Завтра не наступит никогда

Урча, как маленькие моторчики, взъерошенные голуби переговаривались друг с другом, сидя ровными рядками на проводах. Молчал только один из них, самый мелкий, светло-серый, плотно прижатый своими собратьями к водосточной трубе. Он постоянно дёргал крыльями, всеми силами пытаясь остаться на месте, и укоризненно косился на Тришу блестящим чёрным глазом. — Извини, братан, ничем не могу помочь, — сказала она ему, постукивая отросшими ногтями по краю любимой кружки. — Их слишком много, а я давно не боец. Не обессудь, братан. Несчастный голубь дёрнул головой и печально курлыкнул. Его голос потонул в десятке других, куда более бодрых и громких. Триша подумала, что это так похоже на застолье, когда кто-то один начинает шумно обсуждать какую-либо тему, и всё его поддерживают, и только один парень в углу стола мечтает как можно быстрее убраться отсюда куда-нибудь подальше и не может этого сделать. Она сама частенько бывала на месте этого парня. Бывала, а потом решила завязать с этим чувством собственной незначительности и перестала появляться на семейных посиделках, «неблагодарная, и как только с такой милой малышки выросла такая наглая девчонка!» Триша улыбнулась своим мыслям. В конце концов, эгоизм — это не только беспокойство в первую очередь о своей жизни, но раскрывать эту страшную тайну она пока не спешила. Надо ли ей это? Да не особо. Так что она глубоко вздохнула и сделала ещё один глоток подостывшего чая. Стоило бы наконец поднять свою задницу и что-нибудь сделать. До начала рабочего дня ещё полно времени, а на ужин надо будет что-то есть. Потянувшись с долгим глухим стоном, Триша вытянула левую ногу вперёд и встала, неловко опираясь на стол. Прошло уже несколько очень долгих лет, а она всё ещё временами двигалась, как старая бабка. И это было далеко не так обидно, как осознание того факта, что так она будет делать всю свою оставшуюся жизнь. И люди продолжат на неё пялиться. Триша поджала губы и попыталась сосредоточиться на мыслях о том, что ей больше хочется — макарон или риса, а не о том, что Зарина всегда была и, скорее всего, всегда будет единственным человеком, кому было абсолютно всё равно на то, что с Тришей не всё в порядке. «Я же чокнутая. Ты правда думаешь, что меня заботит твоё тело?» «Не говори так. Ты не чокнутая, ты просто… Особенная.» «Триш, я писатель. Конечно, я чокнутая.» Макароны варились. Дёргались и толкались, вкусно пахли и заставляли гипнотизировать себя взглядом. Тяжёлая кастрюля гудела, вода жарко пузырилась. За этим только глаз до глаз. Триша ещё помнила, как однажды отправилась в туалет, потому что «ну они же там сами варятся», а когда вернулась, застала кухню в клубах чёрного дыма. Фигурально. На самом деле макароны — точнее, спагетти — только слегка пропеклись у дна, а неприятный запах улетучился в форточку спустя пять минут, но напугалась она тогда знатно. Теперь не собиралась и на секунду оставить плиту без присмотра, хотя это было не так уж и весело. Подождав ровно шесть минут — достаточно, чтобы сварить макароны, но недостаточно, чтобы превратить их в кашу, — Триша выключила плиту, слила воду, добавила чуток масла и пошла будить Зарину. Она ожидала, что та, как и всегда, прослушала свой будильник, но стоило только кастрюле с будущим ужином и горящему газу перестать заполнять уши гулом, стало слышно, как в ванной журчит вода. Триша бросила быстрый взгляд на календарь, висящий на стене. Огромный и тяжёлый, на каждой странице — фотка обожаемого Зариной Мирового океана, каждая клеточка с числом забита мелким почерком. Напоминания о самых важных событиях. Триша давно выучила: если её соседка ведёт себя странно — то есть, ещё более странно, чем обычно, — ответ стоит искать здесь. Двенадцатое. «Четвёртая глава «Джиги». «Джейк или Мия???». «ПУГОВИЦА». «Птицы и ещё раз птицы». «Издательство». — Издательство… — выдохнула Триша, её глаза сверкнули. Точно! Как она могла об этом забыть?! Яркая мысль ударила в основание черепа. Задумавшись, Триша качнулась в сторону и потеряла равновесие. Зашипев сквозь зубы, она отчаянно вцепились в край рабочего стола