The Good Die Young

      Джет не раз слышал выражение «смерть забирает лучших». Или «лучшие умирают молодыми». К Спайку это не имело никакого отношения.       Наверное, поэтому он так взбесился на похоронах, когда кто-то из охотников обронил эту фразу. Джет не помнил имени этого ковбоя, одного из многочисленных знакомых Спайка. Даже не знал, как он здесь оказался. Вряд ли ему позвонила Фэй, хотя обязанность сообщить приятелям Спайка она взяла на себя. Джет был благодарен ей за это. Среди охотников за наградой новости расползаются быстро, а уж когда в деле замешан такой крупный преступный синдикат, как «Красный дракон»… Тем не менее, когда тот парень в разговоре с другими охотниками произнёс ту проклятую фразу, Джет не выдержал. Какое-то незнакомое ему чувство, жаждущее разрушения, в секунду взметнулось внутри лесным пожаром, прошило всё тело разрядом электричества в двести двадцать вольт, дёрнуло рубильник, управляющий мозгом, на отметку «выкл». Это произошло уже после погребения, на поминках. Кажется, этим тоже занималась Фэй, потому что Джет не помнил, чтобы организовывал их. Хотя с момента, когда он увидел неподвижное тело Спайка на лестнице, он вообще мало что помнил. Отчётливее всего — то, что так хотел забыть.       Если бы Фэй спросила его, Джет не стал бы устраивать поминки. Какие, к чёртовой матери, поминки по Спайку Шпигелю? Ёбаный цирк с конями. Если бы кто-то спросил Спайка об этом при жизни, он бы только рассмеялся, хотя не смеялся почти никогда. Джет был в этом уверен. Нет, не так: он знал это. Даже почти слышал в ушах сухой, с сумасшедшинкой, смех Спайка. Почти.       В любом случае, это уже было не важно. Как и всё остальное.       Он просто случайно услышал ту фразу, брошенную охотником. Эффект был как от виски, пролитого прямо на открытую рану. Или кислоты в лицо. Джет не думал. В несколько шагов преодолел расстояние между ним и группкой ковбоев, негромко обсуждавших произошедшее со стаканами в руках. Когда его массивная фигура выросла рядом, охотники умолкли и все, как один, вопросительно посмотрели на него. Заговорил только один — тот, кто произнёс ту самую фразу. — Э-э, привет. Ты ведь его напарник, да? Соболе…       Джет ударил парня прежде, чем тот успел договорить. Железной рукой. По руке прошла вибрация, но всё равно он практически ничего не почувствовал. Зато охотник ещё как почувствовал, судя по фонтану крови из носа. Перед глазами вспыхнула слепящая пелена ярости, карминово-алая, как кровь того ублюдка. Лучшие умирают молодыми, как же, блядь, такое мог сказать только тот, кто абсолютно не знал Спайка Шпигеля. Ходят тут, разговаривают о нём, как будто имеют на это какое-то право, как будто знают о нём хоть что-то, играют в сожаление… Лицемерные скоты…       Джет хотел ударить снова, но не успел: стоявшие рядом охотники повисли на нём, сразу двое, но это только взбесило ещё больше. Где-то рядом мелькнул испуганный взгляд Виктории Терпсихоры. Джет принялся вырываться. Одному с силой отдавил ногу, так что тот взвыл, другого, навалившегося сзади, ударил об стену, резко отклонившись назад.       Теперь он понимал ту ярость и злой азарт, что каждый раз овладевали Спайком в бою. Теперь понимал. — Джет, хватит! Остановись! — гаркнул кто-то ему в ухо. Боб. Он не понимал, что лесной пожар не остановить. Тайфун не остановить. Цунами не остановить. Джету казалось, что он стал всеми этими стихийными бедствиями сразу.       