Vivere memento memento mori

Мондштат, несмотря на все изобилие цветов и прочей ботаники, особо близок с природой не был. Его ветра затрагивают листья всех растущих тут деревьев, разносят семена по бескрайним полям, но сам город буквально огражден массивной каменной стеной и все теми же потоками ветра, гонимыми сквозь мельницы и лопасти. Трава на земле (расстеленная исключительно для виду) вялая, и деревья не особо стремятся вверх, к солнцу. Уже на мосту веет индустриальной прохладой, и Бай Чжу, даже не выйдя из кареты, кутается в полы балахона сильнее. У самых ворот стук колес останавливается; крытая повозка отъезжает назад, поворачивает в сторону и лошади, уже порядком уставшие, плетутся вдоль мощеных стен, огибая город. Конечно, кто же пустит сомнительного вида такую скромную делегацию через центральный вход. Рыцарь у задних ворот серьезный, но нервный. Бай Чжу, смягчив недовольный вымотанный взгляд улыбкой прежде, чем кто-то его увидит, все же выглядывает из-за плотных слоев занавесочной ткани, протягивая тонкие стопки документов стражнику, даже не успевшему закончить предложение. В Мондштате он не в первый раз, и не в первый раз к его прибытию относятся с подозрением. Он приезжает без слуг, только с кучером, хотя по устройству и виду самой кареты можно предположить, что парочка пажей у него точно есть, и уезжает через несколько дней (лошади даже не успевают порядком оклематься!), не появившись ни в одном публичном месте. На эти же дни здешний алхимик молчаливо оставляет обязанности, сметает с рабочего стола все загадочные записи и балансирует на грани выпадания из социальной жизни. Извозчик заезжает, куда указали, справляется с лошадьми под одобрительное фырканье и огибает повозку, не спеша открывать дверь перед господином. Одна коробка, вторая, саквояж, чемодан - багажа не так уж и много, но в двух руках его уместить сложновато, и пока крепкий мужчина средних лет пытается с этой задачей справиться, дверка экипажа откидывается в сторону. Совсем расхлябалась, надо подкрутить. Пусть в Сумеру и Ли Юэ солнце в тысячу раз ярче и агрессивнее, Бай Чжу к нему привык, к прямому и прошибающему. В Мондштате оно обманчивее, хоть и слабее, и молодой человек вылезает на улицу осторожно, сразу же поправляя пышный платок на голове и заталкивая очки глубже и ближе к переносице, избегая случайных бликов. Видит перегруженного помощника и стремится помочь, правда, все же задерживается на размятие костей, и от ручки чемодана его отталкивают, как всегда. После долгих компромитивных уговоров в его руках все же оказывается сумка. Разумеется, самая легкая, не внушительных размеров, но облегчающая ношу кучера, который, как можно наблюдать, исполняет вообще все возможные обязанности лично приставленного прислуги. Бай Чжу плохо помнит, куда идти. Совсем неподалеку стоит девушка приятного вида, судя по доспехам - рыцарь, и спросить дорогу у нее будет прекрасным вариантом, но он настойчиво прищуривается, вспоминая переплетения улиц и расположения кварталов. Ветер свободного города усиливается, выбивая зеленые пряди из капюшона. Бай Чжу не обращает на это внимания, ровно как и на метания мужчины рядом. Коробки то и дело сползают друг с друга, и в нос бьет ярковыраженнельный запах множества трав. Неторопливым шагом - другим он не может - лекарь проплывает мимо площади, успешно минует широкие улицы с душными толпами, и без сторонней помощи они все же находят узнаваемое здание гостиницы. Разминулись они в коридоре, и Миншен, добросовестный кучер, исчезает в своем, отдельно снятом номере. Бай Чжу вздыхает, собирается с мыслями, будто за дверью его уже будет кто-то ждать, и дергает ручку. Внутри никого не оказывается, и он вздыхает облегченно, хотя такой расклад был абсолютно очевиден. Номер просто прекрасно отражает вообще весь Мондштадт: планировка немного нелепая и неудобная, кровать массивная, декор совершенно неуместный, "не из этой оперы", хотя статуэтка Барбатоса, казалось бы, в любой мондштадский пейзаж впишется. Бай Чжу заталкивает коробки к тесную прихожую ногой и ставит тот самый легкий саквояж на тумбу. С собой ничего лишнего: лечебные травы, замысловатые стеклянные ингаляторы и одежда, да и та в соседнем помещении, под охраной Миншена. Каждый раз быт тут адаптируется, мужчина заваривает привезенный чай в непривычном высоком чайнике. Дома он часто, несмотря на все коммуникации, помогает огню разгораться собственной стихией, постоянно подпитывая послушные языки ветками, струящимися из пальцев. А сейчас не припоминает, чтобы вообще пользовался Глазом Бога где-то в Мондштате. Он оставляет чай остывать, задергивает занавески, оставляя аскетичную полоску света посередине. Они плохо справляются со своей работой, лишь слегка приглушая энергичное солнце, и Бай Чжу не спешит