Зарины, как всегда заваленному по самое не могу, пытаясь удержаться на ногах. Ей удалось — уже намного быстрее, чем в тогда, в самом начале, — и она тяжело привалилась надёжным правым бедром к столешнице. Колено протяжно скрипнуло, будто вздохнуло. Ей не показалось: с ним действительно что-то не так. И это ужас, как невовремя. Ведь сегодня особенный день. Сегодня Зарина идёт в издательство. Она будет беседовать с суровым мужчиной или суровой женщиной в пиджаке и убеждать их в том, что её новая книга — самое прекрасное, что они читали за последнее десятилетия, и что самое важное: что эта книга будет продаваться лучше всех прочих. Обычно издатели не приглашали её для личной беседы — сразу присылали отказы, так что Зарине было очень важно сегодня выглядеть идеально и не говорить глупостей. Наверное, поэтому сейчас она вне плана отправилась в ванную. Триша расслабленно повела плечами и бросила заинтересованный взгляд в сторону стола, на который опиралась. Зарина хранила на нём все свои заметки, часто представляющие собой отдельные зарисовки в тетрадках, на обычных листах бумаги или даже на салфетках. И всё это лежало одной большой кучей и ждало своего часа переписывания с бумажного носителя на электронный. Миллионы миллионов идей и мыслей; данные, которые всё одно оказываются в памяти жёсткого диска, но никогда не появляются там изначально, ведь «у бумаги есть душа, Триш, и её можно менять. А у этих твоих циферок души нет.» Так говорила Зарина, снисходительно щуря остро-жестокие глаза, на что Триша насмешливо фыркала и тыкала пальцем в ноутбук, неизменно стоящий на подоконнике, чтоб во время работы всегда можно было слушать то, что происходит за окном, и не отвлекаться на внутридомовой приземлённый шум. «И вот куда это душа раз за разом отправляется! Мои циферки постоянны и беспристрастны, как сама смерть! Не вздумай возражать! Я знаю, ты тоже это понимаешь!» — говорила она, возмущённо постукивая ногтями по колену — щёлк! щёлк! щёлк! — и выразительно закатывая глаза. На этом моменте Зарина всегда тяжело вздыхала, раздражённо дёргала себя за чёлку — верный признак того, что аргументы у неё закончились, — бормотала себе под нос какое-нибудь ругательство и с видом оскорблённой невинности садилась за вязание. Мол, я и не писатель вовсе, а старая бабулька, мне девяносто три и я обожаю исключительно жаркие шарфы и скользкие шапки, а если ты будешь и дальше на меня наезжать, я в минуту припомню тебе все твои недельные косяки. Триша никогда не признается, что это всегда поднимало в ней волну умиления, и не раскаяться при взгляде в эти ярко блестящие умом и любопытством глаза было невозможно. Рассеянно проведя рукой по столу, она наощупь достала из кучи тонкую тетрадку и раскрыла её. Это был черновик очередной повести — ровные строчки мелких, но чётких букв. «Её звали Прасковья, что означало «несущая боль», и было это истинно так, ибо слова её были остры, как нож, а взгляды — ядовиты, как жало змеи. И была она самой сильной из людей, и были у неё ловкие пальцы, быстрые ноги и алые волосы, и была она столько умна, сколь и красива, и не было у людей лучшего дара богов, чем она.» Триша отложила черновик, не в силах больше смотреть на то, как её восхваляют. Этого она никогда не понимала. Зарина неизменно писала только о ней, даже если писала о парне, или о ребёнке, или о старике, или о желеобразной инопланетной форме жизни. Откуда Триша об этом знала? Зарина каждый раз повторяла это, когда рассказывала, на каком этапе написания находится. Широкими жестами демонстрировала масштаб работ и говорила, говорила, говорила… Средства выразительности, психологические приёмы, хитросплетения сюжета, радости и горести героев, бесконечные правила написания, лексика и словесные обороты, удачно расставленные зацепки в повествовании: достаточно, чтоб удерживать читателя в напряжении, но недостаточно, чтоб заставить его скучать… Миллионы деталей и нюансов. «Тебе стоило бы начать писать о ком-то другом, — раз за разом повторяла Триша, гремя ложкой в кружке кофе. — Ты заходишь слишком далеко». Зарина только звонко смеялась и сверкала