Он всё-таки остановился, но только когда к нему бросилась Фэй. Ненакрашенная, с опухшими от слёз глазами, неестественно бледная на фоне закрытого чёрного платья, она выглядела девчонкой-подростком. Совершенно потерянной и сломленной. Это заставило Джета прекратить. Несколько секунд они молча смотрели друг другу в глаза, и Джет почувствовал, как бессильно повисли руки и опустились плечи. Все силы вдруг покинули тело. Когда охотники отпустили его, он молча развернулся и вышел из бара, хлопнув входной дверью. Ему было нечем дышать.       Спайк тоже уже не может дышать. Совсем не может.       Позже, вечером, Джет извинился перед Фэй. Было невыносимо стыдно смотреть ей в глаза. — Ты была храбрее и сильнее меня. Прости.       Фэй промолчала. Не стала комментировать его выходку на поминках, и Джет снова мысленно поблагодарил её за это. Голос девушки звучал совсем слабо и бесцветно, как у тяжело больного человека. — Решил ещё один шрам себе заработать? — спросила она и ткнула его в левую скулу. Стало больно. Только сейчас он вспомнил, что кто-то из охотников дал ему сдачи, но тогда Джет даже не почувствовал боли. — Почти симметрично получилось, — сказала Фэй тихо, на грани шёпота. Уголки губ дрогнули, как будто она хотела улыбнуться. Чтобы поддержать её, Джет тоже растянул губы, но получилась какая-то пародия, и то тут же исчезла. — Надо обработать. Садись.       Джет подчинился. Диван знакомо скрипнул. Фэй бережно обводила края ссадины смоченной в антисептике ваткой, а Джет мог думать только об одном: сколько раз он сам точно так же сидел со Спайком здесь и бинтовал ему раны? Сколько раз они ужинали в этой комнате за просмотром «Обоймы»? Сколько раз занимались любовью на этом самом диване, а потом засыпали замертво, сплетясь воедино, как две виноградные лозы?       Сколько бы раз это ни происходило, это уже не повторится. Никогда.       Он должен был как-то поддержать Фэй. Кто, если не он? — Ты очень мне помогла. Без тебя я бы не справился.       Джет говорил это и верил в собственные слова. Рука Фэй на его скуле замерла. Он не мог смотреть ей в лицо, поэтому не увидел его выражения. Собственной боли было слишком много, чтобы захлёбываться ещё и чужой. — Я знаю, ты… любишь его.       Блядь, зачем он это сказал… Только сыплет соль девчонке на раны. Идиот. — Ты тоже, — прошелестела Фэй.       Это был не вопрос.       Если бы у Джета остались силы, он бы удивился. Начал бы выкручиваться и бормотать что-то нелепое. Сил не было. Поэтому он не стал гадать, как она узнала, давно ли. Шила в мешке не утаишь. Может, как-то ночью направлялась попить и случайно увидела их со Спайком, самозабвенно целующихся в тёмном углу. Или уловила что-то такое в их общении, хотя они всегда старательно шифровались. Это уже не имело значения. Как и всё остальное.       Джет не знал, в какой момент Фэй разрыдалась, а он обнял и прижал её к себе. Он позволил ей плакать ему в плечо, чувствуя, как намокает ткань чёрной рубашки, а потом отвёл её в каюту и накрыл одеялом, как накрыл бы собственную дочь-подростка. Когда Фэй заснула, Джет сходил на камбуз за стаканом воды и таблетками от головной боли и оставил всё это у неё на тумбочке. Фэй даже не шелохнулась, выпитая до дна потрясением и болью. На какую-то секунду Джет отчаянно ей позавидовал. Ему бы тоже хотелось отключиться вот так, просто выпасть из реальности, пропасть из мира, в котором больше не было Спайка Шпигеля. Да и тело требовало своего: за последние несколько суток он спал урывками, часов пять-шесть.       Только знал: больше не сможет. Не в своей каюте, которая со временем стала их со Спайком спальней. И не на диване в гостиной, где они столько раз начисто вырубались после охоты или секс-марафонов. Со смертью Спайка изменилось всё. Как будто он забрал с собой всё самое тёплое, хрупкое и живое, как трепещущий огонёк свечи, что было между ними. Всё, что у Джета осталось.       «Я иду туда не умирать. Я иду туда, чтобы убедиться, что я ещё жив».       Лгун. Лживый мудак. Эгоист, не ценящий чужого доброго отношения, с лёгкостью плюющий на тех, кто волнуется за него. Просто идиот, не умевший отличить прошлое от настоящего, сон от реальности. Гордый, одинокий и потерянный.       Джет думал, что не умеет ненавидеть. Но ненавидел Спайка так же сильно, как любил. 15 дней спустя       Он перестал отличать один день от другого. Все они тянулись одной бесконечной чёрно-белой кинолентой, кричащей об Отсутствии Спайка. Наверное, поэтому Джет видел его везде. Вот он на капитанском мостике, лениво переставляет фигурки для сёги. Вот он сосредоточенно разбирает-собирает пистолет в свете настольной лампы в мастерской. Вот он дремлет на потрёпанном жёлтом диване, растянувшись домашним котом. Джету даже казалось, что он чувствует запах его сигарет. «Marlboro» или «Lucky Strike». Один раз, готовя ужин, он по привычке крикнул куда-то в проход, не отрываясь от плиты: — Спайк, ужин!       Он был уверен, что через пару секунд услышит знакомые ленивые шаги и тот раздолбайский мотивчик, который насвистывал Спайк в минуты хорошего настроения. А потом сердце вдруг споткнулось на полпути, и вместо свиста в ушах раздался крик тишины.       Спайк больше не сядет с ним ужинать. Никогда.       Джет закрыл лицо железной рукой и сухо, без единой слезы разрыдался над сковородой с пригоревшей уткой по-пекински. Той, которую так любил Спайк.       Хорошо, что Фэй не видела эту сцену. 32 дня спустя       Находиться на Бибопе было пыткой и облегчением одновременно. Всё вокруг беззвучно кричало об Отсутствии — и одновременно присутствии Спайка. Постель в его каюте так и осталась нетронутой, небрежно смятой, с откинутым уголком одеяла. Лишь иногда Джет позволял себе вжаться в его подушку лицом, закрыть глаза и втянуть в лёгкие отголоски запаха Спайка. Дышать — не надышаться. И не думать, не думать о том, что Спайк больше не дышит.       Он боялся думать о том, что будет, когда запах исчезнет. Постирать этот комплект не поднималась рука. А когда Джет нашёл несколько кудрявых тёмных волосков, то бережно собрал все до единого предательски дрожавшими руками и вложил меж страниц первой попавшейся книги, отныне ставшей главным его сокровищем.       На улицу Джет почти не выходил. Здесь, на «Бибопе», было легче представить, что Спайк просто в соседней комнате, занят какими-то своими делами.       Хуже всего было Отсутствие. Оглушающее тишиной, вопиюще пустое пространство там, где раньше был Спайк. Отсутствие ходило за Джетом по пятам, ложилось с ним спать, садилось ужинать, ни на минуту не оставляя в покое. Прогонял его только алкоголь, вытесняя Отсутствие из головы ядовитыми парами. Алкоголь заменил снотворное и помогал Джету не вскакивать каждые несколько часов, задыхаясь в объятиях бессонницы.       Он отчаянно хотел увидеть Спайка во сне. Спайк не пришёл. Ни разу. 48 дней спустя — Нам нужно на охоту. Деньги кончаются.       Фэй изваянием застыла на пороге комнатушки, где Джет выращивал бонсай, неловко оперевшись на косяк. Косметика не могла скрыть того, как она похудела и осунулась, как потускнели глаза. Будто вместе со слезами из них вымылся весь цвет.       Рука с секатором замерла и опустилась. Фэй была права. Он сам часто думал об этом в последнее время, но каждый раз словно врезался в бетонную стену осознания одного безжалостного в своей простоте и ясности факта.       