Warm Wet Season

Сложно представить, что два года жизни могут дать гораздо больше новых впечатлений, чем семьдесят. Семьдесят лет — это целая жизнь. За это время сменяется несколько поколений, оставляя за собой новых людей. Но у Баки вечно всё не по-человечески. После уничтожения ЩИТа Баки долго скитался по Европе, заметал следы, но рухнувшей Гидре было не до него. А когда он убедился, что в поисках Зимнего Солдата по-настоящему заинтересован лишь один человек во всём мире, он позволил себе выдохнуть. Прекратить бег и попытаться просто жить. Так он оказался в Румынии, но будь это Россия, Чили или Вануату — разницы не было бы никакой. Новое время потрясало его куда больше местных обычаев и достопримечательностей. Баки был вынужден искать ответы на вопросы о жизни в двадцать первом веке самостоятельно, иначе в непривычном мире было не выжить. Готовить еду в микроволновке, оплачивать счета, чинить текущий кран — Агента никто не обучал навыкам, не связанным со смертью. Баки считал, что он неплохо справлялся и успешно адаптировался к современному быту для того, кто последние семьдесят лет жил словно безвольный младенец, ждущий взрослых в стуле для кормления. Жаль, с людьми было сложнее, чем с вещами. Чтобы выстраивать отношения, требовалось понимать свои собственные чувства, эмоции и желания, но уверенно разобраться в потребностях, не связанных с биологическим функционированием тела, выходило с трудом. Легче всего анализировать внутреннее состояние было по утрам, после резких пробуждений ото сна. Пока перед глазами стояли живые картинки, и он помнил, ощущал себя молодым бруклинским красавчиком. Порой ужасало, как легко получалось вернуться в мысли человека, которым он больше не являлся. Как всё, через что он прошёл, обесценивалось в миг, стоило вспомнить о волнении при виде тощего Стива, переживаниях за малышек-сестёр и страхе перед войной. Боже, подумать только — в глубине памяти до сих пор просыпался ужас при мысли о фронте и смерти. Да, потом эта боязнь погибла. Подхватила смертельный вирус в европейских окопах и была безжалостно казнена на операционных столах нацистов. Зимний Солдат уже не боялся выстрелов и мёртвых тел. Но когда-то этот страх существовал, был частью его жизни, и до сих пор остался там, в нём, ведь однажды привычное забыть нельзя, можно лишь прикрыть новыми повадками. Баки мог прикоснуться к этому ужасу, перевоплотиться вновь в свернувшегося в клубок сопляка, трясущегося в объятьях тягучей бурой грязи на поле боя. Но как можно бояться, если ты не боишься? А иногда внутри пробуждался юнец, несущий караул в укромной темноте комнаты, тесной настолько, что сидя на полу спиной к кровати, согнутые в коленях ноги было не выпрямить. Та постель была пропитана потом и смрадом чужой-родной болезни, и как же страшно было думать, что наутро его не станет — Баки прижимался к влажным простыням всё сильнее и гладил руками, лучше уж их, чем кожу. Тот страх душил даже сильнее свистящей и взрывающейся смерти, но… зачем бояться за того, кого сейчас уже нет рядом? Зачем терзаться тем, что осталось в далёком прошлом? Ни от одной части души нельзя избавиться — а Гидра старалась, изо всех сил. Но даже она позорно провалилась. У Баки в сравнении с ней ресурсов было в разы меньше, и глупо было бы пытаться. Поэтому в последние годы почти каждое утро начиналось с того, что несколько минут он лежал в тишине, уставившись в кривой серо-жёлтый потолок, и пытался хорошенько вспомнить сон, чтобы переписать его в блокнот. Лишь затем Баки стряхивал брызги прошлого, оставшиеся на коже холодным потом, и возвращался к рутине собственного однокомнатного мира. Разные люди легко умещались внутри Баки. Бойкий мальчишка, нахальный подросток, елейный юноша, напуганный новобранец, опустошённый сержант, и холодный убийца. Кто из них настоящий? Кто прав? Понять было невозможно. Убийца выживал лучше других, и был способнее, но его воспоминания были пресными и сухими… либо вызывали животный ужас. Кто достойнее — умелый Зимний Солдат с напряжённым лицом или мальчик Джимми, наивно хохочущий во весь голос? И что за человек занимал тело Баки теперь? Баки понял, что должен тщательно следить за тем, что впускает в себя и в свой мир, чтобы в будущем не пришлось мириться с последствиями глупости в настоящем. Впитывать новую информацию было необходимо. Но только если принимать знания как факт. Не давать эмоциональных оценок и не думать слишком много. На одной из страниц блокнота крупная надпись неустанно напоминала: «ВАЖНО! сближаться с людьми — огромный риск». Баки не был уверен, кто рисковал больше, другие или он сам, но не сомневался в этой истине. Впустить в жизнь старого знакомого, который уже два года не останавливал поиски Зимнего Солдата, значило нырнуть в пучину воспоминаний, рискуя захлебнуться ошмётками сгинувшего Баки Барнса, и к этому Баки нынешний не был готов. Так что он просто наблюдал, как один человек, который когда-то был ему близок, отчаянно гонится за другим, тоже когда-то ему знакомым. Баки поддался порыву прошлого себя лишь однажды, когда отправился в Смитсоновский музей и прихватил оттуда маленькую агитационную листовку военных лет с Капитаном Америка. Зачем — он до конца не понимал. Но цветастая бумажка с лыбящимся Стивом уверенно перекочевала в блокнот, который Баки заполнял всплывающими сценами давних лет, стараясь быть абсолютно беспристрастным. Когда броский листок попадался на глаза, Баки непроизвольно криво улыбался Стиву в ответ, и ему это нравилось. Он дорожил остатками своей памяти и хотел помнить, что когда-то любил. Только вспоминать, как он любил, не хотелось. *** Но Стив не спрашивал, чего хотелось Баки. Он просто уверенно ворвался в тёмную бухарестскую квартирку, словно был в ней хозяином над всем, включая жильца — и хотя это и было правдой, Баки не желал, чтобы тот знал. Когда Стив оказался рядом, вся отстранённость истлела лишь от знакомого голоса в один миг, как вспыхнувший тополиный пух. А Стив и вправду был пламенем. Он нещадно палил всё вокруг: немецкий спецназ, ловкача в чёрном кошачьем костюме, других Мстителей, госсекретаря и толпу чинуш в официальных нарядах. Лишь за намёк исходящей угрозы в сторону старого друга, а за нападение и подавно. При виде этого в груди ворочалось что-то тёплое, нервное и ноющее. А чужой огонь разгорался всё ярче, ослепляя Баки так, что было непросто обращать внимание на что-либо кроме Стива. Тот, казалось, сошёл с ума. Настолько, что направил свой испепеляющий гнев даже на Тони Старка, верного друга и соратника. «И как такое пламя могло затухнуть, даже похороненное под океанскими льдами?» Стив, мелкий придурок — нет, безумное широкоплечее воплощение силы — разнёс в прах собственную жизнь, сжёг всё, чего добился за годы, проведённые в этом столетии. Ради Баки. Ради того Баки. С таким трудом выстраиваемая месяцами стена одиночества и равнодушия была снесена смерчем из эмоций. Баки беспомощно барахтался среди них, в смятении пытаясь уцепиться хоть за что-то, что было простым, в чём он мог не сомневаться. В джете Стив то и дело бросал на Баки украдкой больной взгляд, рвано втягивал воздух, забывая вовремя выдыхать, и ждал чего-то. Смотреть на это и сохранять ясность мыслей было невозможно. — Не могу, — вырвалось у Баки. — Что не можешь? Ты ранен? Это рука? — всполошился Стив, мигом разворачиваясь к нему. Огонь его глаз стал другим: согревающим, не опаляющим. — Рука? — точно, он же потерял её. — Нет. Ничего. Забудь, — буркнул Баки. Он наконец-то нашёл эмоции, в которых был уверен. Стыд. Вина. Эти чувства точно принадлежали ему нынешнему. Если бы семьдесят лет назад он сдох на дне ущелья как полагалось, если бы он не был таким слабаком и не подарил тело и разум Гидре, не стал бы легендарным палачом, если бы озаботился поисками кода, а не искусством похода по рынкам и супермаркетам, если бы лучше скрывался в Бухаресте — ничего бы этого не было. Хладноголосый заковианец не смог бы добраться до Стива, и тот спокойно сидел бы в своём Нью-Йорке, спасал людей, а они, воодушевлённые, тянулись бы к свету его души. Баки не был достоин Стива и его усилий. Восьмичасовой полёт до Ваканды прошёл почти в тишине. Стив пару раз попытался завести разговор, спросил, почему Баки соврал при их встрече в квартире, почему скрывался и не позволял найти себя. Баки отвечал скомкано и односложно. Стив разочарованно замолк, а позже, измотанный, задремал прямо в кресле впереди, положившись на автопилот. Видеть его спящим было ещё хуже. Стив хмурился, дёргался, словно даже во сне продолжал сражаться. Он был измотан. Причём задолго до того, как Земо подорвал ООН. Вся его жизнь состояла из череды битв. И Баки было это хорошо знакомо. Но в отличие от него, Стив тратил себя, чтобы делать мир лучше, даже если тот не стоил и его волоска. Баки встал. Бесшумно приблизился. Вспомнилось, как давным-давно он так же следил за Стивом со спины, только сейчас между ними не было прицела винтовки. И расстояние куда меньше. Но будучи в жалких сантиметрах, они гораздо дальше друг от друга. Стив тихо застонал сквозь сон. Баки не удержался и уступил тому внутреннему себе, который требовал: помоги ему. Робким движением провёл рукой над головой Стива, ощущая, как кончики волос щекочут кожу… и лёгкий холодок пронёсся по коже Баки, уходя в глубины мозга, куда-то туда, где один юный мальчик переживал за другого, и от нежности ёкало сердце. Стив не проснулся. Тогда Баки осмелел и опустил ладонь и ласково прошёлся по светлым прядям. Стив снова дёрнулся, резко вдохнул, запрокинул голову и подался навстречу этому прикосновению так отчаянно, что ногти Баки неожиданно скользнули по горячей коже и свежему ранению на виске, сдирая запёкшуюся кровь и размазывая её по скуле. Баки стремительно отступил назад. Его рука была в крови Стива. Точь-в-точь как тогда, на хеликерриере. Лишь на это он и способен — причинять боль и проливать кровь. Стив — окровавленный, проснувшийся, дикий — пристально смотрел прямо в глаза. В этом взгляде было что-то важнее, чем боль, словно Баки волновал его больше всего остального… И это вызывало чувства. Это было слишком. Баки сбежал. Вернулся в кресло, откинулся, закрыл глаза, притворяясь сонным, ощущая чужой взгляд на себе. Потом и вовсе замедлил дыхание, чтобы казаться заснувшим. Солдат отлично владел своим телом и умел притворяться. Даже когда осознавал, что некоторые всегда замечают его ложь. Он переживал то же, что и по утрам после особенно ярких снов. Те безумные глаза нельзя было зарисовать, нельзя было найти слов для блокнота, а так хотелось — записать, захлопнуть обложку, и оставить там. Смыть с себя его кровь. Не думать. Не чувствовать. Ведь чувствовал не он. Он чувствовал лишь вину. *** Прикосновение знакомого пронизывающего холода стало надеждой на избавление. Последнее, что Баки увидел, отправляясь в криосон в Ваканде — как кончики пальцев прикоснулись к стеклу снаружи, прощаясь, но вскоре и они скрылись за изморозью, а затем пришла темнота. *** Принцесса Шури была самым приятным человеком, которого Баки встречал за последние семьдесят лет. Она была вежливой, относилась к нему с уважением, но не боялась. Была понимающей, но не жалела его. — Сержант Барнс. Простите, что бужу вас раньше срока, я ещё не разобралась до конца, что у вас в голове. Но мне нужно провести несколько проверок, а если вы будете без сознания, у меня ничего не получится. Вы поможете? Баки не сразу разобрал её слова — речь с звучным акцентом была непривычной. Он тогда почти сказал «нет». При одной мысли о новых экспериментах всё внутри вздрагивало. Но Шури говорила с ним, как с человеком. Улыбалась не сочувствующе, но дружелюбно, а голос был твёрдым и уверенным. Она спрашивала его разрешения — такого в лабораториях Гидры не бывало вовсе. Баки усилием воли отогнал воспоминания и согласился. Рабочее место вакандских учёных совсем не напоминало болотно-жёлтые помещения со слепящими лампами и железными кроватями из воспоминаний. Здесь царило изобилие чёрного цвета и геометрических узоров, одна стена была даже расписана аляповатыми граффити с африканскими мотивами. Эта лаборатория была далека от типажа своих европейских собратьев, и Баки счёл её приятным, даже комфортным местом. Настолько, что время пролетело совсем незаметно. Всё, что хотела сделать принцесса, в один день не уместилось. Она отвела его туда, где он мог провести ночь. Но та комната была знакомо-другая — светлая, чистая. Безликая. Как в больницах. — Ага, поняла, — кивнула Шури, увидев разочарование на лице Баки. — Сейчас найдём вам что-нибудь другое. Ночевать Баки отправили на край города в сопровождении королевской стражницы на скоростном бесшумном поезде, местном метро. «Говард Старк бы обзавидовался африканским технологиям, если бы дожил», — промелькнуло в голове, пока за окном внизу городские пейзажи с ступенчатыми высотками, оплетёнными густой зеленью, сменялись скромными поселениями. Но Баки давно перестал поражаться научным достижениям. За годы в Гидре он повидал достаточно инноваций. А вот в пустой круглой хижине, где он оказался, те отсутствовали напрочь. Вагон словно пролетел сквозь эпохи и прибыл в древний мир шаманов и племён, не затронутый избытком информации. Земляной пол укрывали шкуры и ткани, местами они перетекали на глиняные стены, увешанные рогами зверей и непонятными сосудами из дерева. Там было странно, но… уютно. Баки никогда не видел ничего подобного. Видимо, в Африке Зимнему Солдату заданий не выпадало, или воспоминания о них стёрли без следа. И Баки был только рад. Ничего вокруг не вызывало воспоминаний, и чувство вины не терзало его. Мирные пейзажи хоть и ненадолго, но усыпляли бдительность, а вместе с ней и тревогу. Пять дней, на протяжении которых он чередовал пребывание в хижине с визитами в исследовательский центр, были самыми спокойными с тем пор, как Баки покинул Вашингтон. — Психи из Гидры умные, конечно, но далеко не гениальные. В отличие от меня. Я быстро налажу твои мозги, — Шури к тому моменту перешла на более фамильярный уровень общения с ним. Она подмигнула, закрывая стекло капсулы. — Скоро увидимся, Баки. И не солгала. Сон длился гораздо меньше, чем в прошлый раз. — Чуда ещё я не сотворила, солдатик, — поздоровалась Шури. — Но я очень близка к решению этой задачки, и ты здорово поможешь, если оторвёшь свою бледную задницу от прохладной постельки. В криокапсулу Баки больше не возвращался. Шури уговорила его спать хоть иногда в тёплой кровати в выделенном ему помещении на жилом этаже — там же обитали учёные, прибывшие в столицу Ваканды, Бирнин Зана, участвовать в международных исследованиях вместе с местными специалистами после того, как границы маленькой страны открылись для всего мира. Комната Баки была обставлена с соблюдением традиций здешнего колорита, и кажется, этот чужеземный стиль ему пришёлся по душе. Так что проводить ночи в аскетской хижине он стал несколько реже, лишь когда присутствие толп людей в радиусе вытянутой руки становилось совсем невыносимым. — Баки… Капитан Роджерс просил сообщить, если ты выйдешь из криосна. Но я ничего не стану делать без твоего согласия. Что мне сказать ему? — спросила Шури спустя несколько недель. Внутри мерзко заворочалось чувство стыда. Баки помрачнел. Он не был уверен, что готов видеть его. Говорить с ним. Чувствовать. — Ничего. Баки привыкал сталкиваться с людьми в коридорах, не опускать голову, не избегать взглядов в глаза и отвечать «здравствуйте» на десятках языков. Впитывать всё новое вокруг. Начинать утро с болтовни с Шури, которая напрочь забыла об официальной учтивости, и фонтанировала эмоциями, нисколько не стыдясь своей несдержанности. Общаться с ней было странно. Едва он узнал, кто она такая, чувство вины кислотой обожгло внутренности. Из-за Баки погиб её отец, король Т‘Чака. Шури должна ненавидеть его, но вместо того она помогает ему избавиться от мрака внутри и стать лучше. «ВАЖНО! сближаться с людьми — огромный риск», — повторял блокнот. Баки игнорировал его, убеждая самого себя, что они с принцессой оба сильные и смогут защитить себя, плюс связывают их не личные отношения, а деловые. Он перестал перечитывать воспоминания из блокнота. Дал ей шанс. И не пожалел. С принцессой было приятно проводить время. Она заметила, что Баки более сговорчивый, когда других сотрудников рядом нет, и их регулярные встречи стали приватными, за редкими исключениями, требовавшими ассистентов. Баки нравилось, что в исследовательской лаборатории было так много чёрного, но так мало настоящей тьмы. В Гидре было наоборот. Грубый акцент и острые подколы Шури удивительным образом смягчали его и успокаивали тоску внутри, отвлекали от тяжёлых воспоминаний. Иногда он делился с ней мучавшими мыслями, а добродушная Шури встречала их шутками и пониманием. Это согревало. Однажды вечером Шури показала ему несколько способов незамеченным покинуть здание, где он жил, включая тайный проход, скрытый за зеркалом в одном из коридоров. — Оружие я тебе выдать не могу, да оно тебе и не нужно, ты и с одной рукой легко прорвёшься через кучу народа. — Баки оценил, что она не использовала слово «убьёшь». — Но может, так ты будешь чувствовать себя здесь в большей безопасности, — пояснила она. Зимнему Солдату полученная информация пришлась по вкусу. Баки даже не осознавал, что собственная беззащитность тревожила его, пока не заметил, что, здороваясь с людьми, стал реже автоматически просчитывать пути отхода и анализировать, каким из окружающих предметов будет удобнее убить собеседника, окажись тот агентом Гидры. То, что в нём что-то изменилось, Баки понял вскоре после того, как Шури прохохотала всю операцию с тестовым образцом нового протеза, пока они разыгрывали руками диалоги, как в кукольном театре. По итогу Шури что-то записала в планшет, удовлетворённо хмыкнула, забрала пластмассовую руку, и помахала ей на прощание. — Спасибо, — искренне сказал Баки ей, и поразился звуку собственного голоса. Он и забыл, что способен говорить так живо. Впервые за долгое время ему хотелось не предаваться самобичеванию в своей комнате, а прогуляться просто так, ради удовольствия, не сбегая от тоски внутри, не пытаясь отвлечься. А посмотреть в Ваканде было на что. Баки влюбился в красные раскалённые африканские закаты, растянутые на всю ширину неба. Из окон многоэтажных зданий, где располагался исследовательский центр, их плохо было видно — перегораживали другие высотки, поэтому после всех положенных процедур и приятельской болтовни с Шури он стал порой бродить по узким шумным улочкам нижнего города, плавно перетекающим в золотистые поля саванны. Те, в свою очередь, уплывали куда-то в загадочно-притягательные зелёные недра джунглей, но Шури советовала не ходить туда в одиночестве, а Баки не собирался злоупотреблять радушием королевской семьи, нарушая здешние правила. — Ты смотришь на солнце так пристально, как волки смотрят на луну, — с жутким акцентом выговорил местный темнокожий малыш, однажды бесстрашно усевшийся рядом в сухой траве, и тоже уставился в небеса. — Ты, выходит, тоже волк? — уточнил Баки. — Ага. Я чёрный, ты белый, — хихикнул мальчишка. — Поиграешь с нами? Маленькие вакандцы совсем не боялись Баки, и вскоре бегающий за ним хвостик во время прогулок стал привычным. На удивление, это даже не раздражало. Невольно вспоминалось, как в прошлой жизни за ним носилась похожая стайка родных сестёр. Детское прозвище «Белый волк» тоже быстро разошлось и прилипло к Баки, да так крепко, что порой хотелось дать Шури крепкий подзатыльник, когда та начинала в шутку потявкивать, изображая его ворчание. Вечерами он сидел среди высокой сухой травы, смотрел как краски в небе сменяют друг друга, дышал жарким воздухом и наслаждался. Больше всего в этом Баки нравилось то, что радость совершенно точно принадлежала лишь ему, ни одна из измученных душ внутри не смела отбирать это чувство. *** Всё закончилось одним утром. Вместо уже привычного палящего рассветного солнца Баки увидел за окном гнетущую серую пелену. — Добро пожаловать в сезон дождей, — поприветствовала его Шури в коридоре у двери лаборатории. — И надолго эта хрень? — Как повезёт. Обычно нас заливает месяца два, не меньше. Метеорология — не по моей части, если хочешь, могу свести тебя с парой ребят, кто разбирается. — Нет, спасибо, я предпочитаю вместо заумной болтовни заниматься делом. — Ого! Уже спокойно говоришь о своих предпочтениях? Поздравляю, вот это прогресс! — Шури зажала под мышкой какую-то папку, которую до того держала в руках, зааплодировала и вошла, направляясь к белоснежной спиральной лестнице. — Подловила, — согласился он, подмечая: ещё одно изменение к лучшему. К более человеческому. Вдруг Баки замер. Он узнал то, что принесла с собой Шури. Это была не папка с документами. В её руке была потрёпанная красная книжка с чёрной звездой. Хорошее настроение испарилось. Он так и остался стоять в дверях, не решаясь войти, словно привычное место утратило безопасность. Будто внутри уже поджидало обезличивание. Шури обернулась, заметив его промедление. — Не рычи, Капитан привёз, сегодня только, — пояснила она в ответ на поражённый взгляд. — С ним дело пойдёт быстрее. Баки не двигался. — Слушай, если ты не захочешь, мы не будем… — Он здесь? — выдохнул Баки. «И не сказал? Не пришёл ко мне?» — Да, ночью прибыл, вместе с Соколом. Отсыпаются. Если нужно, я могу… — Не надо. Включай оборудование. Баки пересилил себя и уселся на кушетку. — Как скажешь, клыкастик. — Читай, не тяни, — выдавил Баки сквозь зубы, впившись взглядом в блокнот. — Это подождёт, — покачала головой Шури и положила его на стол, поверх каких-то бумаг. — Не сейчас. Я предупрежу тебя. А на сегодня у нас другие планы, волчонок. — Ты в курсе, что, если волков раздразнить, они кусаются, могут даже загрызть? — спросил Баки, пытаясь скрыть облегчение за привычными шутками. Никаких кодов. Обычные тесты. — Ага, а ещё они виляют хвостом как преданные щенята, если погладить, и бегут вслед за хозяином по первому зову. Баки вспомнил упорные поиски Стива, примчавшегося за Баки в Бухарест в один миг, и решил, что тот тоже волк. Они оба волки, когда-то делившие на двоих одну маленькую стаю, а теперь, после стольких лет порознь, стали волками-одиночками. Захотелось выть. Лучше было сосредоточиться на исследованиях, чтобы избавиться от кома, подступавшего к горлу. *** Настроение было ни к чёрту. Баки, отвыкший сидеть в четырёх стенах королевского исследовательского центра, после процедур с Шури маялся бездельем у себя и не знал, чем заняться. Выбираться под водопад дождя не было никакого желания, не получалось ни читать, ни смотреть фильмы, и играть в глупые игрушки на планшете тоже — сосредоточиться не выходило, на него напала странная рассеянность, Баки всё время отвлекался и только больше раздражался. Но покидать комнату хотелось ещё меньше. За её пределами можно было наткнуться на Стива. Который умел смотреть бешеным взглядом и который по вине Баки лишился всего, что у него было. Оставалось лишь дремать. Баки было не впервой так убивать время.

