Во имя любви

Пьеро, увлечённый страданиями по своей прекрасной Мальвине, даже не замечал, как вокруг него беспокойно вьётся Арлекин. Или, что хуже, Пьеро мог делать вид, что этого не замечает, потому что лучшие стихи — они о своей боли, а не чьей-то чужой. Когда несчастный влюблённый почти готов был распахнуть своё сердце пленившей его музе, она сбежала, и теперь поэт писал ещё больше стихов, иногда заходясь в рыданиях. Арлекин подавал ему платки и бумагу, подливал чернил, но какое это имеет значение для того, у кого вдохновение? А партнёр по сцене — он и есть партнёр по сцене, даже за кулисами. Арлекин вздыхал украдкой, наблюдая за страданиями своего дорого… Просто дорогого. Увы, но весёлый Арлекин совершено не был искусен ни в тоскливых стихах, ни в картинных страданиях из-за отвергнутых чувств. А ведь он мог! Пьеро же Мальвине так и не признался, но страдал. Вот и Арлекин тоже… Вздыхал, мельком читая стихи. Красивые, очень, но ему таких не напишут, если он сбежит. И он тоже таких не напишет, чтобы обратить на себя внимание. Арлекин умело придумывает лишь остроумные колкости да весёлые песенки, и раньше он думал, что любовь тоже яркая и весёлая, как его сценический образ, но жизнь поставила его на место. Ничто весёлое не могло выразить ту тяжесть, что Арлекин таскал в душе, поглядывая на своего партнёра по сцене. Единственное, чем он мог выразить любовь — палкой. Бьёт — значит любит, а любил Арлекин сильно, много и до самого занавеса. То, что Пьеро сбежал, удивляло разве что остальных в театре, но никак не Арлекина. Уж он-то знал, что влюблённые способны на невероятные безумства, и никакой страх не сковывает по рукам и ногам, если есть великая цель. Но вот что смешно, и Арлекин действительно смеётся, невесело и грустно: признаться в любви гораздо страшнее, чем отправиться в безумное приключение, чтобы иметь возможность это сделать. Он думает об этом, обрезая нитки с костюма, пока Карабас ищет Пьеро. Арлекин планирует заняться ровно тем же, потому что сидеть без него в театре — невыносимо. Он понимает, почему Пьеро так рвётся к Мальвине… И от этого только больней. Арлекин рыщет по городу и идёт на шум. Он тоже слышал тот ночной разговор, последовав по обыкновению за не сумевшим уснуть Пьеро. Просто Арлекин лучше прячется за шторами и умеет скрываться. Или, как он думает с досадой, оставаться незаметным и неинтресным даже в самом ярком театральном костюме. Арлекин преодолевает огромное расстояние не столько на силе своей любви, сколько на внезапно жгучей и болезненной ревности, завидев рядом с Пьеро его возлюбленную. Как чёрт из табакерки Арлекин выскакивает рядом с ними, хватаясь за рукав Пьеро, и отчаянно тот сжимает, боясь отпустить. Рубашка не поводок — за неё Пьеро от девчонки не оттащишь. Да и не смог бы Арлекин, ведь он сам знает, как это — быть влюблённым и тянуться изо всех сил… Пьеро легонько сжимает его руку, с трудом нашедшую путь сквозь рукав. Мальвина не позволила вести её по ступенькам, но печальный мальчик хоть и продолжает томно смотреть на свою музу, всё равно рад, что друг сейчас рядом с ним. Пьеро, впрочем, Мальвине почти безразличен, чему Арлекин ужасно радуется — он сам кружит её в танце, чтоб эта пара точно не сошлась. Ловит на себе грустный взгляд, но Пьеро улыбается — сложно не улыбаться, когда вокруг царит веселье. Он танцует один рядом с таким же преданным и оставленным хозяйкой Артемоном. В общем и целом у них всё если не хорошо, то просто лучше обычного. В новых спектаклях никто никого не бьёт. Любимая палка Арлекина теперь сиротливо живёт в чулане, как и его собственные чувства. Он приносит отвергнутому Пьеро чернила и бумагу, помогает настраивать инструмент, чтобы баллады звучали совсем уж пронзительно, и подолгу сидит рядом, взявшись за длинный рукав. Пьеро страдает по Мальвине, но уже без энтузиазма, бесцветно, как его костюм, и видно, что стихи даются из рук вон плохо. Арлекин вздыхает уже не украдкой — всё равно печальный мальчик не замечает, какими выразительными глазами на него смотрит шут. Арлекин всё не может найти слов, чтобы выразить то, что чувствует. Он знает только «бьёт — значит любит», но больше они не дерутся на сцене, и Арлекин волнуется, что вдруг, ну вдруг Пьеро подумает, что его разлюбили?.. Если он, конечно, вообще догадывался о том, почему Арлекин так вокруг него вьётся. Не из любви к стихам же. Пьеро гладит уснувшего Арлекина по голове, когда совершенно теряет мысль. Стихотворение остаётся недописанным, и впервые за долгое время Пьеро думает, что питаться одними стихами и горем — плохая идея. Да и Арлекину неплохо бы поесть… Он совсем перестал это делать, всё время проводя здесь, рядом с ним. Вот оно, озарение! Резко отбросив прошлый незаконченный стишок о тоске, Пьеро пишет новый, и чувствует, что муза к нему возвращается — заснувшая у его ног в шутовском колпаке. Прежде чем её разбудить с твёрдым намерением героически напоить тёплым молоком, Пьеро пишет пишет последние строчки: Ах! Одной своей любовью сыт не будешь! Я угощу тебя своей, и с молоком она вкусней.