Теперь ему придётся охотиться без Спайка.       Словно прочитав его мысли, Фэй произнесла сухим, пустым голосом: — Если ты хочешь охотиться поодиночке, я пойму.       Всё-таки она не такая стерва, какой хочет показаться. Совсем не такая.       Несколько секунд Джет собирался с силами, чтобы посмотреть ей в лицо. Даже попытался изобразить что-то вроде ободряющей улыбки. Получилась, скорее, гримаса боли. — Давай попробуем.       Они попробовали. Честно попробовали. Нашли мишень, узнали, где бывает преступник, продумали план захвата. Всё должно было получиться, обстоятельства играли на них. Всё пошло прахом из-за одной мелочи. В критический момент, преследуя цель, Джет выхватил из кармана коммуникатор, чтобы вызвать Фэй. И случайно назвал её именем Спайка.       Он перестал гнаться за преступником. Предоставил это Фэй. Ему вдруг стало всё равно. — Я больше не смогу ни с кем работать. Прости.       Фэй ответила, что всё в порядке и она понимает. Молча положила его половину награды на край стола рядом с горшком с бонсай и вышла. Некоторое время Джет тупо смотрел то на пачку денег, то на секатор, лежавший рядом. Он часто использовал бонсай как средство успокоения, снятия стресса. Но сейчас не мог даже поднять рук.       Больше к бонсаю он не прикоснулся. Даже когда деревья начали засыхать и умирать. 62 дня спустя — Эд звонила, — сообщила Фэй, собирая тарелки с нетронутым завтраком. Джет хлопнул глазами. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы вникнуть в смысл её слов. В последнее время думать почему-то стало труднее, а пробки в ушах образовывались будто сами собой. Надо прекращать столько пить, пока он не превратился в животное. Правда, подобная перспектива больше не казалась такой уж плохой. — Как она? — без всякого интереса спросил он, глотнув остывшего кофе. Он действительно такой хреновый, или Джет перестал ощущать все вкусы, кроме «Black Velvet» (1)? — Хорошо. Они с Эйном вместе. Говорит, что станет ковбойкой, когда вырастет.       Маленькое рыжее солнышко. Джету захотелось улыбнуться. Не получилось.       Фэй помолчала. Джет не сразу понял, о чём она молчит. — Ты сказала ей?       Пауза. Отсутствие снова закричало ему в уши. Так оглушительно-громко, что он не сразу понял, что ответила Фэй. — Я… не смогла. Она… позвала вас к телефону. Я сказала, что вы на охоте.       Джет молчал, слушая вопли Отсутствия, рвущие барабанные перепонки и рассудок. Фэй ждала. Он искренне хотел ей помочь, очень хотел. Но не мог. — Мы должны сказать ей, — наконец выдавила она. — Да.       Бессмысленные, пустые слова камнями попадали в воду. — Она должна знать.       Джет кивнул.       Фэй больше ничего не сказала. Вышла из гостиной, забрав тарелки. Дождавшись, пока стихнут её шаги, Джет тяжело поднялся с дивана, достал из-за холодильника недопитую бутылку виски и сделал несколько глотков прямо из горла. 77 дней спустя — У меня что-то мотор странно стучит. Ты не посмотришь?       Он хотел отказаться, сказать «нет». Не имел права. С тех пор, как Джет перестал охотиться, Фэй стала практически единственной добытчицей в их странном союзе. Если это можно назвать союзом.       Свои деньги у Джета практически кончились — всё ушло на выпивку. Планомерно и целенаправленно. Фэй никак это не комментировала, не проводила душеспасительных бесед. Понимала, что это ничего не даст. Тоже наверняка чувствовала, как тишина между ними набухает, чуть ли не лопается от невысказанных слов. Но деньги Джету в руки больше не давала. Покупала всё необходимое сама — куда только страсть к азартным играм девалась? Впрочем, ему не было до этого никакого дела. Как и до всего остального.       