***
Солнце выжигает глаза, отвратительное чувство. Везде жарко и знойно, пот так и течёт ручьём. Все поверхности горячие, повезёт найти хотя-бы кусочек тени, чтобы спрятаться от тупой жары и насекомых. Такое место было в дальнем углу библиотеки, так что не составило труда взять какую-то книгу, название которой я уже и не помню, и просто сесть туда, на прохладный пол, работая прекрасным пылесборником. Открыть книгу казалось непосильным трудом, поэтому она служила веером. Не самым лучшим, если быть откровенным. Ноги сводило просто невероятно. Лодыжки разминаю – хрустят, как твари. Икры до сих пор ноют, а руку жжет на пару с пожелтевшими синяками. Жаль только кроссовки – подошва отошла, пришлось подклеить дома. Они пыльные, как пол в библиотеке, если не хуже. Пахло там, кстати, сыростью, старостью и краской для печати. И чем-то ещё, пока не разобрал, но похоже на духи из прошлого века, которыми пожилая библиотекарша всё тут опрыскивает. Совсем из ума выжила. Бесили проходящие люди, чья обувь нередко мелькала под шкафами. От их топота не спасал даже капюшон, а наушники, как назло, остались дома. Некоторые люди умудрялись предстать в полный рост или даже зайти ко мне, за предпоследнюю полку. Контурные карты – именно то, в чём они нуждались. Они были отвратительно не свежими – склеенные, неживые, пластиковые. От их манеры речи и взаимоотношений хотелось блевать, но оставалось лишь игнорировать, притворяясь слепым, глухим и немым. И сколько бы они не подавали руку, можно лишь отмахиваться и утыкаться в книгу. Рядом с ними ещё более душно, чем в коридоре или кабинете истории. В итоге они все уходили, не приходилось даже ставить подножки или щипать за щиколотки, пинать в подошву обуви. Они уходили, забирая духоту, тяжесть и запах гнили собственной натуры. Лучше бы их и в правду не было. Пусть они ищут пристанище в школьном туалете с треснувшей плиткой или раздевалке. 03.05. —***
Сегодня там так же жарко, прохлада уже еле тянулась по полу. Вся школа – сплошная баня или теплица, на которой выращивают овощи. В прямом смысле – каждый в этом месте просто овощ. Сегодня книга была по теме астрологии. Бред сивой кобылы, но она большая и можно посидеть подольше. Повязку я сменил в медпункте сам. Интересно, где же ходит медсестра – её рабочий день не закончился, но на месте почему-то пусто. Обложка той бредовой книги была красива, хоть стара и потёрта, как всё в этой библиотеке. Я положил рюкзак на колени и рассматривал все трещины и неровности. Тёмно-синяя, с именем автора и названием. Автора не помню, «Александр» какой-то, а название мне больше никогда не пригодится. После пары строк описания, я поставил её на другую полку, не желая тащиться на противоположный край зала, и взял другую книгу, чуть тоньше, в мягкой обложке. Посмотрев на неё, накатило лёгкое удивление и раздражение — она была не по тематике полки. Ну вот никаким образом она не вписывалась туда. Видимо кто-то похожий на меня тоже раскидывает книги по всем полкам. Между страниц даже лежала закладка с розовым фламинго. Страницы местами были смяты, хотя книга имела опрятный вид. Чуть пыльная, желтоватая, но с яркими чернилами – пока не выцвела. Сзади раздался голос, как сейчас помню: — Извини, это моя закладка. Не думал, что кто-то захочет взять книгу. — Вздрогнув от неожиданности и захлопнув книгу, будто в этом было что-то плохое, развернулся и поднял глаза. Парень, чуть выше меня, со страшным взглядом, аурой смерти и запахом цветов. В его ухе блестела серёжка с красным стеклом. Дешёвым, чуть грязным, но красивым. Рядом с ним было неуютно, хотелось уйти и не возвращаться. Глупо убегать от первого встречного, но внутри всё и в правду перевернулось, отчаянно пульсируя негодованием. Парень протянул руку. Чуть отступив, снова оглядел его. Спокойный, с покрытой шрамами рукой и тонкими пальцами. Он стоял с протянутой рукой секунд двадцать, а после подогнал меня: «Тебе она так понравилась, что ты не хочешь отдавать? Может, возьмёшь себе другую сам?» Тогда просто протянул книгу, опустив взгляд. Лучше никогда больше не пересекаться с ним. Мутный, внутри него точно бушует горячая пена океана, просто пока этого не видно. В тот момент развернулся и ушёл, хотя не стоило подавать вид. Сейчас понимаю, что струсил, но ничего не остаётся. Этот парень был обычным, он не был изуродован. Надеюсь, больше его не встречу. 05.05. —***