Во сне были старые низкие улицы, сочащиеся жизнью, и знакомые настолько, что сердце сжималось. Баки терпеть не мог эти здания, в них не было изысканной архитектурной красоты старых городов Европы со Стивовых фото, вырезанных из журналов, и до эффектно вздымающихся к небесам современных высоток Манхэттена им было тоже далеко. Но это был дом, и Баки любил его, осознавая всю его неидеальность. Во сне было хорошо. Там был Стив. Много Стива. Мелкий упрямый засранец поджимал губы, но принимал его заботу. Не возражал против руки, вальяжно закинутой на плечо на прогулке, не обижался на вульгарные дурачества — он думал, что Баки по-дружески подкалывал, но доля правды в этих шутках была куда большей, чем Стив мог представить. Во сне Баки любил Стива до дрожи в груди. Жадно заглядывался на угловатое тело, когда тот не видел. Таял от счастья, когда после долгих разлук встречался со Стивом, упивался общением с ним и чувствовал, как что-то внутри вставало на место, ведь лишь со Стивом он мог быть собой. Баки сходил с ума, глядя на мирно спящего друга в темноте их комнатушки, чувствуя, как при виде расслабленного родного лица каждая мышца его тела превращается в сталь, а в голове появлялось чёткое осознание: он готов совершить страшные вещи лишь ради того, чтобы Стив дышал. Вдох. Выдох. И нет ничего важнее во всём мире. Если Стив перестанет дышать, мир сломается. Планета перестанет кружиться, приливы и отливы исчезнут, времена года будут сменять друг друга каждые полчаса, наступит хаос, а Баки просто умрёт в тот же миг, ведь жизнь без Стива не имела никакого смысла. Стив открыл горящие глаза. — Зачем ты смотришь на меня? «А как смотреть на что-то ещё, когда есть ты… такой?» — Я хочу запомнить тебя. Я скоро уеду в Европу, а ты останешься здесь. «Как же мало у нас времени. Мы ничего не успели…» — Не бойся. Я и там буду с тобой до самого конца. «Да… до моего конца».

Баки проснулся, тяжело дыша. Снаружи стемнело, но дождь так и не прекратился. Он не двигался, не решаясь смахнуть остатки сна, такого сладкого и мучительного одновременно. «С этой хернёй надо что-то делать», — в конце концов решил Баки, поднимаясь с постели. Он собирался открыть дверь и поговорить с Шури о Стиве. Она смогла бы его понять и выслушать. Баки мог бы выяснить, где тот и чем занят, надолго ли он здесь, получится ли с ним… Но едва дверь отъехала, он застыл в проёме. Так же, как утром в лаборатории. В животе что-то дрогнуло. «Сегодня двери — явно не моё», — мрачно подумал Баки. На полу у входа в комнату сидел Стив. Он, широкая груда мышц, выглядел невозможно уязвимо в этой напряжённой позе ожидания. Сердце Баки остро сжалось. Заметив, что дверь открылась, он тут же вскочил с безумным взглядом, таким же, как тогда — на мосту, на хеликерриере, в джете — но тут же спрятал глаза, видя замешательство Баки. — Ты… о. Ты проснулся. Было заперто, не хотел тебя беспокоить, решил подождать. Привет, — комкано выдал Стив, смотря в пол. — Привет, — проговорил Баки. Он понятия не имел, как продолжить разговор. Все вопросы для Шури забылись. Словно вновь обнулили. Стив поглотил его целиком одним лишь невнятным «Привет». «Сколько он так просидел верным псом, пока ждал меня?» — Можно я войду? Я бы предложил прогуляться, но… — Стив кивнул на открытое окно за спиной Баки, откуда доносился шум дождя. Баки отступил в комнату, впуская гостя. Стив вошёл и тактично отошёл в сторону, но он не смог скрыть любопытства — глаза забегали в попытках рассмотреть быт друга. Новое жилище, хотя и ощущалось надёжно-привычным убежищем, и нравилось Баки, у Солдата вызывало беспокойство. В сражении здесь пришлось бы несладко, выход всего один. Стены прочные, телом их не пробить. Окно в пол слишком высоко над землёй, чтобы избежать травм после прыжка наружу. Шури, кажется, понимала его тревогу, потому в комнате периодически появлялись разные милые предметы, призванные сделать место уютнее. Баки сомневался в эффективности такого метода — в Румынии он спал на голом матрасе, не испытывая неудобств, потому что знал, что в критической ситуации у него было не меньше трёх маршрутов для побега. Но было приятно, что место, выделенное ему, всё больше напоминало дома нормальных людей. Будто он один из них. Низкая кровать под расшитым квадратными сине-белыми узорами была укрыта особым покрывалом — оно умело считывать фазы сна и лёгкой вибрацией пробуждать так, чтобы спящий проснулся отдохнувшим, а не разбитым и полным ненависти к будильникам. Баки этой функцией не пользовался — всё равно от кошмаров просыпался чаще. На стуле были лениво разбросаны разноцветные туники, они оказались куда комфортнее тактических костюмов и даже джинсов. На столе рядом поверх кусочка прозрачного стекла валялись пара блестящих кругляков — наушники и планшет, выданные Шури. А ещё там стояла деревянная миска с горсткой подсохших ягод момбуна, после которых вкусовые рецепторы пару часов работали иначе. С их помощью Шури на днях разыграла Баки: съела целый лимон так, будто он был не кислее яблока; а потом дала ему таких с собой, настаивая, что он должен оценить разницу во вкусе всех доступных продуктов. Над кроватью нависала страшная клыкастая маска. Шури, вручая её, сказала, что это — Белый Волк, по легендам, защитник вакандского трона. От волка в маске не было почти ничего, и Баки был уверен, что это очередной подкол. На тумбочке возвышалась стопка книг на французском: в Ваканде он был распространён достаточно широко, поскольку часть страны раньше была бельгийской колонией. Рядом с книгами лежал блокнот, который в последние месяцы пополнялся записями куда реже, чем в серые румынские будни. Яркая Ваканда затмила отголоски прошлого. Всё это время Баки разглядывал Стива и пытался понять, что у него на уме… и что чувствует он сам. Мысли в голове путались, отказываясь становиться словами и застряли в глотке острым комком. Его тянуло к Стиву… как мотылька к свету. Прекрасному. Недосягаемому. И оттого было особенно странно видеть его здесь, в комнате, где Баки укрывался от мира. — Садись, — выдавил, наконец, Баки и махнул рукой в сторону небольшого дивана. Стив послушно сел. Баки замялся — садиться рядом со Стивом было бы… странно, а кровать стояла у противоположной стены, и вести диалог с другого конца комнаты было бы ещё хуже. В качестве компромисса он устроился прямо на полу — не слишком далеко и не слишком близко. Стив смутился, глядя сверху вниз, и Баки вздрогнул, вспоминая как в недавнем сне наоборот, разглядывал веснушки мелкого Стива с высоты своего роста. — Давно ты… — начал Баки, и тут же замолк. «Ночью прилетел он, Шури говорила ведь, и наверняка Стив знает, что я знал, видит же, что я не удивлён его приходу, как глупо». — Зачем… сейчас? — попытался он снова. «Боже, этот разговор ужасен». — Я не знал, что ты не в криокамере, иначе вернулся бы раньше, — извиняющимся тоном невпопад ответил Стив, но Баки понял, что именно об этом он и пытался спросить. И что у него нет никакого права злиться, ведь он сам скрыл информацию от друга. — Шури… принцесса вытащила меня через пару недель, как ты уехал. Сказала, ей удобнее заниматься моим мозгом, если он не в морозилке. — Тебе лучше? Ты уже не боишься, что потеряешь контроль над собой? — медленно спросил Стив. — В Ваканде безопаснее, чем где-либо, — уклонился Баки. — И чем больше от меня помощи, тем скорее я избавлюсь от бомбы в голове, — он пожал плечами. Ну конечно он боялся рецидива. Не реже раза в неделю он вскакивал в ночной тьме, загнанно дыша и отгоняя образы залитой кровью саванны и темнокожих скальпов, снятых железной рукой. Только Стиву о его страхах знать необязательно. — Вдруг поможет, я привёз… — Я видел, — кивнул Баки. Оба молчали. Разговор не клеился. Вид напряжённого Стива вызывал отчаяние. — Когда вы с Соколом улетаете? — спросил Баки, чтоб хоть как-то заполнить давящую тишину. — Сэм уже, он улетел сегодня, пару часов назад. А я решил… — Стив замялся, подбирая слова. — В общем, у меня есть пока время. Запнувшийся Стив почему-то показался таким умилительным, что Баки не сдержался, и уголки его губ чуть приподнялись сами собой. Стив заметил. Улыбнулся во весь рот. И солнце затопило комнату. Баки больше не слышал грохот дождя. Лишь гулкие удары собственного сердца. Стив спустился с дивана. Сел на пол. Ближе к Баки. Посмотрел на него участливо, ласково, как не умел больше никто на всём свете, ни в прошлом, ни в настоящем. Словно заботливо провёл ладонью по щеке. Всё внутри Баки откликнулось на этот взгляд. Захотелось придвинуться к этому свету, обернуться вокруг Стива, вплотную к его коже, и остаться там навсегда. «Это невыносимо». — Кого ты видишь, глядя на меня? — слова сорвались с губ сами. — Лучшего друга, — Стив не медлил ни секунды. — Я не он. Я просто похож на него, — покачал головой Баки. «Я так и думал». — Ты не прав, — возразил Стив, но Баки уже не желал его слушать, он просто не мог. Он знал, что будет дальше.

«Ты хороший человек».

«Ты ни в чём не виноват».

«Ты мой друг, что бы ни случилось».

«Я хочу помочь тебе».

«Ты дорог мне».