Он не хотел чинить «Краснохвост». Не хотел спускаться в ангар. Потому что там стояла «Рыба-меч». С того самого дня.       Джету пришлось. Молча кивнув в знак согласия, он сходил за ящиком с инструментами, неторопливо перебрал, проверяя, всё ли на месте. Покурил, собираясь с мыслями. Переодеваться не стал: на одежду давно было плевать. Подумав, решил взять с собой приёмник. Может, поможет заглушить крики. То ли Отсутствия, то ли чего-то внутри.       Джет изо всех сил старался не смотреть в сторону «Рыбы-меч», хотя нет-нет да ловил красное пятно на периферии зрения. Руки сами сосредоточенно копались в моторе «Краснохвоста», что-то подкручивали, постукивали. Стоявший на полу приёмник, настроенный на ретро-волну, радостно выдавал песни одну за другой. Только что-то тревожное, напряжённое скулило внутри, царапалось о грудную клетку до крови и никак не утихало.       Джет постарался не думать об этом. Выкрутил громкость на максимум, так что звук наполнил помещение, и постарался сосредоточиться на музыке. Ведущий объявил следующую песню за авторством группы «Scorpions». Джет их помнил. Как же, легенды хард-рока. Отец иногда их слушал.       Ведущий назвал композицию, и все мысли Джета стёрлись в одну секунду.       «The Good Die Young». «Лучшие умирают молодыми».

«You wake up Watch the world go 'round You shiver Feeling upside down Your heart is beating fast Pumping blood to your head Another day to fight You have a prayer on your lips under the desert sun And a loaded gun… Ты просыпаешься, Видя, как мир сходит с ума. Ты дрожишь, Чувствуешь, что всё перевернулось с ног на голову Твоё сердце бьётся быстро, Кровь ударяет в голову, Ещё один день борьбы… Под пустынным небом у тебя есть молитва на губах И заряженный пистолет.»

      Джет замер, невидящим взглядом уставившись в недра мотора «Краснохвоста». Но видел совсем другое. Распростёртое на лестнице длинное тело в залитом кровью плаще. Лица не разглядеть — Спайк лежал на животе. Проверять не было смысла. Джет знал, что он мёртв. С первой секунды.

«You remember every word That your father said: «Stay out of trouble son And be true to yourself You'll be working like a dog Raise a family And life will be alright» But now it's written in the stars if you'll make it out alive Out alivе Ты помнишь каждое слово, Сказанное твоим отцом: «Держись подальше от проблем, сынок, И будь верен себе. Ты будешь работать, как собака, Заведёшь семью, И жизнь будет идти так, как положено». Но сейчас это написано на звёздном небе. Если ты сможешь выбраться живым, Живым…»

      «Если ты сможешь выбраться живым».       Спайк не смог.       Джет перевёл взгляд на «Рыбу-меч». Гоночная модель с длинным острым носом, поблёскивающая красной краской. Такой же красной, как кровь Спайка, в луже которой его нашёл Джет на той лестнице.       Спайк любил этот истребитель. Но он больше на нём не полетит. Никогда.       Так гори оно всё огнём.       Джет подобрал лежавший в углу лом. Приблизился к «Рыбе-меч», волоча его по полу. А потом замахнулся и нанёс удар.

«The good die young There might be no tomorrow In god we trust Through all this pain and sorrow The good die young The flame will burn forever And no one knows your name Bring the boys back home again Лучшие умирают молодыми, Будущего может и не быть. К вере в Бога Мы приходим через горе и боль. Лучшие умирают молодыми Пламя будет гореть вечно, И никто не знает твоего имени, Пусть мальчик снова окажется дома.»