Погода начала налаживаться – уже скоро небо затянули серые тучи и в окна бил дождь. Хорошая погода, чтобы быть выброшенным на улицу. Но зато там как никогда свежо, пахнет пылью и мокрым асфальтом. Одежда промокла до нитки, зато голову помыл. Смотреть, как другие уходят, скрывшись под зонтом невыносимо и тяжело. Надеюсь, по дороге зонт сломается хотя бы у одного, а после он опоздает на автобус или трамвай. Дождь отбивает ветки деревьев, постукивая по листьям. Ветер качает эти ветки. Листья шелестят, дождь играет неясные мелодии, а машины, проезжающие мимо забора, громко гудят. Окно открыть не разрешали, приходилось весь урок смотреть сквозь стекло. Собственное отражение бесило, а лица одноклассников, изуродованные, и вовсе выбивали из колеи одним своим существованием. Их хихиканье, улыбки тонкими кривыми губами-полосками, насмешливые взгляды и шушуканье бросало в лёгкий озноб. Пальцы чуть онемели. С нетерпением ждал окончания урока, глядя в сырой асфальт. Ждал, смотря, как капли разбиваются о камни. Время тянулось долго и нудно. Наблюдать за падением листьев было интереснее, поэтому сразу после звонка собрался и быстро вышел в коридор, а после в библиотеку. В этот раз можно было не уходить в конец зала, а просто сесть за последний стол, подальше от нудных людей. Вообще считаю, что в библиотеку ходят лицо ленивцы, либо заучки. Ленивцы отходят подальше, иногда даже не берут книги и просто прожигают время. Ботаны делают тоже самое, только берут книг, сколько влезет и читают - читают – читают, иногда делают уроки или тихо рассуждают с другими умниками о каких-то великих делах. И те, и другие скучные и гнилые, чёрные, в них невозможно найти крупицу живого интереса и разжечь пламя азарта. Кто-то гордится этим, кому-то стыдно, а некоторые вообще не признают. Многие называют это «на холодную голову», не понимая, что это просто безэмоциональность. Рубить с горяча – самое искреннее проявление чувств. Каждый раз сдерживая их, приветливо улыбаясь и говоря: «Охх, зай, как давно не виделись», когда хочется сказать: «Охх, я надеялась, что ты больше не придёшь в мою жизнь, жалкая шалава». Потом можно лишь тихо злорадствовать над неудачами так называемого «друга». Не раз видел это. По телу пробегает мерзкий холодок от подобных картин. Англо-русский словарь покоился на столе рядом с открытыми учебниками и тетрадями. Толстенный, старше меня и с плохой печатью. Дверь тихо приоткрыли и зал заполонил аромат пряностей и полевых цветов. Повеяло холодом. Подняв глаза можно было увидеть того парня, обладателя закладки с фламинго. Его волосы были заколоты массивной заколкой с позолотой и звёздами. Девчачья и совершенно безвкусная, не подходящая к белой рубашке и тёмно-синим брюкам. Он шёл тихо, но быстро, казалось, подошва не касалась пола. На пальцах красовались пластыри, чуть грязные, что можно было легко заметить из-за бледности парня. Он встал у книжного шкафа и провёл по корешкам книг. Сегодня в нём было что-то не так. Запуганный взгляд, невнимательность и лёгкая дрожь в конечностях. Синяки под глазами и порванное ухо. Ещё недавно в нём красовалась серёжка. Тогда пришлось просто пялиться в книгу, ведь он почувствовал на себе чей-то взгляд и обвёл глазами зал. Тут же почувствовал, как кто-то впился в меня взглядом. Захотелось вывернуться наизнанку. Почувствовал как по позвоночнику стекает пот. Переводы мелькали передо мной, но сосредоточиться не удалось. Размытые силуэты. Их убили отвращение и страх. — Хей. – Он подошёл ближе, но остался на приличном расстоянии. Проигнорировал его, но буквы чётче не стали. – Ты не знаешь, где тут отдел с кулинарией? – Так и