колюче-весëлыми глазами, а потом говорила, серьёзно сдвигая брови: «Ты моя муза, Триш, и я не буду от тебя отказываться.» А потом хватала из стопки бумаги первый листок и начинала что-то строчить, бросая лукавые взгляды в её сторону. И Триша, мучительно краснея кончиками ушей, отправлялась выгребать ноутбук из кучи черновиков, а потом садилась на диван и продолжала работать над каким-нибудь проектом, который требовалось завершить «вот прям щас, а то босс опять урежет премию, сукин сын, люблю его». И, конечно, она старательно делала вид, что слова о музе совершенно не будоражат её воображение. — Тебе это видеть не положено. Триша вздрогнула и обернулась, совершенно забыв о тетрадке в своей руке. А зря. Зарина стояла в коридорном дверном проёме, сложив руки на груди; волосы ещё влажные после душа, на плече — её любимое сиреневое полотенце; низкие острые скулы чуть смазаны недавним сладким сном, но глаза уже ярко сверкают бодростью; тонкие губы плотно сжаты; на щеке — полоса подсохшей зубной пасты; выражение лица — крайне недовольное. Да, Зарине очень не нравилось, когда кто-то копался в её черновиках, но Триша каждый раз не могла удержаться. Слишком уж ей было интересно, какие идеи с такой бешеной скоростью рождались в голове талантливого писателя — а в талантливости Зарины она не сомневалась ни секунду своей жизни с тех пор, как впервые её встретила. Кроме того, в этих обрывках текста, пока ещё не связанного в один большой рассказ, не обрезанных, не подогнанных друг под друга, не отполированных до блеска более изящными и мелодичными словами и выражениями, был сам автор, сама его суть, его мысли и чувства, и отказаться от возможности увидеть всё это своими глазами, понять, поглотить… Триша неловко улыбнулась и попыталась перевести тему: — По-моему, «Прасковья» означает что-то другое. — Поэтическая вольность, — буркнула Зарина, сложила руки на груди, сморщила нос и отвела взгляд. — Я знаю, что Прасковья — это от греческого «канун праздника». Её лицо стало ещё более недовольным, хотя казалось бы, куда уж больше. Триша тут же пожалела о том, что не подумала десять раз прежде, чем открыть рот. Она торопливо засунула тетрадь обратно в стопку черновиков, хотя вряд ли это могло как-то исправить ситуацию. Зато вполне могло её ухудшить. Оказалось, что бумаги находились в устойчивом равновесии относительно стола и друг друга, а такое внезапное вмешательство в гармонию их расположения нарушило его. Дрогнув, черновики медленно поползли вниз. Набрав скорость в считанные мгновения, они сплошной волной рухнули на пол. Шёпотом выругавшись, Триша нагнулась, чтобы поднять их, но листки, как назло, либо нагло выскользали из пальцев, либо совсем не собирались позволять кому-то чужому поднимать их. Тогда она начала приседать на корточки, чтоб стало удобнее, но поторопилась и не стала, как положено, переносить вес на правое колено из плоти, чем левое колено из стали тут же воспользовалось и с мерзким скрипом вильнуло в сторону, увлекая за собой хозяйку. Триша с грохотом рухнула на пол, больно ударившись ладонями. Она тут же обернулась, оглядывая левую ногу, но, кажется, механизм был в порядке. Впрочем, всё это тут же стало неважно, потому что её накрыло чужим запахом — густым и шоколадно-мятным. Крепкие руки приобняли её за плечи, яркие глаза с беспокойством заглянули в лицо. С кончиков мокрых волос срывались крупные капли, полотенце почти полностью сползло с плеча. — Триш, ты цела?! Триша?! — Да-да, порядок, — пробормотала та, неловко приподнимаясь на локтях. Зарина нерешительно отстранилась. Недовольство на её лице сменилось искренним беспокойством. Поправив влажное полотенце, она медленно поднялась и протянула Трише руку. Та медлила, тяжело подтягивая к себе ноги, и тупо пялилась на её ладонь. — Давай, поднимайся, — поторопила её Зарина и так сильно прикусила нижнюю губу, что та побелела, а это являлось признаком сильнейшего раздражения. Триша оперлась на верную правую ногу, схватила её за запястье и встала, слегка покачиваясь. Теперь она вдобавок ко всему чувствовала себя ужасно глупо. Зарина, как и всегда, очень быстро сменила