу блуждающие. Зато Джеспер понимает. Понимает, что сделал огромный шаг по завоеванию внимания не просто самого Каза, но и его тела. Тело откликается на его жесты, поддаётся за продолжением. И оно это продолжение получит, его Каз окончательно отдастя в весьма умелые руки. Поцелуй осторожный. Осторожный, изучающий. Мягко сминающий чужие губы со вкусом крови и металла. Проверяющий, на сколько может довериться Каз. Влажные губы машинально приоткрываются навстречу другим, а их владелец расслабляется, глаза наконец покорно — что для него равносильно смерти, в умелых руках, тут же его к себе прижавших — прикрыв. Джеспер ловит каждое, даже самое мимолетное движение, потянув наконец и плащ Каза вниз. Каз не сопротивляться ему, все ещё не решаясь руки переместить куда — то, кроме своих колен. Но и тут Стрелок помогает ему, одной рукой не отпуская талии, а другой беря запястье в перчатке и устраивая его на своём плече. Каз напрягается от этого жеста, но вместе с ним по спине пробегает ряд мурашек. Его словно током бьёт от осознания, насколько сильно переворачивает в нем все с ног на голову Фахи. Как свежий ветер, ворвавшийся в его надёжно закрытые окна, выбив их и проносясь по самым потаенным закоулкам. — Если хочешь, мы можем дойти до конца. Одними губами говорит Стрелок, глядя на Каза, предварительно отсев от него. Улыбается ему хитро, глаза сощурив и большим пальцем по губам проводя. Словно в этом жесте было что — то такое, чего не было ни в чем другом. Отдельная, особенно глубоко заложенная нежность. Каз колеблется. Наконец — то к нему возвращаются его истинные эмоции и чувства, и он ощущает приятную даже в какой — то степени тяжесть желания вскочить с холодного парапета, убежать, сбежать от пугающей его впервые за столь долгое время действительности. Джеспер умеет, может и хочет добиться того, от чего потом даже самому грязным рукам будет стыдно. Стыдно до кончиков ушей. Потому что врятли Джеспер уступит ему верхнее место. Врятли позволит овладеть собой, скорее будет пробираться через, кажется, недоступную его собственную броню. Хотя не так уж и много, на самом деле, брони у него. Сдаст все свои позиции, позволит не просто так целовать себя, позволит уложить, руками ловкими отправиться на изучение каждой интересующей частички тела. И он позволит. — Может быть хочу. Заискивающе, привычно не проявляя конкретных эмоций, говорит Бреккер, рукой смахнув чужие ладони с колен, на которые тут же садится, глядя довольно на пораженное лицо Джеспера. Желаемый эффект ему удалось произвести, Стрелок, мягко говоря, в шоке. Но это не мешает ему хитро прищурится, потянувшись за поцелуем, который Каз ему дарит, опускаясь навстречу губам, его собственные тут же смявшим в поцелуе более резком, страстном, горячем, нежели все предыдущие ставки, удвоившиеся или даже утроившиеся одним только действием. Джеспер никогда не пытался отрицать своей природы, тянувшей его к своему полу. К парням. Брать их, вымучивая до невозможного состояния, входя в которое, они не могут сопротивляться, и им остаётся только умолять, позволять брать себя, с радостью окунаясь в омут сладостных мучений. С Казом было гораздо сложнее. Каз изворотливый, хитрый, а главное, недоступный. Насколько, что порой хочется загнуться от осознания всей ситуации по — настоящему, откинув свои призрачные иллюзии о том, что однажды ночью Бреккер напьётся, и случайно натолкнется на Джеспера, рухнет ему в руки, позволяя целовать себя, гладить, вжиматься в столь желанное тело, слушать, как он будет задыхаться от перевозбуждения. Джеспер сглотнул, нарочно сильнее сдавливая талию сидящего на его коленях Каза, до этого момента казавшегося ему недоступнее и неприкасновенние, чем все ледовые дворы вместе взятые. Каз наконец позволяет себе расслабиться, руками за затылок Джеспера обхватив. И только когда ему на талию предостерегающе давят, он наконец понимает, что перед ним не очередная жертва, а если и жертва, то исключительно его очарования. Перед ним по сути партнёр. С ним нужно быть..