Чуть выше тропосферы.

Медленно, ощущая лопатками шершавое покрытие стены, опускается вниз и закрывает глаза. Он не может больше так. Задыхаться слишком просто, поэтому приходится искать сложные пути и вдыхать воздух через рот. Мутнеет. Он где-то между тропосферой и космосом теряет себя и все свои ощущения. «Любить слишком сложно», - говорят ему со всех сторон, и, кажется, даже прямо сейчас – на ухо – кто-то шепчет это хриплым глубоким голосом. Хёкджэ, слыша, как скрипят зубы друга во тьме, не понимает причины этого. Родители вообще не в курсе и упорно ищут ему невесту. Суджу сейчас не так близки, как раньше. А он всего лишь застрял где-то чуть выше тропосферы. Там, где почти нет воздуха и невозможно дышать, а до звёзд, кажется, можно дотянуться кончиком носа, который слишком холодный, чтобы прорваться сквозь озоновый слой. «Там, должно быть, любить проще», - думает он и открывает глаза. *** Тропосфера совершенно привычна и скучна. Ли Донхэ всегда так думал, когда сидел в колледже на лекциях по биологии. Он завидовал тем, кто учился на параллельном курсе и изучал астрономию. Но то было в юности, и сейчас, казалось, нет дела до таких глупостей. Однако всё, что находилось выше тропосферы (буквально на полметра) уже привлекало танцора. Чонун – инопланетянин. Так говорили все, кто его знал хотя бы немного: друзья, фанаты, иногда даже родители. Донхэ, когда это «ино» зачастило и стало привычным словом, ласкающим слух, сделал логичный вывод: раз Чонун инопланетянин, то он с другой планеты и как-то попал на Землю, а значит, был выше тропосферы. Суждение появилось совершенно внезапно, когда сам Ли не ожидал этого. - Расскажешь про Космос? Ночью этим двоим вместе делать было совсем нечего, но что-то сдвинулось на звёздной карте, и Луна встала в позицию Марса, что подтолкнуло Донхэ вытащить своё тело на балкон общежития. Чонун был там и что-то слушал, не вставляя наушники в уши. Из слабых динамиков доносился лишь скрип и редкие всплески звука. Когда вокалист услышал голос Хэ, чуть поднял плечи вверх, но медленно опустил, едва заметно. - Я мало знаю, - Чонун смотрел куда-то вниз, что совсем не вязалось с представлениями Донхэ. - Не скучаешь по дому? – танцор встал рядом с Йесоном и облокотился на перила. - Скучаю, - кивнул ему в ответ Чонун и, наконец, посмотрел на донсэна. - Расскажи про дом? – ни грамма намёка в словах Ли, но уголок его губ едва заметно приподнялся, когда парень увидел лёгкую усмешку в глазах Чонуна. Понял. - Там тепло, что ещё нужно дому? - Вкусная еда, - уверенно ответил Донхэ на вполне риторический вопрос. - У тебя логика Ынхёка, - Чонун достал из кармана кенгурушки мобильный, от которого отходил зелёный провод наушников. Сеул не темнеет никогда, и яркая змея, по которой ползли нотки от телефона к чужим ушам, была хорошо видна. - Что поделаешь, - пожал плечами Хэ и замер. Он почти забыл, что хён тактильный маньяк и совершенно не может не касаться других, когда эти «другие» на расстоянии вытянутой руки. Танцор был даже ближе в тот момент, когда Чонун ухватился рукой за его запястье. Он ногтями царапнул кожу и медленно провёл подушечками по тыльной стороне ладони, выискивая промежутки, чтобы втиснуть свои пальцы. Руки как-то сами собой сплелись, и Ли пришлось пододвинуться к хёну на добрых десять сантиметров ближе, чтобы, поддаваясь настойчивому натяжению, не потерять равновесие. На лицо вылезла глупая улыбка, и сердце отправилось в путешествие на Венеру. В полном молчании они провели, пожалуй, пару минут, ощущая друг друга через кожу рук. А потом Донхэ сбежал совершенно глупо и по-детски. *** Руки трясутся, и невозможно понять, землетрясение это или такой сильный ветер. Признать, что собственные нервы сдали, нельзя. Он закрывает глаза и понимает, что не видит ничего, кроме поблекших звёзд и слишком яркого Солнца. Приходится открыть глаза и увидеть перед собой шершавую стену. Он опирается обеими руками об нёё. Ладони безбожно дёргаются, забывая о собственной обязанности быть послушными. Слабовольное «не тряситесь» шёпотом совсем не помогает, и он сдаётся и утыкается лбом в стену. Когда глаза открыты, путешествовать чуть выше тропосферы не выходит, и он отчаянно пытается сомкнуть веки, но Солнце внутри слишком яркое. В пальцах