«Я с тобой до конца». Всё это лишь сон. Проблески. Не более. Обманывать себя, что прошлое может стать будущим — лишь причинять друг другу новую боль, будто им старой на двоих мало. Баки дёрнул головой. — Уходи. Пожалуйста. Улыбка Стива померкла. Тепло, заполнявшее комнату, растаяло. — Ты правда этого хочешь? Баки не был уверен, что знает ответ на этот вопрос. И всё же кивнул. — Но… я думал… ты помнишь? Ты же вспомнил нас? — надежда в словах Стива вспарывала сердце. — Я помню всё. Словно фильм из детства. Будто это было с кем-то другим. Признавать это было так мучительно… но если не донести эту мысль сейчас, потом будет ещё больнее. — Мы не друзья. Наши пути слишком давно разошлись, — закончил Баки. Стив опустил голову, пряча лицо. Его мощная фигура сжалась в бледное обессиленное подобие себя самого. — Прости меня, — голос Стива был пропитан горечью. Он поднялся на ноги и направился к выходу. Баки вскочил вслед за ним. Видеть его таким было невозможно. — Ты ни в чём… — неуверенным движением он потянулся к нему. — Ты не прав, — повторил Стив, не оборачиваясь. Дверь закрылась с лёгким шипением. Рука Баки, зависшая в воздухе, упала безвольной плетью. Он сделал всё правильно. Он не хотел причинить Стиву боль. Он не хотел испытывать боль сам. Но всё прошло так отвратительно, разговор с ним не должен был быть таким!.. Даже на проваленных миссиях Солдат не чувствовал себя так погано, как Баки в этой холодной опустевшей комнате. Он бы не отказался лишиться памяти и вернуться в криокамеру. Кровать была лучшей из альтернатив. «Натюрморт», — прочитал он как-то в одной из книг Стива. — «В переводе с французского «мёртвая природа». Казалось, этот термин подходил к нему лучше всего. Смерть живого. Если бы Стив вздумал писать с него картину, как бывало когда-то, теперь он был бы идеальной моделью. Вмёрзший намертво в постель. Только такие, как он, не вызывают вдохновения. Он не муза. Он убийца. *** Баки проснулся от потряхивания за плечо и вмиг вскочил, готовый сражаться. Но врагом оказалась лишь недовольная Шури со сложенными на груди руками. — Какого?.. — прохрипел Баки. По ощущениям, прошло не больше часа. С тех пор, как Стив ушёл. Как он сам его прогнал. — Вставай, Белоснежка, — Шури бросила в него маленькой серебристой коробочкой. — На всякий случай. Баки знал, что это. Вместо зонта местные использовали это устройство, опутывающее тело полупрозрачной сеткой вибраниума, способной отталкивать воду. — В чём дело? Баки послушно активировал «дождевик», одежда слабо заблестела, укрытая слоем металла. Шури не стала бы вламываться к нему просто так, она не сдёрнула его, если бы не было повода. Несмотря на их непосредственное общение, она уважала Баки и его личное пространство. — Ты мне скажи, — фыркнула Шури. — Но сначала бегом к парню своему, пока он не свалил. — К моему… что? Что случилось? — он абсолютно не понимал, о чём говорила принцесса. — Откуда я знаю что. Днём лететь с Соколом он отказался, сказал, что хочет задержаться. Не нашёл криокамеру, замучил всех вокруг, пытаясь выяснить, где ты. Т‘Чалла сказал ему. Потом меня стал донимать, типа заперто у тебя, куда ты пропал, жив ли ты, и пока я не проверила твои биологические показатели по коммуникатору и не сказала ему, что ты спишь, он не успокоился. Уже ночь почти, и тут он вдруг просит поднимать джет, а ты залез в свою нору и опять развалился здесь, игнорируя всё вокруг. — Ты про… Стива? — уточнил Баки. Надрывное «прости меня» перед уходом отдалось эхом в голове и боль в словах Стива навылет срикошетила в сердце Баки. — Нет блин, про Т’Чаллу. Ты такой непроходимый тупица сегодня, ещё вчера же нормальным человеком был, но нет, стоило прибыть звёздно-полосатому блонди, и ты ничего не соображаешь, — возмутилась Шури. — Ты вообще помнишь, что у тебя коммуникатор есть? Почему я должна пользоваться древними технологиями вроде хождения ногами и разговора ртом при личной встрече, если ты мог просто ответить на мои звонки? Как я должна с твоими мозгами работать, когда у тебя вместо них розовая жижа? — Что?.. — протянул Баки в ступоре. — Подожди, он про меня спрашивал? «Он остался здесь из-за меня? А теперь улетает… тоже из-за меня?» — О Баст, — Шури закрыла лицо руками, тяжело вздыхая. –Так, — она выпрямилась и ткнула пальцем Баки в грудь. — Ты обрадовался утром прибытию Капитана? — Я не знаю. — А если честно? Баки вспомнил улыбку Стива, и тепло просочилось из воспоминания в реальность. — Да, — медленно кивнул он. — Он пришёл к тебе? — Да. — И ушёл? Баки пришлось сделать глубокий вдох, чтобы избавиться от кома в горле, прежде чем ответить на вопрос. — Да. — Ты расстроился, когда он ушёл? — Да… — Ну и какого хрена ты сидишь и сопли на кулак мотаешь? — Шури пихнула Баки кулаком в грудь, подталкивая к двери. — В ангар. Бегом. — Куда?.. — Косяки свои исправлять. — Куда? — повторил Баки, ничего не понимая. — Коммуникатор включи, — принцесса закатила глаза, но расслабленная улыбка выдавала её тёплые чувства. — И чтоб без своего качка не возвращался. — Там Стив? Шури покачала головой и молча вытолкала его из комнаты в коридор. В Ваканде лишь коммуникатор общался с Баки на английском без акцента. Устройство на запястье знало, что он не может пользоваться пальцами второй руки, и услужливо следовало всем голосовым командам, и, если было нужно, отвечало на вопросы. Спокойный голос сообщил, что ближайший путь к транспортным ангарам — через подземный уровень, соединяющий все здания в квартале. Солдат знал дорогу — он провёл немало часов, изучая расположение всех проходов и выходов исследовательского комплекса (впрочем, он не перегибал палку и не ломился в запертые двери). Баки поспешил к лифту. Шури воодушевлённо показала два больших пальца. Двери закрылись. Лифт провалился в холодную глубину. К Стиву. «Что я должен ему сказать?» Он ощущал себя полным идиотом. Он сам сказал Стиву уйти. А теперь идёт, чтобы сказать ему… что? «Я солгал?» Но это было не так, то томление, когда Стив был близко, слишком близко, выносить было невозможно. Испытывать чувства другого человека, погибшего больше семидесяти лет назад, ужасало. Баки столького добился сам, сейчас он живёт счастливее, чем раньше. Даже беззаботный бруклинский юнец, ещё не повидавший дерьма, был несчастлив, он сжигал себя изнутри, придавая мелочам слишком большое значение. Баки не хотел этого. Он всем нутром желал, чтобы Стив ушёл, чтобы ему снова стало спокойно. Лифт остановился. Баки двинулся вперёд по освещённому тоннелю, коммуникатор помогал найти дорогу сквозь лабиринты разветвлений. «Сказать ему, что нам не стоит видеться?» Одна мысль пронзила внутренности тысячами иголок, лёгкие сжались, не позволяя дышать. Нет. Баки так давно не смотрел на Стива. Хотя он, как мог, старался думать о нём как можно реже, но ночами, когда яркость африканских красок скрывалась во тьме, не вспоминать Стива не получалось. Баки был пропитан им насквозь. Он знал, что гнил без него. Он хотел, чтобы Стив был рядом. Оставалось лишь признаться самому себе. Даже если причины, по которым Баки нуждался в Стиве, давным-давно устарели… нужда в Стиве не имела срока годности. Ещё вчера можно было отогнать лихорадочные мысли в мрак и забыть, но не сегодня, когда жар тепла Стива осушил болото внутри, когда с ним было так нестерпимо, но хорошо… а потом стало так плохо. Обоим. Коридор закончился серебряной дверью, и коммуникатор умолк. «Я причинил ему боль». Баки вспоминал, как потухли глаза Стива. Нельзя допустить, чтобы они оставались такими навсегда. Он ткнул в кнопку на стене, и дверь отъехала в сторону. И шум воды захлестнул, остудил, прибивая все сомнения к земле. Какое бы дерьмо ни было у Баки на душе, Стив не заслуживает боли, не заслуживает лжи. Он всегда был достоин лучшего. Баки бросился вперёд сквозь громкую мглу, к зданию ангара. Бежать с одной рукой было неудобно, непривычно, его слегка заносило вправо, но он и не собирался замедляться. Капли сталкивались с телом и разлетались во все стороны, грохот дождя дезориентировал… а потом всё резко прекратилось. Баки деактивировал дождевик. Внутри ангара было просторно. Три джета вдалеке. У одного из них горели огни и тихо гудел двигатель. Рядом никого не было, но откидной трап не был поднят, и Баки поспешил к самолёту. У трапа он чуть не сбил с ног спускавшегося Т’Чаллу, который увернулся в последний миг, плавно и проворно. Брови того чуть приподнялись в удивлении, но король в своей невозмутимой манере ничего не сказал, приветственно кивнул и отступил, пропуская Баки, и он бесшумно зашёл на борт. Стива не было видно, и Баки двинулся к пилотским креслам, запоздало понимая, что стоило хотя бы поздороваться с Т’Чаллой, оказать ему должное почтение. Он обязательно извинится перед ним. Потом. Когда поговорит со Стивом. Широкая спина чуть сгорблена. Голова опущена. Локти упираются в колени. Баки не мог припомнить ни разу, чтобы Стив был таким подавленным, как сегодня. Даже когда умерла мать, тот сжимал зубы и кулаки, чтобы ни капли боли не просочилось наружу. Но здесь, полагая, что остался в одиночестве, он мог позволить себе не держаться прямо. — Стив, прости… Баки точно не собирался начинать разговор этой фразой, но она вырвалась сама. Стив дёрнулся и обернулся, вскочил. В его взгляде бушевал пожар отчаяния, и Баки сделал шаг ближе. Плевать, даже если пламя перекинется на него. Лишь бы Стив перестал выглядеть настолько разбитым. — Прости меня, — повторил он ещё раз, твёрже. — Тебе не за что просить прощения, Бак, — покачал головой Стив. Огонь в его глазах поблек. — Что ты?.. — Не улетай. Прости, что я солгал, — Баки будет с ним честен, во что бы то ни стало. — Я не хотел, чтобы ты уходил. Стив медленно опустил голову. — Если в этом причина твоего отлёта, то… не надо, — Баки набрал в грудь воздуха. — Стив, по мне психушка плачет. У меня там, — он ткнул пальцем в висок, — полный дурдом. Я помню многое, и мне правда кажется, что все эти воспоминания принадлежат не мне, а куче других людей. Я изменился Стив, очень. Я другой человек. Стив молчал, не поднимая взгляда. Баки жаждал увидеть его, найти в глубине отблески на углях, убедиться, что жар не угас навсегда. — Ты мой друг. И я с тобой до конца. Кем бы ты ни был, — грустный голос Стива теплился преданностью, и в груди Баки защемило от этих слов. — Но только если это нужно тебе. Я не хочу быть с тобой против твоей воли. Бессильное «быть с тобой» заставило ёкнуть сердце Баки. Но он не мог отвлекаться. Он должен был донести до Стива важное. — Дело не в том, что я не хочу, — «ведь я хочу, ещё как…» осталось невысказанным. Баки тягостно выдохнул. — Я знаю, что ты мой друг. В том и беда. Ты дружил с одним из многих «меня» много лет назад, и я помню это. Но я, настоящий я… почти не знаю тебя, — он хотел развести руками, но левая культя нелепо дёрнулась, и Стив, зацепившись за неё взглядом, дёрнулся, словно от боли. Баки задавил в себе укол вины за свою ущербность и продолжил, сцеживая слова сквозь зубы: — Мы провели вместе сколько, пару суток в сумме? В Румынии, в Германии, в России и здесь, в Ваканде. И ты тоже меня не знаешь. И не пытайся убедить меня в обратном, — выпалил Баки, заметив, как нахмурился Стив. — Чего ты от меня хочешь? — устало произнёс Стив. — Зачем ты здесь? Ты не веришь в нашу дружбу. Я не могу ничего сделать, чтобы помочь тебе снова стать собой, исправить самую страшную ошибку в моей жизни, но… ты здесь. Говоришь, что не хочешь, чтобы я улетал. Зачем? Отчаяние в словах Стива было мучительнее всех пыток Гидры, и Баки обязан был сделать хоть что-то, чтобы оно исчезло, чтобы Стив снова улыбнулся, как сегодня вечером, как улыбался много лет назад… Можно было долго убеждать себя в том, что прошлое осталось в прошлом, но не в тот момент, когда Стив был всё равно, что ходячий мертвец, а Баки помнил, что он может быть другим… хотел видеть его другим. — Нам обоим хреново, а мы вместо нормальных «привет» и «пока» говорим «прости», хотя не виним друг друга ни в чём. Это ж бред какой-то, — Баки спрятал лицо, собираясь со словами, а когда убрал руку, встретился лицом к лицу со Стивом, не отрывающим от него внимательного взгляда. — Я не могу разобраться в своём прошлом, но настоящее не могу не замечать. Баки сделал шаг вперёд и оказался совсем близко к Стиву. — Я не хочу, чтобы тебе было плохо. И… мне приятно, когда ты рядом, — выдавить из себя правду было так сложно, но Стив заслуживал честности. — Я тоже… мне тоже… — сбивчиво прошептал Стив в ответ. — Можно… обнять тебя? Баки не реагировал пару долгих секунд. А затем рухнул в объятья Стива. Почувствовал, как сомкнулись в кольцо руки на его спине, и придвинулся плотнее. Почувствовал, как туловище сжали крепкие руки. Тепло упругих мышц проникало сквозь слой вибраниума, распространялось по всему телу, и лёд альпийских скал, мороз криокамеры, холод одиночества таяли, блекли, становясь совсем неважными. Баки горел. Присутствие Стива всё ещё было невозможно, нестерпимо, невыносимо, слишком. Но его отсутствие было несравнимо хуже. *** — Шури, я не могу, — вырвалось у него на очередной процедуре, когда держать всё в себе стало совсем тяжело. — Хилый белолицый с чем-то не справляется, вот это да, — отозвалась та, отрываясь от хитросплетений треугольников вакандских символов на экране. — Он всё время рядом. Постоянно. — А ты чего ожидал? Он только в этом веке по тебе три года горевал, потом ещё два мучился, и ещё полгода ждал. Дай сюда руку. Да не эту, левую. Из-за напоминания о том, сколько боли Стиву он причинил, Баки дёрнулся. Тяжело вздохнул. Затем покорно протянул подключённый к плечу протез, позволяя Шури опутать его датчиками. — В том и дело, — пояснил он. — Его не было так долго… Я не видел его десятилетиями. Я привык быть в одиночестве. Мне даже нравилось. Я начал осознавать себя. А теперь он вернулся. Покой и свобода, обретённые в Ваканде, расползлись в давящую маету. Света солнца на закате теперь было мало. Испепеляющее сияние, которым умел загораться Стив, манило куда сильнее. — Его так много. Он будто пытается просочиться в каждую минуту моей жизни. Стив говорил ему «доброе утро» и улыбался. Стив сталкивался с ним в коридорах, случайно задевая его кончиками пальцев. Стив присоединялся за завтраком, обедом и ужином. Стив стучался в комнату и спрашивал, как у него дела. Стив был рядом. — Если бы ты позволила, он бы и в лабораторию со мной ходил, — закончил Баки. — Не дождётся. Увидев, как ты морщишься, когда я руку подключаю, он тут же войну Ваканде объявит, чтоб защитить тебя и избавить от любой боли. Так, попробуем откалибровать чувствительность. Коснись планшета очень легко, нежно, будто своего белобрысого здоровяка ласкаешь. — Я не… — возразил Баки, прогоняя из головы навязчивые картинки, где он касался Стива двумя руками, кожа к коже, тепло к теплу… кажется, на щеках появился румянец. Шури заметила и усмехнулась. — А зря, не сбегал бы от него постоянно, как шуганый окапи, а проявлял инициативу без пинков от меня, глядишь, он бы так не таскался за тобой. — Ещё неделю назад я был волком, а теперь уже антилопа, — грустно усмехнулся Баки и прикоснулся кончиками пальцев к экрану. Тот зарегистрировал контакт и пискнул, отчитываясь хозяйке. — Ещё неделю назад ты вёл себя, как адекватный человек. И окапи совсем не похожи на антилоп, скорее уж на зебр, мог бы интернетом пользоваться и просвещаться, дикарь. А теперь проведи пальцами ещё раз, но чуть-чуть сильнее, будто гладишь маленького зверька, — Шури погладила воздух, демонстрируя движение. — Я бы с удовольствием почитал Даррелла или других натуралистов для самообразования, но я и минуты не могу провести без щенячьего взгляда в свою сторону. Невозможно заниматься своими делами, когда так смотрят. Это… раздражает, — слово «волнует» было слишком беззащитным, чтобы произнести его вслух. — Фу. Даррелл — колонизатор, писавший о том, как он с друзьями грабил природу Африки и вывозил украденное на родину. А ещё его рассказы устарели, вы же с ним как раз ровесники? Нажми ещё раз, с силой, будто разглаживаешь помятую бумагу. Баки ткнул в стекло. Сильнее, чем стоило. — Эй! Будь понежнее хоть с моей техникой, раз с Капитаном не хочешь. Ещё раз, аккуратно. Баки послушался, стараясь не фокусироваться на том, насколько близко стоят слова «нежнее» и «Капитан» в одном предложении. Он занят важным делом. Ему не до навязчивых идей юности. — И хватит уже скулить. Тебе же приятно видеть его взгляды, хоть мне не ври, раз себя обманывать не позорно, — Шури заботливо провела по протезу, и Баки, отвыкший от левой руки, неожиданно сильно ощутил касание и поёжился. — Извини, сейчас поправлю чувствительность, — её пальцы быстро запорхали над синими огоньками планшета. — Вот так, всё, должно быть полегче. — Спасибо, — Баки знал, что Шури поймёт: он благодарит не только за руку. Шури села на кушетку рядом. — Пойми его, — её голос смягчился. — Ты умер на его глазах. Упал в пропасть. Ты хоть представляешь, каково ему было? Т’Чалла тоже падал в пропасть, и я видела это, он рухнул вниз в водопад, и я тогда… я словно на автопилоте жила. Я поняла, что ничего в этой жизни не контролирую. Что самое важное может исчезнуть в один миг, а ты не в силах изменить ничего. Я стояла рядом и следовала дебильному обычаю, а могла бы сражаться бок о бок с ним, спасти его… Я винила себя, даже когда узнала, что брат выжил, и виню до сих пор. Но теперь каждый момент рядом с Т’Чаллой для меня драгоценнее, чем прежде, ведь я знаю — этого могло не быть. И больше я такой ошибки не совершу и сделаю всё, чтобы защитить его. Баки не знал, что ответить. Он был так тронут искренностью Шури, которая открылась перед ним, говорила о своей боли без страха, как есть, не подбирая безликих нейтральных слов. И ему хотелось так же честно поддержать её, но всё, что приходило на ум, отдавало фальшью. Баки слегка потёрся своим плечом о её, в надежде, что она поймёт то, что он не мог выразить словами. Та успокаивающе провела рукой по его плечу. — Да в порядке я. Баки облегчённо выдохнул. — Я это к чему, — продолжила Шури, — подумай не о себе, а о друге своём. Он тебя потерял… но нашёл, когда уже и не надеялся, а ты только и делаешь, что сбегаешь, годами! А тут, раз — и ему дозволено быть рядом. Он же боится, что ты снова спрячешься в конуру какую-нибудь, в криокамеру, в Болгарию свою обратно, на Плутон или ещё куда… и снова оставишь его. — Мне и так тяжело довериться ему… — покачал головой Баки. — Так и ему тоже. Как доверять тому, кто вечно сидит с каменной рожей и злющим оскалом, да ещё и скрыться в любой момент может? — Я не смогу сбежать, — признался Баки. — Иногда хочется… но без него… хреново. — А он об этом в курсе? — в словах Шури послышался лёгкий упрёк. — Мне порой кажется, что он мысли мои читать может. Даже те, которые я сам не замечаю. — Порой? — Да. Но потом я вспоминаю, что паренёк из Бруклина сдох семьдесят лет назад, и теперь у него за душой семьдесят лет стажа киллера и сотни трупов. — А лучший друг всё равно рядом с тобой, — хитро протянула Шури. — Без него было спокойнее. — Спокойнее — не всегда лучше. — Я — не тот, кто понимает, что такое «хорошо» и «плохо», — Баки скривился. — Высокоморальный друг как раз приехал помочь тебе разобраться. Обязательно поймёшь, — она ласково толкнула его плечом, и на сердце полегчало. Благодарность заполнила грудь Баки и растеклась там уютной радостью. — Ты тоже мой друг, — он давно не произносил таких фраз, вышло слегка нелепо, но Шури поняла его и широко улыбнулась. — Спасибо, солдатик, ты тоже классный, — она потрепала его по волосам. — Послушай свою подругу: вам станет проще, обоим. Я уверена. Только не сбегай. — Мне тепло с ним. Я не смогу от этого отказаться. Но я боюсь сгореть, — быть откровенным не так страшно, когда подруга не ждёт того, что ты будешь кем-то другим. — Не только я тебе чувствительность откалибровываю, да? — посочувствовала Шури. — И у него куда ловчее моего выходит. Баки печально кивнул, вздыхая. *** Было неловко. Очень. Чего-то подобного Баки ожидал. Но вот чего он представить себе не мог — бешеной злости. Стив выводил его из себя, доводил до белого каления. Своей добротой и заботой. Любой здравомыслящий человек бы уже давным-давно послал Баки куда подальше и отправился заниматься своими делами. Потому что нормально общаться у него не получалось. Баки старался, честно, старался как мог, в глубине души желая застать живую улыбку Стива… Но получалось слишком редко. Как же хотелось, чтобы Стив честно сказал: «Извини, мужик, но тебя уже не узнать, так что нахрен мне такой друг не сдался, свалю-ка я лучше к Мстителям». Да, Баки было бы больно. Наверняка даже очень больно. Зато не пришлось бы больше смотреть на то, как Стив обрывает себя на полуслове, боясь его задеть. Стив! Который всегда говорил то, что считал правильным, и предпочитал цветущее синяками лицо молчанию! Разговаривать было так трудно, что к невнятной гамме ощущений от воспоминаний о давно минувшей дружбе теперь примешивалось изумление. Как они могли быть настолько близки раньше, если теперь не выходит и пяти минут без смущённых пауз поговорить? А Стив просто принимал всё. Улыбался, будто так и должно было быть. Ровно, терпеливо, но неправильно-нервно. Баки радовался лишь тому, что мёртвое отчаяние в глазах Стива больше не появлялось. Только это подпитывало остатки надежды на то, что их неуклюжее общение не доломает обоих окончательно. — Ты каждый день… работаешь с принцессой? — спросил Стив с напряжённым лицом. — Да. С Шури и её командой. — Ты зовёшь её по имени? — брови Стива поднялись в удивлении, но… излишне наигранно, будто на самом деле он был этому не рад. — Да. Мы часто общаемся. — А, — кивнул Стив с тем же вымученным выражением. Прогуляться по королевской оранжерее предложила Шури — в такую погоду на улицу не выйдешь, но сидеть в каком-нибудь замкнутом пространстве наедине со Стивом и неловкостью не хотелось. Встреча задумывалась как приятное дружеское времяпровождение, но в разговоре мало приятного, когда не представляешь, о чём спросить собеседника. Баки убеждался, что почти не знает человека, с которым идёт бок о бок. Не знает ничего о его жизни, кроме сухих фактов, не имеющих, оказывается, никакого значения. — А ты со своими чем занимаешься? — спросил Баки. — Мы с Наташей и Сэмом… Соколом и Чёрной Вдовой выполняем поручения короля Т’Чаллы, либо помогаем инкогнито, когда в мире случаются заварушки. Иногда нам помогают Ванда и Вижн, но у них и своих забот много. — А остальные? В аэропорту за тебя больше героев билось. — Скотт вернулся в Америку ради семьи, он под домашним арестом. Клинт почти не выходит на связь, чтобы никто не нашёл его жену и детей, но Наташа говорит, он в порядке, — Стив беспокойно потёр шею. — Понятно. Баки ощущал себя странно, напряжение Стива передалось ему, он зеркалил его натянутую улыбку. Обоим было не по себе, и оба хотели это скрыть, чтобы не портить настроение друг другу. Это жутко злило. Почему, почему они просто не могут общаться как нормальные люди? — Сложные задания? — Баки знал, что вопрос абсолютно идиотский, но ему хотелось дать понять Стиву, что он их общение желанное для него. — Когда как. Но на то мы и супергерои, чтобы биться там, где другие потерпят поражение. — Сейчас миссий нет? — Есть, но Сэм и Нат пока справляются без меня. — Ясно. «Зачем Стив терпит меня? Ему же самому неуютно». Баки следил, как маршируют их ноги, стараясь не смотреть на Стива. Он чувствовал его взгляд на себе, но боялся обнаружить в нём разочарование. Он не был дураком. Стив улыбался ему и пытался быть милым с ним лишь в надежде, что когда-нибудь его старый друг станет прежним. Он искал, но не мог найти в Баки бруклинского повесу, напряжение между ними лишь разрасталось, и ничего нельзя было сделать. Баки хотел быть рядом, но ему ни за что не стать для Стива весёлым приятелем, не перечеркнуть и выбросить из памяти годы пыток и войн. Тишина затягивалась ледяной удавкой на шее. — Красиво тут, — Стив кивнул на дутые стволы деревьев, уходящие вверх, к стеклянному куполу, над которым виднелась фиолетовая муть пасмурного неба. — Угу. Взгляд Баки безучастно скользнул по калейдоскопу зелени вокруг, но задержался на неискренней улыбке на губах Стива. Как же ему хотелось от неё избавиться. «Может, проще было бы заглушить тишину поцелуем, а не бестолковыми разговорами?..» Баки мотнул головой, отвлекаясь от переживаний прошлой жизни. — Чего ты от меня ждёшь? — спросил он, запоздало понимая, что его вопрос прозвучал резковато. — Ничего. — Неправда. Ты же зачем-то остался здесь. — Ты попросил — и я остался. — И только? Стив кивнул. — Люди никогда не делают ничего просто так. Тебе есть на что тратить время, кроме меня. Твой старый друг исчез навсегда. Он мёртв. Не надейся, что он вернётся, — Баки не должен был говорить так жёстко, он же сам не дал ему улететь, Стив не заслужил этого, но ярость и напряжение требовали выхода наружу. — Он здесь. Я знаю это, — покачал головой Стив. — Как скажешь. Сам потом убедишься, — разозлился Баки. — Можешь и дальше молча психовать в моей компании, мне всё равно. Только не вини меня потом в своих обманутых ожиданиях. Две пары ног проматывали дорожки под ногами в скудном сопровождении шума поливалки вдалеке. Баки больше не пытался завести разговор. Сто лет назад он смог бы найти нужные слова, но сейчас не выходило совсем, и лучше бы Стиву понять это. Зря он послушал идиота-Барнса, позволившего своей слабости взять вверх, и не сбежал творить добрые дела. Ведь сразу же ясно было, что ничего уже не будет как раньше. Баки повис мёртвым грузом на Стиве. Стал ещё одним подвигом, правильным поступком, который нужно совершить, чтобы сделать мир лучше. Он ведь знал, что Стив вступал в битвы, вспыхивал дикими взглядами, источал нежность, жертвовал собой и замерзал ради возвращения того Баки, которого уже нет и не будет никогда. Его останки кровоточили слезами в недрах памяти, кричали от боли, требовали броситься в объятья Стива, никогда не отпускать его и любить, любить, пока он рядом, пока они живы… Тревожащие, чужие мысли сломали ритм монотонной ходьбы. Баки нелепо запнулся. Стив подхватил его быстрее, чем сработали рефлексы Зимнего Солдата; подхватил не картинно, как носили девушек в старых фильмах, а твёрдо и незыблемо — одна рука на талии, другая крепко сжала предплечье. Баки не хотел открывать глаза. Где-то чуть левее Стив держал его, уверенно, взял на себя весь его вес, всю тяжесть настоящего и прошлого, и было так сладко хоть на миг позволить себе поверить, что так будет всегда, и неземной свет Стива навечно будет рядом, будет самой верной основой. Даже если Баки теперь не знал ничего о нём, он точно знал одно — Стив его фундамент, был им и будет всегда. Это то, что осталось неизменным, та путеводная нить, что тянулась с давних лет, и причина, по которой Баки не хотел отпускать его. Лишиться поддержки Стива — всё равно, что лишиться позвоночника, и с закрытыми глазами он чувствовал чистую силу их близости, незамутнённую тьмой воспоминаний. — Я поймал тебя, — услышал Баки. Он решился вернуться и взглянуть в лицо реальности… лицо Стива, нависшее над ним совсем рядом, затмившее всё вокруг. Тревога испарилась из его глаз, и на губах больше не было фальши. Лишь чистая горящая уверенность, и устремлённость, что дороже всех улыбок. Взгляд Стива соскользнул чуть ниже, ко рту напротив, и на Баки резко накатили смущение и ужас. Казалось, вот-вот один из них не выдержит и уничтожит остаток расстояния между их лицами, а заодно и весь мир вокруг. — Больше ты не упадёшь на моих глазах, — произнёс Стив. — Я рядом с тобой, чтобы не дать тебе упасть. Это было… убийственно откровенно. Баки знал, о каком падении речь, но проще было сделать вид, что он не понял. Отвергнуть опору горячих ладоней, выпутаться из поддержки мощных рук и просто пойти дальше. Смахнуть нервное наваждение. Не думать о чужих губах, у него нет права их касаться. Всё это мнимое. Всё это в прошлом, и было с кем-то другим. — Баки, — Стив догнал его и потянулся к плечу, останавливая. — Я знаю, что ты изменился, и не жду другого. Баки недоверчиво фыркнул. — Ты спросил, чего я жду от тебя, и ты прав, у меня есть ожидания. Но не те, о которых ты подумал, — Стив остановился и посмотрел прямо на Баки. — Ты сказал, тебе приятно, когда я рядом, и я хочу, чтобы тебе было приятно. Я надеюсь, что тебе станет лучше. Что однажды я снова услышу, как ты смеёшься. Тогда я буду счастлив. — А если не услышишь никогда? — Услышу. Я знаю. Я уверен в этом. Как и тогда, два с половиной года назад, когда Сэм убеждал, что ты меня не вспомнишь, и даже пытаться не стоит тебя спасать. — Я тебе морду в мясо разбил, — едко напомнил Баки. — И не меньше четырёх пуль всадил, я помню, — Стив кивнул. — Я тебя не виню. — И не надо, я и сам отлично справляюсь, — едва слышно фыркнул Баки сам себе. Стив нахмурил брови, но Баки не был уверен, уловил ли он эти слова — тот и дальше упорно настаивал на своём: — Но я всё равно в итоге был прав. Ты меня вспомнил. — Любишь ты свою правоту доказывать. И стоило оно того? — Ещё как стоило. У меня есть ты. Пусть даже ворчащий и сомневающийся. Быть рядом с тобой — стоит всего. Баки едва не растёкся в дымящуюся лужу от этих слов, таких прямых и простых, таких тёплых. Пусть даже и полных иллюзий. Он невольно улыбнулся уголком рта, и лицо Стива тут же посветлело. — Мне просто хорошо, когда я с тобой. Я волнуюсь, но это потому, что мне не всё равно. И пусть нам сложно… но будет легче, — тихо сказал Стив. Он был так наивен. Но почему-то Баки хотелось поверить его трогательной честности. Хотя бы ненадолго. Он кивнул. — Слишком отвыкли. — А? — переспросил Стив. — Я и ты. Отвыкли друг от друга. — Да, — невесело признал Стив. — Думаешь, у нас есть шанс? — спросил Баки. — Привыкнуть снова? — уточнил Стив. — Да. — Ты вспомнил меня, будучи под чужим контролем. Дважды. Потому что старая привычка была слишком сильна, — Стив остановился. Баки тоже. — Сомневаюсь, что у нашей дружбы нет шансов. Наоборот. У нас нет шансов не стать друзьями снова. Баки снова робко улыбнулся. Теплые пальцы обвили холодные. Прогулка продолжалась в молчании, но стала немного приятнее. *** Ближе к концу их встречи лицо Шури делалось всё серьёзнее, а количество бойких реплик уменьшалось, пока не дошло до нуля. Баки было по не по себе от непривычной тишины. Что сделать-то? Как поговорить? Принцесса обычно не делилась своими проблемами с ним, у неё для этого были более близкие люди, но оставаться равнодушным он не мог. Когда по окончании всех тестов новой руки она просто молча окружила себя легионом разномастных экранов, он всё-таки решился: — У тебя всё хорошо? — Что? — она отвернулась от экрана перед собой и бросила взгляд на Баки. — Да, конечно. Давай руку отсоединю, и можешь идти. — Ты… о чём-то задумалась, — Баки встал с кушетки и встал рядом с ней. Над столом висели голубые картинки с мозгом, позвоночником, и чем-то ещё, нераспознаваемым. — Да так. Фигня, — она ткнула в одно из изображений, увеличивая его размер. — Если хочешь поговорить… — Не хочу я тебе настроение портить, — ответила Шури, но во всей её позе чувствовалось беспокойство. — Не испортишь. Говори, — настаивал Баки. — Как скажешь, — уступила Шури. — Баки… ты не хотел бы как-нибудь пригласить Стива в лабораторию? На следующей неделе? — Слишком издалека, — покачал головой Баки. — Хочешь тему перевести? — Ты должен был забить на всё остальное, едва услышав имя Стива, это нечестно, — отшутилась Шури, но как-то слишком… сосредоточенно. — Рассказывай уже про это «остальное». Нерешительность Шури, совсем ей не свойственная, настораживала всё больше. Она откинулась на кресле, чтобы взглянуть Баки в глаза. — Новость не из приятных. Я бы отложила, но… — она развела руками, — ты сам настоял. Баки даже не мог представить, что могло бы расстроить жизнерадостную принцессу. Неужели что-то с Т’Чаллой? Или королевой-матерью?.. — Я до последнего надеялась, что обычных анализов хватит, и тебе не придётся больше переживать это вновь, но мы испробовали всё, что могли. Прости, но… нам нужно будет зачитать код, чтобы увидеть, какие центры при этом активируются в твоём мозге. Другого выхода нет, — выдала Шури, шумно втянув воздух. Он опешил. Этого уж он не ждал точно. Во рту на миг ощутилась фантомная капа, а на запястьях — металлические браслеты-крепления. — Я пойму, если ты откажешься. Я знаю, тебе пришлось очень нелегко. Но если ты не встретишься со своим страхом, никогда не победишь его. Без зачитывания кода мы не сможем ничего сделать с триггерами, и программу твоей реабилитации придётся свернуть. — Нет… не надо, — выдохнул Баки. — Я согласен. — Ты уверен? — Да. Шури кивнула и указала на один из плавающих в воздухе снимков: — Вот здесь, видишь? В этой маленькой части коры не происходит практически никакой активности. Вероятно, сюда удары тока во время процедуры обнуления практически не приходились. И возможно, именно здесь находятся нейроны, отвечающие за твой… самоконтроль. Но это странно, сыворотка не должна делать исключения для отдельных клеток… — Ты снова пытаешься тему перевести? — с подозрением поинтересовался Баки. — С чего ты это взял? — Ты правда не хотела рассказывать… вот об этом? Шури недоумённо наклонила голову. — В этом же нет ничего такого. Просто рабочий момент. И я знал, на что шёл. Чтобы решить проблемы Зимнего Солдата, нужно изучить Зимнего Солдата. Я это хорошо знаю, — Баки покачал головой. — Но ты казалась… загруженной. Я думал… это что-то более личное. Что у тебя что-то случилось, — пояснил он, смущаясь. Шури понимающе хмыкнула. — Не переживай за меня, мой белый друг, я в норме, — она похлопала его по боку. — Просто не хотела, чтобы неприятное известие помешало вашим брачным играм. — Вот теперь вижу, что ты в порядке, — усмехнулся Баки. Шури хитро улыбнулась. — Да ты такой довольный приходишь в последнее время. И круги под глазами пропали. Я вижу, тебе лучше, даже если ты до того отмороженный, что сам не замечаешь. И это важно. Тебе нужно восстановиться во всём. Мозгу я помочь смогу, руке тоже, но с душой справится только Стив. Не хочу прерывать твоё исцеление. Она была совсем молоденькой девчонкой, едва старше Бекки в день его отбытия, когда они виделись в последний раз. Но Шури видела Баки насквозь, и от этого было так радостно. Мысль о том, что рядом есть кто-то, кто понимает, чувствует и принимает его, согревала сердце. Раньше так мог лишь Стив. — Вакандцы всегда так пафосно говорят? — Я? Пафосно? Ты с Т’Чаллой давно не болтал! С ним за пять минут уснуть можно. Или с Окойе, она если захочет, за те же пять минут любого убедит в том, что он недостойное ничтожество. А папа вообще… когда нравоучения читал, казалось, что он из девятнадцатого века вылез. Я из-за этого перестала на советы ходить, скукота невыносимая… Хотя сейчас бы я многое отдала, чтобы ещё раз послушать его нудятину. Вина пронзила сердце Баки, и он невольно сжал кулаки. — Он погиб из-за меня, — тихо сказал он. — Прости. — Не извиняйся. Тебя вообще там не было, — она покачала головой. — Но был человек с моим лицом, который убил лишь для того, чтобы это лицо всем показать. — И человек заплатит за эти убийства, стоит ему оказаться за пределами своей камеры, — отчеканила Шури, и в этой жёсткости безошибочно узнавались фамильные черты. Точно таким же голосом Т’Чалла обращался к Баки в Бухаресте и Берлине. — Это не вернёт твоего отца, — понуро ответил он. — В Ваканде есть выражение: «Без рук вибраниум не работает», — сказала Шури, и голос её смягчился. — А ты, друг мой, был вибраниумом в чужих руках очень долго, и даже после того, как Роджерс откашлялся на берегу реки в Вашингтоне. Лишь дурак будет винить того, у кого не было собственной воли. Я не дура. А ты? Баки покачал головой и сочувственно положил левую ладонь ей на плечо. — Мне всё равно жаль, что его не стало. — Ого! Да я умничка! — воскликнула Шури и похлопала по протезу. Баки нахмурил брови, пытаясь понять, о чём она. — Заметил, как удачно прикосновение вышло? Я идеально всё рассчитала, ты не сломал мне руку, и тяжесть чувствую, но не дискомфортную! Супер! Точно пора делать тебе лапку пофункциональнее! — Как скажешь, — пожал плечами Баки и расслабился. Рядом с веселящейся Шури заниматься самобичеванием не получалось, её простая детская радость была слишком заразительной. — Ты как Т’Чалла, не понимаешь в инновациях ничего! Погоди, вот оценишь свою новую руку, в восторг придёшь! Хотя, восторг у тебя сейчас кроме капитанского флирта ничего не вызывает, — наигранно вздохнула Шури. — Кстати о нём… — осторожно начал Баки. — Ты всерьёз говорила про то, чтобы пригласить его сюда? Если Шури скажет, что это обязательно, он, конечно, согласится. Но напоминать Стиву то, насколько он теперь поломанный… Баки так старался, чтобы снова стать человеком, и у него неплохо получалось. Но не в стенах лаборатории, где вакандцы работали с Зимним Солдатом. Это Шури легко было видеть в нём Баки Барнса. Она никогда не встречалась с Агентом Гидры и знает, на что он способен, лишь по рассказам брата и безликим отчётам. А все столкновения Стива и Солдата заканчивались лишь болью и виной. — Я подумала, тебе будет легче рядом с ним во время зачитывания кода, — кивнула Шури и села на кресло. — А ещё он тебя вырубит, если крыша слишком съедет. Вдобавок, он — единственный, кому удавалось сбить твою программу. По-моему, лучше, чтобы твой самый близкий человек мог тебя поддержать. Ты не согласен? — удивилась она, заметив сомнение Баки. — Я не уверен, что Стив… мой близкий человек. Баки сел на стул за соседним рабочим столом. — С ума сошёл что ли? — Он… много значит для меня. Очень. Но иногда мы будто совсем чужие. Если бы я мог говорить с ним так же легко, как с тобой… — горько пояснил Баки. — А что тебе мешает? — Да хрен бы его знал, — он опустил голову, подпирая её рукой. — Чего ты вообще от него хочешь? Вопрос был таким простым… но Баки не знал, что ответить. В памяти всплыл почти-поцелуй-которого-не-случилось, когда в королевской оранжерее Стив держал его в своих больших требовательных руках… Нет. Неправильный ответ. — Поразмышляй тогда об этом как следует. А как разберётесь — жду вашу парочку с визитом в любое удобное для меня время. А теперь вали, и чтобы неделю минимум я тебя здесь не видела. Мы закончили. Баки почувствовал себя странно. Ежедневные походы к Шури были не просто приятным времяпровождением с подругой. Они ещё и помогали ему отвлечься, думать хоть о чём-то важном (помимо Стива). А теперь… — Захотелось отдохнуть от меня? — спросил Баки, чтобы не выдать своей грусти. — Да я-то не устала, но лаборатория уже насквозь провоняла твоей волчьей тоской. Невозможно в таких условиях сидеть. — Я поработаю над этим, — он деловито кивнул. — Уж надеюсь. И давай быстро, чтобы я не успела по тебе соскучиться. Баки криво улыбнулся Шури. Он подкатился к ней на стуле и потянулся обнять её. — Спасибо тебе. Та похлопала его по спине в ответ, но объятье прекратилось в хитрый манёвр — Шури внезапно ткнула Баки в плечо пару раз, и его рука отвалилась, рухнула ей на колени. Принцесса толкнула ногой кресло, то откатилось в направлении выхода, а Баки, лишившись протеза, потерял равновесие и неловко плюхнулся задницей на пол. — Совсем ты расслабился, — захохотала Шури. — Где твоя реакция, солдатик? — Я тебе это припомню, — проворчал Баки, изо всех сил стараясь не заразиться смехом подруги. — Удачи, Баки, — подмигнула она на прощание. *** — Ты мне не доверяешь, — наконец решился Баки. Поскрябывания карандаша затихли. — Я доверяю тебе больше, чем кому-либо. Почему ты решил, что это не так? — поднял голову Стив. Баки свесил ноги с высокого подоконника, отрываясь от бурых облаков. Где-то там за ними, подсвечивая небо, пряталось солнце, и он изо всех сил старался его разглядеть, обмануть себя, притвориться, что он наблюдает за любимым закатом, как бывало раньше. Но мир за окном его комнаты всё ещё был поблекшим. И он оставался бы таким же, даже если бы сезон дождей не был в самом разгаре — Стив всё равно сиял ярче. Баки всмотрелся в лицо друга, пытаясь разгадать, что у того на душе. Он думал, что Стив обидится на честность, но нет — скорее, он выглядел заинтересованно и слегка расстроенно. Только по опыту Баки знал, что Стивово «слегка расстроен» на деле означает «мне очень плохо». Простое «слегка расстроен» он бы даже не показал, а скрыл за крепко сжатыми зубами и наигранной улыбкой. Но Стив ждал его ответа — значит, он не разочарован в Баки. — Я… не сразу заметил. Но ты не рассказываешь о том, что у тебя… сейчас, — попытался объяснить Баки. — Когда мы разговариваем, ты всё время спрашиваешь, как я, как проходит реабилитация, ждёшь моих рассказов о чём угодно, иногда мы вспоминаем былую молодость, но… — Баки запнулся. — Что ты чувствуешь сейчас? Чего ты хочешь? О чём ты думаешь? Ты… молчишь. Ты не хочешь мне рассказывать, будто ты боишься, не веришь мне до конца. Не знаешь, чего от меня ожидать. — Баки, нет, я тебе… — Стив замотал головой, отложил блокнот и встал с дивана. — Я заметил это потому… — слова давались тяжело, но Баки напомнил себе, что это необходимо, если он хочет, чтобы стало лучше. — Потому что я веду себя точно так же. И я не доверяю тебе полностью. Мне страшно. Страшно, что, если я откроюсь, ты будешь разочарован, увидев, что я не тот Баки, которым был когда-то. И да, я помню, тебе это не важно, но я всё равно боюсь. Стив перестал перебивать Баки, отнекиваться, и убеждать его, что всё хорошо. Он задумался. И долго не отвечал ничего, слегка наклонив голову и поджав губы. «Он меня услышал. Какой же он красивый». Две мысли были совсем не связаны между собой, и Баки дёрнулся, понимая — прошлое снова проникало в настоящее. В последнее время это происходило чаще, и было всё сложнее проводить границу между чувствами мёртвого юноши и теми, что Стив вызывал у него сейчас. — И что же нам делать? Двум малодушным героям? — наконец нашёлся со словами Стив. — Героизмом из нас наделён лишь один, — возразил Баки. — Ты об этом сейчас спорить хочешь? Ты — герой. В этом никто меня не переубедит. Баки мотнул головой, признавая — препираться было бессмысленно. Если Роджерс что-то вбил себе в голову, с этим уже ничего не поделать. Стив подошёл и выжидающе заглянул в глаза Баки. От его близости по спине пробежали мурашки. И захотелось, чтобы он оказался совсем рядом, и можно было его коснуться. Баки слегка поёрзал, подвинулся вперёд и смог дотянуться коленкой до талии напротив. Стив застыл. Баки тут же отдёрнул ногу. Прикосновение длилось долю секунды — но было обжигающим. Хотелось прижаться ладонью к собственной коленке, чтобы успокоить жар, растёкшийся от неё по телу. А Стив молчал. Баки казалось, что он взволнован и разочарован, и пытается заглушить эмоции, но читать его так же уверенно, как в былые времена, не всегда удавалось. Всё, что ему оставалось теперь — ловить отблески взглядов, едва заметные движения и строить догадки, но как же ему хотелось узнать, что сейчас на уме у Стива? Почему он тоже обратил внимание на простое касание, что он почувствовал? — Одна подруга сказала мне недавно, что страх можно победить, лишь столкнувшись с ним, — тихо сказал Баки. — Я с ней согласен. Можно бесконечно долго убегать от своего страха, но тогда и он вечно будет преследовать. А если сразиться с ним — рано или поздно, он отступит. Баки обожал моменты, когда в речи Стива прорезались нотки стали, а взгляд становился твёрдым и целеустремлённым. За этим голосом можно было без сожалений отправиться не то что бить морды нацистам или Мстителям, а сразу на верную смерть. — Лишь бы с кем-нибудь сразиться. Узнаю главного драчуна Бруклина, — сказал он, пытаясь шуткой заглушить ноющую в груди жажду выразить свою бесконечную преданность. — Тот ростом был пониже, — фыркнул Стив. — Ослиное упрямство никуда зато не делось. — Это называется «честь». Или «верность». — Ты хотел сказать, «идиотизм»? Стив улыбнулся одними глазами, но промолчал. Он оказался совсем близко, упираясь животом в колени Баки. Почти лицом к лицу, они будто отгородились от всего мира. Да и не нужно больше ничего, когда так хорошо вдвоём. Баки вдруг вновь почувствовал себя подростком, он даже смотрел на Стива как в те времена — сверху вниз. Но он уже совсем не юный парень. Он убийца. Старик с искорёженной головой. Стив прав, что боится и не доверяет ему. Баки стало не по себе. Атмосфера единения стала рассеиваться, теплота во взгляде Стива затуманилась. — Давай просто скажем вслух. — Что? — не понял Баки. — О наших страхах. Просто скажем вслух, то, о чём боимся сказать. Одновременно. Без долгих абстрактных бесед. Честно и открыто поделимся самым уязвимым. И если после этого мы, зная о наших слабых местах, не причиним друг другу боли, не предадим, не обманем… сможем снова доверять. — Думаешь? Одна мысль о том, чтобы открыть Стиву душу, ужасала. Но если это поможет избавиться от мерзкой напряжённой неопределённости между ними, от отравляющей разговоры неискренности… Баки готов был пожертвовать безопасностью своего сердца. — Ну, вариантов лучше у нас нет. Либо так, либо и дальше трусливо молчать, — пожал плечами Стив. — Хорошо. Давай на счёт «три». — Раз. Баки глубоко вдохнул. — Два. Собрался с мыслями. — Три. Они выпалили одновременно: — Не хочу становиться прежним. — Я люблю тебя. Баки замер. Он выдохнул. Попытался вдохнуть, но не смог. Казалось, в его теле отказало всё за исключением сердца. Гулкие удары в груди расходились дрожью по всему телу. Жар в коленях заменила испепеляющая нутро лихорадка. В последний раз Баки настолько терял контроль над собой, когда Земо зачитал код в здании немецкой полиции. Только Стив обходился без русских кодов. У него были свои, более эффективные пароли от каждой частички тела и души Баки. И Стив не отводил от него глаз, наблюдая за его реакцией. — Это… правда? — протянул Баки, пытаясь найти слова и отвлечься от пронзительного взгляда перед собой, сжигающего все разумные мысли внутри. — Да. — Вау. Ну… это… хорошо. — Хорошо? — уточнил Стив, пристально глядя в глаза Баки, будто выискивая там что-то. — Да, — кивнул Баки, не в силах добавить что-то ещё. Стив расслабился и притянул его к себе, поглаживая кончиками пальцев по спине. Баки спрятал лицо у него на груди, радуясь, что можно скрыть своё смятение. Он не ожидал такого. И не знал, что ответить. Парнишка с весёлыми глазами из прошлого сказал бы: «И я люблю тебя, мелкий». Американский солдат стиснул бы зубы и притворился, что это неважно. Зимний вовсе не обратил бы внимания. Баки был рад, что Стив не ждал от него ответа. Стив просто держал его и дарил свою любовь. — Тебе не обязательно становиться прежним, если ты не хочешь, — грудь Стива вибрировала в такт тихим словам. — Но я удивлён, почему? Я порой жалею, что не могу вернуться на сто лет назад, до всего этого. — Я… стал лучше, — признался Баки. — Я виноват в том, что подчинялся Гидре, и мне больно вспоминать о том времени. Мне плохо, когда я понимаю, сколько хороших людей пострадало и лишилось жизней из-за меня. Но… честно, я не жалею, что испытал всё это. Это — моё прошлое. Именно оно сделало меня тем, кто я есть сейчас. Тот я, которым я являюсь сейчас, нравится мне. Он пытается поступать правильно. Моя жизнь сейчас хорошая. Гармоничная. Если я избавлюсь от Зимнего Солдата, стану прежним Баки Барнсом из Бруклина — всё, что я осознал, чего достиг, не будет стоить ничего. Я не хочу отказываться от моего опыта, каким бы он ни был. — Я понял. Ты… был Зимним Солдатом дольше, чем кем-либо ещё, и он всегда будет с тобой, — тихо произнёс Стив, перебирая его отросшие пряди волос. — Ты не обязан вычеркивать весь ужас из своего прошлого, чтобы стать лучше. Только не позволяй ему брать над тобой верх. Голос Стива успокаивал. Баки обхватил его торс рукой, прижимаясь крепче. — Спасибо. Пульсирующее сердце под щекой и ласковые пальцы на затылке согревали сразу с обеих сторон и дарили надежду на то, что дни будущей жизни будут лучше тех, что остались позади. Правда, жаль, что Стив любил не его. ***