захотелось ответить, что интернет придумали давно и пора бы уже освоить его, но слова застряли в горле. Смог только проскрипеть, что бы тот обратился к библиотекарше-маразматичке со всеми непонятками. Его глаза опасно сверкнули. – Просто спросил, вдруг ты знаешь. – Аура неминуемой гибели давила, тогда, посмотрев на него, я сказал: — Ничего. Просто больше никогда ко мне не подходи. Он отошёл, сухо поблагодарив. Он всё ещё не был сшитым или уродом. Просто рядом с ним не чувствуешь себя в безопасности. Личные загоны? Скорее всего. Но в тот момент просто хотел, чтобы ко мне не совались и не дёргали за ниточки терпения. Не играли на струнах оголившихся нервов. Сейчас осознаю, что он такой же, как и остальные, — большая часть, — предложит и уйдёт, не добившись собственной цели. Найдёт кого-нибудь посочнее и выгоднее. То, что он целый, не значит, что он особенный. Просто гниль сидит так глубоко, что даже мне не заметна. 08.05. —***
Сегодня на нём не было пластырей. Чистые руки, но я помню трещины-шрамы на пальцах. Погода не сильно улучшилась, такая же хмурая и пасмурная, но дождь мельче. Грязи не много, но пришлось долго оправдываться из-за отсутствия сменной обуви. Не знаю, зачем продолжаю ходить в эту библиотеку. Только сейчас задумался – а смысл? Тоже самое можно сделать дома, не ища оправданий и не лапая макулатуру в лице книг и журналов. Единственное, что тут хорошее, так это атмосфера одиночества, когда никого нет. Но всё это так же дома. Не такое чистое и атмосферное, но всё же есть. Зачем просиживать в школе часы на пролёт до закрытия библиотеки, если можно уйти домой? Сидя за тем же столом, задавался этими вопросами, листая избранные сочинения Маяковского. Людей сегодня было в разы меньше, только техничка и пара девушек прошли в моём поле зрения. Уборщица, кстати, смерила меня недобрым взглядом и фыркнула, мол: «На улице грязи немерено, а ты в школу тащишь. Дома тоже так ходишь?» Тогда пришлось промолчать, отводя взгляд в книгу. Она пару раз пихнула мои ноги шваброй, марая кроссовки, - или делая их чище, на улице и в правду слякоть, - после чего показательно ушла в противоположную сторону. Шторы в библиотеке трогать не разрешалось. Гардина могла упасть и разбить кому-нибудь голову. Когда в помещение снова зашёл парень с гнилью в глубине души, захотелось спрятаться за штору, наплевав на правила и гардины. Он навешал на руки плетёные браслеты ярких блевотных оттенков и разрисовал запястья смайликами. Уже стёртая гелиевая ручка виднелась под рукавами клетчатой рубашки. Золотую заколку, вошедшую в моду во время жизни моей прабабки, он заменил на резинку. Такую же белую, как его футболка под рубашкой. Редко вижу, чтобы какой-нибудь парень заморачивался с одеждой и украшениями. Хотя по его виду не скажешь, что опрятность – его второе имя. Не смотря на выглаженную одежду он смотрелся помятым, поднимая руку, дабы дотянуться до книги. В какой-то момент стало страшно, что книжный шкаф упадёт, но упала лишь книга, за которой он тянулся. Она раскрылась и немного помялась. Парень быстро подобрал её и пролистал. Сейчас понял, как много времени уделил его описанию. Хотя, это мой дневник, что хочу, то и делаю. Он сел спиной ко мне, через один стол. На шее виднелись родинки и чёрные ветки татуировок. Еле заметные листья, иногда скрывающиеся в воротнике. Корни у него начали отрастать, чёрные, уверен, у него уходит много времени на покраску в бордовый. Книгу он взял о уходе за комнатными растениями. Перед глазами струились полосы помех и белого шума. В голове не укладывается гниль обычного парня. Может он склеен, просто очень незаметно и мастерски? Сложно определить, сшитый он или нет, не общаясь. Но я общался, мельком заглядывал в лицо. Пусть не думает, что «особенный», просто за красивой обложкой, в толщах чувств струится ключ бесчеловечности, он есть в каждом, но кто-то отчаянно не замечает его. Как странно, я ведь даже не знаю его имени. Он чуть повернул голову, резинка норовила соскользнуть с волос. Рассказ в книге в миг стал сухим и неинтересным, пришлось снова плутать в зарослях предложений глазами, не пытаясь найти смысл. Отвернувшись, он положил закладку практически в конец книги, встал, поставил её на полку и ушёл, набросив портфель на плечо. Почему он не взял её с собой? Нет места в рюкзаке? Почему я вообще это пишу? Бессмысленный текст о человеке, которого не знаю и презираю. Могу сказать только одно – закладку он положил с кактусом. Я проверил. 09.05. —***