всё ещё ощущение Чонуна, и он не знает, как с этим бороться. Стоит ли с этим бороться. Любить просто лишь выше за тропосферой… *** Донхэ растирал ноги после длительной тренировки – медленно, снизу вверх – оживлял замершие на мгновение сосуды. Всё тело было сковано, и это ощущение, настолько привычное и совершенно ненужное сейчас, терзало танцора. Ему хотелось рваться в танец, как в бой, как раньше. Но не выходило: движения смазывались, а когда Ли пытался добиться большей резкости, всё болело. Луна забирала у него силы. Крупица за крупицей – парень чувствовал, как теряет себя. Смотреть на Луну, не отрываясь, было отчего-то нужным, просто необходимым, однако это и убивало его. Пафосно и не в буквальном смысле. Так думал про себя Донхэ, когда наконец расслабился и откинулся на стену, прижав свою спину к холодному стеклянному зеркалу. В дверном проёме на секунду мелькнула знакомая фигура и тут же исчезла, подобно падающей звезде. - Чего там стоишь? – парень махнул рукой, невежливо приглашая старшего войти в танцевальный зал. Чонун, чуть помедлив, кивнул и сделал два шага внутрь, словно помещение от коридора отделяли всего полтора метра. - Устал? – от руки Йесона оттолкнулась пол-литровая бутылка с водой и медленно, испытывая терпение Ли, покатилась по направлению к нему. Парень, не отвечая, жадно схватил пластмаску и присосался к горлышку. В тишине было как-то особенно пусто, поэтому Чонун мялся на входе, не решаясь войти внутрь. - Я думаю, что хён очень соблазнительный в темноте. Назвать взрывом тихое, исключительно беззвучное событие, лишённое вспышек и всяческих разрушений, крайне сложно, но Ли Донхэ был уверен, что сейчас что-то внутри него взорвалось. Слишком пафосно и громко, но словно кто-то со своей лёгкой руки бросил в день название «Пафос», и он действительно был таков, что танцор не мог избавиться от ощущения собственной ванильности. Бутылка с грохотом прошуршала путь от накачанной руки Хэ до кроссовка Чонуна и, недовольно булькнув, стукнулась о носок. - Кюхён-шши тоже так считает, - бросил негромкую фразу хён и чуть отодвинул ногу от бутылки, чтобы она могла продолжить катиться, но та остановилась и замерла ровно в том месте, на котором стукнулась о кроссовок. - Причём тут Кюхён-а? – Донхэ хотел подняться, чтобы увидеть лицо вокалиста, но не смог – всё слишком тянуло вниз, будто бы он весил, по меньшей мере, с десяток свинцовых плит. - Не знаю, просто. Пойдём, я тебя подвезу до Ынхёка, - Чонун уже развернулся, как Хэ бросил резкое «Не хочу к Ынхёку!» ему в спину. – Почему? - «Не знаю, просто»? – передразнил Ли и всё-таки нашёл в себе силы встать. Он прошёл мимо Чонуна, задев того плечом, и это прикосновение отпечаталось горячим ожогом на плече танцора. Раздражение перебороть, казалось бы, легче, чем усталость, но по факту это совсем не так. Чонун бессильно навалился спиной на стену, чуть сжимая ладонью горящее от прикосновения плечо. Он думал, что в двадцать восемь лет чувствовать влюблённость, подобно пятиклашке, уже глупо, но и сердце, и разум, и тело думали совершенно иначе, идя в разрез со своим хозяином. Они совсем не знали, что лёгкая любовь существует только за пределами тропосферы, от того и позволяли себе подобные издевательства над Йесоном. *** Прижав ладонь ко рту, он стоит возле двери в туалет. Он забывает в один миг, на каком этаже, в каком здании, в каком мире находится. Словно и нет никакого мира – только он и совершенно не открывающаяся дверь. Он забывает о том, что он вообще-то парень, и быть настолько эмоциональным, что начинает тошнить, - не его роль в этой жизни. Но что-то упорно идёт не так. В горле застревает комок то ли ужина, то ли воды, которую он выпил только что, то ли аромата туалетной воды Чонуна. Это всё хочется поскорее выблевать наружу, но глаза не открываются, и комок застревает навечно. Он с трудом вдыхает такой нужный кислород и забывает выдохнуть. Замирает вот так – на вдохе с опущенными веками и путешествиями по космосу меж звёзд и планет. Болью стучит проклятое «проще», которое хочется замазать чернилами, поставить огромную кляксу, но что-то подсказывает, что его обманули. Даже тут – за тропосферой – проще не будет… *** Со стороны всё выглядело как обычно: стол, с запылившимися из-за недобросовестной