милость на гнев, и теперь исподлобья смотрела на неё и то и дело бросала короткие взгляды в сторону стола с черновиками, очевидно, ожидая заслуженных извинений. — Прости, — пробормотала Триша, опустив голову и в спешке оглядывая свои ноги. — Я, чёрт… — запнулась, не в силах подобрать правильные слова, и только шумно вздохнула. — Прости. Зарина молча кивнула, но её плечи расслабленно опустились — хороший знак. Она прошла на кухню, небрежно швырнула полотенце на стул и заглянула в кастрюлю. По её губам скользнула тень улыбки — макароны Зарина чрезвычайно уважала. Но затем она снова посерьёзнела. Накладывала себе завтрак и рассеянно обводила взглядом знакомую до мельчайших трещин на штукатурке у потолка кухню. Уселась за стол и уставилась в окно. Обычно сияющие глаза стали словно стеклянными и абсолютно пустыми. Зарина точно о чём-то напряжённо размышляла. Наверное, об издательстве — о чём же ещё? — С лёгким паром, — выдохнула Триша, пытаясь разрядить обстановку. — Это ты для радости или для презентабельного внешнего вида? Или и то, и другое сразу? Она прислонилась спиной к холодильнику и, рассеянно почесав в затылке, тоже выглянула в окно. Все до единого голуби улетели, включая того несчастного, которого все теснили к водосточной трубе. Солнце очень уж быстро поднялось над крышами и сменило цвет с розово-рыжего на привычный мягко-жёлтый. Ещё полчасика и нужно будет выходить из дома, иначе можно получить нагоняй от начальника за то, что невовремя явилась на работу, «когда у нас тут забот полон рот, марш в свой кабинет и посмотри уже почту, наконец!» Триша уже привыкла к тому, что часы в их доме надолго не задерживаются: вечно падают и разбиваются или попросту останавливаются, и научилась определять время по солнцу. Пара месяцев практики — и она совсем перестала опаздывать. Услышав адресованный ей вопрос, Зарина словно очнулась и с удивлением уставилась на Тришу. — Причём тут презентабельный внешний вид? Та неловко пожала плечами и пробормотала: — Э, ну… Ты же сегодня идёшь в издательство, вот я и подумала… — Ты помнишь про издательство?! — с ещё большим удивлением уточнила Зарина, так широко распахнув глаза, что маленькие солнышки — отражения того большого солнца за окном — упали в них и мгновенно утонули. — Конечно, я помню, — с лицом оскорблённой невинности заявила Триша. — Ещё скажи, что ты и название книги помнишь! — Э-э-э… Зарина насмешливо улыбнулась и наклонила голову на бок, ожидая ответа. Она даже перестала жевать и выпустила вилку из рук. В острых глазах вновь заплясали весёлые огоньки. Триша заметно стушевалась и забегала глазами по комнате, судорожно пытаясь вспомнить хоть одно название из тысячи. Всё-таки Зарина называла себя самым добросовестным писателем на свете, не отвлекалась на всякую бытовую ерунду и, как следствие, писала свои рассказы, стихи и полномасштабные романы с бешеной скоростью, а Триша обычно больше внимания уделяла содержанию книг, чем их обложкам. — Что-то там про завтра, да? — «Завтра не наступит никогда», — вернувшись к завтраку, напомнила Зарина, и её улыбка внезапно стала мягкой и ласковой, почти нежной. — Ты живёшь в моём доме, смеешь называть себя моим другом и даже не удосуживаешься запомнить названия моих многочасовых трудов! Ты просто бесчувственный набор цифр. Я так тебя ненавижу, ты бы знала! — Во-первых, это НАШ дом, Зар. Во-вторых, ты первая назвала меня своим другом. А в-третьих, несправедливо называть меня набором цифр только потому, что я программист, — Триша наставительно ткнула в её сторону пальцем. — А если ты продолжишь в том же духе, я буду называть тебя бездарным набором букв. И я тоже тебя ненавижу, детка. Зарина звонко и протяжно рассмеялась, будто услышала самую лучшую шутку в мире, и уставилась в окно, но на этот раз её взгляд был живым и тёплым. Короткая перепалка явно её взбодрила: щёки разрумянились, губы разжались, плечи окончательно расслабились, а глаза с новой силой заблестели. Триша украдкой поглядывала на неё, чувствуя, как сладко сжимается сердце. Лучшие дни в её жизни обычно начинались с того, что Зарина вот так смотрела вдаль и