— Чего ты хочешь? — спросила Шури. — Не знаю, — Баки шевельнул губами, но не услышал ни звука. — Чего ты хочешь? — повторила она. — Не знаю! Не знаю! — кричал Баки, но сколько бы не напрягал связки, воздух никак не наполнялся его словами. — Чего ты хочешь? — прогремел голос, сотрясая всё вокруг. — Его, — прошептал Баки, в надежде, что голос замолкнет, потому что у Стива такой чуткий сон и нельзя шуметь в такое время. Нельзя его будить. Он и так вечно не высыпается. Голос, кажется, удовлетворился ответом и замолк. Баки заглянул в спальню, прислушался. Стив спит. Стив дышит. Стив жив. Это казалось настоящим чудом. Можно было стоять так целую вечность. Любоваться, как вдох за вдохом приподнимается старое одеяло, под которым прячется маленькое, самое родное на свете тело. Подстраиваться под ритм его лёгких, наполняясь единством. Дыхание — доказательство существования. Того, что Стив реален. Что Баки не выдумал себе идеального друга, задыхаясь в одиночестве среди сотен своих фальшивых образов для всех вокруг. Замечательный сын — пустая белая маска с золотыми прожилками. Классный брат — смердящий ярко-зелёный. Умный парень и староста класса — благородный чёрный. Какой галантный красавчик — кроваво-алая улыбка. Рукастый парень, работник что надо — маска покрывается тягучими мазутными разводами. А сейчас, стоя у кровати лучшего друга, угадывая по недосказанным силуэтам знакомые мотивы родной бруклинской квартиры, настоящему Баки негде скрыться, суть мира заполняет его, остро и глубоко. Ночь истёрла цветные украшательства, остались одни честные контуры и формы. А Стив — ядро этого искреннего мира, олицетворение чистой простоты. «Я так люблю тебя», — родилось где-то внутри странное, ноющее. Баки лёг рядом. Едва касаясь, прижал палец к лицу друга, к трепетному местечку между носом и верхней губой, к ямке, будто подогнанной под размер его пальца. Воздух из лёгких Стива щекотал руку Баки и казался не слабее урагана. Баки представлял, как каждый такой вдох-смерч обдирает ему кожу, и она рассыпается на едва заметные чешуйки. «С каждым вдохом частичка меня проникает внутрь него», — пронеслось в его голове приятное, собственническое осознание. Он уже украл его дыхание. Можно украсть и его поцелуй. Осторожно. Стив даже не заметит. Никогда ни о чём не узнает. Зато рык «МОЁ» в сердце Баки заглохнет, удовлетворившись… или же наоборот распалится и сведёт с ума окончательно? Стив поморщился и дёрнулся. Палец Баки соскользнул и уткнулся в холод простыни. А Стив отвернулся на другой бок. Отгородился от Баки спиной-стеной. Думать об этом было так больно. Признать — ещё больнее. Стив не тянется к Баки. Солнца не тянутся к планетам. Это планеты сдаются на волю непреодолимой силы притяжения и кружат вокруг раскалённых звёзд. «Не нужен». Баки скребнул по остывающей постели пару раз, оставляя недолговечные царапины на простыне, и тихо заскулил. Вдруг Стив там, на другой стороне кровати, услышит немую просьбу: повернись, вернись ко мне, давай прикоснёмся друг к другу, пусть тепло перетекает из твоего тела в моё, а потом обратно, ведь мы — самое важное, что есть друг у друга, никто никогда не поймёт тебя так, как я… «Дай ему право на нормальность», — взмолилась рациональная часть нутра. — «Твоя безумная любовь ни к чему его не обязывает. Вы так близки, но вы разные люди. У вас не обязательно должны быть одни вкусы… одни чувства». Стив заслуживал большего. Не любовь безумного парня, а счастливую долгую жизнь с доброй женой. Баки сделал свой выбор — сходить с ума в ночной тьме и вздыхать по тому, кого у него никогда не будет, но отказаться от которого невозможно, ведь он самый лучший, и все иные на его фоне ничтожны. Стив имел право делать свой выбор. И Баки не должен требовать от него быть тем, кем он не является. Пусть даже и придётся подстраиваться под вдохи и выдохи Стива лишь чтобы выровнять своё дрожащее дыхание, а на подушке останется мокрое пятно. К утру всё высохнет. И цвета вернутся.

