Что с ним случилось?

      Эту рапсодию нельзя услышать в стенах театра, музыкальной школы или в каком-либо другом заведении. Только здесь, в этом особняке, где живёт уже которое столетие её композитор. Она звучит здесь каждый чёртов день уже на протяжении месяца. И каждый день так же грустно и отчаянно, как и в предыдущий.       Он не глядя нажимает на клавиши рояля. Знает мелодию лучше, чем что-либо, ведь лишь она помогает ему находиться в относительном равновесии.       Одиночество заполняет его разум, превращаясь постепенно в безумие. Галлюцинации преследуют его. Шёпот со всех сторон, воспроизводятся слова, которые когда-то говорил музыканту его любимый. Образ всплывает перед глазами, заставляя сердце заходиться в бешеной пляске и жмуриться, чтобы прогнать наваждение. Порой запах мерещится, будто бы его мальчик лежит рядом, словно никакого убийства и не было. А убийца сокрушается над произошедшим, винит себя и… у него просто уже нет сил. И если бы музыканта спросили, то вряд ли бы он смог толково объяснить причину того, почему он в этом состоянии и рассказать про своё самочувствие в принципе. Ему невозможно вспоминать и думать об этом. Даже называть его имя. Слишком больно. Слишком горько. Стоит хоть на секунду поверить в то, что его галлюцинации реальны, что перед ним его мальчик, и всё сознание тут же рвётся на сотни кусочков, безумие норовит вырваться наружу, сердце и лёгкие будто стискивают, что становится больно, а дышать невозможно.       Время течёт так мучительно медленно.       Порой ему становится страшно настолько, что он не может сдержать нарастающую панику, он кидается на стены, обламывая ногти, задыхается, вырывает собственные волосы, когда становится уже невмоготу. Потом опускается на пол, когда силы покидают его.       Он ведь бессмертен. Сколько ещё он так будет существовать в одиночестве, страхе и вечной тоске по любому? Говорят, что со временем становится легче, но что если… Что если это не закончится?..       Это не позволяет ему жить спокойно. А жизнь ли это? Не бессмысленное ли существование? У него просто нет сил ни на что. Он не может думать ни о чём, кроме своего мальчика. Только эта мелодия для рояля, только крепкий алкоголь. Но и это не способно заглушить ту боль, что гложет, сжирает, истязает его изнутри. Невыносимая тоска, смешанная с безнадёжным отчаянием.       Почему это произошло?       Почему он допустил это?       Это?       Господи, он уже настолько сильно повредил самого себя, что сомневается в том, как всё произошло! Всё перемешалось: фантазии воспалённого разума и беспощадная действительность.       Он сам видел, как его любимый вышиб себе мозги. Они сначала долго обнимались, потому что он притянул к себе для этого музыканта и не желал отпускать, потом вдруг отпустил, отступил назад и…       Или всё было не так?       Он ждал, когда наконец возлюбленный выйдет к нему, но его не было слишком уж долго, а когда он сам уже пошёл проверять того в ванной, то обнаружил там бездыханное тело, над которым сокрушался несколько часов, которое прижимал к себе, на которое капали слёзы.       Или снова не так?       Его милого мальчика поймала полиция. Тот начал сопротивляться, но служащие открыли огонь, убили его. Или всё же какой-то убийца добрался до него?       Или… Или это сам музыкант…       Он сидел в своём любимом кресле у камина и читал книгу, как это часто бывало. К нему подошёл его возлюбленный, отвлёк от книги, сел на колени и утянул в чувственный поцелуй. А парой мгновений спустя, он, убитый собственным возлюбленным, со свёрнутой шеей был ещё зажат в тисках, пока другой упивался страстью, пока не заметил, что убил своего мальчика.       Нет… Нет! Это невозможно!       Демон появляется в тени, как и ему положено. Он будто бы осторожно выходит из мрака, становясь за спиной отчаявшегося музыканта. Он замечает, как того бьёт крупная дрожь.       Мужчина точно знает, кто его навестил. Ему даже не нужно оборачиваться, чтобы посмотреть и убедиться.       — Мне его так не хватает, Арахнид…       Это прозвучало слишком тихо, слишком глухо, но так отчаянно.       Единственные и невероятно редкие моменты, когда музыкант говорил что-то вслух были минутные слабости: вера в очередное видение или попытка успокоить собственную сумасшедшую пляску сердца, головокружение и дрожь во всём теле.       — Пурааго, — начинает Арахнид мягко, с еле заметным укором, с каким мать говорит своему чаду не расстраиваться из-за сломанной игрушки. — Почти два месяца прошло. Ты даже из этой комнаты не выходил.       Пурааго ему ничего не отвечает, лишь опускает руки на клавиши рояля, начиная играть свою мелодию снова.       — Ты не можешь игнорировать мир целую вечность, — с более выраженным недовольством говорит паукообразный.       Руки музыканта замирают в воздухе, затем ложатся на клавиши, но не нажимают. Музыка больше не играет.       — Я бессмертен, — отзывается тихо Пурааго, даже не обернувшись.       Снова они молчат. Это стало привычной ситуацией.       — Арахнид, — вдруг окликает демона другой. — Скажи мне… Что с ним случилось?       Вопрос “Ты не помнишь?” Арахнид проглатывает. Сложно не заметить то отвратительное состояние, в котором оказался его друг, и он, Арахнид, давно пришёл к выводу, что Пурааго совсем потерялся в своём отчаянии. Он уже давно за гранью.       — Князь приказал тебе убить его, — отвечает ему честно Арахнид. Он не желает врать и без того несчастному существу.       — Люцифер? — Пурааго резко разворачивается к собеседнику, вперяя в него свой невидящий взгляд. — Но почему…       — Он шантажировал тебя тем, что убьёт Равиля сам после долгих пыток, — прервал восклицания музыканта паукообразный, замечая как болезненно дёргается тот от упоминания имени возлюбленного. — Тебе приказали вырвать сердце. Ты исполнил приказ.       Послышался отчаянный вой.