работы уборщицы углами, едва колыхающиеся шторы из тяжёлой ткани, неаккуратно застеленная кровать и с десяток выброшенных из шкафа рубашек и футболок. Донхэ сам выглядел в этой картине слишком обычно. Скрестить ноги под собой ему всегда было удобнее всего, а ещё он любил прислониться спиной к стене, сидя на самом краю кровати – так он думал, что прячется, что его не видно. В комнате было сумеречно и пахло пустотой. Ни один человек в мире не знал, как пахнет пустота, думал Ли. А сам он знал. Словно дитя, хранящее своё таинство, танцор прятался ото всего мира под одеялом в опустошённой комнате. Хёкджэ, кажется, окончательно переехал к родителям и лишь присылал смски со смайликами перед сном. От этого становилось теплее, но не настолько, чтобы согреться. Хотелось чего-то горячего. Своего личного Солнца. Хэ закрыл глаза и откинул голову назад. Шея хрустнула, оставив в воздухе странный звук. Парень размял пальцы, отчего они, вторя шейным позвонкам, звонко отхрустели своё. В этом шуме танцор и не заметил, как дверь в комнату открылась, и кто-то, аккуратно, но всё же громко ступая, вошёл внутрь. Не открывая глаз, Донхэ вспомнил последнюю тенденцию Чонуна появляться тогда, когда мыслей о нём было под завязку. Лёгкие слова приветствия сорвались с уст быстрее, чем парень успел подумать, и так же мгновенно растворились в вечернем воздухе. - Привет, хён, прости меня за вчера, я был не в себе, устал, - пулемёт отгремел своё, и Ли открыл глаза. На стуле возле письменного стола сидел Кюхён и, закинув ногу на ногу, покручивался на нём. - Приятно, что меня уже хёном называют, - в темноте не видно было улыбки, но то, как блеснули его кошачьи глаза, не увидел бы только слепой. - Прости, я думал, что это Чонун. - Хён уехал в кафе, - макнэ вытянул ноги вперёд и откинулся назад. Хэ лишь сузил глаза, вспоминая вчерашнюю реплику Йесона. Взрослым людям негоже ревновать по пустякам человека, который тебе ничем не обязан, но то взрослые люди – Донхэ не из них. - Откуда знаешь? - Записку оставил. - Хм, - закутаться сильнее в одеяло, пряча себя в тёплый кокон от этого злого и неприятного макнэ Чо. Закрыть глаза, чтобы внутри, в темноте, увидеть своё скромное место, своё Солнце. Ли хотел сбежать, но показывать слабость мелкому совсем не хотелось. - Я тут по его просьбе вообще-то, - слова потерялись в воздухе, и Кюхён ещё раз повторил. – Донхэ-хён? Время стянулось. Много-много световых лет разомкнулись до десятков миллионов земных годов, и танцор, кажется, забылся. Он открыл глаза и почувствовал, что совсем стар, хотя уверенно знал, что это не так. Макнэ не было, а по комнате растекался мягкий свет, и крутились звёзды по стенам. Сумасшествие приходило вот так: легко ступая ногами по деревянным половицам, терзая слух своим прибытием. Оказаться самолично за пределами тропосферы Донхэ не представлял возможным, а тут всё как-то слишком не по-земному… - Говорят, я умею читать мысли, - голос Чонуна был совсем близко, но самого парня Ли не видел. - И что ты читаешь в моих мыслях? Сон. На мгновение. - Что ты думаешь о всякой ерунде, о которой думать совсем не стоит. - Например? - Например, о том, что Кюхён для меня очень близок. - Но это же правда. - Плевать. - А что ещё? - За тропосферой холодно. - Думаешь? - Именно так. - Ну ладно. - Давай лучше так?.. Открывая глаза, Ли Донхэ медленно просыпался и чувствовал лёгкие прикосновения пальцев к своим запястьям. Он вдыхал знакомый запах и чувствовал, как чужой кончик носа тянется к его шее. Танцор чувствовал, как губы, холодные, сухие, опускаются от его ушей к плечам и поднимаются обратно к лицу. За долю секунды почувствовал на своей шкуре тот самый знаменитый Большой Взрыв и вполне осознанно схватился руками за пальцы Чонуна. - Легко не будет, это всё-таки тропосфера. - Знаю. - Зато будет хорошо. Щёлкнул выключатель проектора ночного неба, отчего комната стала пустой и безжизненной, но это стало совсем неважно, ведь его касались чужие губы, настолько холодные и сухие, что на минутку, когда Ли Донхэ смог оказаться за пределами воздушного пространства, он понял, что совершенно лёгок и невесом. В голове угасающей пульсацией стучало проклятое «проще», а танцор боялся снова открыть глаза – лишь бы не видеть своё Солнце вживую.