*** — Вот здесь. Стели, — ткнул Баки. — А не промокнет? — Стив с сомнением покосился на влажную траву. — Не-а, в ткани вибраниум. — Боже, да что у них тут без вибраниума? Хоть в еду они его не добавляют? — Кто знает. Я бы не удивился. Садись давай. Стив опустился на покрывало рядом с Баки. Их бёдра соприкоснулись. Баки слегка вздрогнул, но отодвигаться не стал. — Трава уже зелёная совсем, — заметил он. — Раньше сухая стояла, а сейчас новой столько выросло, что старой и не видно. — Ты часто сюда ходил? — Стив повернулся к нему. — Ага. По вечерам обычно. Но боюсь, к вечеру чистое небо мы можем не застать. Они со Стивом — и рассвет в Ваканде. После всего, через что они прошли, это казалось сюрреалистичным. — Стив, Африка. Представляешь? — изумился Баки. Тот понимающе закачал головой. — Из тысячи мест, где можно было бы оказаться спустя столько лет, нас занесло в сердце Африки. Как так вообще? — Ну, непредсказуемости вообще любят нас с тобой, — задумчиво улыбнулся Стив. «Нас с тобой» повторилось в голове Баки, прокатилось лёгкой дрожью по коже и замерло у сердца. Главное, что изменилось между ними после признания Стива — не сошедшие на нет неловкость и напряжение, и даже не окрепшее доверие. Они перестали отводить глаза. Оба. Позволяли себе смотреть друг на друга столько, сколько хотелось. И это было приятно — ловить на себе долгие взгляды Стива и понимать, что ему нравится любоваться. Баки тоже не мог не залипать на Стива. В его лице не было ни одного плавного росчерка. Нос и брови сходились практически под прямым углом. Морщинка между бровями строго параллельна носу, а морщинки на лбу — линии рта. Стив весь был… прямолинейный. Если не знать, и не догадаться, что под грубыми штрихами прячутся плавные движения, а улыбка Стива — самое мягкое, что есть в мире. Баки нередко завидовал его таланту художника раньше, и в тот миг, глядя, как лицо Стива подсвечивает робкий свет восходящего солнца, ощутил это чувство вновь. Ему хотелось скупыми рубленными движениями руки оставить на бумаге это прекрасное воплощение силы и воли, которое переживёт все нестабильные воспоминания в его голове. — Ты когда-нибудь рисовал свой автопортрет? — Кажется… нет. Не хотелось никогда. А что? — Нарисуй. Для меня. Углём, — попросил Баки. — Всё равно по-другому получится. Я вижу себя не так, как ты видишь меня, — покачал головой Стив с улыбкой. — Тогда… можно тебя сфотографировать? — У тебя камера с собой? — Нет, но есть коммуникатор. Я не пробовал, но видел, как он выводил видео. Уж фотографировать должна эта умная штука уметь. А… ты точно не против? — Тебе я отказать не могу, — усмехнулся Стив, и от этих слов желудок Баки перевернулся. Голосовое управление не подвело. По просьбе Баки умное устройство воссоздало линии лица Стива крошечными металлическими частичками и отчиталось о сохранении изображения. Двое пялились друг на друга и не могли отвести взглядов под разгорающимся рассветом. — На небо лучше смотри. Зря вставали в такую рань что ли, — Баки с трудом заставил себя поднять голову. — Ну красиво же. — Красиво, — согласился Стив. Баки видел боковым зрением, что он продолжает смотреть на него. — А знаешь, что ещё красивее? — лукаво спросил он. — Что? — Ты. Баки завис на мгновение, а потом откинулся на спину и расхохотался. — Стив, это просто ужасно, серьёзно, подкаты из интернета? Ты испортил момент. — Это всё Наташа. Она одно время пыталась меня свести с симпатичными девушками из ЩИТа, и постоянно отвешивала подобное, в надежде, что я запомню и применю на деле. — И запомнил же. «Пусть это шутка… но приятно». Саванна дышала на них влагой, гладь озера сияла, заполненная отражениями облаков, а они соприкасались ногами. Над Баки нависало бесконечное небо, пастельно-розовое с одной стороны, ещё по-ночному сапфировое с другой. Лучи солнца и тело Стива рядом согревали кожу. Баки было хорошо. Всё казалось таким идеальным, умиротворённым. Он закрыл глаза. Ему вспомнился сон накануне. Где присутствие Стива не успокаивало, не давало ощущение безопасности, а сводило с ума, разрывало душу в клочья. И насколько же те мучения не сравнимы с удовольствием, которое Баки может испытывать теперь. Прошлое не стоит того, чтобы к нему возвращаться. — Стив… — М? — отозвался он. — Тот… прежний Баки. Тогда. Давно. Он любил тебя, — Баки хотелось, чтобы Стив знал. Это было честно. — Правда? — голос рядом прозвучал глуше обычного. — Да. — Но как же… девчонки? — А как же Картер? Обе? Тебе они любить не мешали, — парировал Баки. Голос затих. — Просто знай это. Он бы хотел. И признался бы рано или поздно, если бы всё вышло иначе. — Я не жалею, что он признался именно так. Здесь и сейчас, — прошелестел Стив совсем рядом. Теплые губы дотронулись до его лба. «Есть лишь твоя любовь и моя душа». Баки не видел Стива, но впитывал его присутствие, чувствовал его тень рядом, и это ощущение было даже лучше зрения. Глазами можно видеть любого. Сердцем — лишь его. Вокруг начинался новый день. *** На следующее утро на столе Баки появился небрежный угольный набросок двух сидящих фигур на фоне разгорающегося солнца. Как можно нарисовать солнце чёрным цветом, было для Баки загадкой. Наверняка Стив просто вложил в рисунок часть своего собственного света — иного объяснения быть не могло. *** — Ты серьёзно? — Ага. Стив опустил взгляд на пол. Перевёл его обратно на Баки. Вопросительно наклонил голову. — Ну на столе места мало, неудобно будет, — объяснился Баки. — Мы уже не дети, чтобы в игры играть. — Это не просто игра, а игра на знакомство! Сперва я хотел принести шахматы, но тогда у меня не будет ни шанса, ты же меня за десять ходов размажешь. А так мы сможем лучше друг друга узнать, выяснить, что упустили за семьдесят лет, — пожал плечами Баки. — А алкоголь зачем зря переводить? — хмыкнул Стив. — Для антуража. Ну и просто эта штука вкусная. Вакандцы зовут её «мноно» или как-то так. На жидкую карамель похоже. Нахмурившийся Стив не выглядел убеждённым. — Ясно всё, испугался, что продуешь мне в игре для малолеток, — протянул Баки. Стив поддался на провокацию, хмыкнул и опустился на пол у стены и сел по-турецки. — Другое дело, — нахально улыбнулся Баки, приземляясь рядом. — Правила рассказывай. — Выкладываются четыре карточки. Я называю свою ассоциацию, а тебе нужно угадать, к какой карточке она относится. И так по очереди. Не угадал — пьёшь. Если проиграешь, либо честно отвечаешь на любые три моих вопроса, либо выполняешь любую мою просьбу. — Я и без карточек отвечу на любой твой вопрос и выполню любую твою просьбу. Баки на несколько секунд забыл, как дышать. Как Стив может быть таким? «Он меня любит», — вспомнил Баки. — «Пусть даже не совсем меня. Его любовь всё равно достаётся мне». Верность, которую излучал Стив, только сильнее напоминала об этом, и становилось так хорошо… Баки подался вперёд, ещё теснее к Стиву, лёг на бок и положил голову ему на бедро. Движение вышло стремительным, потому что Баки боялся, что неровное удовольствие исчезнет, а вместе с ним и смелый порыв. — Ты не против? Это не… слишком? — осторожно спросил он, разглядывая знакомые узоры на стене своей комнаты. — В самый раз, — Стив аккуратно запустил пальцы в волосы Баки, осторожно перебирая его отросшие локоны. — А это не слишком? — Мне приятно, — честно сказал Баки. Этот момент казался таким хрупким, что одно лишнее движение могло его разрушить. Они оба затихли, наслаждаясь осторожными прикосновениями. — Так что там с игрой? — понизив голос, спросил Стив. — Да чёрт с ней. Тем более, тебе всё равно не интересно. «А ещё мне не хочется, чтобы твоя рука прекращала меня ласкать», — эту мысль Баки озвучивать не решился. — Я просто не совсем понимаю, зачем она нам. Мы же давно знакомы. — Я прочитал, что есть игры, которые лучше помогают узнать друг друга. Подумал, что было бы здорово поговорить нормально, — вздохнул Баки. — И о чём бы ты спросил меня, если выиграл? — спросил Стив. — Ну, например… у тебя день рождения ведь не четвёртого июля? Я почти уверен в этом, но все архивы и статьи в интернете упорно хотят меня переубедить. Где-то размытых воспоминаниях Баки видел, как они доедали уже заветренные и подсохшие остатки скромного торта, испечённого Сарой для именинника, а в небе взрывались фейерверки в честь Дня независимости. — Нет, конечно. Первого, — тихо хихикнул Стив. Баки ощутил гул его смеха ухом, прижатым к чужому бедру, и звук проник куда-то в грудь, словно эмоция передалась напрямик, из сердца в сердце. — Это была идея Говарда — подправить цифру в документах, чтобы больше образу соответствовать, — продолжил Стив, нежно оттягивая пряди волос Баки. — Впрочем, я уже привык получать поздравления с запозданием. — А Коммандос знали? — Конечно. Ты где-то умудрился раздобыть кекс, только до первого июля он успел засохнуть. А ты всё равно воткнул туда двадцать шесть спичек и разбудил весь отряд песнопениями в честь моего Дня рождения. Думаю, тогда у ребят сомнений не осталось. Баки улыбнулся. Кажется, он даже смутно припоминал, что тот кекс нашёлся в заброшенной пекарне в разграбленной немцами французской деревне. — На этом вопросы и просьбы закончились? — уточнил Стив. — Ты настолько играть не хочешь? — фыркнул Баки. — Шахматы в следующий раз приноси. — Эгоист расчётливый. Баки изобразил обиду, но невозможно было искренне обижаться на того, от чьих аккуратных прикосновений тянуло мурлыкать. — Я, между прочим, долго выбирал. Там иногда такие вопросы бывают, до которых самим не додуматься. Мне вот интересно было бы… ну, какая у тебя ассоциация со словом «говядина»? — Ты. — Чего? — Ты мне говядину таскал, когда у меня гемоглобин упал, говорил, надо есть, чтобы быть здоровым, как бык. Понятия не имею, где ты на мясо деньги находил. — И слава богу, — ответил Баки, вспоминая, как флиртовал с дамой из мясного отдела, которая была лет на десять его старше. — А с чем ассоциируется у тебя слово… — взгляд упал на узор ковра, — «звезда»? — Тоже с тобой. — Да уж, — усмехнулся Баки. — Но тут мне хоть логика понятна. А если я скажу слово «робот», тоже я на ум приду, ты настолько скучный? — Нет. Со словом «робот» у меня ассоциируется Джарвис, хоть звать его так не совсем правильно. — Надо же? Не я? Кто такой этот Джарвис, что посмел занять моё место? — возмутился Баки. — Искусственный интеллект у Тони. Сейчас, правда, его уже нет, вместо него Вероника, но к Джарвису я больше привык, — пальцы в волосах Баки слегка дёрнулись, видимо, Стив пожал плечами. — Как он выглядел? — Да никак. Он бесплотный, он у Тони в компьютере, в системе. — Наверное, он очень крут, раз у него даже тела нет, а он тебе первым вспоминается, когда нужно представить чувака с механическими конечностями. — Ты — куда больше, чем твои конечности, — проникновенно произнёс Стив, и внезапно эти слова пробрались Баки прямо под кожу. — Когда я думаю о тебе, а это бывает очень часто, я представляю не твою металлическую руку, а твои серые глаза. Я вспоминаю обо всём, через что мы прошли. Шутить сразу расхотелось. Хотелось только, чтобы сильные ладони никогда его не отпускали. Чтобы продолжали согревать его, заботиться… — А я у тебя с каким-нибудь словом ассоциируюсь? — спросил Стив, сдвигая ладонь на шею, и осторожными движениями разминая её. — Вот прямо сейчас? — Да. «Пламя». «Пожар». «Пылать». — Свет, — ответил Баки. — Ты же даже не смотришь на меня, — недоуменно пробормотал Стив. — Мне это не обязательно. Даже если ты далеко, ты всё равно будешь моим светом. Кажется, это было уже слишком. Баки боялся, что Стив обратит слишком много внимания на его слова и поймёт, какой на самом деле жар внутри его сейчас переполняет. Что спросит об этом — а ответа на вопрос «почему?» Баки не смог бы найти и сам. Но врать не мог. Стив молчал. — У меня есть ещё вопрос. Стив кивнул. Баки не видел движения, но ощутил его всем телом… и пропал. Они словно срослись в один организм. Это было то самое понимание, которое не объяснить словами, когда каждая частичка тела настроена на другого, и никому больше эта волна недоступна, на этой частоте существуете лишь вы вдвоём, и не нужны ни глаза, ни слух — о том, кто рядом, и так известно всё. — Почему ты признался мне в любви? Стив тяжело вздохнул. — Я надеялся, ты об этом не спросишь. — Правда? — Да. — А говоришь, нам не нужны откровенные разговоры. Мы же договорились быть друг с другом честны, чтобы научиться доверять, — проворчал Баки. — Да. Прости, ты прав. — Так почему? Баки казалось, что вся жизнь зависит от этого ответа. Он пытался вспомнить, был ли в его жизни ещё хоть один настолько важный вопрос, и не мог найти в мешанине внутри головы ни одного момента, когда ожидание слов вызывало бы такой же сильный трепет внутри. — Я сказал это… потому что это правда. Я всё время боялся выдать себя, что ты всё поймёшь по голосу, взгляду, по моим поступкам. Я терялся рядом с тобой. Не знал, как говорить, что делать, чтобы не выглядеть влюблённым идиотом. — То есть… всё то время, когда я думал, что тебе было неловко с новой версией меня, и ты разочарован тем, как сильно я изменился… на самом деле ты боялся своих чувств ко мне? — пораженно спросил Баки, ощущая, как в груди зарождается неясная дрожь. Вторая ладонь Стива легла на спину и мягко провела по ней. Баки остро ощутил, как ему не хватает второй конечности — тогда бы он тоже мог провести обеими руками по всему телу Стива, целиком… — Мне было страшно, что, если ты узнаешь о том, какой на самом деле из меня друг, ты отгородишься, и я… потеряю тебя навсегда. Тем более, ты хорошо ладил с принцессой, и на фоне дружбы с ней легко было понять, что моё отношение к тебе… отличается. Ладонь Стива слегка задрожала, и Баки потянулся к ней, накрыл её своей рукой и осторожно погладил, успокаивая. — А потом ты сказал, что нужно встретиться со своим страхом, — продолжил Стив, — и я решился доверить тебе свой главный секрет. И… ты принял меня. Стало легче. И это не отдалило нас. Мы стали ближе. — Я бы никогда не отказался от тебя. Баки ощутил, как рука Стива под его собственной перевернулась и крепко сжала ладонь сверху, а затем подушечка большого пальца нежно провела по чувствительному месту на внутренней стороне запястья. По спине прокатилась волна мурашек. Баки коснулся кончиками пальцев чужой горячей ладони… и выскользнул из хватки Стива. Иначе он бы взорвался от этой ласки. Они же друзья. Друзья не делают такого. Стив переходил все границы… а Баки это нравилось. — Спроси меня тоже о чём-нибудь, — попросил Баки, надеясь, что Стив не заметил его сбитого дыхания, что он перестанет вести себя так… нереально. Будто они вместе. — Тебе было приятно, когда я сказал, что и без всякой игры сделаю для тебя всё? Баки едва не застонал. Стив не останавливался. А он сам не понимал, чувствовал ли он вибрацию голоса всей кожей, или что-то подрагивало у него внутри. — Да. Очень, — выдавил он, пересиливая желание уйти от темы, которая волновала его слишком сильно. — И поэтому ты лёг на меня? — Да, — Баки стиснул зубы, отгоняя все распаляющие воображение картинки, мигом всплывшие в голове от слов Стива. Безответные чувства столетней давности не должны были резонировать в нём так. Он не ощущал себя провалившимся в прошлое. Раньше Баки вспоминал, как присматривал за болеющим другом, как прогуливался с ним по улицам Нью-Йорка, как пытался устроить свою и Стивову личную жизнь в надежде, что так болезненная нужда исчезнет, как сочинял в голове письма домой, сидя в окопах… Эта боль осталась в бессонных бдениях в бледной бухарестской квартире и на страницах дневника. А сейчас он был собой. Безруким инвалидом-убийцей. А Стив поглаживал его кожу на голове, он весь так близко. И это всё по-настоящему. Не может быть, чтобы это была лишь ностальгия. Но новое чувство совсем не такое, как тогда, когда он жил одной любовью… он не страдает, не сходит с ума. Ему просто хорошо. — А действие ты какое бы загадал, если бы выиграл? — мягко спросил Стив. Баки задумался… Стив не отказал бы ему ни в чём. Даже если бы он предложил стать парой. Но хочет ли сам Баки этого по-настоящему? Нужны ли ему эти чувства или это лишь тоска по утраченной молодости? «Я должен понять, люблю ли я тебя». — Поцелуй меня, — попросил он. Ладонь Стива остановилась. Бедро под головой окаменело. — Не смешно. Внутренности Баки словно куда-то провалились. «Он этого не хочет? Это для него лишь шутка?» — Да? — скривился он. — А я думал, забавно будет посмотреть на твои попытки. Это мелкий бы ты дотянулся до меня, а сейчас не согнёшься, двенадцать кубиков пресса помешают. Кажется, навык переводить в шутку то, что могло причинить боль, Баки развил тогда же, когда стал другом Стива Роджерса. — Ладно, согласен, глупо с этой игрой вышло, — буркнул он и перевернулся спиной вниз. Стив перестал водить ладонью по его лопаткам, и Баки понадеялся, что сладкая пытка закончится. Жар утихнет, а он придёт в себя. Но стало ещё хуже. Теперь лицо Стива нависало прямо над ним, глаза, наполненные вниманием и заботой, любовались Баки, а рот был растянут в ласковой, счастливой улыбке. Пальцы Стива вернулись и осторожно провели по животу. Сердце заколотилось со страшной силой. Щеки стали очень горячими. По коже прошлась волна мурашек. «Он меня любит», — напомнило сознание. Всё это невозможно было сравнить с чувствами юного Баки в Бруклине. Это было когда-то там, и давно. А Стив смотрел и прикасался прямо сейчас. Что-то внутри под сердцем трепетало сейчас. Баки было плевать на всё, что существовало за пределами этого момента. Ладони Стива в его волосах и на животе стали центром мира. Важнее них не было ничего. — Ты наигрался? Или хочешь ещё что-то спросить? — пальцы продолжали выводить круги, сминая ткань африканского наряда. — Хотел. Расхотелось, — выдавил Баки. Дышать получалось через раз. — Уверен? — Вопросы закончились. У меня к тебе остались только просьбы. Стив смутился. Слегка покраснел. Окинул Баки своим безумным огненным взглядом, задержался на его губах. Набрал в грудь воздуха, будто перед прыжком в воду. И потянулся к его губам. Баки помнил, когда его впервые посетило желание коснуться губ Стива. Когда он впервые остался дома у Роджерсов с ночевой. Он легко мог забыть это, господи, ему было всего одиннадцать, он забыл столько всего, что тогда происходило. Но он помнил. Простое «А что, если я его поцелую?» не покидало его мыслей, пока на ночной стене тесной комнаты играли отсветы из окна, а под боком дышал Стив. И однажды Баки всё-таки поцеловал Стива. Они тогда были очень пьяные, как и все одноклассники, радующиеся окончанию школы. Это не было чем-то особенным. Просто глупой шуткой. — Да ладно? То есть всех девчонок Бруклина, даже тех, что были знакомы с тобой меньше часа, ты перецеловал, а Роджерса, с которым вы неразлучны сколько, лет десять?.. и ни разу? — спросил Эд Фуллер. Баки заглянул в весёлые глаза Стива. Подмигнул, прикоснулся своими губами к его на мгновение и быстро отстранился. — Признаюсь, разок было, — ответил Баки и расхохотался, а друзья подхватили задорный гогот. Стив смущённо улыбнулся и тоже хихикнул. А Баки пытался понять — он догадался? догадался? теперь он всё знает? Кажется, нет. Стив не злился, не застыл в ужасе. Он выглядел радостным. Довольным и расслабленным. Баки облегчённо выдохнул. Что ощутил он сам, он даже не успел понять. Слишком сосредоточился на реакции окружающих вокруг. Это потом на протяжении долгих лет Баки предстояло прокручивать этот момент в голове, осознавая: «Я его целовал». Вспоминать, мучиться, и понимать, что больше такого не повторится никогда. Но это повторилось. И новый поцелуй длился не жалкий миг. Он не знал, сколько прошло времени, пока Стив осторожно касался его губ, нежно, едва дотрагиваясь, рождая на коже взрывы маленьких электрических разрядов, пара минут или несколько недель. Баки не мог вспомнить, как дышать, потерявшись в ощущениях — пальцы гладят по щеке, по животу, Стив сверху, снизу, сбоку, Стив весь мир, Стив вся жизнь… Сердце колотилось так, словно пыталось проломить грудную клетку изнутри и лечь в ладони тому, кому оно всегда безраздельно принадлежало. Когда Стив отстранился, выпрямляясь, всё нутро Баки взвопило протестом, вцепившись в плечо над собой, он устремился наверх, вслед за ускользающими тонким ртом, и приник к нему. Бережно поцеловал — и поймал встречное движение. Руки Стива легли на спину, прижимая к себе. Они не касались друг друга языками, лишь возвращали мягкие прикосновения губ друг другу, но даже этого было так много, что Баки дрожал и плавился. Он пропитался жаром Стива насквозь, стал пламенем сам. Стив отпустил его губы и прислонился своим лбом к чужому. Улыбнулся смущённо, прикрыл глаза. Выдохнул, пытаясь восстановить дыхание, и волна тёплого воздуха прокатилась по щеке Баки, сожгла его, превратила в угли. Баки сгорел. И ему это понравилось. Очень. Ресницы Стива трепетали прямо перед ним, усеянные крошечными бусинами воды. Не вполне осознавая, что он делает, Баки подался порыву и прильнул губами к ресницам, собирая с них капли. Они оказались солёными. — Всё хорошо? — шепнул он. — Да, правда, очень, — сбивчиво ответил Стив, тоже шёпотом, и положил голову Баки на плечо. — Ты плакал, — губы Баки почти казались чужого уха. — Это от… этого. — Этого, — тихим эхом повторил Баки. Он настолько растерял былые навыки романтика, что довёл Стив до слёз? Теперь у него хорошо получается только убивать? — Нет, я не это имел в виду, я счастлив, просто, клянусь, всё так… я не… — Стив путался в собственных словах, но каким-то образом неровное бормотание развеивало тревогу Баки. — Я просто не ожидал… — Да, — согласился Баки. Он тоже не ожидал. Руки Стива спустились ниже и обвили талию Баки, накрепко заключая его в кольцо объятий. Это ощущалось невозможно правильно. Надёжно. Баки испытывал странную смесь эмоций: возбуждение и спокойствие. Уверенное воодушевление. Невозмутимое волнение. Он чувствовал себя живым и знал, что это ощущение не исчезнет, пока Стив рядом. И эти счастливые чувства не имели ни единого сходства с тем гнилым безответным томлением, которое Баки когда-то звал любовью. *** С возвращения Стива в Ваканду прошёл уже месяц. Баки не спрашивал, когда он уедет. Думать о том, что всё это когда-нибудь закончится, не хотелось, отсчитывать дни до неизбежного — тем более. Он и так подозревал, что Стив пропускал все миссии экс-Мстителей, оставив соратников без поддержки на поле боя. К счастью, со времён раскола команды никакие безумные злодеи не беспокоили планету, а с остальными было кому справиться и без Капитана Америка. Поэтому Баки старался просто наслаждаться мгновениями, проведёнными вместе. С каждым днём он всё больше вспоминал — каково это, быть лучшим другом Стива Роджерса. Тот перебрался к Баки в комнату, вопреки всем предупреждениям о том, что спать на диване будет неудобно, а на кровати они вдвоём не поместятся. Оказалось, когда засыпаешь рядом с родной душой, дискомфорт исчезает. Чужие руки становятся лучшей подушкой, лучшим одеялом и лучшей страховкой от падения. Они смотрели вместе фильмы, которые Стиву насоветовали друзья. Баки остался в восторге от «Звёздных войн», Стиву понравился «Рокки», и оба сошлись на том, что «Пятый элемент» — идиотский, но смотреть его весело, а новая экранизация «Кинг Конга» на голову выше той, которую они смотрели в юности. Как-то вечером Баки всё-таки уговорил друга сыграть партию в забытую за обжиманиями настольную игру. В какой-то момент Стива захватил азарт, и к концу игры он довольно светился, обойдя соперника на десяток очков. Баки тоже радовался, ведь теперь он знал: любимый цвет Стива до сих пор белый, но любимая книга уже другая, «Убить пересмешника» (позже Баки взял её в дворцовой библиотеке и пообещал себе, что следующей прочтёт именно её). Но придумать, какое желание победителя должен выполнить проигравший, Стив не смог. — Я ничего от тебя не хочу, — пожал он плечами. — Меня всё устраивает. — Какой же ты скучный, — вздохнул Баки. А затем перелез на диван к Стиву и положил голову ему на колени. Кажется, они стали его любимым местом. — Я бы быстро желание придумал, — заявил он. — Например? — Ну, если бы я выиграл, я бы попросил тебя позвонить Тони Старку. — Зачем? — опешил Стив. — Я бы хотел, чтобы вы помирились, — признался Баки. — Вы рассорились из-за меня, и я… — Не вини себя, — тут же выпалил Стив и погладил его по голове. — Это сложно. Ты же бросил своих друзей, которые заменили тебе семью, и с половиной из них ты даже не разговариваешь. И не потому, что Мстители сделали тебе что-то плохое. Просто ты решил, будто я сам не справлюсь со спецназом, и вся твоя жизнь пошла под откос. — Ты не прав. Сейчас я счастливее, чем когда-либо с 1945-го года. — Так почему бы не стать ещё счастливее и не вернуть в свою жизнь близких людей? — настаивал Баки. — Всё непросто. Мы с Тони не всегда ладили, он… очень эмоциональный. Я оставил ему телефон для связи. Если он захочет, у него есть возможность позвонить мне. — А ещё Старк гордый и не станет звонить сам, пока очередные пришельцы не прилетят. И то он скорее соберёт робота, научит его швырять круглый щит, выведет на экран твоё лицо и будет сражаться вместе с ним. — Я бы не удивился, — хохотнул Стив, но похоже, всё равно не согласился с тем, что звонок — хорошая идея. — Не станешь звонить? — Только если ты очень этого хочешь и после этого перестанешь себя винить, — неохотно сказал Стив. — Мне, конечно, приятно, но я никогда не стану на тебя давить и заставлять делать то, чего ты не хочешь. Это отвратительно. По себе знаю, — покачал головой Баки. — Спасибо, — тёплая ладонь заботливо потрепала копну волос, и он украдкой подался ей навстречу, будто кот, выпрашивающий ласку. А на следующий день Стив притащил красивую доску с квадратами из тёмного и светлого дерева, покрытую резными угловатыми узорами. Баки застонал. — Это издевательство. — Я придумал, какое желание загадать, — лукаво подмигнул Стив. — Ты же и так знаешь, что победишь. — В играх результат не так важен, как процесс. — Который будет длиться две минуты. — Брось, ты же тоже суперсолдат. Ты сотни тайных операций провёл. Неужели не сможешь незаметно загнать в угол моего короля? Стив оказался прав. В этот раз шахматная партия была не похожа на избиение младенца, как было в военные годы, когда гениальный тактик Капитан Америка мгновенно просчитывал, как победить соперника. Баки боролся целых двадцать восемь ходов, пока Стив не поставил ему мат и самодовольно улыбнулся. Возможность полюбоваться уверенным в себе, сияющим Стивом стоила всех поражений. Несколько раз они ужинали вместе с Т’Чаллой и Шури. Баки сперва боялся, что Шури будет подкалывать Баки в присутствии Стива насчёт их отношений, наградит Стива парочкой прозвищ, но она была удивительно тактична, понимая, что выставлять напоказ все свои переживания Баки бы не хотелось. Проводить время с королевскими отпрысками оказалось комфортно и весело. Баки находил очень забавным то, что брат и сестра дополняли друг друга так же, как они со Стивом, одинаково ощущая мир вокруг. «Потому что мы, как они — тоже семья», — подумалось Баки, и эта мысль рождала внутри тепло. Они перебирали рисунки Стива. Старые, позаимствованные из архивов Смитсоновского, остались в Нью-Йорке, поэтому Баки оставалось довольствоваться только теми, которые Стив успел нарисовать за время своего изгнания. Среди портретов Мстителей особенно регулярно мелькала Ванда Максимофф, и ни на одном из них она не улыбалась. — Я часто о ней думаю, — признался Стив. — Я переживаю за неё. Она через многое прошла, а она младше нас всех, кроме разве что того ловкого мальчишки Старка. Хорошо, что Вижн поддерживает её. Рисунков Баки, ожидаемо, было много. Баки чистит винтовку, Баки улыбается, Баки в маске Зимнего Солдата, Баки спит, Баки задумчиво смотрит вдаль, Баки сидит с ногами на кровати. Был даже такой, где он лежал за стеклом криокамеры. — Всё время спрашивал, когда тебя разморозят. А потом решил, что чем дальше я буду, чем реже буду тебя видеть и думать о тебе, тем легче будет дождаться. То, насколько легко Стив заполнил пустоты Баки в душе и в быту, сперва настораживало. Словно не было перерыва в восемьдесят лет, словно время не изуродовало их мир. Он заново привык к жизни не-в-одиночестве слишком быстро. Его (их) комната перестала быть лишь обжитым убежищем. Она стала домом — у Баки не было его с тех пор, как он отправился воевать в Европу. Он смирился: пусть даже чувства чужие и застарелые, от них не сбежать. Стив нужен ему. Сейчас. Всегда. На любых условиях. И чем больше Стив отдавал всего себя, тем сложнее было представить, что однажды его нужно будет отпустить. — Ты уйдёшь. Когда поймёшь, что любишь не меня, — горько сказал Баки после третьего поцелуя, когда стало очевидно, что пора прояснять ситуацию с их новыми отношениями. — Ты любишь Баки Барнса из Бруклина. Меня ты совсем не знаешь. — Знаю. — Не знаешь. — Ты любишь закаты и рассветы. Любишь, когда я тебя обнимаю. Сладкие напитки и старые книги. Способен убить меня движением пальца, но никогда не причиняешь мне боли. Ты измучен, но не сломлен. Стыдишься левой руки, и потому завязываешь вокруг плеча ткани. Винишь себя за то, что попал в плен Гидры, но работаешь над травмами и движешься дальше. Часто произносишь во сне моё имя. Ответить было нечем. Всё было именно так. И когда Стив говорил, что видит его таким… хорошим, Баки был готов и сам поверить в это. — Я не оставлю тебя, — закончил Стив. — До тех пор, пока буду тебе нужен. Больше о чувствах Баки и Стив почти не говорили. Какой был смысл обсуждать очевидное? Они убедились, что вместе им лучше, а порознь хуже. Секретов не осталось, их место заняло доверие и упоение моментами. Каждое совместное занятие в конечном счёте превращалось в наслаждение обществом друг друга. В гармонии их уютного мирка часы, совместно проведённые за завтраками, прогулками или попытками разобраться в плетении традиционных вакандских поясов, были так же драгоценны, как объятья перед сном и прикосновения губ к позвонкам в ночной темноте. Баки постепенно привязывался к Стиву Роджерсу всё больше. Не к тени из воспоминаний, а к живому мужчине рядом, который не мог спать при свете и забавно щурился по утрам, отворачиваясь от окна, который накидывал ему на плечи одеяло за вечерними просмотрами фильмов, который просто любил того, кто раньше жил в его теле. Но чтобы быть полностью честным перед собой, нужно было решить ещё одну проблему. *** — Медовый месяц кончился? — спросила Шури. — Можно и так сказать, — криво усмехнулся Баки. *** — Нет, — его лицо исказилось болью. — Стив, прошу. — Я не смогу. — Пожалуйста. — Это неправильно. — Но необходимо. Стив покачал головой. — Ты единственный, кому я могу это позволить. Я знаю, что ты обо мне позаботишься. *** Страх ушёл. Солдат его уже не застал, но чуял остатки запаха собственной паники в комнате, где он очнулся. Место казалось знакомым, но он не помнил миссий здесь (предположительно, из-за обнуления). Почему-то во рту не было капы (зубы и язык больше не понадобятся Агенту?). Рука так же отсутствовала. Было просторно. Легче маневрировать. Окон нет. Меньше ходов для отступления. Выход был всего один, он охранялся дюжиной воинов в красном. Все были девушками, крепкими и проворными. Значит, если придётся вступать в бой, у Солдата будет преимущество — грубая сила. Кроме охраны, темнокожей девушки за компьютером (научной сотрудницы?) и нескольких её ассистентов он не видел никого. Это было не по уставу. При разморозке Зимнего Солдата должны присутствовать минимум пятеро бойцов спецподразделения. Вероятно, его вывели из гибернации ради срочной миссии. — Доброе утро, Солдат, — тихо прозвучало из-за спины. Странно. Приказывающий должен следить за реакцией Агента при зачитывании кода. Зачем он стоял сзади, откуда видно только спинку кресла? Сам голос был знакомым, но почему-то слишком слабым. Страдающим. Люди с такими голосами не приказывают, а умирают. — Доброе утро, Солдат, — сзади повторили отчаяннее. Нужно было отозваться. Но Солдату нужно было удостовериться, что этот человек имеет право приказывать. — Подтверждение командования, код 12-37. — Согласие РП подтверждаю, 04-25, — речь стала твёрже и в ней прорезался американский акцент. Солдат точно уже слышал этот голос раньше. Приказывающий произнёс верный код. И Солдат его опознал на слух. Причин усомниться в Приказывающем нет. И если не произнести отзыв, его посчитают небоеспособной единицей и отправят на доработку. — Я готов отвечать. Приказывающий оказался в зоне видимости Солдата. — Ты цель, — сказал он. Шестой уровень, десять часов на устранение. Задание провалено. Шестой уровень, устранить максимально быстро. Задание провалено. Сбой. Уровень неизвестен, предположительно шестой. Устранить немедленно, скрыться и ждать дальнейших указаний. Задание провалено. Сбой. — Это было давно. Теперь нет. — Ты цель, — повторил Солдат. Охранницы приняли боевую стойку и выставили вперёд копья. — Нет, Солдат, — настаивал Приказывающий. Солдат был уверен, что тот — его новая цель. Актуальная миссия, очень срочная и важная, ради неё Солдата и разбудили, это точно. И устранять цель уже не требовалось. Задание было другим. Но каким — он не помнил. — Текущее задание? — уточнил Солдат. — Серия тестов. Не то. Солдат забыл очень важное задание. Почему ему не говорят какое? Это проверка? — Я отстегну тебя. Ты не нападёшь? — Нет. Как будто бы Солдат предупредил жертву, если бы собирался атаковать. Но пока он не разобрался, в чём заключается задание и что нужно делать с целью, нельзя причинять вред. — У тебя на голове датчики. Их нельзя отсоединять. Солдат кивнул. Цель подошла ближе и ослабила крепления на запястьях. — Тебе нужно делать всё, что я скажу. Солдат снова кивнул. Это было очевидно. Он всегда подчинялся. Иначе бы его давно списали. — Встань, — сказала цель. — Выполни комплекс тренировочных упражнений А-11. Рефлекс подчиняться сработал быстрее, чем он проанализировал и осознал полученный приказ. Тело выполняло отжимания на пальцах, приседания, выпады и уклонения в стандартном режиме. Солдат заметил, что он в чуть худшей форме, чем обычно. Вероятно, предыдущее задание было давно, не меньше четырнадцати месяцев назад. Но обычно криостазис предотвращал потерю мышечной массы и физических навыков. Эта странность дезориентировала. Информации о возможностях тела было недостаточно для уверенного прогноза относительно успешного выполнения задания. Впрочем, информации о задании не было тоже. Обнуление порой создавало столько проблем. Хорошо, что есть руководители программы, которые всё контролируют и учитывают. Солдат выполнил все необходимые упражнения, пока Приказывающий наблюдал за ним со странным выражением лица. Солдат сверился с инструкцией к упражнениям в памяти. Он выполнял всё верно. Значит, неудовлетворение и злость этого человека не связана с ним. Солдат предположил, что тот ранен, либо болен. Слишком неправильно выглядели черты его лица. Солдат считал, что должен был срочно оказать ему первую помощь, но ему не давали разрешения высказываться. После завершения комплекса полагалось проведение спарринга, но об этом ему тоже ничего не сказали, и кто будет партнёром, не сообщили. Потому он выпрямился и замер в ожидании дальнейших указаний. — Этого хватит? — обратился Приказывающий к научной сотруднице на английском. Та не казалась уверенной. — Данных для стопроцентного успеха недостаточно. У неё был странный акцент, немного напоминающий говор выходцев из Восточной Африки. В этом регионе баз Гидры не было. Он так долго был в крио, что политическая ситуация в мире заметно изменилась? Или же Агентом владеет теперь кто-то другой? Если так, то почему-то принадлежать этому Приказывающему казалось естественным. — Нужно проверить, как происходит подавление воли. Чтобы ему приказали сделать то, чего он не захотел бы сам, — сказала темнокожая девушка. — Нет! Он достаточно этого натерпелся. Солдат понял, что Приказывающий разъярился ещё больше. Но девушка, похоже, не замечала, потому что продолжила настаивать на своём: — Я сама не в восторге от этого, правда. Но иначе мы не сможем ему помочь. — Вы же знаете, через что он прошёл, — оскалился мужчина. — Капитан… он же просил вас. Сделайте это. Чтобы это больше не повторилось никогда. Ваши приказы станут для него последними. В глазах Приказывающего пылало бешенство. Это было… плохо. Опасно. Если бы он попросил Солдата о помощи, тот бы коснулся его. Чтобы отвлечь. Переключить внимание и уменьшить уровень гнева. Гнев — это плохо. Гнев ведёт к нестабильности и снижению функциональности. Приказывающий повернулся обратно и впился взглядом в Солдата. — Ударь меня, — прорычал он по-английски. Солдат не понимал, что происходит. Что от него требуется, почему этот человек так зол, и в чём состоит задача. Он сомневался, что схватка поможет Приказывающему совладать с эмоциями. Но у него не было полномочий ослушаться. Правой рука столкнулась с лицом цели. Параметры задания озвучены не были, поэтому он решил бить слабо, нападение на вышестоящих каралось строго, чаще всего обнулением, но, когда человек перед ним на миг прикрыл глаза и вздрогнул, Солдату показалось, что он ударил слишком сильно. Что любой удар был бы слишком сильным. Он совершил критическую ошибку. Тот даже не пошатнулся, он не увернулся, не поставил блок. Кулак Солдата разбил губу цели. Кровь размазалась по щеке, в уголке рта наливалась алая капля, готовая скатиться вниз. Так нельзя. Это неправильно. — Почему ты ударил так слабо? — спросил Приказывающий. Окровавленная щека цели. Красное на собственных пальцах. Это уже было раньше. Солдат помнил. У этого человека были голубые глаза с зелёным отливом. Избыточная информация. Это несущественно. Но очень важно. Только тогда взгляд был совсем другим, не полным боли и ярости, но… сосредоточенным? — Ты не хочешь драться со мной? Солдат не знал, что ответить. Его никогда не спрашивали о желаниях. Оружие не может хотеть или не хотеть чего-то, оно просто стреляет в цель. Человек ждал ответа. Капля на его губах разбухла и сорвалась, поползла по его подбородку вниз. — Я должен сказать, чего хочу? — спросил Солдат. Тот кивнул. — Вытереть кровь. Приказывающий прикрыл глаза рукой, вдохнул полной грудью. Неровно выдохнул, втянул воздух ещё раз. Солдат понял, что тот сдерживает рыдания. — Соберитесь, Капитан, — подала голос девушка за экраном. — Вспомните, ради чего мы здесь. Солдат опять проваливал задание. Неясно, должна ли была цель остаться в живых, но слёзы были недопустимы, в этом он не сомневался. Солдат обязан что-то сделать, чтобы это прекратилось. Приказывающий глубоко вдохнул. Опустил ладонь. Поднял голову, встречаясь глазами с Солдатом. И от этого взгляда в животе у Солдата зародилось странное ощущение, прокатилось по груди вверх и исчезло где-то на щеках, будто оставшись невидимым осадком на коже. Солдат не мог идентифицировать эту реакцию тела. Он был растерян. — Ударь меня, — снова потребовал Приказывающий, выплёвывая слова сквозь зубы. С таким страданием, словно его били электрическим током. — Как следует. Несколько раз. «Зачем?» — Чтобы мне было больно. «Нет». — Чтобы было много крови. «Нет!» — Чтобы я упал и не мог встать. Солдат ясно представил себе: Приказывающий лежит у его ног, стонет от боли, барахтается в луже собственной крови, пытается откашляться, подняться, но не может, руки подламываются, и он снова корчится на полу… это было легко. И неправильно. Запретно. Неприемлемо. — Капитан… — начала научная сотрудница, но тот её не слушал. — Бей, — приказал он. Солдат не мог. Он видел жуткую тьму зрачков цели, и понимал: он не способен причинить вред этому человеку. — Это приказ. Он не мог. — Солдат, — требовательно настаивал Приказывающий. — Сбой, — отчитался Солдат. На большее он был не способен. Он не мог выполнить приказ. Необходима корректировка и перезагрузка. — Баки… — пробормотала цель и приблизилась. — Капитан, осторожно, — предупредила его девушка. Приказывающий обхватил его тело руками. Приём был малоэффективный, Солдат легко мог бы вырваться. Но не хотел. Он неисправен, раз думает о желаниях. Без сомнений, его отправят на обнуление и доработку, а может и утилизируют. Значит, можно всё. Рука Солдата поднялась и в несколько осторожных движений стёрла кровь с лица Стива,