      Он не целился. Бил куда попало. Удар — вмятина на носу. Удар — вмятина на сложенном крыле. Удар — и стекло кабины пилота зазмеилось трещинами, а потом брызнуло осколками.       Спайк в бою. Неуязвимый, быстрый как молния, играючи раздающий пинки. В глазах — злое веселье.       Удар.       Спайк, курящий вместе с ним глубокой ночью, когда обоих душила бессонница. Расслабленный, чуть пьяный, с ослабленным узлом галстука и причёской а-ля «взрыв на макаронной фабрике». — Эй, Джет. Хочешь фокус? — Ну удиви меня.       Спайк удивил. В секунду проглотил потухший окурок и с дурашливой рожей высунул язык, демонстрируя напарнику. Джета аж передёрнуло. — Придурок больной…       Спайк засмеялся, и от этого звука у Джета сладко защемило сердце.       Удар.       Спайк, задыхающийся под ним, извивающийся ужом на сковородке, на лице и груди пот, взгляд абсолютно невменяемый. Он отдавался Джету так, как никто и никогда. И от этого начисто срывало крышу. Его тело было таким горячим…       Тело Спайка. Гибкое, жилистое, невыносимо красивое. Тело, которое он, Джет, нёс на руках от той лестницы. Тело, лежащее в гробу, всё в белых цветах. Тело, которое он так любил ласкать и обнимать ночами.       Удар.       Спайку, наверное, холодно там, под землёй. Очень холодно. И Джет больше не может обнять его, чтобы согреть.       Удар. Удар. Удар.

«It was a quiet day On the streets of hope When the bomb went off At the side of the road Sounds of breaking steel An windshield full of blood No enemy in sight It feels like in a movie scenes are passing by It's your lifе Это был спокойный день На улицах надежды, Когда бомба упала На обочину дороги. Звон ломающейся стали — Ветровое стекло залито кровью И врага не видно. Словно кадры из фильма проплывают мимо. Это — твоя жизнь…»

      Последний удар обрушился на приёмник, разбивая его вдребезги. Джет тяжело дышал распахнутым ртом, чувствуя, как от усталости отнимаются руки. Лом с гулким звуком упал на пол. Осколки стекла блестели на полу. Он не думал, что делает. Схватил самый крупный, с силой сжал. Это так просто. Всего одно быстрое, точное движение по горлу — и он снова со Спайком. Теперь уже навсегда. Вот так просто. Не нужно больше испытывать нескончаемую боль, не нужно влачить жалкое существование. Просто одно движение — и снова увидеть его. Это так просто. Так легко и просто… «Я не буду этого делать. Не буду». «Но ты же хочешь. Знаю, что хочешь». «Нет, не хочу!» «Не хочешь прекратить эти страдания? Не хочешь снова увидеть Спайка?» «Это неправильно. Так не должно быть». «Кто решает, что правильно, а что нет? Разве есть что-то плохое в том, что ты хочешь быть с ним? Разве кто-то может тебе указывать, что делать со своей жизнью?» «Но…» «Это твоя жизнь. Ты ею управляешь. И тебе решать, когда и как её закончить».       Опусти стекло. Опусти, пока не случилось ничего плохого. Опусти. Успокойся. Ничего страшного не происходит. Дыши. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Давай. Вдох-выдох.       Надо остановиться. Остановиться, пока он ещё может себя контролировать. — С-Спайк… «Убери стекло. Просто убери, и всё закончится». «Да, убери, и упустишь свой шанс быть со Спайком». «Это не шанс. Это не выход. Это не вариант». «А жить вот так, как ты сейчас — это вариант? Это, по-твоему, лучше?» «Убери стекло. Просто убери. Это легко. Очень легко. Ты можешь это сделать». «Просто порежь. Это легко. Очень легко. Ты можешь это сделать».       Спайк… — Зачем?       