улыбалась. Время текло непозволительно быстро. Нужно было идти собираться на работу. Оттягивая этот тоскливый миг, Триша прошлась по комнате, чтобы размять затëкшие ноги. «Скрип-скрип!» — возмутилось колено. Опять. — Что с ним? — напряжённым голосом спросила Зарина. — Не знаю, — честно ответила Триша. — Но вообще-то допустимый срок пользования закончился полгода назад… Она с беспокойством покосилась на левую ногу. Присела на свободный стул и наклонилась, стараясь осмотреть её со всех сторон. На первый взгляд, всё было в порядке. — Почему ты мне не сказала?! — возмутилась Зарина, вскакивая со своего места. — А вдруг механизм заклинил бы в самый неподходящий момент?! На пешеходном переходе, например! — А он сегодня в первый раз заскрипел! И вообще это не твоё дело! — сварливо проговорила Триша, осторожно ощупывая колено в поисках внешних повреждений и пытаясь не выдать своего волнения. Запасной ноги у неё не было — не было даже денег на неё. Если эта сейчас откажет, Триша окажется прикованной к постели. Правда, с её работой можно было себе позволить сидеть дома с ноутбуком, но не иметь возможности просто встать и пойти куда хочешь когда хочешь… Тришу передёрнуло. Только не снова! Она с таким трудом перенесла те два месяца, она не вернётся в коляску! Ни за что! — Не моё дело?! — продолжала Зарина, сложив руки на груди. — Если ты умрёшь, кого я буду ненавидеть?! — Да найдёшь кого, — попыталась успокоить её Триша, переходя к пятке. — Кроме того, я не собираюсь умирать. Это всего лишь скрипы, Зар, это не смертельно. — Но всё-таки… — Зарина нервно сцепляла и расцепляла пальцы, глядя на неё. — Набери Александрова, Триш. Тебе лучше пойти к нему как можно скорее. — Не сегодня. — Почему это?! — Ну… — Триша неловко повела плечом, делая вид, что её очень интересуют старые царапины на линолеуме. — Я хотела бы праздновать с тобой вечером. — Праздновать что? — Договор с издательством, конечно же. Скулы Зарины внезапно вспыхнули, и она опустила взгляд, сжимая ладони в кулаки. — М-может, ничего не выйдет… Может, они не согласятся на публикацию… — Конечно, они согласятся. Ты грёбанный гений, Зара, — убеждённо сказала Триша. — Всё зависит от того, как скоро эти тупоголовые кретины поймут это. Зарина закашлялась, всё так же пряча глаза. Теперь уже всё её лицо пошло алыми пятнами. Она выглядела донельзя смущённой и явно не знала, как реагировать на такие комплименты. — Это не так уж и важно, Триш, — промямлила она. — Твоя нога важнее моих каракуль, правда. А послезавтра уже выходные… Если дело выгорит, можно будет отпраздновать по полной программе. Закажем что-нибудь вкусное: пиццу или ещё что-нибудь… Или, если с ногой всё будет хорошо, мы можем съездить прогуляться по парку… Если ты так хочешь… Просто позвони Александрову сейчас, — она подняла голову и с серьёзным видом посмотрела на Тришу. — Посети его как можно скорее. Я знаю, как много для тебя значит то, что ты ходишь на работу, как все люди. Ключевое слово — «ходишь», — и она многозначительно дёрнула бровями. Триша громко фыркнула и закатила глаза. Она пыталась скрыть улыбку, но получалось у неё так себе. Подобные шутки из уст её сожителя почему-то никогда не бесили, в отличии от тех, которые произносили другие люди. — Не слишком-то этично прикалываться над чужими увечьями. — Не слишком-то умно разрешать окружающим делать это, если тебе то не нравится, — парировала Зарина. — Так ты позвонишь Александрову или нет? — Ага, уже бегу, — хихикнула Триша, поставив ударение на последнее слово. Продолжая поскрипывать коленом, она вышла в центральную комнату. Ей в спину полетела новая волна довольного смеха, а потом раздались звуки разливаемого по кружкам чая. Удивительно, но телефон Триши лежал там, где она его оставила. Обычно после каждого использования он магическим образом перемещался в другую часть квартиры. Триша подозревала, что это дело рук Зарины, которая была уверена, что чем больше та передвигается на своих двоих, тем выше у неё поднимается настроение. В целом, это было недалеко от истины, однако совершенно не исключало того, что она каждый раз бесилась, разыскивая «дурацкий кусок металла» по всему дому. Триша нашла в списке контактов нужный, сделала глубокий вдох и нажала кнопку вызова. По своему обыкновению, её лечащий врач поднял трубку очень быстро — быстрее, чем она успела сосредоточится. — Доктор Валерий Александров, больница номер три, протезное отделение, — заученно скучным тоном произнёс он. — Чем могу помочь? Триша ещё раз судорожно вдохнула, представилась и ломким голосом изложила проблему. Врач внимательно её выслушал, попросил медсестру принести её карту и зашелестел бумагами, параллельно задавая дежурные вопросы. Триша терпеливо отвечала, поглядывая в сторону кухни. Но Зарина сначала громко звенела ложкой, размешивая сахар в кружке, а потом и вовсе включила воду и начала мыть посуду. Александров начал излагать возможные причины скрипов, а Триша внимательно слушала и мысленно благодарила Зарину. Та отлично знала, как она неловко себя чувствует, если кто-то слышит её разговор с врачом. — Так Вы сможете прийти сегодня? — Д-да, — запнувшись, подтвердила Триша. — Хорошо, тогда я Вас жду сегодня в полдевятого. Пожалуйста, не опаздывайте, — строго попросил Александров. — Конечно. Спасибо, Валерий Андреевич, до вечера. — До свидания, — и он назвал её полным именем, заставив сморщиться. Триша отключилась, бросила телефон на ещё пока не сложенный диван и заглянула в кухню. Зарина как раз заканчивала протирать мокрые тарелки бумажными салфетками. — Ну? — спросила она, обернувшись. — Он сказал приходить сегодня вечером. Все часы приёма заняты, так что он осмотрит меня после всех пациентов, — Триша обеспокоенно сдвинула брови. — Наверное, опять продержит меня до поздней ночи. Зарина кивнула, явно успокоившись: черты её лица разгладились и от легкой улыбки, скользнувшей по губам, словно засветились мягким светом. Привстав на цыпочки, она засунула последнюю тарелку на верхнюю полку и откинула за спину пряди ещё мокрых волос. — Но ты же в порядке, да? Боли не возвращались? И шрамы?.. — Расслабься, всё нормально, — Триша слегка приподняла руки. — Это будет просто профилактический осмотр, — на секунду задумавшись, она решила, что лучше рассказать всё и сразу. — А ещё Александров сказал, что, может, достаточно будет просто заменить шарнир или смазать детали. В конце концов, ноге уже четвёртый год пошёл. Ничего удивительного, что она начала скрипеть. — А. Зарина выдавила из себя улыбку — не слишком-то искреннюю, почему-то отливающую испугом. Она старалась смотреть куда угодно, только не на Тришу, и та сразу поняла, что сейчас ей скажут кое-что очень важное… Но Зарина молча пялилась в посветлевшее окно и краснела скулам, и Триша решила, что не имеет смысла на неё давить. — Ладно, я пошла одеваться, — сказала она, махнув рукой. — Хочу попробовать прийти на работу пораньше. Может, в кои-то веки мне не придётся заканчивать самые важные проекты в мои законные выходные. Зарина только что-то согласно промычала себе под нос. Триша подождала ещё несколько секунд и вышла из кухни. В их квартире, маленькой, но уютной, все вещи — кроме её телефона, разумеется — всегда лежали на своих местах, иначе хаос заполнял всё свободное пространство до такой степени, что нельзя было пройти до ванной комнаты, не наступив на что-нибудь. Вся одежда лежала в большом шкафу кремового цвета, шапки и зонтики висели рядом на крючках. И Триша не позволяла Зарине, раздеваясь, сваливать вещи на диван. «Мы тут спим!» «Но он же заправлен!» «А что ты будешь делать, когда его придётся разложить?!» «Вот тогда и разложу!» «Не говори глупостей — ты ляжешь поверх своих грязных шмоток! Убирай сейчас же!» В конце концов, она оказывалась права. Зарина каждый раз улыбалась, доставая из шкафа аккуратно сложенную чистую футболку или любимый ремень. И сейчас уже Триша с мягкой улыбкой перебирала джинсы в поисках самых лёгких — лето наступало, на улице стремительно теплело. Потом она потратила довольно много времени, втискивая непослушную левую ногу в штанину и с тревогой вслушиваясь в её тихие поскрипывания. Когда она застёгивала пуговицы на идеально белой рубашке — химчистка была кстати, в комнату заглянула Зарина со