День выдался насыщенным, несмотря на белое небо и серые полосы расколотого асфальта. Листья казались как никогда свежими и яркими, душистыми. Именно ветки выделялись на фоне бетонных джунглей и школы. Коробка из кирпичей с мокрым песком на дорожка – учебное заведение номер 13, больше похожее на тюрьму. Решётки на окнах, металлический забор, вход и выход только по пропускам. Не скажу, что в приюте было комфортнее, но это место подталкивает на странные мысли. В любом случае, внутри стоял запах хлорки. Учителя и завучи копошились, ползали по коридорам, как личинки и насекомые. После ко мне немедленно подошли с претензией по поводу одежды и отсутствия сменной обуви. Отвертеться не вышло – мне дали бахилы и отправили на урок. Они неприятно шуршали, а внутри всё закипало. «У нас деловой стиль, так с друзьями гулять будешь. Белый верх, тёмный низ.» — Серьёзно тюрьма, со своей формой и правилами. В кабинете тоже было чисто. Протёртые листья растений, политые цветы, все лампочки на потолке внезапно заработали. Доска и пол блестели, а от стульев отскребли корректор и жвачки. Учительница русского собрала волосы и надела платье, вид у неё был растерянный и напряжённый. На деловой стиль платье и украшения, кстати, не были похожи, но замечания ей делать не стали. Некоторые наоборот похвалили её наряд, но благодарностью она не блистала, лишь сдержанно улыбалась, произнося: «Спасибо». От такой картины меня чуть ли не трясло. Фальшиво улыбаться женщина не умела, выглядело это неестественно и грязно. На миг я увидел пришитый красными нитками рот, - тонкие губы в багровой помаде, растянутые в улыбке. Плечи непроизвольно задрожали. Тогда попытался проигнорировать это, но кто-то влажно шептал мне в ухо: «Ты сходишь с ума». Ближе к полудню солнце выглянуло и снова принялось нагревать землю. Щёки людей окрасились в пунцовый, все прикрывали голову учебниками или головными уборами. На уроки несколько раз заходила проверка – пухлый мужчина с проплешинами в волосах и высокая женщина с впалыми глазами и кривыми ногами. Они проверили состояние парт, стульев, освещения и немного посидели на уроке, - буквально минуты три, - учитель физики не сильно нервничал, понимая, что с работы его в любом случае не выгонят. Всё проходило мирно и спокойно. Мирно и спокойно, пока я не заметил кое-что, от скуки разглядывая одноклассников: в ухе одного пацана красовалась та самая красная серёжка. На застёжке и стекле виднелись тёмные разводы. Тогда мне стало не по себе. А тот парень и в правду больше не подходил ко мне. Даже не смотрел. Спокойно перелистывал журналы и книги, — он предпочитал Достоевского и Стивена Кинга, — иногда садился за стол, но чаще всего стоял у шкафа, как умалишённый. Ухо у него было зашито, не очень ровно, но аккуратно. Теперь он в прямом смысле сшитый, хах. Тогда мне смеяться не очень хотелось и пришлось отвести взгляд. Но я зацепился за ремень. Раньше он не затягивал его так сильно. Предпоследняя дырочка, когда недавно еле доходило до второй. И чёрные смайлики заполнили руки полностью – на запястьях он не остановился. На лице пара пластырей с рисунками веток, предположительно этой же ручкой. Интересно, ему делать нечего? В этот раз что-то в нём было не так. Слишком тусклый, не смотря на обилие украшений и цвет волос. Он бледнел от куда-то изнутри, постепенно, и это было заметно. Как он потирает озябшие руки, вечно мёрзнущие и синие, покусывает щёки и смазывает тональный крем с синяков под глазами, после чего вытирает руку о штаны. Но я не обратил внимание, скинув