разматывать все многочисленные платки и пончо, но с головы ткань все же опускает, давая коже свободно дышать, и перевязывает расхлябанный пучок. Декоративная заколка кладется на тумбочку за ненадобностью. Рядом приземляется пара книг, фигуристый ингалятор в разобранном состоянии. Вообще, Бай Чжу давно перестал носить любого рода побрякушки, даже безобидные кисточки на одежде или замысловатую шнуровку на обуви, но к тонкой палочке в волосах относится со всем трепетом, снимая ее исключительно тогда, когда совершенно один, чаще - просто дома. Ладно, не только в одиночестве - Бай Чжу иногда завязывает волосы поудобнее, вынимая заколку, когда его осмтаривают. Осматривает его всегда один и тот же врач, который вовсе и не врач. Помнится, о приезде его не оповестили, но аптекарь точно знает, что вечером на пороге объявится знакомый силуэт с тенью ехидной беззлобной улыбки, которую в народе увидеть, без преувеличений, невозможно. Так и есть - Альбедо чудом решает пойти обходным путем для собственного удобства, ведь, хоть в городе ни один фестиваль не проводится, вечером на улицы высыпают кучи праздных рабочих, и пробиваться сквозь не очень хочется, и замечает очень уж знакомый экипаж. Карета не особо примечательная, но ее обрамляет такое количество ткани и тряпок, расшитых всевозможными мотивами, что внимание она все же привлекает. На какое-то время беловолосый останаливается, рассматривая колесницу, прикидывает, сколько идти до доходного дома, и решает наведаться все же сегодня. Бай Чжу ожидает с двумя кружками остывшего чая, под вечер скинув с себя самый громоздкий слой одежды, оставаясь в привичном сине-зеленом, воздушном, не давящем одеянии. Помещение будто окончательно приняло его ауру, потемнело для комфорта глаз с течением дня, и душные и тяжелые стены и кровать уже не кажутся такими агрессивными. Альбедо входит без стука, заставая Бай Чжу склоненного над книгой с апатичным взглядом, и кажется, что он устремлен вовсе не на строки, а во всепоглощающую пустоту. Змеиные глаза смотрят на нее и застывают в ужасе - потому, что сами вот-вот там окажутся и смешаются, став просто ничем в полном забвении. Но Альбедо опускает драму в своей голове. -Здравствуй! - взгляд у него смягчился при виде гостя на пороге, и он отложил книгу на кровать. Альбедо никакие приглашающие жесты не нужны, он проходит вглубь, приветственно склоняя голову, ставит фигуристую плотную сумку на стол. -Привет. Альбедо расслабляет улыбку. День был тяжелый, скучный, а лицо у Бай Чжу такое спокойное, он отличается ото всех ипохондриков, ошивающихся на коленях возле хором Барбары, отличается движениями, словами и природой. Его приятно видеть, пусть редко, всего на пару-тройку дней раз в один или даже два месяца, изучать. -Почему не написал, что приедешь? -Я послал голубя. Но, знаешь, что-то мне подсказывает, что абсолютно все птицы Тейвата валяются сожжеными у вас на мосту, - Бай Чжу тихо хихикает от своего же наблюдения, особо не вдаваясь в корень такой странной картины. На мосту действительно по необъяснимой причине валяются сожженные мясные голени - такое уже замечали пару раз и особого значения этому никто не предавал. Альбедо расстегивает сумку. Судя по ее наполнению, он все же наведался домой, подобрав собственные навороченные и не очень инструменты. Откладывает трубки, металлические вставки в сторону, разворачивается к Бай Чжу лицом и прикладывает ко лбу тыльную сторону ладони. Хоть теплый... Мужчина по привычке стаскивает весь оставшийся верх. Кожа бледная-бледная, плечи сгорбленные, пальцы сплетаются в замок. Альбедо садится на кровать сзади, протягивает Бай Чжу манжету. Тот затягивает ее достаточно сильно, но протсупающие вены не наливаются ярковыраженным красным, и алхимик вздыхает: так быть не должно. У здоровых, так точно. Он знает, что раз Бай Чжу приехал раньше назначенного, ему хуже. Бай Чжу же прекрасно это понимает, идет сознательно, но они молчат, ровно до тех пор, пока Альбедо не спросит, что же именно случилось. Блондин накачивает нагнетатель, уставивишись в цифры манометра, переводит взгляд на спину и внимательно смотрит на наличие всего подозрительного - от налета родинок до цветовых пятен. Со свистом стрелки подергиваются, выравниваются. Он стаскивает фонендоскоп и наконец-то отпивает предложенный чай. Бай Чжу спокоен, как удав, откидывается на руки, своими убийственными глазами смотрит в потолок. Самое страшное в них - белезна. Не змеиные вытянутые зрачки в желтой радужке, почти ядовитой, а белизна вокруг. Выцветшие прожилки, розово-молочные, еле заметные. Взгляд из-за этого сам по себе бледный, вроде живой, но спокойный, лишний раз не двигающийся. Парадоксальный. Потусторонний. Так рано, и уже потусторонний. -Низковато, но для тебя - близко к норме. Как себя чувствуешь? Альбедо