Секс не на пляже

Волны бьют в мозг, Накрывают с головой, Кусай мои пальцы, Молчи, Черри, стой. Сорви своё горло, Стони от души, В руках моих мокрых Сгореть не спеши. За грех не судимы, За окнами рай, Мои поцелуи До дна выпивай. В рассветных чертогах Вина больше нет, На мне слог за слогом Напишешь ответ. В цветущую бездну Шагну в никуда, Для мира исчезну В тебе без следа.

*** Черри Блоссом ненавидит солнце и прячет от него чувствительную кожу за занавесью лёгких одежд. Солнце способно искусать его до красных отметин. На то же самое способен и Джо, вот только солнцу это не позволено, а Джо можно. На пляжах Миякодзимы кричат, пьют голубую лагуну и заедают измельчённым фруктовым льдом. Но это всё до тех пор, пока неоновый закат не выцветает в ночь. Тогда народ стягивается в онсэны и рассыпается по местным забегаловкам, а побережье пустеет, стихая до утра. Джо приводит туда Черри за руку. Точнее, прикатывает: они едут на скейтах, пока песок не начинает неприятно скрипеть под колёсами. Джо чувствует себя конченным эгоистом, но ночь даёт разрешение на то, что в свете дня под запретом, и грех было бы этим не воспользоваться. А воспользоваться — ещё больший грех. От пляжных зонтиков, у которых они сложили скейты, тянется дорожка слабых отблесков, и Кара одобрительно подмигивает хозяину и его спутнику электрически-розовым маячком. В перечёркнутом кремовой дорожкой созвездий небе полная луна открывает свой глаз. У самой кромки мокрого песка Черри стоит неподвижно, точно строгая шахматная королева. Он не возражает, когда Джо, прижимаясь к нему сзади, тянет за широкий пояс, и синяя юката ползёт вниз с мраморных плеч. Джо не даёт ей окончательно упасть, сгибая руки Черри в локтях, сплетаясь с ним пальцами. Идеальность изгибов белоснежных плеч невозможно вынести, и Джо прячет их, распуская Черри волосы. Зарывается носом в розовый водопад, судорожно вдыхает вишнёвое цветение, шепчет: — Я знаю, что ты хочешь меня. Только не отпирайся, ладно? Черри молчит. Вместо ответа вдруг сжимает крепче руку Джо и увлекает того по лунной дорожке вперёд — в чёрную воду. Джо безропотно следует, точно моряк, обманутый пением сирены. Вот только Черри, в отличие от тех мифических дев, нет нужды издавать и звука: ведомый им уже готов пойти для него ко дну. Море ещё тёплое. Солёные волны долго полощутся у их щиколоток. Лишь когда вода почти достаёт любовникам до колен, Черри останавливается. Оборачивается, роняет юкату. И звёзды меркнут перед его бесстыдной наготой. Он точно сгусток жемчужного эфира, мерцающий сигил ангела в человеческом сосуде, и лишь дерзко-золотые глаза совсем не по-ангельски сверкают во мгле. Джо не верит, что способен коснуться неземного создания без того, чтобы рука не прошла через него насквозь. Джо столько раз прикасался, но снова и снова ощущает всё как впервые. К счастью, его опережают: лунный холод пальцев с наслаждением пробегается по крутому выступу смуглой груди, успевая повернуть ключ зажигания в сердце. Джо на миг обессиливает, и ему хочется упасть на колени. Но и в этом его тоже опережают. Нанджо пришёл сюда почти голый: босиком и в купальных шортах на голое тело. Над его гавайской рубашкой Каору каллиграфически надругался за то, что днём Джо швырнул его в воду прямо в одежде на потеху всей компании. Сейчас же, стоя перед ним на коленях, Каору не имеет ничего против купания в одежде: мокрая юката липнет к его ногам, качаясь на волнах, точно русалочий хвост. И, о чёрт, у Коджиро от такой фантазии кровит из носа и внизу живота всё тяжелеет. А Каору бесцеремонно стягивает с него шорты и губами обнимает налившуюся там тяжесть. Если бы Джо заявил, что не скучает по пирсингу у Черри в губах и языке, он бы соврал. Но время всегда приносит нечто новое взамен былого. К примеру, разве прошлый Каору умел так искусно сжимать ртом его ствол и обвивать его головку языком, точно горячим щупальцем? Да и у самого Нанджо бы раньше колени от такого минета подкосились. Сейчас же ноги будто каменные, крепкие мышцы в них сделались бетонно-тяжёлыми, а ступни медленно засасывает рыхлый песок. И пока Черри старательно качает головой в такт прибойной волне, Джо боится шевельнуться, дабы не спугнуть нарастающий прилив удовольствия. Всё прекращается за миг до момента истины. В перламутровом свете лунного диска тот, кто казался ангелом, язвительно улыбается. Черри был бы не Черри, если бы отдал всё здесь и сейчас. Уже за одно это он заслуживает прощения. Но Джо тоже много чего заслуживает, и Джо это непременно получит. От пляжа до их гостиницы идти пять минут. И минуты эти, растянувшись мокрой дорожкой по песку и асфальту, кажутся вечностью. С юкаты Черри течёт, как ни выжимай. С плавками