Пиво само себя не выпьет!

Весна в этом году пришла довольно рано. Вопреки нерастаявшему до конца снегу; март радовал теплыми деньками, согревая солнечными лучами людей, что устали страдать от зимней депрессии, вызванной недостатком солнечного света. На деревьях и кустарниках набухали почки, из-под сугробов виднелись островки желтой травы и прогнившие листья, ждавшие своего часа с осенней поры. Слабые потоки ветра разносили легкий аромат свежести по округе. Ледяные ручьи текли извилистыми дорожками по тротуарам, оставляя свои следы на и без того влажном асфальте. Звон птичьего щебетания рассыпа́лся трелью, смешиваясь с шумным мурчанием дворовых котов, которые скорее орали, чем мяукали, надышавшись мартовским воздухом, усугубляли мигрени местных старушек. В один из таких дней кто-то усердно выл под окнами пятиэтажки; и нет, это был не один из облезлых четвероногих, у которых в этот период наступил брачный сезон. Одновременно пропевая слова какой-то сопливой попсы, парень настойчиво выкрикивал чье-то имя, на что местные старались закрыть глаза, как говорится «не первый и не последний, проорется и успокоится». — Эй, я тебе целую серенаду спел, Рапунцель, сбрасывай свою жопу, пошли бухать, — этим галантным кавалером оказался Минхо, что на протяжении долгих минут пытался докричаться до своего друга, — Джисон, мать твою! Наконец заметив знакомую фигуру в окне второго этажа, он выдохнул, и на его лице растянулась улыбка. — Пиво само себя не выпьет! Вялое тело в шортах и растянутой футболке выплыло на незастекленный балкончик и, облокотившись на ржавые перила, посмотрело вниз. — Сколько время? — сонно спросил Джисон, но заметив закатывающийся за пыльный горизонт диск, уронил растрепанную голову на сложенные руки, — Блять. — Что ты там бормочешь, я поднимаюсь? — Джисон кивнул в ответ, чего Минхо не требовал, так как вопрос был больше риторическим, ведь он уже зашел во всегда открытый подъезд. Они были лучшими друзьями, единственными близкими людьми друг для друга, если не считать родителей, взаимопониманием с которыми они похвастаться не могли. Минхо мало с кем хорошо общался; люди его не интересовали или, правильнее сказать, не интересовались им, он не хотел иметь сильной привязанности в отношении кого-то: не внушали они доверия, собственно, как и сам парень. Джисон же не стремился завести новых знакомых, сейчас ему хватало Минхо и аниме марафонов длинною в ночь. Он, конечно, общался с кем-то то здесь, то там, но обозначать статусом друга не спешил. Хан тяжело вздохнул, понимая, что аниме на сегодня отменяется, вместо него намечается знатная попойка с лучшим другом или как минимум банка пива. Да и просто сидеть до следующего утра дома в такой теплый остаток вечера не хочется. Взвесив все «за» и «против», он потер глаза, окинул взглядом серую улицу и таких же похожих, как бы оценивая обстановку, и скрылся в комнате. Они были знакомы давно. В детстве особого выбора не было, им приходилось общаться. Живя в соседних подъездах, не дружить не получилось, но нельзя сказать, что это было отстойно. Им нравилось проводить время вместе, многое связывало их тогда: общие интересы, любовь к приключениям, потребность в общении. Им было комфортно вдвоем, потому эта невидимая связь между ними сохранилась до этих дней, собственно, и менять им тоже ничего не хотелось. В частности Джисону, который чуть больше полугода назад, начал ощущать клокочущее давление в области живота, учащенное сердцебиение и неясность мыслей рядом с другом. Тогда он охарактеризовал свои чувства как симпатию на фоне скуки и нехватки общения, но уже через два месяца все стало хуже: так ноги начали подводить хозяина, при встрече с кошачьей улыбкой и прищуренных неземных глаз напротив, а взгляд стремился упасть то на губы, то замереть на пару минут на стене. Послышался щелчок открывающейся двери, который Джисон пропустил, продолжая смотреть в одну точку. Мысли градом сыпались в голову, зубы терзали нижнюю губу, а пальцы трепали