Полноценная семья

      Стайлз и Дерек счастливы в браке. Счастливы. Именно это Стайлз повторяет себе каждое утро. По буквам. А в браке ли они вообще? Официально они никогда не расписывались, то есть они только живут вместе и трахаются. И у них общие дети — две близняшки. Они родились больше двух недель назад, но Стайлзу кажется, что крик в их доме, нет, в доме Дерека, звучит уже год. Он в аду.       Стайлз не высыпается, Стайлз не ест, Стайлз ничего не хочет. Он не хочет видеть детей, он жалеет, что не сделал аборт. Нет, Стилински любит их или должен любить — он еще до конца не осознал, что должен чувствовать после их появления. Они милые, пухленькие и здоровые, кричат, улыбаются и даже начинают смеяться. Но он не чувствует ничего. Скучает по прошлому, да, по тихому утру, по сну, по Дереку под боком, который будил его поцелуями.       Теперь Хейл уделяет больше времени девочкам. День и ночь он с ними, бежит к ним по первому зову. А что Стайлз? Он видеть никого не может, он хочет сбежать отсюда. Стилински не подходит к детям, его тошнит от их плача. Чаще гуляет, не выносит этого взгляда от семьи, от Дерека. Взгляд непонимания, осуждения и в то же время сожаления.       Дерек догадывается, что с его любимым что-то не так. Они должны радоваться рождению детей вроде как… Улыбаться, когда улыбаются дети, радоваться новой жизни, проявлять хоть какие-то чувства! Но Хейл встречает лишь отстраненный, пустой взгляд.       В одной из книг он встретил такое явление, как послеродовая депрессия. Но разум не мог сложить эти две вещи: не так давно счастливый Стайлз, который бегал по городу в поисках нужной краски для детской, и «депрессия».       С двумя детьми сложно: если начинает хныкать один ребенок — второй тоже начнет плакать. Это естественно, он был готов к таким трудностям. У Дерека нет времени на другие проблемы, вся его жизнь свелась к памперсам, кормлению и счастью их девочек.       Хейл наблюдает с лестницы за Стайлзом, лежащим на диване. Он дышит медленно, его грудь еле шевелится, но непонятно, спит ли. Дерек медленно подходит к любимому, кладет руку на его плечо, как бы пробуждая. Попытка обратить на себя внимание. Стайлз переворачивается на спину, встречаясь взглядом с партнером.       У него красные глаза, искусанные в кровь губы, опухшее ото сна лицо, но при этом очень худое. Дерек не знает, что нужно сделать, чтобы ему помочь. Он хочет понять Стайлза, но не может.       — Ты ел? — спрашивает Хейл шепотом. В ответ лишь легкое мотание головой. — Тебе нужно поесть, Стайлз.       Дерек боится спрашивать, хочет ли он проведать детей. Боится, что его предположения о депрессии не пусты. Надеется, что любимый вернется обратно и будет радоваться их прелестным малышкам, которых так долго вынашивал.       На следующий утро Стилински всё так же не заходил к детям. Но сегодня к ним должны прийти их общие друзья, их родственники. Все хотят увидеть девочек, но никто не знает, как тяжело сейчас новоиспеченным родителям, как тяжело Дереку смотреть на его возлюбленного. Хейл знает, что Стайлз не в силах сейчас привести в порядок их дом; ещё он знает, что Стайлз давно не ел.       Дерек просит любимого подойти к детям, если они начнут плакать, пока сам Хейл убирается. В ответ легкий кивок, тихие шаркающие звуки, изредка скрипучая лестница. Хейл не уверен, что Стайлз пошел именно в детскую, но он хотя бы поднялся наверх.       Пока Дерек готовил, дети начали хныкать, кряхтеть, в общем — издавать звуки. Хейл надеется, что Стайлз подойдет к ним проверить, но не слышит, чтобы дети перестали плакать. Поднявшись в детскую, Хейл видит будто парализованного мужа перед кроватками девочек. Он бездушно смотрит на них, но не предпринимает ничего, чтобы они прекратили реветь. В глазах ни радости, ни печали, ни гнева. Ничего.       — Возьми Клаудию на руки — она успокоится, — спокойно говорит Дерек.       Стайлз берет девочку, прижимает ее к себе, но он не чувствует прилива любви или радости от тепла маленького человека, ничего. Да, ребенок перестал плакать на руках, но Стилински не хочет держать ее, он хочет положить ЭТО обратно. Он отдает Клаудию Хейлу и уходит — практически выбегает из комнаты. Дерек слышит хлопок входной двери.       Дети мирно спят, ужин приготовлен, дом приведен в порядок, будто у них всё нормально. Стайлз возвращается к обеду. Им НУЖНО поговорить: это не может продолжаться дальше, Дерек не справится один.       — Стайлз, где ты был? Ты не можешь просто взять и уйти. Не мог бы ты проявить хотя бы немного участия? Я не могу ухаживать за всеми тремя! — стараясь не повышать голос, выдал Хейл. Да, он напирает, но он устал: он один заботится о детях, о доме, о Стайлзе, ему нужны ответы. — Скажи мне, что происходит.       — Я не могу, Дерек, прости… Я… — Он не может смотреть в глаза любимому, не может поднять головы. — Я устал, Дерек.       Саркастичный смешок. Хейл просто крутит головой, не веря. Дерек больше не пытается найти смысл, логику в его словах, не пытается найти прежний блеск жизни в глазах. Он тоже, черт возьми, устал, но он не уходит посреди дня просто потому, что устал!       — Но ты… Стайлз, пожалуйста. — Его мысли прерывает шум машины — приехали их друзья. — Пожалуйста, просто постарайся сегодня не уйти. Просто попытайся не быть таким… таким. — Этот шепот пробирается во все уголки, режет слух, бьет в голову непроизнесенными словами: «Ты неправильный, с тобой что-то не так, Стайлз».       Скотт и Элисон, Джон, даже Питер и Айзек сидят сейчас и умиляются их детьми. Но Стайлз сидит один в кресле. Он переоделся впервые за несколько дней; вся его одежда теперь в детских слюнях и рвоте — он закопал эти вещи под кровать, чтобы не видеть, не трогать. У него нет сил.       Стилински пытался привести себя в порядок, не желая пугать друзей и отца, но как бы он ни старался — он не мог добавить радости в свой внешний вид. Детей Стайлз так и не трогал. В руке у него бокал с вином, он пьян, в желудке пусто. Приятное, тянущее чувство разливается по его телу от теплоты алкоголя; его мышцы расслаблены, а голова тяжелая. Никто не обращает на него внимания, и Стайлз не знает, рад он этому или зол, что все смотрят лишь на близняшек.       Это он подарил им жизнь, это он должен купаться во внимании своих родных, во внимании Дерека. Стилински не уверен, когда в последний раз его целовал Хейл. Кажется, сразу после рождения их девочек. И про него тут же забыли, а на первое место вышли дети. В пьяном омуте он начинает хихикать. Дерек смотрит на него, будто он провинился, будто нет причин смеяться, будто ему не кажется, что вся эта ситуация полный абсурд.       Оборотень подходит к любимому — или тому мутному блеску любимого человека, что от него остался, — садится перед ним на корточки и шепчет что-то всем неразборчивое, забирает бокал. Стилински уже не так смешно. Его отругали, как щенка. За что? Дерек возвращается к гостям, а Стайлз уходит на кухню. Будто прогнали. Как непослушного ребенка, который отвлекает взрослых от веселья.       Такое странное поведение не остается без внимания их гостей. Скотт начинает хмуриться, пытаясь понять, что вообще здесь происходит, а Питер хмыкает, прищуриваясь. Дерек извиняется и уходит за Стайлзом. Он плачет перед открытым холодильником.       — Боже, Стайлз, ты… приведи себя в порядок. Я тоже устал, — раздраженно шепчет Хейл. Опять этот шепот, опять эти мысли. — Ты всех пугаешь. — И вновь их прерывают: Лора, второй близнец, начала хныкать. Пришло время кушать. — Приходи, когда успокоишься.       — Нет, стой! — крикнул человек. Или в такой глушащей тишине ему показалось, что это был крик. — Пожалуйста, останься со мной. — Слезы ручьем текут по его худым щекам.       — Лора плачет.       — Ты меня даже не обнял, Дерек. Я… Я не понимаю. — Он медленно опускается на пол, сворачиваясь и снова заливаясь слезами.       — Стайлз, давай поговорим потом.       — С ним всё хорошо? — спрашивает Джон, как только Дерек возвращается.       — Да, он… Я не знаю. — Дерек обреченно плюхается в кресло, закрывая лицо ладонями.       — Похоже, у нашей новой мамочки депрессия, Дер-Дер, — делает вывод Питер. — У меня есть номер врача, специализируется на послеродовой депрессии.       — Но как у Стайлза может быть депрессия? Он же был так рад, когда они родились, — недоумевает Скотт. — Он скупил практически все ползунки в городе, всегда улыбался…       — Я не справляюсь и хотел бы попросить вас, Джон, присмотреть за девочками. Мы съездим к специалисту, поговорим, — просит Дерек. — Я боюсь, что это может быть серьезнее, чем кажется. Я… я не хочу потерять его. — У него ком в горле. — У меня ощущение, что я уже потерял его.       Когда гости ушли, еда была убрана в холодильник, а дети уже спали в своих колыбельках. Стайлз сидел в темноте на диване. Дерек стоял в проеме, освещенный сзади светом из кухни.       — Скажи, что не так, скажи, как помочь, — шепчет Хейл.       — Я не знаю, — ответный шепот из темноты. — Я устал. Хочу прежнего, хочу, чтобы ты меня целовал, как раньше. Хочу просыпаться с тобой под боком, а не от плача в пять сраных утра.       — Но ты даже не спишь рядом, ты спишь на диване…       — Да, я не могу слышать этот плачь, Дерек. Я в аду.       — Это ты в аду? Мой муж не хочет подходить к нашим детям, Стайлз, он ведет себя так, будто только у него проблемы, будто только у него мир перевернулся после рождения детей, будто… — Хейл мотает головой из стороны в сторону. — Будто он не мой больше.       — Мы не женаты, ты даже не сделал мне предложение. — Горькая ухмылка отразилась на лице Стилински. Не самое время, чтобы обвинять, но он должен был высказаться. — Когда ты последний раз говорил мне, что любишь? Когда последний раз меня трахал? Ты занят только этими… Этими детьми! — Человек перешел на крик: накопленная обида наконец-то выплеснулась наружу.       — Стайлз, это НАШИ дети! Ты ведешь себя, как конченый эгоист. Они беспомощны, а ты сам в состоянии выжить! Ты можешь прожить без моего внимания, ты можешь сам себе приготовить поесть, а они нет! — Их ссора, их крики разбудили детей. — Я… мы поедем к специалисту, Стайлз. — Дерек поднимается наверх.       — Куда ты уходишь? Мы не закончили!       — К НАШИМ детям, Стайлз, они плачут!       — Если ты сейчас уйдешь, то больше не увидишь меня.       Дерек разворачивается и подбегает вплотную к человеку. Он видит каждую родинку на лице его когда-то счастливого мужа, всю горечь — это первые эмоции Стайлза за длительное время. Злость растет в нём, плещется, как лава, горит ярче огня.       — Ты! Ты сейчас ставишь мне ультиматум? Ты вообще в своем уме? Наши дети нуждаются во внимании, Стайлз, какого хрена ты сейчас выдвигаешь требования? Куда ты решил свалить от своих детей? Хочешь их бросить? Им и двух месяцев нет! Таким родителем ты хочешь быть, — в отвращении выплевывает Дерек. Он мотает головой из стороны в сторону, не желая больше продолжать разговор.       И поднимается к детям.