Джо ситуация получше, но идти всё равно приходится пешком: с таким стояком на доске проехаться нереально. Когда они возвращаются в номер, персонал уже спит. Шэдоу и мальчишки давно дрыхнут у себя в клоповнике, благополучно забыв свои скейты в комнате Каору, и как же Джо надеется, что они вернутся за ними только утром. Сквозь сёдзи слышен любой скрип, и в тусклом свете ночника Черри знаково прикладывает палец к губам. Не к своим. Джо вздрагивает внутри, как будто бы он только-только влюбился в... уже какой по счёту за эти годы раз? На столике ещё не прибрано, в паре плошек осталось жгучее саке. Джо окунает палец в алкоголь и позволяет Черри вылизать его досуха. Такой капли никогда не будет достаточно, чтобы набухать Сакураяшики, но через пару минут тот уже с румянцем и пеленой в глазах. Спирт здесь ни при чём. Джо точно знает, потому что он сам хмельной, хотя выпитое раньше давно выветрилось. И нет, это совсем не вид голого Каору на перьевом футоне. Ну, может быть, немножко и он, но есть кое-что ещё. Кое-что, что не выходит из головы уже полдня и без конца встаёт перед глазами на повторе. Изящные молочно-розовые ножки на шезлонге, которых хватило, чтобы все мысли о флирте с девчонками выбило из мозга Джо как выстрелом. И если Черри — его слабость, то ножки эти — абсолютная болевая точка, способная заставить Нанджо решиться на что угодно. Сегодня многого не надо: лишь снять с любезно протянутых ему ног мокрые таби, обласкать налитые мышцами голени с персиковым пушком на них да сжать продолговатые ступни до тихого шипения из желанных уст. Может, эти ножки — и фетиш Джо, но для Черри они тоже слабое место. Джо готов биться об заклад, что у этих ступней вкус сливочного моти с матча. Кожа их чуть шершавая, податливая губам, точно нежное рисовое тесто. Джо вкушает их одну за другой, поочерёдно перебирая языком ряды маленьких пальцев. А когда он ловит губами мизинец на правой ноге Черри, где-то в абсолютной тиши слышится влажный звук пластиковой крышки и по комнате разливается вишнёвый аромат. Черри всегда берёт съедобную смазку, но как бы Джо ни хотелось полакомиться его прелестной задницей, сегодня он предпочитает продлить себе послевкусие от заветных стоп. Хотя кого здесь обманывать? Им просто уже не до прелюдий. Бумажно-тонкие стены не сохранят их секрет ни от работников, ни от постояльцев этого места. Джо и Черри хранят его сами, соблюдая обет молчания. Их признания друг другу выведены каплями липкой смазки на татами, выложены разметавшимися по футону розовыми прядями волос. У Черри вместо стонов расцарапанная в кровь спина Джо и жадно искусанная татуировка на его же плече — лишь бы ненароком не вскрикнуть. У Джо вместо звериного рыка лента красных засосов у Черри на шее, обрамлённые следами зубов чужие соски и украшенные ими же бело-сахарные бёдра. Джо говорит с Черри, не издавая ни звука, входя в его расслабленный анус под каким-то немыслимым углом, от которого в уголках жёлтых глаз выступают слёзы, как бы хитрый лис их ни жмурил. Но даже в такой момент Черри нуждается в контроле. Боится отпустить его. Боится отпустить Джо. И обнимает его сильными ногами за талию что есть мочи — до боли. Прижимает к себе близко, так, как ему надо. Путается ловкими руками в густых зелёных кудрях, накручивая на палец хвостик. А потом выгибается в руках любовника, точно свежесрезанная ветвь сакуры — почти до надлома — закидывает голову назад и, тяжело вздрогнув, замирает в немом крике. И чёрт, одного этого зрелища хватило бы Коджиро, чтобы кончить пару раз кряду. Но Коджиро ищет совсем не этого. Он ищет грань безумия Каору, и он её находит. Нет, не так: он знает, где она, и бессовестно этим пользуется. Водит мягко сжатым кулаком по чужому раскрасневшемуся пенису, чуть замедлившись, как порой делают скейтеры перед эффектным прыжком. А когда прыжок совершён, земля остаётся далеко внизу, и ничего, кроме адреналина, не бежит по венам. Кислород вышибает из лёгких, Каору делает глубокий вдох и почти вскрикивает. Почти, потому что Коджиро успевает накрыть его рот своим. Тишина остаётся ненарушенной. Лунное око заглядывает в комнату, заменяя выключенный ночник. В углу под окном скромно мигает огонёк зарядки. Снаружи сладко заливаются ночные птицы. Возможно, кто-нибудь нашёл бы их пение романтичным. Но Джо знает: пичужки всего лишь хотят трахаться. И, о боже, как он их понимает. Ночь только началась. Черри скрупулёзно убирает сперму с живота и лобка влажной салфеткой, иногда поднимая на Джо недовольные глаза. Он ещё злится за пёстро разукрашенную шею, но это ненадолго. Скоро он больно прикусит Джо за нижнюю губу и потянет обратно на футон. Но только тихо. Обет молчания должен быть соблюдён.