вылезшую нитку на футболке. Звуки в такие минуты исчезали, как и весь мир вокруг, превращаясь в тягучую массу. — Чего замер? — мягкий голос раздался прямо возле уха. Джисон резко отпрянул, поеживаясь от россыпи мурашек по всему телу. Минхо стоял, приподняв бровь, сверкая озорной ухмылкой. — Принцесса, натягивай треники на свой тощий зад и пошли, — сказал Минхо и завалился на кровать, подпирая голову рукой. Щеки Джисона слегка порозовели, пока он пытался справиться с беспорядком в своей голове, вызванным привычным для Минхо обращением, и в какой ситуации оно могло бы быть сказано, в какой ситуации он бы хотел, чтобы это было сказано. Он взял с полки первые попавшиеся штаны и скрылся в ванной, не готовый переодеваться под взглядом старшего. В зеркале появилось помятое лицо с сонным выражением, волосы неподдающиеся расчески, которые в общем-то можно было оставить и так, и подвисающий взгляд. Джисон вертится перед отражением, пытаясь убрать остатки сна и прикинуться нормальным, а ещё... У меня правда тощий зад? Да вроде обычный, что докопался. Или все же тощий... и спросить не у кого. Вообще, что за бред. Раздался стук, а за ним уставший голос, растягивающий слова: — Марафетишься? И так красивый, выходи, — Джисон закатил глаза, но поспешил выйти. — Мало ли на какой лестничной площадке мы сегодня будем, вдруг принца встречу, — Джисон проходит мимо посмеивающегося Минхо и натягивает кеды. — Одного тебе мало?

***

— Куда мы идем? — спрашивает Джисон, вяло следуя за воодушевленным другом. — Придем — узнаешь, — Минхо улыбается и тянет Джисона, который идет все медленнее. — Что за тайны? — бормочет младший и оглядывает знакомые дворы, где они постоянно играли в детстве и лазали по темные подвальным помещениям. В общем, шлялись где ни попадя. Он видит знакомое дерево с широкими раскидистыми ветками, с которого он упал и разбил колени, Минхо тогда пришлось тащить его на спине до самой квартиры; видит разрисованную гениталиями стену гаража, и на лице появляется теплая улыбка. Повернуть бы время вспять... Взросление практически обходило их стороной, они были причинами головных болей учителей и волнения родителей, вечно пропадающие где-то, в синяках и с пустой головой, но с огромной фантазией и грандиозными планами, они доживали до окончания школы. Экзамены нагрянули внезапно, так же как и внезапно закончились для них полным крахом. Минхо с боем ушел из дома примерно через месяц, не выдержав огорченных взглядов и слов родителей, и с горем пополам обосновался на съемной однушке в районе победнее, хотя, казалось бы, куда хуже. Джисон же попытался взяться за ум, чтобы пересдать хотя бы для слабенького техникума, отхватив выгорание уже через три месяца. Аниме съедало его с головой, красочные картинки, фантастические сюжеты и все то, чего не хватало и не могло хватать реальности. В это же время начало казаться, что их дружба медленно рассыпается, с чьей стороны понять было нельзя, оба постарались, чтобы она угасала; взамен Джисон получил усиленное чувство влюбленности и двойной нехватки такого тактильного Минхо, а старшему катастрофически не хватало времени даже на мысли из-за вечных подработок. Но сейчас они были вместе, шли в известном только Минхо направлении и косвенно держались за руки. Прохожие, казалось, странно косились в их сторону, и Джисон вместе с приятным теплом от чужой руки почувствовал еще и липкие взгляды, будто обращенные только на них, что вряд ли было так. Он поспешил отдернуть руку, но запястье сильнее сжали, и он прикусил губу от греющего давления, еле сдерживая улыбку, пытающуюся расцвести на лице. Если Минхо не обращает внимания, значит все в порядке. Ведь так? Местом икс оказался очередной подъезд, которых Джисон, наверное, видел уже сотни; чем именно был особенным этот подъезд младший не понял, такой же вонючий то ли от мочи, то ли от разлагающегося нечто; изрисованные непонятными тегами и с выцарапанными знаками стены; ступеньки, как обычно, все сбитые и залитые