«Стива?»

оставленную ей же. Он больше не плакал. Стало правильнее. Солдат зарылся носом в шею цели, закрыл глаза и замер так. Он наконец-то понял своё текущее задание. Находиться в захвате этих рук. Приоритет первого порядка. — Капитан Роджерс, думаю, достаточно, — подала голос научная сотрудница. Вот и всё. Он нарушил все допустимые положения. — Отлично. Тогда заканчиваем. Вы подготовили препарат? Солдат чувствовал мягкую вибрацию шеи, и улавливать этот голос кожей было восхитительно хорошо. Его рецепторы сходили с ума, от чужой близости в теле зарождалось искристое тепло и вытапливалось на поверхность мурашками. — Баки? — спросил человек, слегка наклоняя голову к нему. Позывной был незнакомым, и он промолчал. Но Приказывающий переместил одну из рук со спины на затылок Солдата, и аккуратно развернул его лицом к себе. — Ты отлично справился, — похвалил он Солдата, смотря прямо в глаза. Слова поощрения Солдат слышал не раз, но они ничего не значили сами по себе. Но Приказывающий не просто оценил его, он улыбался; и Солдат проваливался в зелёную лазурь, глядящую ласково, участливо. Так, будто Солдат был важен. И как он смел хоть на милисекунду усомниться, что у этого человека есть право приказывать? Солдат был готов выполнить любое его указание, умереть, воскреснуть и снова умереть, если потребуется. Как он мог забыть, что его задание — следовать за ним всегда, идти, пока ноги не сотрутся до усиленных металлом костей, и делать всё, чтобы в уголках этих глаз не угасали чудесные морщинки счастья? Эта цель была вшита в его программирование раньше всех прочих, ради этой задачи Солдат и появился на свет. — Тебе пора, — сказал Приказывающий. — Модификация? Задание? — уточнил Солдат. — Никаких заданий и модификаций больше не будет. Никогда, — отчеканил он, в глазах снова мелькнула ярость. Чёрт. Всё-таки утилизация. Может, он бы боролся, если бы решение принял кто-то другой, если бы рядом стоял ненавистный Карпов или, может, Пирс. Вырвался, скрылся — Солдат бы справился, даже будучи не в лучшей своей форме. Но перечить его желаниям было чем-то противоестественным. «По крайней мере, даже отключиться навсегда будет легко, если он будет смотреть на меня так до самого конца».

«Я с тобой до конца…»