осторожнее. Каз ослабляет хватку, перемещая оглаживающими движениями руки на шею стрелка. Чувствует, как напрягается его шея, как он весь напрягается, Каза к себе потянув. Каз позволяет себя тянуть вниз, не до конца и не сразу понимая, насколько пошлый жест с ним только что провернули — на поясницу надавили, вынуждая ноги в стороны развести, окончательно усаживаясь на бугорок ткани, упирающийся ему теперь меж бёдер. Шутки про пистолет слишком не к месту, и хотя бы это Бреккер оставляет на потом:ему с полна хватает смелых выпадов со стороны Фахи. Ещё чуть — чуть, и, скорее всего, он сам полезет за этой запретной до сего момента лаской. Джеспер отвлекает внимание дразнящим поцелуем, в котором использует язык. Ловко исследует десна и небо Каза, протолкнувшись им вперёд, обрывая любые попытки противиться. Находит чужой язычок, переплетая его ту же со своим в неком танце, прикусив нижнюю губу:этот жест практически всегда высоко ценился, под ним таяли любые, даже самые холодные крепости. И Каз, но не так ярко — он позволил себя прогнуть, на ремень удобнее усаживая, а затем рот навстречу хитрому Джесперу открывая. Каз еле поспевает за ним, чувствуя приятные мурашки, бегущие роем по его спине. Это ли испытывают люди, когда хотят других? Джеспер целует уверенно, зная, что делает, делает не в первый раз. Играет пальцами на ребрах, ловко забираясь ими под рубашку Каза. Касается с осторожностью удивительно разгоряченной кожи, скользя подушечками по позвонкам. Каз в его руках неожиданно дрожит. Дрожит бегло, мелко, дернувшись в сторону, однако эти попытки сбежать от ласк обрывают крепко переплётшие талию под идеально белой рубашкой пальцы. Джеспер ловит каждое, даже самое мимолетное изменение в друге, и то, что он пытается дернуться, отодвинуться, и только потому, что ему нравится. Действительно нравится, что, кажется, всегда пугало Бреккера. Джеспер медленно опускается губами по щекам и линии скул к шее, пальцем подцепляя подбородок и поднимая его вверх. Целуя шею медленно, влажно, скользя поцелуями вверх, до мочки уха, её губами обхватив. Реакция не заставляет себя долго ждать — Каз сам голову назад откидывает, неосознанно подставляя свою шею поцелуям. Каз перестаёт бороться с тем, что раньше ему не нравилось или напрягало, вдоволь наслаждаясь ловкими губами, его шею расцеловывающими. Джеспер Усмехается, заводя между тем руки вперёд, расстегивая пуговицы на рубашке Каза. Ладони, попытавшиеся его остановить перехватывает, потому что знает, Каз не хочет его оттолкнуть, он все ещё не до конца в себе разобрался. Перехватывает неожиданно ловко, не менее неожиданно уложив Бреккера на свой распластанный по парапету плащ, руки его за голову заводя. Каз смотрит на него не так, как прежде. На Джеспера смотрят мутные, подозрительно раскованные глаза. Каз сгибает свою ногу в колене, этим же самым коленом ведя по бедру Джеспера. Следит за реакцией так же, как Джеспер следил за ним и остаётся доволен хитрой усмешкой на губах партнёра. Бреккеру доставляет отдельное удовольствие видеть удивление на поразительную инициативу с его стороны. Нравится нарочно проявлять её со своей стороны, любуясь результатом. Джеспер ловит его под коленкой, закинув её себе на плечо. Ухмыляется на прикусанную Казом губу, ведёт пальцами по внутренней стороне бедра, игриво узоры на ней вырисовывая. В другой руке лишь сильнее запястья Каза сжимает, вынуждая его прогибаться, чужого паха касаясь. Каждый раз. Каждый мимолетный жест теперь сопровождается этим касанием. Джесперу нравится это вместе с тем, как с каждым, каждым новым соприкосновением ему хочется все сильнее бросить ласки, отымев наконец "объект своего желания". Но нет, он старательно игнорирует эти мысли, обнажив наконец грудь Бреккера. Предварительно согнув ногу в колене и себе на шею её окончательно перекинув, Фахи отпускает руки Каза, обеими обхватив его талию. Вынуждает Каза развратно