странно задумчивым выражением лица. В руках она сжимала полотенце, нервно стиснув ладони в кулаки. Триша молча приветственно махнула ей рукой. Её начинало тревожить странное поведение Зарины. Ну, ещё более странное. К счастью, с её следующей фразой всё прояснилось. — Триш? Можно?.. Можно, я заплету тебя? Та облегчённо выдохнула и просияла. Сделала шаг в сторону, нащупала расчёску и мелкие резиночки на тумбочке с предметами личной гигиены внутри и аккуратно присела на край пока разложенного дивана, вытянув ноги. — Да, конечно! Что будешь плести? — Французскую косу хочешь? Или ряд хвостиков? — предложила Зарина, присаживаясь на колени позади неё и запуская пальцы в распущенные волосы. — Может, что-нибудь новенькое? Гнездо или бант? — Давай косу. — О’кей, как скажешь. Пользуясь тем, что её лица не видно, Триша расплылась в довольной улыбке. Её гладкие прямые волосы всегда сами шли в руки и легко собирались в самые разные причёски, чем Зарина с радостью пользовалась. У неё была слабость к созданию разнообразных замысловатых фигур на голове и таких же сюжетов на бумаге, кстати. И теперь она осторожно перебирала пряди волос Триши, сплетая их в довольно короткую, но толстую косу. От неё всё сильнее пахло шоколадом и всё слабее — мятой. В тишине отчётливо разносился звук её тяжёлого дыхания — Зарина часто сидела за работой под открытым окном, поэтому чуть ли ни каждый день ходила по квартире, хлюпая носом. Триша к этому уже привыкла, а вот незнакомые люди часто поглядывали на неё с сочувствием. Впрочем, сопли — это что-то обычное. Скрипящая нога далека от этого. — Ты и вправду думаешь, что мой роман опубликуют? — внезапно тихим шёпотом спросила Зарина, забирая в косу короткие волоски на затылке. — Разумеется, — Триша задумалась на мгновение. — Я, кстати, вспомнила, о чём он. Там про Конец Света, верно? Борьба за жизнь и всё такое… И главная героиня никак не может привыкнуть к этому миру и медленно сходит с ума… — Это довольно свежая идея. Надеюсь. Обычно про Апокалипсис снимают фильмы, а книги… Все на одно лицо. Там обязательно будет извращённая любовь, потом месть, потом нежелательный ребёнок, который вырастет и превратиться в серийного убийцу, пока его мать умирает от воспаления лёгких, раздавленная своим прошлым… Я создала нечто новое. Только вот не знаю, как к этому отнесутся издатели. Они не хотят рисковать своими читателями. — Твои герои не скучные. И сюжет тоже. Несколько линий повествования, сложные, но интересные испытания, м-м-м… И эмоции героев. Страданий в меру, а не как обычно. И ещё… — Подожди, я закончила. Посмотри на себя! — перебила её Зарина. Триша с неохотой поднялась с дивана и открыла шкаф, на внутренней дверце которого висело зеркало почти в полный рост. Она не имела привычки любоваться своим отражением, но раз Зарина просила… Увиденное всё же слегка подняло ей настроение. Светлые волосы убраны в толстую ровную косу, чуть раскосые светло-карие глаза с пушистыми ресницами медленно мигают, белоснежная рубашка идеально сидит на высоких плечах, а длинные голубые джинсы скрывают ноги до самых пяток — Триша носила только такие. — Ещё я хотела сказать, что мне понравилась главная героиня. Ещё девчонка, но такая… Стойкая, — пробормотала она и отвернулась от зеркала, не желая лишний раз тревожить свою душу. — Ты похожа на неё, — заметила Зарина, и по её губам скользнула лёгкая улыбка. Она выглядела радостной и взволнованной, как и всегда, когда говорила о своей работе. Как и всегда, когда её работу оценивали по достоинству. — Неправда, — буркнула Триша, пряча глаза и чувствуя, как вновь начинают гореть уши. — Похожа, — настойчиво повторила Зарина. Спорить с ней было бесполезно в ста десяти процентов случаев, но только методом проб и ошибок в этом мире можно добиться справедливости. Так что Триша попыталась ещё раз. Качнула головой, мягко улыбнулась и напомнила: — У меня только одна нога, Зар. Зарина вспыхнула быстрее, чем трава от мелкой искры в сухую безветренную погоду. Спрыгнув с дивана, она горячо выпалила: — Да не в ногах дело! Характер, чувства, прошлое персонажа — вот что имеет значение в