Крупный осколок выскользнул из пальцев, с оглушающим звоном упал на пол. Джет резко повернул голову на звук. На пороге ангара стояла Фэй. Губы и подбородок у неё дрожали, как у ребёнка. — Джет… зачем?       Он знал, что закричит. Поэтому молчал. — Это… это же… всё, что от него осталось.       Джет молчал. Вместо него закричала Фэй. — Что ты наделал? С кораблём, с собой, своей жизнью? Ты ведь не пытаешься… Даже не пытаешься!       Джет молчал. — Думаешь, мне легче? Думаешь, я справляюсь? Но мы могли бы… — голос Фэй скакнул вниз; её душили слёзы. — Мы могли бы… помочь друг другу, как-то… выплыть из-за этого вместе.       Фэй. Бедная, бедная Фэй. Она не заслужила всего этого. — Да, ты права. Могли бы, — прочистив горло, кивнул Джет. Срывающийся шёпот Фэй в тишине ангара звучал почти как крик. — Тогда почему ты ничего не делаешь?       Джет молчал. — Ну что ты молчишь? Отвечай мне! — Голос Фэй взлетел и рассыпался об железные стены ангара. — Ответь! Скажи хоть что-нибудь!       Джет молчал. — Я не могу на это смотреть! Не могу смотреть, как ты катишься вниз! Да ты посмотри на себя! Это должно когда-нибудь прекратиться!       Ещё вчера он бы обнял её, чтобы успокоить. Принёс бы воды, или чаю, или успокоительного. Может, даже по-отечески погладил бы по голове. Но сейчас он не чувствовал ничего. Фэй стояла в паре шагов от него, вся дрожащая, зло смахивающая слёзы, а Джет не мог даже шевельнуться. — Ты не обязана оставаться здесь, со мной, Фэй. У тебя ведь есть деньги. Слетай куда-нибудь. Начни новую жизнь. Ты молода и красива. У тебя всё впереди.       Яростный взгляд Фэй опалил ему кожу. На секунду Джету показалось, что она сейчас ударит его или плюнет в лицо. — Пошёл ты к чёрту с такими заявлениями, Джет Блэк! Думаешь, я могу бросить тебя одного? Вот так? — А стоило бы, — сухо сказал он. — Заткнись, Джет! Просто заткнись!       Он послушался. Дал ей время выпустить пар. Заметив, что Фэй слегка поутихла, посмотрел ей в глаза и постарался сделать тон как можно более мягким. — Я серьёзно, Фэй. Тебе нечего здесь делать. Здесь ты не найдёшь покоя. Если уедешь, это пойдёт тебе на пользу. Так будет легче лечить раны. Я не хочу тянуть тебя ко дну. Ты не должна ломать свою жизнь из-за одного мёртвого ублюдка. — К-как ты можешь… — Я знаю, что говорю, Фэй. Он действительно всего лишь эгоцентричный ублюдок, заботящийся только о себе. Неблагодарный, привыкший принимать всё как должное, наглый подонок.       Фэй зло расхохоталась с таким звуком, будто от этого смеха ей стало физически больно. — И поэтому ты говоришь о нём в настоящем времени?       Джет промолчал, но не позволил ей съехать с темы. — Я прошу тебя, Фэй. Уезжай. Пожалуйста. — Я сказала нет, — отрезала она.       Джет закрыл глаза. Видит бог, он не хотел этого делать. Совсем не хотел. — Тогда мне придётся позвонить в полицию.       Он увидел, как с лица Фэй стекает вся злость, как непросохшая краска, и сменяется совершенно детской растерянностью. Как у ребёнка, на глазах у которого убили любимого щенка или котёнка. Одним ударом.       Губы девушки слегка шевельнулись. — Ты блефуешь. Нет, ты этого не сделаешь, — повторила она, как бы пытаясь убедить себя. — Хочешь проверить?       Фэй молча смотрела на него. Смотрела, всё ещё не веря. Смотрела так, как будто её предал последний человек, которому она доверяла. — Как думаешь, обрадуются в полиции известию, что знаменитая картёжница Фэй Валентайн наконец схвачена? Коллекторы точно заинтересуются. Сколько там ты им должна?       Он вколачивал в неё слова, как гвозди в плоть. Ещё вчера Джет бы в жизни не поверил, что поступит так. Ещё вчера он бы не поверил, что сможет сказать такое. Но вчера — это вчера.       