По кругу

Ад горел. И он рад был сгореть вместе с ним. По кругу. По бесконечному бессмысленному кругу. Сделай шаг вправо. Сделай шаг влево. Тебя все равно вернут обратно, дадут клинок, впихают в глотку заученные слова. И вперёд, на сцену. Под игру оркестра, повинующегося палочке дирижёра. Как куколки на ниточках скачут на сцене герои и злодеи. Одна жизнь сменяет другую. Часовой смотрел на дымящиеся развалины. Сколько такого он видел? Сколько ещё увидит, если план не удастся? Или безжалостное мироздание просто избавится от строптивого винтика, как оно сделало с Магистром и Радовым? Часовой стоял на балконе одной из уцелевших многоэтажек, пусть покосившейся, но ещё не рухнувшей, зажимая между пальцами сигарету. Дерьмовое курево всегда можно было добыть легче всего. Возможно потому он и привык к терпкому вкусу на языке. Не попробовав — не проверишь, верно? Ад сошел с ума и потянул за собой мир следом. Все смешалось в котле. Котел кипит, греется, а яма полнится, и где-то изнутри, из самого нутра поднимается то самое. То, чего он хотел. Колечко дыма кружится, вьётся, словно отзываясь на его мысли. Часовой растянул уголки губ в усталой чуть ироничной усмешке. Сколько бы времени не проходило, яснее не становилось. Ради чего это все? Безумная гонка, не приносящая никому и ничего кроме разрушений и смертей. В аду -- карабкаться по головам. Люди проживают жизни, тянутся жадно к силе. Может Семиаза в чём-то и прав. Он стряхнул пепел вниз. За людьми наблюдать интересно. Вот только какой смысл, если они с демонами друг от друга недалеко ушли? Все также безразлично грызут глотки друг другу. Если он обрушит эту систему, попробует начать с начала. Возможно, тогда будет шанс сделать все хоть немного лучше. Менее несправедливо. Или как-нибудь ещё. Или кто его вообще знает? – Вот ты знаешь? – насмешливо поинтересовался он у неба как в тысячи, в сотни тысяч раз до этого. Небо безмолствовало. Как и всегда, когда он пытался найти ответ. Крамольные богохульные мысли. О да. Сколько раз он это слышал. Нежелание видеть. Нежелание слышать. Нежелание понимать. Какое-то время хотелось, чтобы его желания разделили, но со временем, и это стёрлось. Перепробуй сотни вариантов, в безумном танце со смертью, которая все равно настигнет. Чего бояться, если терять нечего? Однако желания… Горечь стала почти приятной, перекатывалась на языке по-глупому малиновым вкусом – не пойми почему из всех прожитых жизней именно эта ассоциация. Горечь стала почти беспристанным спутником и беспристрастным судией. Только стремись избавиться от взгляда, который смотрит на тебя оттуда? Оттуда? Часовой расхохотался, закрыв лицо рукой. Нет там никого. Нетнетнетнетнетнетнетнет. Он выдохнул, сжав сигарету в руках, не ощущая боли. После всего пережитого ощущения притупились. Иногда они врезались в плоть и кости, терзали крючьями, иногда совсем уколами. Все равно он не отличал. Да и не было ему никакого дела. Довольно лирики. Чем бы не закончилась эта партия, он доведёт ее до самого конца. Он будет рвать чужие нити, пока не сломает все кости себе, он будет ломать чужие игрушки, пока те не перестанут функционировать. Будет рисовать на партитуре, пока ноты не станут неразборчивыми. И он не остановится. И не перестанет улыбаться. Ад и человеческий мир сходят с ума. Только не говори, что и это /Твой/ Божественный замысел. Он дал им шанс увидеть. Захотят они или нет – пусть решают сами. Но всё-таки. Ещё один шаг. Небрежно опереться о перила. Подуть на прядку, спавшую на глаза. Они близко. Возможно...хоть на самую малость...хочу надеяться.