прогнуться, наклонившись к нему. Рисует языком разнообразные узоры на ключицах, опускаясь им ниже, к соскам. Кажется, Каз дёрнул голову назад, жмурясь от невероятного удовольствия, током по его телу пробежавшего. Руками об плащ упирается, мотая головой. Его бросает в дрожь, когда холодные руки оглаживают его спину, талию, поясницу, опускаясь вниз, к бёдрам. Первый стон, хриплый, неожиданный срывается в момент, когда Джеспер оттягивает зубами сосок, целуя его после. Каз что — то невнятное стонет, а потом вскрикивает, будто девица, когда все те же пальцы оттягивают оба одновременно, убрав руки с бёдер, Казом ему навстречу разведенных. Джеспер убирает руки только для того, чтобы снять наконец и с себя лишнюю одежду, по крайней мере верх, возвращаясь целиком и полностью к своему очаровательному искушению, ноги его окончательно к себе притянув. Каз податливо сцепляет их за спиной, позволяя потянуть вниз брюки. Холод рук достигает разгоряченную кожу и здесь. Джеспер вдруг улыбается ему, поднося ко рту два пальца. Каз вздрагивает. Знает, что нужно сделать, но от чего — то медлит. Или это в нем играет страх? Каз никогда ничего не боялся. Ни смерти, ни даже потери лишних крюге. А сейчас в нем что — то сжалось, сжалось до боли в груди. Он медлит, смотрит на Джеспера, в надежде на то, что он поймёт причину этой своеобразной задержки. Смотрит молча, не отводя взгляда в сторону. Ну же, давай, скажи хоть что — нибудь, что я не идиот, и что все будет хорошо. Джеспер понимает причину колебаний почти сразу, проводя рукой по щеке Каза. — Я буду нежен, не переживай. Только если сам не попросишь быстрее. Ласково говорит он, оглаживая скулу Бреккера. Удивительно, но эти слова работают — Каз тянется губами к пальцам, облизнув их. Джеспер руки не убирает, и он повторяет этот жест ещё раз, наконец достигнув желаемого эффекта. Подрагивает, когда Фахи опускает руку вниз, и скулит неожиданно, когда эти же самые пальцы в него проникают. Каз ерзает на плаще, снова и снова пытаясь в сторону съехать. Но Джеспер не позволяет ему этого сделать, надавив прежде на талию, а затем поскользнув другой ладонью по члену Каза. Отвлекая его тем самым от первичного дискомфорта, возникшего недавно. Двигает пальцами внутри, переодически расставляя их, параллельно лаская его самого. Никогда прежде Каз не испытывал таких сильных положительных эмоций, как сейчас, когда больше всего на свете он хотел сорваться на бесконечное множество стонов, позабыв обо всем на свете. Сейчас, когда боль постепенно сменилась чем — то новым, возбуждающе приятным. Каз глухо стонет, часто дыша:воздух вокруг становится невероятно горячим, все звуки на его фоне блекнут, и ничего, ничего кроме пальцев, рук и их хозяина не существует больше вокруг. Только он. Все остальное не имеет больше значения, по крайней мере в эту секунду точно. Джеспер не может больше сдерживаться или томить, вынимая пальцы, что вызывает разочарованный выдох. Ну ничего, подожди, Каз, подожди пару секунд. Джеспер расправляется с ремнем, спуская вниз все остальное, и, притянув наконец к себе достаточно разгоряченное тело, он проникает в него прежде на половину, следя за реакцией внимательно, не желая отпугнуть или сделать больно. Каз хрипло, но гораздо более громко стонет, выгнувшись в спине. И сам толкается вперёд, навстречу ему. Джеспер усмехается, льнет поцелуем к губам, входя фактически до упора. С удовольствием отмечает, как подрагивают чужие бедра, которые он держит, слушает с наслаждением сиплые стоны на своих губах. Ему не жарко, ему горячо — и он не хочет тушить этот пожар, начав двигаться. Толкаться вперёд, небыстро, не желая навредить. Казу нужно привыкнуть, расслабиться, и довериться окончательно. Джеспер никуда не спешит, с наслаждением отмечая удивительную податливость. Каз не слышит ничего, кроме своего собственного голоса. Голоса, умоляющего не останавливаться одними только стонами, заполнившими все остальное. Голову кружит, как и все тело. Кружит, словно