стягивает манжету, касаясь тощих мышц. Поднимает руку к шее, проверяя точный пульс: размеренный, но медленный. Бай Чжу делает несколько глубоких вдохов, когда чужая рука ложится на грудь, лично проверяя ритм еще раз. Блондин встает с кровати, убирает тонометр обратно в сумку и делает еще один глоток. У Бай Чжу ужасно хороший чай - лучше любого, которого он пробовал, даже из ассортимента Ли Юэ. -Знаю, что тебя не особо интересует эта, - мужчина делает паузу, пытаясь подобрать корректное слово, - полумифологическая "опера", но все же. Он достает из кармана саквояжа камень, ложащийся в ладони так, как будто из нее рос. Он шершавый, необтесанный, светится изнутри. И зарос мхом. Мха в Заоблачном пределе нет. -В нем заключена сила Адепта. Прайм Адепта, - Бай Чжу, улыбаясь, кладет минерал на столешницу, - Мне подумалось, что тебе, как Гео пользователю, будет это вполне интересно. А с декором, - он смотрит на зеленый покров, - это я постарался, прости уж. Альбедо наблюдает за движениями рук, в последствии изучает камень первым, поверхностным взглядом. -Не стоило, - все же довольно улыбается. Ему правда ничего не нужно от Бай Чжу; само по себе исследование, возможность прикоснуться - великая награда, - где же ты его нашел? Мужчина мягко улыбается, прикрывая глаза и поправляя очки. -Быть лучшим и единственным лекарем региона... в общем, есть свои плюсы. Есть в нем что-то неизменно змеиное, - думает Альбедо. Бай Чжу заматывается в одежду - кажется, изначально она должна носиться не так. Смотрит куда-то в окно, разливает снова чай по вычурной мондштадтской посуде, отодвигает стул перед своим личным врачом. Беседы всегда ужасно приятные, лишний раз не затрагивающие здоровье зеленоволосого. Скорее, даже, не беседы: часто просто молчание. Ужасно правильное, говорящее вообще обо всем. Альбедо редко удосуживает кого-либо вербальностью, а тут это и не нужно, что не может не радовать. Он видит Бай Чжу спокойным всегда, потому что у того кровь застывает в жилах (чаще - буквально), когда мысль о том, что Альбедо, молчаливый гений, и правда может помочь. -Знаешь, я правда долго думал, что с тобой, - алхимик начинает резко, стараясь не оттягивать лишний раз момент - чтобы не было неприятно, - и правда много искал информации. Есть еще люди, - трет глаз, собираясь с мыслями, - обычно крестьяне. И ничего не понятно. Бай Чжу вздыхает. Дальше продолжать не надо - дурак понимает, что крестьян от болезней не спасают, а значит, способов лечения нет - как минимум, не придумали. Альбедо просто изводится, но смертный договор ему не подписывает. Он берет руку аптекаря и отодвигает ткань, снова затягивая манжету. -И надо кое-что проверить. Альбедо думается, что он одним движением может сейчас убить его. Протыкает первой попавшейся булавкой подушечку, надавливая настолько глубоко, насколько вообще позволяет совесть. Кровь начинает струится (точнее, выпадать надутыми каплями) как обычно - он уже вздыхает облегченно. Самое страшное он уже видел - как брат Кли, настоящий брат Кли когда-то... Впрочем, это уже неважно. Переводит взгляд на еле зримые, но все же выделившиеся вены, роется в сумке. Бай Чжу иголок не боится, но от их вида всегда парадоксально не по себе. Сам он их использует только в акупунктуре, и она кардинально отличается от чего-то венозного. Альбедо растирает спирт по руке, и на коже становится горячо. От этого пробирает в кости приятной и неожиданной дрожью, зеленоволосый невольно зажмуривается, когда толстоватый носик шприца протыкает плоть. -Жижная. -Хорошее слово. -Бледная. -Это плохо? -Я не знаю. Пока. Альбедо просматривает жидкость в шприце через остатки вечернего света, будто пытаясь там так что-то увидеть. -А пей-ка побольше красного вина. -Вина? Почему вина? Я не люблю вино, - отвечает Бай Чжу наигранно и по-детски, но абсолютно правдиво. -А я не люблю вообще все, что сделано из животных, но ты от меня не отставал, пока я не попробовал скорпионью настойку, - алхимик аккуратно убирает пробирку в сохранный отсек, - забавно, но у некоторых красных продуктов есть свойство окрашивать кровь в здравую. Попробуй, хорошее мондштадское еще никому не мешало. Альбедо уходит, оставив на плечах легкое ободрительное объятие. Совсем не в его стиле. Бай Чжу оседает на простынях и склоняется куда-то себе в колени. И не понимает, почему все так долго, за что так непонятно и кошки на душе скребут, когда он провожает белые волосы взглядом. Хочется резко встать и потерять сознание, лишь бы ни о чем не думать - Бай Чжу знает, что это сработает безотказно, но все равно побаивается. Как-то глупо нестись в другой регион из-за проблемы и из-за нее же тут постоянно донимать врача. Что ж, вино так вино. Кто он такой, чтобы отвергать такие мизерные, маленькие, но вполне верные шаги к выздоровлению?