повествовании! Внешность скучна и посредственна! Никому не интересно, какого цвета у тебя кожа или сколько пальцев на твоих руках, если ты притягиваешь внимание одним только взглядом! Триша только пожала плечами. Зарина могла сколько угодно называть её своей музой, но в каждой девушке из тысячи поэм и романов она видела только автора этих произведений. Внешность и правда не имела значения. Сама Зарина была худощавой и слегка нескладной, с острыми коленками и слегка неровным лицом — «всякое подростковое дерьмо не обошло меня стороной, ну, ты понимаешь». Девушки в её произведениях — идеалы, как на подбор, и никакие мелкие недостатки сути дела не меняли, но она была в сотню раз прекраснее их всех. По скромному мнению Триши. — Ну, я пойду, пожалуй… — она неловко переминулась с ноги на ногу и шагнула к входной двери. — Напишешь мне после того, как выйдешь из издательства? — Не смей меня игнорировать! — продолжала бушевать Зарина. — Признай, что ты прекрасна! — Признаю, признаю, только позволь мне уйти, — Триша выразительно закатила глаза и принялась втискивать ноги в любимые серые кроссовки. С правой ногой всё вышло гораздо быстрее. Чтобы совладать с левой, пришлось взять ложку и, придерживая колено, с трудом впихнуть её в обувь. Вечная проблема: растянутые шнурки на одном кроссовке и сломанная пятка на другом. — Ты неисправима, — вздохнула Зарина, снова закусив губу так сильно, что та побелела. — Я пытаюсь быть реалистом, — фыркнула Триша и выпрямилась, неловко переминаясь с ноги на ногу, — обувь вроде сидела крепко. — Я же знаю, что ничего такого замечательного во мне нет. Кроме пары килограммов металла и пластмассы. В ответ Зарина сморщилась и швырнула расчёску обратно на тумбочку. Встала и направилась в кухню. Её подрагивающие плечи выражали что-то среднее между негодованием и печалью. Триша проводила её взглядом, сняла с крючка у дверей джинсовку и накинула на плечи. Проверила карманы — ключи и проездной на месте. А вот телефон всё ещё валялся на дивана. Причём в дальнем углу. Пытаясь не сдвинуться с места, Триша вытянула руку, но не смогла даже дотронуться до мебели, а снова падать очень-очень не хотелось. Как и снимать-надевать обувь. — За-а-ар! Зар, подай мою звонилку! Пжалуйста! — Сама возьми! — зло откликнулась та из кухни, нарочно громко скрипя ножками стула по полу. — Я не могу грязными ботинками по полу топтаться! — Тогда левитируй, сволочь! И всё-таки она откликнулась на призыв о помощи. С мрачным видом взяла телефон с дивана и передала его Трише, которая тут же просияла улыбкой в надежде хоть немного умерить её гнев. — Спасибо! Ну, до вечера. Зарина выразительно закатила глаза и что-то неопределённо промычала. При должной фантазии это вплоне можно было расценивать как прощание и пожелание хорошего дня. Или как оскорбление и пожелание смерти. Но Триша предпочитала быть оптимисткой, так что-о-о… Она подождала ещё пару мгновений, но Зарина всё так же дулась и молчала. Её лучше было не трогать, хотя очень хотелось положить ладонь на её острое плечо, с нажимом провести пальцами, дать понять, что ты всё ещё рядом, что ты уходишь из квартиры, но не уходишь из жизни, «мы не рядом, но мы вместе»… — Дверь за мной не забудь закрыть. А то опять весь день просидишь типа: «заходи, кто хочет», — сказала Триша, просто чтобы заполнить возникшую паузу, открыла дверь и вышла в подъезд. Зарина молча кивнула и аккуратно захлопнула дверь. Замок тут же щёлкнул. Наверное, всё-таки стоило согласиться с её рассуждениями, но в мире не так много людей, способных адекватно принимать комплименты. В данном случае, Триша была в большинстве. Спускаясь по лестнице и тихо щёлкая коленом, она с беспокойством думала о том, что глаза у Зарины снова стали холодными и стеклянными, будто её разум улетел куда-то далеко, в другую плоскость, в другую реальность. Чёрт его знает, что она там видит, когда перестаёт осознавать, где настоящий мир, а где её собственное творение. Триша в полной темноте пробралась по последнему коридору, нащупала кнопку домофона, толкнула дверь, и бодрая улица, залитая ярким светом утреннего солнца, поглотила её.