чем-то липким — все как и привыкли видеть его глаза. Он с вопросом смотрит на Минхо, но тот, опережая его вопрос, говорит: — Сегодня мы просто отдыхаем и пьем, — произнес Минхо, с теплой улыбкой глядя на Джисона, затворничество никак не украшало того, следы усталости были даже с учетом чрезмерного сна, а краску на его щеках старший списывал на нехватку кислорода в крови, что было далеко от правды. В руках оказались две банки пива, одну из которых он перекинул Джисону, и уже открытый баллончик черной краски. Все по-родному, знакомо. Рюкзак со стуком падает в более менее чистый угол, и Минхо протягивает баллончик младшему с чуть приподнятой бровью, приглашая его начать первым. — Я не хочу, давай сам. Отвечает Джисон и с щелчком открывает банку, из которой слышится тихое шипение, и, облокотившись на угол, отхлебывает прохладное пиво. Минхо с удивлением смотрит на него, пытаясь узнать в этом парнише того мальчишку, который всеми руками и ногами был за любой кипиш, того мальчишку, который бежал впереди, смеялся заразительно, который светился в этой несчастной дыре. А сейчас, видимо, начал сливаться с серым окружением, массовкой. Он посильнее перехватывает баллончик, сжимая губы в тонкую линию, и поворачивается к стене с твердым намерением не сильно расстраиваться, оставляя первую незамысловатую надпись. «I am Who» Джисон делает глоток, задерживая взгляд на его профиле, острой линии челюсти, которой так сильно хочется коснуться, сухих до щемящей боли в сердце привлекательных губах и погрустневшему взгляду. Младший не хочет признавать, что огорчает Минхо, близкого сердцу человека, того, кто вытаскивает его из вороха мыслей и одеял, заставляя чувствовать жизнь. Он вздыхает, отставляя банку на подоконнике маленького окошка, и подходит, протягивая руку с немым требованием отдать ему баллончик. — Добро пожаловать домой, — Минхо с радостью отдает краску и отступает на два шага, похлопывая младшего по плечу. Тот замирает с задумчивым видом и прикусывает губу, мыслей нет. Написать признание для Минхо во всю стену? Полный абсурд. Банальную цитатку или строчку песни? Тоже нет. Он разворачивается к другу, в его глазах так же читается вопрос, но тот продолжал подбадривающие улыбаться. Сердце Джисона заходится в шумных ударах и наполняется теплом к этому человеку, которого он смел оставить один на один со своими проблемами и вдобавок накинуть еще парочку. И все же вариант с признанием кажется ему уже не таким плохим. Минхо говорит ему о чем-то, что младший пропускает мимо ушей продолжая прожигать его глазами. — Эй, Сони, — старший машет рукой перед его глазами, и мозг Джисона включается обратно в работу. — Что? — в горле пересохло, и вопрос вышел хриплым и еле слышным. — Если совсем не знаешь что писать, то пиши стабильное «хуй» или «лох», — смешинки отлетают из глаз старшего и Джисон думает, как человек может так легко уничтожить всю романтику. Но на стене и в правду появляется размашистая надпись аккуратным подчерком. «Хуй» — А я уж думал — ты вырос, — Минхо сгибается от смеха, хватая младшего за плечо, на лице Джисона сияет ответная глупая улыбка и румянец, скрашивающий усталый вид. — Да что ты говоришь, мистер серьезность, — младший старается передразнить его и корчит лицо, вызывая взрыв хохота, — Поглядите на него, написал какую-то чушь вместо нормальных слов и думает он умный. Слезы брызгают из глаз старшего, и он старается вытереть их в перерывах между смехом, он обнимает живот от ощущения напряжения в мышцах и пытается отставить банку расплескавшегося пива. Джисон и сам готов разрыдаться от абсурдности всего, от его ненужной влюбленности, от бесперспективного будущего, от тысячи еще таких же причин и от крышесносного смеха старшего, который хотелось бы слушать вечность, одну из тех вечностей, какой у него нет. Тяжелый скрип железной двери раздается этажом ниже, и Джисон готов поспорить, что его сердце сейчас находится в пятках. Тишина пару секунд отдает в ушах, но затем слышатся