Фэй всё так же смотрела на него, и по щекам её медленно катились слёзы. — Уезжай, Фэй. И как можно скорее.       С этими словами Джет обошёл её по широкой дуге и покинул ангар, ни разу не обернувшись.       Когда он проснулся на следующий день, Фэй уже не было. День последний       С уходом Фэй Отсутствие словно сгустилось, набрало силу, обрело почти осязаемую форму. Знакомую до боли фигуру, высокую и худощавую, с копной непослушных кудрявых волос. Гордый разворот плеч, руки, как всегда, в карманах брюк. Джет почти видел его, всегда краем глаза, в полумраке, на самой периферии зрения. Поэтому почти перестал зажигать свет. Так было легче поверить, что Спайк здесь. Просто стоит у него за спиной, поэтому его не видно. Алкоголь подкреплял веру. Пока не кончился.       Наверное, спусковым крючком послужило именно это. Джет не осознавал этого до последнего, но он так привык к затуманенному сознанию, притуплявшему боль, что ясность ума стала проклятьем. Он оглядывал помещения «Бибопа», в которых медленно, но верно скапливалась пыль и мелкий мусор, и не узнавал их. Смотрел на человека в зеркале — с мешками под глазами, неаккуратной бородой, полопавшимися капиллярами в пустых глазах, опухшего от пьянства, — и не узнавал его. Больше нет.       Хотя, скорее всего, дело было все-таки не в алкоголе. Добило его не это. А то, что в один момент с постели Спайка исчез его запах. Совсем.        Джет не колебался. Впервые за последние месяцы разум был холоден и чист, а руки, совершавшие привычные действия, не дрожали от страха или слабости. Скорее, было нечто вроде… облегчения. Как будто в конце туннеля забрезжил свет. И там стояла знакомая фигура. Высокая и худощавая, с копной непослушных кудрявых волос. Гордый разворот плеч, руки, как всегда, в карманах брюк.       Перед тем, как забраться в кабину пилота «Рыбы-меч», Джет стряхнул с кресла осколки стекла. Ладонь прошило лёгкой болью — будто мелкий зверёк цапнул. Или, может быть, Эйн. Хотя этот пёс никогда не кусался просто так — он был слишком воспитанный.       Джет медленно опустился в кресло, откинул на него голову. Кресло, в котором столько раз сидел Спайк. Даже сейчас Джет чувствовал его незримое присутствие. Почти видел всегдашнюю наглую ухмылку и слышал последние слова, сказанные перед уходом. Последний раз, когда он видел Спайка живым.       «Джет. Если вся моя жизнь — это всего лишь сон, от которого я не могу проснуться… ты был лучшей его частью».       Джет закрыл глаза.       Спайк выбрал не его. Он выбрал Джулию. Но это не отменяло одного простого факта.       Джет смог бы без него жить. Смог, если бы постарался. Но не хотел.       Он не соврал Фэй тогда. Он действительно считал Спайка эгоцентричным ублюдком, заботившимся только о себе. Неблагодарным, привыкшим принимать всё как должное, наглым подонком. Но именно он дал Джету то, что он потерял после ухода Алисы, предательства Фэда, утраты руки и ухода в отставку из полиции. Ощущение, что он, Джет Блэк, всё ещё жив. Что он не одинок. Что он… любим — даже такой странной любовью Спайка Шпигеля. Всё это дал ему именно он. Дал — и так же легко забрал с собой, в последний раз покидая «Бибоп».       Не открывая глаз, Джет привычным жестом снял пистолет с предохранителя. Последним, что он ощутил, была холодная твёрдость металла у виска.       Джет не раз слышал выражение «смерть забирает лучших». Или «лучшие умирают молодыми». Но к Спайку это не имело никакого отношения.       Нет. Всё-таки имело. В его жизни Спайк точно был лучшим.