— Ложись, — сказал Приказывающий и указал на кушетку у стены. Солдат послушно принял горизонтальное положение, вытягивая руку вдоль тела. Он так не хотел погружаться в холод и тьму в одиночестве… И кажется, Приказывающий понял это, потому что он сел на край лежанки у его коленей. Затем нежно провел пальцами по тыльной стороне ладони Солдата, накрыл его руку своей. Как же хорошо, что этот человек будет присутствовать при его смерти. — Дыши, — шепнул он. Солдат и не заметил, что перестал контролировать поступление кислорода в организм. Следить за функционированием систем тела было важно. Неудивительно, что его решили списать. К ним приблизился молодой темнокожий парень и принялся устанавливать капельницу. Солдат пытался уловить кислый аромат страха, который обычно источали ассистенты и обслуживающий персонал при работе с ним, но его не было. Либо парень был куда сильнее, чем казался с виду, либо чувствовал себя в безопасности благодаря охране, либо Солдат стал совсем бесполезным и неэффективным. Последнее было наиболее вероятно. — Не волнуйся, — успокаивал его Приказывающий. — Тебе просто нужно немного поспать. Солдат кивнул. Усыпление — самый безболезненный метод убийства. Солдату приходилось его применять, хоть и редко, но он знал, как это делается. В капельнице, должно быть, концентрированный пропофол или пентобарбитал. Сначала он почувствует слабость в мышцах, и вскоре уснёт, погрузится в глубокий наркоз, за которым последует смерть. Датчики на его голове отчитаются о гибели мозга. Врачи зафиксируют точное время смерти, занесут в протоколы. А затем, наверное, Приказывающий возьмёт его труп, и отнесёт на руках к месту окончательной утилизации. Солдат не мог знать, что всё будет так, но ему нравилась мысль, что именно он избавится от его останков. И может, даже захочет оставить что-то на память. Некоторые из руководства Гидры любили сувениры с миссий и порой просили Солдата прихватить оружие жертвы или безделушки, бывало даже, какие-то части одежды, тела. Украшений у Солдата не было. Оружие, одежда, оборудование, даже отсутствующий протез — имущество Гидры, выдаваемое ему во временное пользование. Всё, чем он владеет — плоть, кровь, кости и органы. И Солдат был готов отдать всё это тому, кто водил пальцами по его коже лишь за то, что тот сам желал его касаться. — Лучше волосы. Они не будут разлагаться и пахнуть. Не нужен формалин, — подсказал Солдат Приказывающему. Тот одарил его недоумённым взглядом. Наверное, не хотел в будущем вспоминать о Солдате. Это не страшно. Солдат тоже многого не помнил. Главное, чтобы он продолжал смотреть на него и не сдвигал руку. — Всё будет хорошо, — заботливо шепнул Приказывающий, поглаживая ладонь Солдата. Было так приятно представлять себе, будто именно цель, а не Гидра, сможет справиться без него. Что именно этот человек будет в порядке, что никто его не повредит, что он будет жить, и лучистые морщинки у глаз тоже останутся на своих местах. Всё равно через пару минут Солдата отключат. Он может думать, что захочет. Никто не узнает. И никто не сможет стереть эти картинки из его мозга. Мертвецов не обнуляют. Он умрёт с мыслью о том, что Приказывающий сейчас сидит рядом с ним, что не отрывает от него глаз, что повышает Солдату температуру тела лишь потому, что его смерть для него важна. Солдат ощущал, как веки наливаются тяжестью, но до последнего противился силе химикатов и удерживал перед глазами образ Приказывающего, который смотрел так, словно ценит (не Агента, не Актив, а его самого!), и крепко держал за руку. Сил на сопротивление не оставалось. Разум Солдата погружался во тьму, но он не ощущал ни холода, ни одиночества. *** После зачитывания кода Баки проснулся на кровати в своей комнате. Было непривычно холодно. Словно он вышел из крио. Баки недоумённо осмотрелся. Окно закрыто. Ноги укутаны одеялом. Но Стив не спал рядом. Его неожиданное отсутствие нервировало. Но это было даже к лучшему. Баки не хотел обсуждать то, что произошло. Рассказывать, что готовился к смерти, касаясь его руки. Поделиться этой болью — всё равно, что переложить на него вину, ведь Стив точно начал бы изводить себя за то, что не догадался об искажённом восприятии Солдата. Баки с лёгкостью мог бы обидеться, что тот допустил это, что не объяснил всё… но это было бы просто нечестно. Стив сделал всё возможное. Он не воспользовался его покорностью, лишь заботился и поддерживал Баки всё то время, что он находился под властью программы. Стив не был виноват, что Баки настолько безвольно влюблён. Потому едва за окном забрезжил розовый свет, Баки вскочил с постели, оделся, набросил повязку на левое плечо, и отправился в лабораторию, пока Стив ещё не проснулся и не пришёл проверять его. Баки был уверен, что там никого не будет, но на удивление, увидел усталую Шури, ковыряющуюся в записях и данных на экране. Рядом с ней стояло четыре пустых кружки с коричневыми кругами по краям. «Кофе», — догадался Баки. — Привет. Долго я спал? — помахал он ладонью принцессе. — Трое суток, — зевнула та в ответ. — Рада тебя видеть. Ты ошибся в расчетах, и мы переборщили со снотворным. Я уже начала переживать. Баки отмахнулся. — Поспал бы парой дней больше, не страшно. Отравить кого-то с сывороткой в крови почти невозможно — она мгновенно начинает действовать как антидот. — Не страшно? Ты сказал, что разбираешься в работе своего тела, «знаешь свои спецификации»! Ты должен был уснуть часов на десять! — рассердилась Шури. — Ты хоть представляешь, как трясся над тобой Роджерс? Требовал каждый день по несколько раз делать анализ крови и сканировать мозг, чтобы убедиться, что ты не откинулся! — Раз он тебя замучил, ему претензии и предъявляй. Я тут ни при чём. Я вообще спал. Шури недовольно хмыкнула, не соглашаясь. — Я лишь выбрал такую дозу, от которой Солдат бы точно отключился, а я проснулся бы потом… собой, — Баки запнулся. Он хотел сказать «нормальным человеком», но применять это понятие к себе он не имел права. — Ну, судя по твоей вечно унылой мордашке, у тебя получилось, — усмехнулась Шури. — Ты свою видела? Круги под глазами темнее кожи. Принцесса в ответ воздела средний палец вверх. — Из-за тебя сижу здесь, между прочим, — сказала она. Баки стало неловко. — Серьёзно? — Ещё как. Вдохновение нашло. Не хотела делать перерыв, пока не закончу. — И что… шанс есть? — осторожно спросил Баки. — Мы, кажется, разобрались с кодом. — Ты… правда? Шури медленно кивнула. — Чёрт… спасибо. Спасибо. — Благодарить будешь, когда избавимся от Ледяного Головореза. Баки не верилось, что он будет свободен. Зимнего Солдата больше не будет. Да быть такого не может. Он семьдесят лет носил в своём теле программы, и… всё? — Если честно, я не ожидал, что всё получится. Тем более, так быстро. Не хотел себя обнадёживать. — То есть ты сомневался в моём интеллекте? — одна бровь Шури взлетела с вызовом. — Скорее, в своей везучести, — покачал он головой. — И что теперь? — Чтобы избавиться от него, нужна краниотомия, — вздохнула Шури. — Операция сложная, но мы справимся. Если бы резали на твоей родине, риск бы был огромный, но тебе повезло. Специалисты нужного уровня у нас есть. — Долго длится? — уточнил он. — Сама операция нет, около четырёх часов. А восстановление после неё займёт около недели. Если повезёт, то с твоей суперсолдатской регенерацией будет быстрее. Но это если всё пройдёт по плану. Может и дней на пятнадцать затянуться. Баки задумался. Неделя — не так уж и много, если мыслить в масштабах прежней тихой жизни в Румынии или вакандского спокойствия. Но неделя, когда каждый день включает в себя Стива — совсем другое. — У меня есть просьба. Как к подруге. — Ого! Молодец, быстро разобрался, как королевские знакомства использовать. — Шури. — Ладно, ладно, — она снисходительно улыбнулась. — Что такое? Подержать тебя за ручку во время операции? — Можешь попросить брата… занять чем-нибудь Стива, пока я… не в форме? Отправить на какую-нибудь миссию? Не хочу, чтобы он переживал. — О. — Ага. Шури недовольно поджала губы. — Он взбесится потом, ты же в курсе? — Простит, — преувеличенно равнодушно ответил Баки. — Из-за такого отношения к людям у тебя скоро всего одна подруга останется, — фыркнула принцесса. Шури, разумеется, была права, но… лучше уж Стив будет в неведении, чем трясётся над ним днями и ночами, отравляя своим волнением сам воздух. Баки так не хотелось всё портить. Последние недели со Стивом были такими хорошими. До чёртового кода. Так паршиво, как сейчас, Баки не было… очень давно. С тех пор, как он летел в альпийскую пропасть, а отчаянный крик Стива становился всё тише, заглушаемый хлёстким свистом метели. Он опять умер. Он был уверен, что умирает у Стива на глазах. Накануне Баки провёл не один день в размышлениях, чтобы предвидеть разные реакции Солдата и разработать план, как справиться с каждой из них. Он мог бы потребовать подтверждения командования из-за незнакомых людей и обстановки, мог напасть на Стива, опознав его как невыполненное задание, мог с боем вырваться наружу и скрыться, мог прорваться к компьютерам и отправить Гидре своё местоположение (Стив утверждал, что они зачистили все базы до единой и принять сигнал всё равно было бы некому), мог даже попытаться убить себя, следуя протоколу допроса при захвате в плен. Баки сам предложил чёртово снотворное, чтобы без лишних усилий сбить программу и проснуться в сознании. Он не предвидел лишь одно. Неважно в какой он ипостаси. Любви к Стиву не избежать. Это осознание навеивало безысходность. В Солдате не должны были проснуться чувства. Их не могло быть, Гидра выжгла всё человеческое, сотворила идеальное оружие. Он верил, что тогда, на хеликерриере, это не Солдат испытал боль при виде разбитого лица Стива, это слетела его программа, и он стал тем, что осталось от Баки Барнса. Вот он умел страдать как никто. Но стоило ему увидеть Стива, как все отлаженные механизмы отказывали. В этот раз Солдат ведь даже не вспомнил Стива по-настоящему, не осознавал, кто этот человек, и что он для него значит. Машина смерти просто безнадёжно провалилась в чувства, отдалась безусловной тяге. Неужели, кем и где бы Баки ни был, у него нет иного выбора, кроме как любить этого болвана? Он настолько не имеет контроля над собой, что ради Стива будет уничтожать себя до атома в любом состоянии сознания? Баки знал, что привязываться опасно. Что ему будет больно. Он смирился с мыслью об этом. Но к тому, что он пойдёт на смерть, лишь потому, что так сказал близкий человек (даже если на самом деле всё было иначе), Баки готов не был. В первые месяцы в Бухаресте он собирался убить себя сам. Один раз ему почти это удалось. Он выбрал местом своей смерти городскую свалку — там он никому не помешал бы, плюс больше шансов, что тело не смогут найти. Он не хотел быть обнаруженным, неважно оплаканным, или посрамлённым. Лучше было просто исчезнуть. Баки нашёл укромное место. Опустился на колени в вонючую лужу. Зажал в зубах гранату — так от мозга, напичканного знаниями убийцы, точно останутся лишь ошмётки, разлетевшиеся среди гор мусора, где им самое место. Даже Золе не собрать. Но вдруг он поймал на себе взгляд бродячей кошки. Та остановилась, презрительно оглядела его и отправилась дальше, исследовать свалку в поисках пищи. Внезапно Баки вспомнил, что доамна Петреску, соседка снизу, просила кормить трёх её кошек эту неделю, пока она будет гостить у сына в Киеве. Не то чтобы Баки активно общался со своими соседями. Напротив, он сторонился людей. Но старые одинокие дамы, живущие в своём закостенелом мирке, очень хорошо подмечают любые его изменения. — Я заметила, что вы не ходите на работу и почти всё время дома, — сказала доамна Петреску накануне, когда он открыл дверь после вежливого стука, пряча за спиной левую руку с ножом. Баки настороженно выжидал. — Значит, вам будет нетрудно пару раз спуститься на этаж ниже, чтобы старая женщина могла повидаться с сыночкой и не переживать за судьбу остальных своих деточек? Ключ до сих пор лежал на столе в квартире. А кошки ничего не ели уже около суток. Человеческий организм бы продержался неделю без пищи. Но кошачью анатомию Зимний Солдат не знал. Если он способен сделать так, что в мире будет тремя смертями меньше, он не имел права убивать себя. Он был обязан хоть раз поступить правильно. Час спустя, когда одна из кошек, сытая, довольная, потёрлась о его грязные джинсы и замурлыкала, Баки осознал — он больше не хотел умирать. От его смерти будет хорошо лишь ему одному. А его существование ещё могло принести пользу другим. И теперь, после месяцев спокойствия в Ваканде, Баки был рад, что принял тогда именно такое решение. Здесь жизнь стала другой. Долг превратился в удовольствие. Ему нравилось жить. Он совершенно точно не собирался умирать. Но умер. — Баки? — голос Шури вернул его в реальность. Реальность, где Стив любил его, и он любил Стива, но в этом не было ничего идеального. — Ты попросишь короля? Пожалуйста. — И прямо сегодня, да? — Именно. Шури обречённо вздохнула. — Ну, я тебя предупредила. Потом даже не вздумай ко мне приходить скулить. — Ты настоящая подруга, — благодарно улыбнулся Баки. — Эй! Я согласилась лишь потому, что не хочу ещё десяток дней сталкиваться с нервным Капитаном Роджерсом. Трёх достаточно было. Хватит мне и одного белого страдальца. Баки улыбнулся, но никак не отшутился — не хотелось разбрасываться громкими словами. Ведь он принял для себя твёрдое решение: со всеми страданиями пора покончить. *** Стив улетел вечером того же дня. Но лишь после того, как Баки заверил его, что возвращение в шкуру Солдата никак не навредило ему, что отлично себя чувствует и ничего не натворит, пока Стив будет в отъезде. — Всё равно ты все глупости увезёшь с собой, — сказал Баки, и эти слова были запрещённым ходом, он знал. Раньше он как можно реже обращался к старым воспоминаниям в разговорах со Стивом, потому что хотел, чтобы тот видел настоящего, нынешнего Баки, а не образ того, кого он потерял в Альпах. Но сейчас было необходимо, чтобы Стив оставил Баки и не тревожился о нём, а Баки смог в его отсутствие привести нагромождения своих запутанных чувств в порядок. На прощание Стив подхватил Баки за локоть и крепко поцеловал, на виду у всех присутствовавших — Т’Чаллы, Дора Милаж и Чёрной Вдовы, ожидавшей на трапе джета. Баки изумлённо ахнул прямо в чужой рот. Почему-то он думал, что Стив не стал бы выставлять их отношения напоказ… но выходит, он не стыдился их. Не стыдился Баки. И он желал, чтобы люди вокруг знали об этом, относились к этому, как к норме. Так, словно, Стив планировал сделать Баки частью своей жизни всерьёз и надолго. И как бы эта мысль ни грела сердце, именно поэтому Баки должен был как можно скорее разобраться в себе и том, чего на самом деле он хочет. — Я вернусь к тебе как можно скорее, — тихо сказал Стив, поглаживая острый локоть в своей ладони. — Я знаю, — Баки легонько боднул его головой в плечо. — Лети. Террористы сами себя не остановят. Когда джет поднялся в серое небо, Баки ощущал покалывание на губах там, где Стив целовал его, и вспоминал, как чуть больше месяца назад так же попытался прогнать его… и душил в себе досаду, что в этот раз не стал останавливать его, как тогда. Нехватание Стива захватило его в тот же миг, когда крошечный самолёт Мстителей растаял в тумане дождя. Но так было правильно. *** Операция, по словам Шури, прошла успешно. Что бы ни наворотила Гидра с его мозгами, тонкая вакандская техника должна была всё исправить. Зачитывать код снова, чтобы убедиться наверняка, принцесса не стала — сказала, что не собирается брать на себя чужие обязанности. После операции Баки проспал недолго, около пятнадцати часов — видимо, команда Шури учла прошлый опыт и уменьшила дозу лекарств по своему усмотрению. А ещё она строго-настрого запретила Баки надолго покидать кровать, пока все функции тела не восстановятся. Баки, впрочем, не особо возражал против постельного режима, который он решил провести на земле тихой хижины под размеренный шум дождя по вечерам. Ему нужно было время хорошенько обдумать всё, что происходило с его жизнью, а в одиночестве возвращаться в комнату, которую он привык делить со Стивом, было бы слишком мучительно. Умиротворение, которое Баки обрёл в Ваканде после выхода из крио, не просто научило его наслаждаться своим существованием. Оно дало нечто гораздо большее — возможность ощутить себя и жить настоящим. Но возвращение Стива, а затем Зимнего Солдата породили слишком отчаянные эмоции, разрывающие Баки на части, а заодно и сомнение — не было ли то, что он принял за мир и покой, побегом от самого себя? Может быть, все изломанные личности внутри, которых он всеми силами отвергал, не просто осколки прошлого? Может быть, они — часть нынешнего Баки? Он уже признавался Стиву, что не желал становиться прежним, не хотел отката назад, что это свело бы на нет все старания стать лучше. Но что, если его изменения брали своё начало из парня, кем он являлся когда-то? Настолько ли Баки отличался от славного малого из Бруклина? И как много от Солдата осталось в нём теперь? — Шури? — обратился он к коммуникатору. «Только быстро. Я занята», — прилетел через пару секунд ответ. — Я весёлый? — умное устройство мгновенно преобразовало его слова в сообщение. «О Баст. Если ты рассчитываешь, что твои самокопания, вызванные скукой, заставят меня сжалиться и тебе разрешат покидать постель, даже не надейся». — Просто скажи, да или нет, — вздохнул он. «Ты имеешь в виду, весело ли в твоём присутствии? Или способен ли ты радоваться?» Баки задумался. — И то, и то. «Мне с тобой нескучно, и смеяться тоже хочется. У тебя есть чувство юмора, хоть и мрачное. И для того, кто повидал некоторое дерьмо, у тебя неплохо получается наслаждаться жизнью». Шури — единственный друг, которого он сумел завести в новом веке, и она считает его… хотя бы не таким унылым, каким он видел себя сам. Возможно ли, что в нём осталось больше повадок из прошлого, чем он думал? «А теперь будь добр, не отвлекай меня. Вечером зайду». Баки покачал головой. Ему так и не удавалось понять одержимость двадцать первого века мгновенными ответами на сообщения. В его понимании тексты на экранах отличались от писем лишь объёмом и скоростью их получения адресатом, поэтому отвечать на них можно тогда, когда удобно. Баки помнил, как в первое время на фронте, получая послания от Стива (где засранец ни слова не рассказывал о том, что был тогда в Лихае), он перечитывал их неделями, представляя, как тот выводил аккуратные буквы на бумаге, облизывал марки и липкую линию конверта… он прокручивал в голове каждое слово и размышлял, как ответить, чтобы Стив понял, насколько сильно Баки соскучился, но не догадался о чувствах, которые одному парню непозволительно испытывать к другому. А потом, когда Баки в австрийском окопе осознал, что из этой переделки сто седьмому не выбраться, он целовал клеевые полоски, которых когда-то касался язык Стива, и это делало надвигающуюся безнадёжность чуть светлее. Может, поэтому он и сейчас игнорировал сообщения от «С.», копящиеся в памяти коммуникатора? Не хотел оправлять недостаточно выверенный ответ? Впрочем, игнорировал — не совсем подходящее слово. Баки читал сообщения, перечитывал, думал о них, вглядывался в фото. Но в ответ лишь с задержкой отправлял немногословные смайлы, «спасибо» и «удачи». И то только потому, что не хотел волновать Стива своим молчанием. В любом случае, слов, чтобы описать кипящее тепло, растекающееся из сердца по конечностям, когда он видел простые фразы, не находилось. «Мы захватили одного из террористов. Хорошая новость — обошлось без жертв. Наташа его допрашивает. Надеюсь, у тебя всё хорошо», — пришло около часа назад. К сообщению прилагалось фото: Стив в потрёпанной капитанской форме сидел на земле, усталое лицо освещено красноватыми отсветами костра и искренней улыбкой. Судя по сгустившимся сумеркам, он находился где-то на востоке, в четырёх-шести часовых поясах от Ваканды. Баки до сих пор ничего не ответил. А что он мог написать? Стив, измотанный миссией, вместо того, чтобы перекусить или поспать в свободную минуту, потратил своё время на то, чтобы послать фото, улыбался для него сквозь измождённость. Это значило необъятно много. Не отправлять же красное мультяшное сердечко — оно всё равно не было похоже на чувства Баки. Слишком яркое, слишком маленькое, слишком ограниченное чёрным контуром, слишком нереалистичное. — Хорошо, — произнёс в итоге Баки, когда молчание стало неприлично долгим. Коммуникатор послушно отослал Стиву это слово, не передававшее ни толики того, он ощущал внутри. И тут же его накрыло виной. Это было нечестно. Стив заслуживал больше, чем безликие шесть букв. Баки попросил устройство сфотографировать его, но улыбка на этих изображениях больше напоминала уродливый оскал. Словно он только пытался выдать себя за человека. После одиннадцатой неудачи он плюнул, зажал в зубах коммуникатор и отправил Стиву снимок без лица, фото руки с большим пальцем вверх, даже не глядя на итог, чтоб не передумать. Это было уже лучше, чем стандартные пустые картиночки улыбающихся лиц. Шури и вправду зашла к нему вечером, поделилась последними новостями, показала десяток видео из интернета (некоторые были забавными даже по мнению Баки), победила в четырёх партиях в бао, а потом поинтересовалась: — Твой дневной сеанс рефлексии прошёл успешно? — Не уверен, — покачал головой Баки. «Спасибо, Джеймс. Было бы в Нью-Йорке больше таких добрых парней, как ты», — любезно благодарила его Сара Роджерс, сжимая в руках охапку лекарств для сына на пороге их маленькой квартирки. «Не режьте…» — пролепетал в панике молодой серб, закрывая лицо руками, хотя в руках Зимнего Солдата был не нож, а «узи». — Волчара хочет поделиться мыслями? — поинтересовалась Шури. — Я добрый? Принцесса вскинула брови в удивлении. — Ты же понимаешь сам, доброта — это сложный концепт, добро для одного может быть злом для другого… — Давай вот без этого, а, — буркнул Баки. — Да нормальный ты, — заверила Шури. — Сперва кажется, что ты как дикий зверь, весь такой рычишь, скалишься на чужаков. Но это забавно, так и хочется раздразнить, чтобы понять, где та грань, когда ты разозлишься и станешь бросаться на людей. Но такой грани нет, потому что ты добрый. И оказывается, что ты не страшный зверь, а скорее, плюшевая игрушка, которую просто давно никто не обнимал. Баки растерялся от несвойственной принцессе сентиментальности. Он покрыт кровью с головы до ног… как это можно исправить одними объятьями? — Ой, не надо только скромняжку из себя строить, я сказала честно, как всё есть. Верилось с трудом, но спорить Баки не хотел. — Ты к чему самопознанием решил вдруг заняться? — уточнила Шури. — Я пытаюсь понять, похож ли я сейчас на себя в молодости. Как много хороших качеств во мне осталось. — Не знаю, как ты, а я бы точно не хотела быть похожей на себя-подростка, — поёжилась Шури. — С чего ты взял, что юнец лучше тебя? — Он не убийца. — Ну ты вроде тоже с этим завязал. — Он больше нравился людям. «Больше нравился Стиву». — А насколько он был искренен с окружающими? Баки задумался. Шури была права. Тогда ему было легче ладить с другими, потому что он лгал. Улыбался, даже когда на душе скребла тоска, чтобы быть принятым. Капелька безобидной лести тут, щепотка флирта там, наигранная радость — и он всеобщий любимец. Но с тех пор возможность испытывать настоящие эмоции стала для Баки слишком ценной, чтобы тратить время на фальшь. Шури довольно хмыкнула, когда увидела, что её слова проняли друга. — Капитан, я, Т’Чалла — мы делаем выбор проводить время с тобой. Неприятно было бы, не стали б. Ты навалял моему брату, своему парню, а всё равно им нравишься, мне тоже. Потому что ты хороший. Сейчас, не когда-то там. Прояви уважение к нашему мнению. Баки признательно обнял подругу. Он ей был обязан стольким, что при всём желании не смог бы расплатиться. И единственное, что он мог сделать — оправдывать ожидания. Быть таким же человечным, каким его видят. Ночи, как и раньше, полнились снами со Стивом в главной роли, но больше они не казались чужими воспоминаниями из прошлого. Бруклинский сопляк и военный символ почти не появлялись.

Крепкая спина в синей форме защищала от полчищ врагов именно его, однорукого калеку с отросшими лохмами. Нападавших даже толком не было видно, Стив закрывал Баки своим телом целиком. Твари, орды чёрных теней, не отступали. Они выхватили из рук щит. Рвали грудную клетку в клочья. Его одежда окрасилась в тёмно-коричневый, но Стив твёрдо стоял до последнего, не подпуская к Баки никого. «Я с тобой до конца», — прошептал он, умирая. «Ну уж нет. Не будет никакого конца», — рыкнул Баки, стискивая зубы от злости. Он подобрал щит и выступил вперёд. Теперь его черёд спасать Стива. Безликие тени хлынули прямо на него, но он знал, что выстоит. Он должен.