шаги. Старший, быстро среагировав, засовывает баллончик с невысохшей на кончике жирной каплей в рюкзак, банки оказываются отодвинуты дальше к окну так, что человек невысокого роста не смог бы их заметить. Бежать вверх и разводить панику смысла нет, краска на стене уже высохла, а поднимающийся человек может жить и на самом последнем этаже, проходили, знаем. Шаги шаркающие не быстро, тяжелое дыхание и шелест целлофана — какая-то бабка возвращается с дневного забега по всем рынкам города. Старший хватает Джисона за плечи и толкает в угол, прижимаясь ближе и расставляя руки по обе стороны от головы Джисона, протискивая колено между его тонких подрагивающих ног. Изобразить целующуюся парочку сейчас целесообразней всего, бабули неглупые, а к парочке, дай бог, и не престанут. А Джисон хоть и с большой натяжкой, но сможет сойти за прелестную даму. У младшего кружится голова, все тело то горит огнем, то покрывается холодными мурашками и ноги подламываются, когда колено старшего оказывается в критической близости от всего чего угодно. Джисон пытается сдержаться, чтобы не ухватиться за футболку старшего, тело трусит так, что страшно свалиться прямо на грязный пол. Все его сны и бредовые фантазии здесь и сейчас воплотились в картину полную стресса и непонятного ужаса, окутавшего его. Он встречается взглядом с Минхо, и часть волнения пропадает вместе с выдохом, когда он замечает уверенность и спокойствие, хоть и притворные. Минхо наклоняется ближе к уху и опаляет его горячим шепотом: — Можно? К чему был задан вопрос Джисон уже не улавливал и кивал, пытаясь выйти из предобморочного состояния. Шаги всего за пролет до них, и кажется все это тянется вечность, когда Минхо проводит языком по своим губам и наклоняется, чтобы коснуться ими побледневшего друга. Все в голове Джисона замирает. Он не отвечает на поцелуй, но и не отталкивает; тело сковал страх, а мысли о том, что это является его первым поцелуем, вызывают быстро наворачивающиеся слезы. Губы сминают требовательнее, а ладонь дотрагивается горячей щеки в ожидании ответа. Младший отчаивается. Руки Джисона отлипают от стен, он сжимает футболку Минхо, притягивая его чуть ближе и приоткрывая рот. Он выдыхает в поцелуе, стараясь хоть как-нибудь ответить без предрассудков сознания. Губы Минхо так правильно соединяются с его, кажется он ждал этого слишком долго. — Фу, пидорасы. Булькающий старческий голос раздается в двух метрах от них, и шаги продолжили грузно опускаться на ступени, пока не затихают в пролете выше. А Джисон точно расплавился, когда чужая ладонь опустилась на его талию, сильнее прижимая к себе подрагивающее тело. Младший мертвой хваткой держится за старшего, ему страшно отпустить его, он знает, что случится. Он уверен. Минхо отстраняется только тогда, когда за женщиной захлопывается дверь и замок проворачивается дважды. Он все еще придерживает младшего за талию, теперь уже двумя руками, его вид точно не похож на вид человека, который может самостоятельно стоять. Джисон поднимает взгляд на старшего и видит, как тот отводит глаза, как он хочет что-то сказать, но уже третий раз останавливается. Младший наконец отпускает его футболку и накрывает руки старшего своими, осторожно сжимая пальцами. — Прости, я не хотел, чтобы так вышло, — в голосе Минхо звучало сожаление, он опустил голову, и что-то внутри Джисона ломается. Он не находит слов. Как он выходил и возвращался дома — вспомнить не смог, но точно уловил, что останавливать его никто не собирался. Хотелось упасть обратно в кровать, из которой он был вытянуть часами ранее, и огородиться от чувств. Возможно, сон исцелит его и освободит от навязчивых мыслей, что терзали его изнутри на протяжении полугода, но сейчас слезы скатываются по его щекам, и надрывистые рыдания рвутся наружу. Возможно, сегодня ему следовало меньше волноваться и просто отдохнуть. Возможно, он упустил свой последний шанс побыть рядом с человеком, которого навряд ли сможет вернуть в свою жизнь. Возможно...