в неком танце, вынуждая кружится вместе с ним, поддаваясь вперёд, навстречу запретному и ему, как казалось раньше, никогда не доступного удовольствия. Каз и представить не мог, чем обернётся его попытка побыть рядом с Джеспером на кануне их отъезда. И как вообще вышло, что его удалось так легко под себя промять? Видимо, он и сам не был особо против, раз все так вышло. Рука поверх его собственной возбужденной плоти только усиливает эффект, вынуждая стонать чаще. Значительно чаще, чем, может, хотелось. Каз выгибается в который уже раз, умоляюще ища глаза Джеспера. Медленно. До него не сразу доходит, что он собрался умолять трахнуть его сильнее. Сильнее, как просят порой портовые девицы. Но сейчас эти мысли отошли на задний план так же, как и возникли в голове. — Быстрее, пожалуйста.. Стонет Бреккер, тем самым полностью отдавшись в умелые руки. Признав свое полное поражение в них. Джеспер слишком хорошо знает, что нужно делать, и это, может, не так и плохо. Что плохого в том, что Каз впервые позволяет себе быть слабым, чувствовать человеческие эмоции? Даже таким, как он нужно расслабляться. Джеспер довольно ухмыляется, прокусывает нижнюю губу Каза, скользя поцелуями по его шее, оставляя на ней алые следы, между тем ускорив свой темп. Толчок за толчком, в какой — то из них Каз под ним дёргается, стонет особенно громко, до хруста прогибаясь. Фахи отлично понимает, что задел наконец заветную точку, и продолжает, вбиваясь в разгоряченное тело и не собираясь останавливаться. Каз слишком долго был далеко от него, чтобы сейчас не воплотить хотя бы часть своих желаний на его счёт в реальность. Джеспер сжимает бедра в руках, перемещая руки к ним, шлепает хорошенько, с удовольствием отмечая, что от этого жеста Каз лишь громче стонет, поддаваясь к нему. Хотя куда ещё ближе? Джеспер жадно целует светлую кожу шеи, оставляя на ней множество алых следов. Если кто — то из воронов заметит, к Казу будет много вопросов. Но он либо придумает оправдание либо будет молчать до последнего. И Джеспер будет молчать, может быть лишь подкрасив их в какой — нибудь отдельный момент. Каз забывает все на свете. Забывает, что он — грязные руки, один из самых опасных и непредсказуемых бандитов Кеттердама. Сейчас он обычный импульсивный подросток, которому, как и всем остальным свойственны эмоции, чувства. Возбуждение. Возбуждение, сжавшееся сладостным комом внизу живота. Каз сипло выстанывает имя стрелка, умоляя его не останавливаться. Всё, что происходит с ним можно описать одним простым "слишком". Слишком громко он скулит, кончая. Слишком громко повторяет свой всхлип, когда в него с глухим рыком изливается Джеспер, навалившись на дрожащее от бурного оргазма тело. Позже, лёжа рядом друг с другом, одетые только в одни жалкие брюки, вороны держатся за руки, на небо молчаливо глядя. Небо, по которому бегут розовые из — за заката облака. Даже в таком гнилом месте, как Кеттердам, может быть красиво. И никакие запахи не могут испортить этого мнения. Джеспер нарушает тишину первым, обернувшись лицом к Казу, с чьими пальцами свои собственные переплетает. — Пообещай мне, что если мы вернёмся живыми, это будет не последняя наша близость. Говорит он, пытаясь поймать чужой взгляд. Каз не смотрит на него, не в состоянии повернуть глаз. Ведь если сделает это, то сдастся не только физически, но и морально. Каз не хочет признавать, что он зависим от Джеспера, с такой надеждой на него смотрящего. Казу слишком сложно признать, что он может и, возможно, хочет подпустить кого — то к себе. Джеспер молчит, ждёт его ответ терпеливо, словно от этого зависит все остальное. Не от похищения Бо Юл — Баюра, а от одного ответа, возможно, состоящего из все лишь одного слова. — Дай мне время. Если выживем — многое изменится, может, и я тоже. Наконец отвечает ему Каз Бреккер. Шаг сделан — а что будет дальше это всего лишь игра, в которой они пешки. Джеспер Фахи готов подождать его. Хоть всю жизнь, если эта жизнь у них будет.