Сразу по пробуждению коммуникатор дружелюбно пиликнул, оповещая, что пока он спал, пришло новое сообщение. «Просидели ночь без сна, встретили рассвет. Без тебя он не такой живописный», — написал Стив несколько часов назад. Учитывая то, какой красотой на фото пылало небо, залитое всеми оттенками красного, он, по мнению Баки, слукавил. Нежно-кремовые облака за окном у него самого за окном не стали хуже от того, что Стива не было рядом. Но в то же время… с ним начало нового дня было бы ещё приятнее. «Ты сам хотел, чтобы он уехал», — напомнил он себе, но это почему-то совсем не успокаивало. Баки решил снова вести записи в блокноте — так было проще упорядочить разнородные стаи мыслей в голове. Он должен был докопаться до сути тревожной тени, не отступавшей от него ни на шаг и едва заметно, но отравлявшей радость его новообретённой спокойной жизни. Раньше он думал, что это тьма Зимнего Солдата пытается просочиться из своей клетки в уголке разума и захватить над ним контроль, но ведь теперь его больше нет? Солдат был лишь программой, набором уставов и шаблонов. Власть над телом снова принадлежит лишь самому Баки. Тогда что его так гнетёт? Он снова и снова возвращался к этому вопросы в своих рассуждениях, но все ответы казались лживыми. Около обеда тишину нарушил писк коммуникатора — новое сообщение от Стива. «Помнишь песню Бенни Гудмана «This can’t be love»? В 39м по радио каждый день крутили. Мы с Сэмом зашли за кофе, а тут она играет. Странное чувство». Баки только усмехнулся этому сообщению. Сразу видно, кто не слишком часто ходил на танцы. Там бодрая песенка приобрела популярность куда раньше, сразу после выхода мюзикла, в исполнении Горация Хайдта и Ларри Коттона, а Бенни Гудман записал более медленную и романтичную её версию только полгода спустя. Насколько же хорошо он помнил такие мелочи, когда-то казавшиеся важными. Баки коротко хохотнул. А затем попросил коммуникатор включить песню. Почему-то же она ему нравилась раньше. И из руки запел саксофон под нежный шорох иглы проигрывателя — с ума сойти, Баки был уверен, что в новом веке все песни уже давным-давно переделали в идеальном качестве, но, видимо, ещё не перевелись любители старого тёплого звука. А может, наоборот, никому не было дела до древней записи, чтобы тратить на её улучшение время. И это было потрясающе. Джаз остался собой, таким же, каким был в прошлом веке — и он до сих пор нравился Баки, что удивительно, учитывая, сколько изменений с ним случилось. Баки представил себе, как где-то далеко-далеко Стив тянет кофе, улыбаясь Соколу, и слышит ту же мелодию. Как она объединяет их на расстоянии, будто у них на двоих одни органы слуха. — А сейчас Ларри Коттон расскажет нам всё о любви, — объявил Хайдт, и Баки приготовился внимать. Это точно не любовь, ведь мне так хорошо Ни слёз, ни грусти, ни вздохов Это точно не любовь, у меня не кружится голова, Я не витаю в облаках Баки вспомнилось, как однажды под эту мелодию он закруживал в танце то ли Лиззи, то ли Лесли, та хохотала, и заглядывалась на него, явно надеясь на серьёзное продолжение вечера. А в мыслях всё повторялись слова песни — это точно не любовь. Он знал, что такое любовь. Он любил Стива. Он смотрел на девчонку, и в его душе не поднималось ничего похожего на ту безумную волну, что утягивала его в тягучую пучину томления, когда он видел волевой взгляд родных голубых глаз. Ему просто было весело. Те вечера танцев с девчонками не значили ничего. Моё сердце не замирает, спокойно себе бьётся Это слишком мило, чтобы быть любовью Это точно не любовь, ведь мне так хорошо Но всё же я так люблю смотреть в твои глаза Саксофон зазывно выводил мелодию, будто приглашал присоединиться, попасть в такт глухо бухающего барабана и игривых клавишных. Баки чувствовал этот ритм. Его охватило желание потанцевать, впервые с сороковых. Баки вздохнул с досадой — вставать с постели, пока он не восстановился, лишний раз не стоило. Поэтому он лишь легонько покачивал носком в такт. Он обязательно заставит Стива станцевать с ним, когда тот вернётся. Старая песня звучала странно в простой африканской хижине, неуместно, чужеродно. Может, потому давно знакомые строчки укладывались в голове новым смыслом. Люди тысячелетиями воспевали любовь со всеми сопровождающими её страданиями, и все настолько привыкли к этому, что стали неспособны распознать любовь, если сердце не разрывается терзаниями. Разве самое прекрасное чувство должно причинять боль? Что, если безответные муки — это вовсе не эталон настоящей любви? Да, то, что Баки испытывал, находясь рядом со Стивом теперь, не было похоже на его любовь, которую он переживал в тридцатых и сороковых. Ему было просто хорошо и спокойно. И ведь это тоже могла быть любовь. Другая, не искорёженная чувством вины и безответностью. Но от этого не менее настоящая. Песня затихла, оставляя в воздухе лишь шелест дождя снаружи. Он любил Стива. С ума сойти. Без всяких «как», «потому что», «но» и «хотя». Вот так просто — любил. Это знание настолько упрощало всё. Зачем отравлять счастье сомнениями, зачем пытаться понять, что именно просочилось в его новую личность из прошлых воспоминаний, если он испытывал эти чувства сейчас? Отрицать это — снова выбрать самообман, а Баки уже достаточно много лет лгал себе, и убедился, что честность значительно облегчала существование. Молодой Баки любил Стива, просто потому что любил, не задумываясь над причинами. Так же, как и Солдат. Стоило поучиться у них обоих. Баки ожидал, что ему придётся ещё несколько дней проваляться в кровати, но он недооценил сыворотку Гидры — на третий день неприятное головокружение исчезло, а ещё день спустя от шрама на голове не осталось и следа. Одна из медработниц провела осмотр и согласилась, что ему уже можно покидать постель без вреда для здоровья. Миссия Стива, Вдовы и Сокола растянулась вместо запланированных пяти дней на неопределённый срок, и Т’Чалла настоял, чтобы кто-то проверил триггеры Баки как можно скорее. Шури отказывалась наотрез. Она не сомневалась в успехе операции, но читать код не хотела. «Я по-английски с акцентом-то говорю, а ты хочешь, чтобы я русский выучила?», — оправдывалась она. Баки думал, дело было скорее не в этом, а в том, что она не хотела причинять боль другу, зная, как сильно он ненавидит воздействие кода. Потому зачитывать слова-триггеры вызвалась одна из Дора Милаж, Айо. Баки не был с ней близок, но неоднократно встречался и перекидывался парой фраз за всё время, проведённое здесь. Она ему нравилась. Сильная, уверенная, но добрая. Олицетворение этого края. Он не верил, что всё получилось. До самого последнего момента. Пока голос Айо не затих… и ничего не изменилось. Баки всё ещё оставался собой. Он не выдержал и разревелся. Он не помнил, когда позволял себе плакать по-настоящему в последний раз. Позволял признать силу и важность своих эмоций. Боль, наполнявшая его жизнь, была привычным состоянием. Но теперь он свободен, и мало что имело большее значение. Слёзы, залившие лицо, были слезами радости, и такую всепоглощающую, однозначную радость Баки не испытывал никогда. «Приезжай скорее», — написал он Стиву. — «У меня для тебя сюрприз». Он пытался представить реакцию Стива, когда тот узнает, что власти кода пришёл конец. Когда Стив произнесёт роковое «товарный вагон», и совсем ничего не произойдёт. Баки предвкушал, как счастливо и широко он заулыбается, как прижмёт к себе, окутав теплом… А потом Баки признается Стиву в любви. Он должен это знать. *** Сезон дождей подходил к концу, уступая главенство сухому сезону, солнечных дней становилось все больше, и Баки решил вернуться к былой успокаивающей рутине. Он успел соскучиться по стае темнокожей ребятни, сопровождающей его, словно вожака на охоте, по прогулкам в Золотом Городе, по книгам и видеоиграм — но всё ощущалось как-то не так. Бессмысленно. Он убивал время, но не наслаждался этим так, как прежде. Ему хотелось помогать народу, который столько сделал для него. Но он оставался бесполезным калекой — а значит, Баки обязан был стать сильнее. — Теперь, когда я свободен от кода, мне же разрешат получить оружие? Ненадолго, просто для тренировки, — уточнил он у Шури. — Ну разве что за тебя кто-то влиятельный поручится… — хитро протянула она. — Шури. — Даже не знаю, кто бы это мог быть. — Достанешь мне винтовку, пару ножей и мишень? — И всего-то? — разочарованно фыркнула Шури. — Я работаю над одним прототипом, он стреляет зарядами разогретого ионизированного газа… — Пожалуй, откажусь, — покачал головой Баки. — Тогда тебе к Т’Чалле. Он в старье лучше разбирается. — Ножи — не старьё, а классика. — Да-да, я уже поняла, что ты противник эволюции. Баки вспомнил, как Стив рассказывал о Тони и его неудержимом стремлении создавать новое, не задумываясь о последствиях, и подумал, что они с Шури нашли бы общий язык. Т’Чалла к просьбе отнёсся серьёзнее сестры. — Не думал, что ты когда-либо захочешь снова пользоваться оружием, — сказал он. — Теперь всё иначе. Я делаю это по своей воле. И не собираюсь никого убивать. Я хочу поупражняться в одиночестве, никому не мешая. Т’Чалла величественно кивнул. — Если в битве нет проигравших, значит, сражения не было. — Ну как-то так, — медленно сказал Баки, не до конца понимая, что имелось в виду. — Ты долго был несокрушим. Потому хорошо знаешь цену всех побед. Время твоего боя ещё настанет. Философский подход Т’Чаллы к жизни был странным. Баки тоже задавался многочисленными вопросами о сути своего бытия, но вряд ли кому-то кроме него могли бы подойти найденные им ответы. Он знал только свой мир. А Т’Чалла словно знал всё. Ни в чём не сомневался. Это вызывало безграничное уважение — и одновременно усиливало чувство собственной беспомощности. Баки так мог верить лишь в Стива Роджерса. Всё остальное в мире было ещё сложнее и неоднозначнее. Тренировочный зал, который показали Баки, оказался больше, чем он ожидал. Небольшая часть пространства была заполнена знакомыми мишенями и манекенами, но куда больше здесь было непонятных устройств и отметок на стенах и полу. Баки Барнс всегда любил стрелять. Наверное, потому он и прославился как один из лучших снайперов армии США — любимые занятия всегда приносят лучшие результаты, чем все другие. Когда он уничтожал врагов, глядя в прицел, убивать было не так жутко. Как в видеоиграх нового века. Нажал кнопку-крючок — и противник больше никому не угрожает, а руки чисты. Сосредотачиваясь на точном наведении, Баки словно выпадал из реальности. Стрельба становилась соревнованием с самим собой, подобным тем, что любят придумывать дети, шагая по улицам, — не наступать на чужие тени, переступать через трещины асфальта, шагать в ногу с джентльменом впереди. Получится ли попасть в того нациста, не меняя позиции? А в того? А снять вон этого парня, который намеревается выпрыгнуть на Капитана, да так, чтобы Стива не задеть? Стрелять по мишеням вакандского полигона оказалось слишком просто. Однорукий мог стрелять из винтовки лишь с упора, и тир быстро наскучил Баки. Даже с учётом того, что тело, непривычное к стрельбе одной правой, не слишком успешно справлялось с отдачей, он попал в «десятку» двести сорок семь раз из двухсот пятидесяти. Айо, провожавшая его, сказала, что тренировку можно перевести в режим виртуальной симуляции — И Баки решил воспользоваться советом. В его руке тут же возник самозарядный пистолет, которого не было ещё минуту назад, а круглый белый зал преобразился в густой лес с бегающими силуэтами врагов. Он даже представить себе не мог, как такое возможно. Оставалось лишь порадоваться, что Гидра не добралась до здешних умов, и наслаждаться иллюзией стрельбища, впадая в знакомое приятное состояние полной концентрации и расслабления. Но Солдату, в отличие от Баки на войне, не всегда доставались миссии, где он мог бы спрятаться за прицелом. Он предпочитал другие задания, те, где он мог прочувствовать жизнь внутри себя, силу, переполняющую вены, напряжение в каждом мускуле. Ощутить полный контроль над своим телом. Только во время сражения лицом к лицу он принимал решения сам и мог гордиться своей эффективностью. Ножи были его слабостью, о которой вряд ли знали руководители программы «Зимний Солдат». Их выдавали не на все задания, лишь на те, где было трудно предсказать исход сражения, и требовалось иметь при себе различные виды оружия, чтобы преуспеть в бою, независимо от специализации противника. Каждый раз, когда ему выпадали именно такие миссии, Солдата наполняло скупое удовлетворение от едва ощутимого веса трёх лезвий: на бедре и ещё два на поясе сзади. Поэтому, набегавшись по джунглям, напрятавшись среди фантомных кустов, деревьев и склонов ландшафта, Баки захотелось вспомнить это чувство. Ощутить себя Зимним Солдатом, раз теперь он перестал быть угрозой. Он отключил симуляцию и приблизился к манекену. Сделал выпад. Ещё. И ещё. Танцевать вокруг неживого тела с одним ножом в руке сперва выходило не так ловко, как с двумя, его слегка заносило вбок… но потом он приспособился. Стало получаться. Уклоняться от воображаемых ударов оказалось легче, когда зона поражения на одну конечность меньше. И тогда случилось это — то потрясающее озарение, когда мир вокруг осязается, когда поверхность подчиняется ногам, как доска умелому сёрферу, когда нож — продолжение руки, сросшееся с плотью жало. Баки скользил по полу, взлетал над манекеном, и безжалостно сокрушал его одним прикосновением, лёгким, но точным. Каждая клетка тела была живой, полной энергии. И Баки наполнило понимание — он сильный. Он обладает бесконечной властью над собственным телом. Он мог всё, даже без руки. Пусть его лишат второй руки, ног, чего угодно, плевать — он Зимний Солдат. И он найдёт способ одержать верх в любой битве, потому что это, всеобъемлющую связь тела и мира, не способен отнять никто. Теперь это могущество принадлежало ему полностью. Баки выдохнул, и опустился на пол, руку упёрлась в колени, а лоб — в кулак, где всё ещё был зажат нож. Он почти не запыхался. Пара глубоких вдохов, и дыхание восстановилось. Как же этого не хватало. Все его воспоминания о Зимнем Солдате отдавали запахом крови и чувством вины, но под ними, глубоко, так, чтобы не отыскали кураторы, была спрятана гордость — он лучший оперативник Гидры, самый смертоносный и эффективный, задействуемый лишь на миссиях исключительной важности. Ему не нравилось убивать и заставлять людей страдать… но нравилось побеждать. Та его часть, что он отвергал, и считал за источник мрака в себе, на деле была сосредоточением его силы. Баки ощутил, как по лицу расплывается улыбка. С тех пор, как Трискелион рухнул в воды Потомака, он ощущал себя загнанной жертвой, последствием чужих решений. А теперь он не просто обрёл покой, не просто освободился от злого контроля. Он больше не слаб. Выходит, Баки доставляли удовольствие те же занятия, что и семьдесят, и тридцать лет назад, не потому, что это были приятные воспоминания. Ему нравилось стрелять, искусно владеть ножом, слушать джаз и любить Стива сейчас. Значит, он — это он. Все части его поломанной души — это и есть он. От этой мысли становилось так хорошо, что на глаза чуть не наворачивались счастливые слёзы. И Баки понял, что хочет поделиться своей радостью со Стивом. Он долго ломал голову, но не так и не смог уложить окрыляющее осознание в слова. Стив не терял себя, и он, конечно, изо всех сил постарался бы понять Баки, но это невозможно. Вдова бы поняла, но ей он писать точно не собирался. Поэтому он отправил Стиву фото самого себя. Растрёпанного, сидящего на полу, с ножом в руке и вдохновлённой улыбкой на губах. Баки даже показалось, что там он вышел… красивым? «Сегодня я счастлив. Надеюсь, ты тоже», — отправилось следом. «Твоё счастье и делает меня счастливым», — тут же возник ответ. Баки показалось, что уголки его рта расползлись ещё дальше, что было физически невозможно. *** «А ведь для Стива времени прошло гораздо меньше», — осенило Баки перед сном, когда лунный свет уже прокрался через узкую щель между деревом и тканью, занавешивающей вход в хижину. Для него те шестьдесят семь лет во льдах Арктики, пока Баки превращался в чудовище и впечатывал убийства в свою суть, были лишь сном. Расстояние между прошлой и настоящей жизнью у Стива было на семьдесят лет короче, чем у Баки, и истинные образы в памяти не должны были исказиться, затеряться в мареве нажитого опыта. Но он с самого начала ни секунды не сомневался, что человек с лицом его лучшего друга — и есть его лучший друг. Он не заметил разницы. Может, тогда и Стив на самом деле любил его? Раньше примеряя на себя Стивово признание, Баки казалось, что он воровал эту любовь, занимал чужое место, на которое у него не было права. Но выходит, он был… неправ? Стив тоже любил его. По-настоящему. Его. От этого что-то болезненно сжалось в груди, так, что срочно нужно было или вдохнуть, или разрыдаться, но он не мог вспомнить, как дышать. Он был достаточно хорош, для того, чтобы быть любимым Стивом, и это меняло всё. Они могли быть вместе. Да, в некотором смысле они и так уже были вместе. Со стороны, наверное, никто бы и не заметил разницы. Может, её не видел даже Стив. Но всё то время, что Баки провел с ним в Ваканде, разговоров об их отношениях было ничтожно мало. Они никак не обозначили, кто они теперь. Да, они спали в одной кровати, иногда целовались, держались за руки и говорили невинные слова, от которых сердце переворачивалось вверх тормашками. И Баки этого было достаточно. После всех раз, что они друг друга теряли, выпавший им шанс просто быть рядом — уже чудо. Мысль о том, что они могли стать п а р о й, звучала жутко. У Баки не было пары столько лет… и он никогда не встречался с тем, кого любил. Те девчонки, которые в прошлой жизни удостаивались чести быть представленными семье и друзьям как «моя девушка», отличались от всех прочих лишь тем, что с ними Баки гулял больше трёх вечеров, и все они хоть немного, но напоминали Стива — ведь Баки не мог представить себя рядом с кем-то, совсем на него непохожим. Он не умел встречаться с тем, в кого влюблён. Что ж. Учиться никогда не поздно. *** Баки снилось солнце. Его не было видно, но оно отпечатывалось на коже прозрачным теплом, опутывая ласковым коконом тепла. Было приятно. Баки сосредоточился на ласковых прикосновениях лучей, вцепляясь в ускользающее удовольствие, но от этого сон рассыпался всё быстрее. Баки проснулся… но припекающее солнце не исчезло. Он открыл глаза. Солнца не было, но непроглядная ночная тьма уже покинула хижину, оставив за собой лишь лёгкий сумрак, в котором было отлично видно: рядом с лежанкой, прямо на земле, сидел Стив. И он, не отрываясь, смотрел на него, и на лбу, на щеках, на губах и веках — там, куда падал взгляд Стива — расцветало тепло. — Привет, — сказали они одновременно, и тут же заулыбались своей синхронности. Баки сел. Он не ожидал, что Стив вернётся сегодня, и его присутствие так близко просто обескураживало. Они не виделись больше недели. Баки успел забыть, насколько его лицо красивое, и залюбовался знакомыми чертами, впитывая их в память, восполняя недостаток Стива Роджерса в теле и душе. Он внезапно заметил, поймал взгляд Баки, и заглянул прямо в глаза. То, что он там увидел, ему понравилось, и уголки чужих губ поползли вверх. Этот немой диалог был очень откровенным. Захотелось сбежать. Закрыться, скрыться, чтобы Стив не нашёл ничего в его взгляде, чтобы не догадался о его чувствах… но Баки больше не мог прятаться. Не теперь, когда он поверил, что у их счастья есть шанс, по-настоящему. — Какой же ты красивый, когда спишь… и не только. Я так по этому соскучился, — сказал Стив. — Мне тебя не хватало, — признался Баки в ответ. Стив просиял, растягиваясь в ослепляющей улыбке, и Баки понял, что готов положить остаток жизни на то, чтобы Стив вот так счастливо улыбался. Он был готов хоть сотню раз в день говорить, какой тот удивительный и потрясающий. Это того стоило. Судя по робкому лучу света, пробившемуся из-за полотна в дверном проёме, утро только занималось, и до рассвета было ещё несколько часов. — Только прилетел? Устал? — спросил Баки, зевая. Стив кивнул. — Хотел добраться поскорее, я не спал. Но тебя не было в комнате… и я пришёл сюда. — Тогда ложись, — Баки отодвинулся ближе к стене, освобождая место, и снова лёг, потягиваясь. Стив быстро скинул форму, оставаясь в одном нательном белье и нырнул под тонкое одеяло. Баки лежал к нему лицом к лицу, и как же прекрасно ощущать на себе этот прямой заботливый взгляд. Он потянулся рукой, нащупывая под одеялом чужую ладонь и обвил её пальцами. Казалось, тепло тела Стива должно было передаваться через эту единственную точку касания, скрытую тканью, но оно прогревало каждую частичку Баки. Потому что они были переплетены не только пальцами, а всем — историей на двоих, подчинённым общему ритму дыханием, открытыми взглядами и одним чувством. — Я должен кое-что сказать, — сказал Баки. Выражение Стива мгновенно стало серьёзным, чересчур серьёзным. Но оно всё ещё было прекрасно. Баки столетиями был готов плутать среди линий его лица, тонуть в румянце на его щеках. — Да? — выдохнул он. — Помнишь, я говорил, что раньше любил тебя? — тихо спросил Баки. — Да, — дыхание Стива сбилось, разрушая их единый ритм. — Я много думал об этом. Я… не знал тогда, что ты тоже любил, и… было хреново. Очень, — в глазах напротив отразилось сожаление, но Баки сжал ладонь Стива, и мотнул головой, чтобы тот не перебил его. — Наверное, тогда я бы многое отдал, чтобы лишиться этих чувств. Они мне казались неизбежными. Я сдавался им, смирялся с тем, что не могу не любить тебя. Но я изменился. И мои чувства изменились тоже. Стив вздрогнул, словно от боли, и отвёл глаза. Он весь будто съёжился, стал меньше. А затем попытался осторожно выдернуть руку из хватки Баки, но тот не позволил, схватил ещё крепче, удерживая. — Нет! Не в этом смысле, — стремительно сказал Баки. — Изменились… но не исчезли. Раньше я не хотел любить. Но теперь всё иначе. Я выбираю любить тебя. Стив всегда был огнём. Разным — тлеющим пламенем свечи, обжигающе-лихорадочным, путеводным, испепеляющим и гневным. В последние недели, что они провели вместе, Баки словно дул на угли, и Стив наконец успокоился, засиял ровным согревающим светом. Но то, что произошло в этот миг, можно было сравнить лишь со вспыхнувшим бензином. — Скажи это ещё раз, — потребовал Стив, впиваясь в лицо Баки жадным, ищущим взглядом. — Я влюбился в тебя заново. Не в эхо прошлого, а в тебя сейчас. Я люблю тебя. Потому что я выбираю любить тебя. Стив резко двинулся вперёд, оказываясь совсем близко, в одном выдохе от кожи Баки. Его сердце задрожало. Соединённые руки оказались зажаты между животами, неудобно и немного больно, но это было неважно, потому что Стив сократил расстояние между ними до нуля и впился ртом в его шею, опаляя её жаркими, быстрыми прикосновениями, и Баки задохнулся, сгорая дотла в этой бездонной нежности, пожирающей его сердце. А затем одни губы, поднялись выше, оставляя мокрый след, проскользили по подбородку и накрыли другие. Две руки разомкнулись лишь для того, чтобы притянуть тела ближе друг к другу. Стив прижал его к себе с такой силой вплавляя его в себя, что слепая преданность к этому человеку переполнила Баки, вырвалась мелкими каплями горячей влаги у глаз. Что бы ни случилось, он будет с ним, он будет его. До конца и дальше. *** Баки отказался от руки из вибраниума. Шури так вспылила, что он сперва забеспокоился, что его решение по-настоящему глубоко задело подругу, которая корпела над протезом полгода. Он был потрясающий — лёгкий, с практически идентичной живой коже чувствительностью, только болевые рецепторы приглушены. Но это всё ещё было оружие. С ним Зимний Солдат становился полностью боеспособным… и Баки не хотел, чтобы его применяли. По крайней мере, пока не было неизбежной необходимости. Он хотел побыть собой и пожить ещё немного в спокойствии, пора мир не заставлял пользоваться грубой силой. — Да я к тому моменту уже модернизирую этот протез не меньше четырёх раз, — проворчала Шури, когда Баки сказал, что её работа всё равно однажды ему пригодится. — Как будто это тебе самой не в радость будет, — заметил Баки. С этим Шури спорить не стала и широко улыбнулась, обнажая белоснежные зубы. Всё-таки она не злилась. Всё было хорошо. Жизнь продолжалась. Код Зимнего Солдата не действовал — в этом убедились не только Дора Милаж, но и сам Стив, трижды, и каждый раз счастливо улыбался, когда Баки в ответ на русские слова дерзко показывал язык. Перед очередным отъездом Стив пошутил: «Чтобы никаких опасных прыжков с высоты и промываний мозгов пока меня не будет!». И теперь Баки точно знал — они справятся. Если Стив научился со смехом относиться к худшим моментам их истории, всё будет в порядке. В отсутствие Роджерса Баки нашёл, чем себя занять — он стал помогать жителям пригорода по хозяйству. Чаще всего его просили присмотреть за пасущимися козами — Баки подозревал, оттого, что он представлялся вакандцам неким отшельником, и его было не испугать днём, проведённым исключительно в обществе парнокопытных собеседников. Баки это не огорчало. Он был просто рад помогать людям. Иметь занятие, не причиняющее никому боли. В перерывах между миссиями Стиву порой удавалось выбираться в Ваканду. Он скупо рассказывал о том, чем занимается со своей командой, и Баки понял, что не хотел знать ничего об этих миссиях, если Стиву не хотелось ничем поделиться. Вряд ли там происходило что-то, чего он не видел раньше. Люди показывали свою худшую сторону и проливалась кровь. Не об этом он хотел думать в объятьях любимого человека. И вероятно, Стив так же хотел оставить войну за пределами тех нескольких дней, что им выпадало наедине. Даже если он приезжал на неделю, — рядом со Стивом время пролетало так быстро, что Баки всегда было мало, сколько бы они ни проводили вдвоём. Объятья Стива, глаза, смех, его горячие руки, нежные касания, голос, заботливое «люблю», мурашки по коже — всё это заполняло мир, пропитывало воздух, оседало на теле второй кожей. Он был счастлив, и счастье не заканчивалось, даже когда Стив улетал обратно на свою войну. Потому что расстояние не разрушало их, а Баки наконец-то знал, что достоин любви. Если Стив мог его любить, то и Баки следовало брать с него пример и относиться к себе самому достойно. Он чего-то стоил. Сезон дождей закончился. Облака-преграды растаяли, и солнце наконец-то дотягивалось до Ваканды своими лучами, прогревая африканскую землю. И Баки тоже было тепло.