на то, что это не моё дело. Выглядел он жалко и хило, хотелось задушить его тёплым пледом. Тогда я пересел на то место, где в прошлый раз читал он. Обычный, аккуратный стол. Смотрел на его спину и мельком поглядывал в журнал. Тот встрепенулся, когда заметил это. Подошёл и, готов поклясться, чуть не выбросил меня за шкирку ледяными руками. Осуждающе глянул, сжал челюсти и подошёл к столу. — Свали от сюда, это моё место. — услышал его голос, впервые за долгие пару дней, и вздрогнул. Тогда не мог поверить, что парень, который вежливо просил отдать закладку и спрашивал про кулинарные книги может дерзить и хоть как-то подать голос. Беззаботный тон сменился глухим, пустым звучанием. Тогда во мне что-то треснуло. Что-то, что не позволило послать его или влипнуть в драку. Оно горело в груди, сломанное, — во благо или во вред я так и не понял, — липкое и тёплое. Зудящее и крутящееся на языке. Я молча встал, оставив книгу на столе. В тот момент осознал что-то, но оно забылось очень быстро. «Раз забыл — значит не важно», — сказал сам себе, выходя на леденящий воздух, прямо в бахилах. 13.05. — С самого утра был настроен решительно. Не искал пути назад или план возможного отступления на случай неудачи, на случай провала. Сделаю это, не смотря на возможный позор. Сидя на уроке смотрел в окно, игнорируя новую тему, которая «Очень понадобится мне на экзамене». Меня разрывало, расходился по швам, нитки, сшивающие меня, жалостливо трещали и рвались под давлением. Не знаю, как изо рта не потекли сгустки крови, но в ушах зазвенело знатно. Казалось, меня разорвёт на части ещё до звонка и никакой травматолог не соберёт обратно. Или же упаду, ударюсь головой о парту и отключусь. Навсегда, и не буду слышать остальных. Ничего не произошло. Меня просто трясло и тошнило, чувствовал на себе скользкие взгляды. И сам смотрел на остальных, на их бейджи. «Крис», «Блу», «Кросс»… Они все так похожи. Все настолько одинаковые, что кажется, в глазах двоится. Я был таким же. Шёл, а все смотрели, читали моё имя, пробовали на вкус. Одна сторона разума твердила: «Им плевать на тебя», но что-то подсказывало — нужно бежать и как можно скорее. Атаковать не вариант, просто беги против потока, их слишком много на одного. И я побежал. Слышал, как скрипят мышцы и хрустят суставы. Библиотека встретила уже привычным запахом. Нервно осмотревшись подбежал к стеллажу классики. После мистики и ужасов. Проверил все столы и сел за свой. Ждал, а время тянулось, мучало бесконечностью. Смотрел на часы безотрывно, а секундная стрелка замедлялась, пока и вовсе не остановилась. Редкое тиканье, размеренное, раздражающее, била по мозгам, которые, кажется, уже превратились в жижу. Склизкое дерьмо, что просто поддерживает жизнь. Даже не удосужившись взять книгу с огромным смыслом, смотрел на часы, в окно, на стол, за который больше не осмелюсь сесть. А часы стоят, бессмысленные и грязные. Он пришёл не скоро, но внутри меня всё перевернулось. Разбитые в кровь руки, выбитые костяшки, пыльная, грязная одежда и вырванные клоки волос. Из кармана торчала порванная фенечка, а на запястьях остались красные следы от сорванных ниток. Он проделал дополнительные дырки в ремне, ссутулился и потускнел. Я опоздал. На его теле блистал лишь бейдж с именем «Хоррор». К горлу подкатил ком, и мне стало плевать. Плевать, склеен или нет, я просто знал, что спохватился слишком поздно. Низ живота скрутило, дыхание сорвалось и встать стало непосильной задачей. Он тускнел у меня на глазах, рассыпался внутри. Внутри него никогда не было той самой крупицы гнили, ведь он умирал незаметно, не желая потухать так жалко. Погас. Холоден, запах цветочного одеколона выветрился, больше не чего было бояться. Азарт пропал из его фигуры. Он взял книгу, полистал её и взглянул на меня. В его глазах шипели языки пламени, криво ухмыльнувшись разбитой губой, он снова посмотрел на пожелтевшие листы. Живой огонь, готовый пожирать леса и человеческие души. Огонь, который не мог существовать в разбитых и сломленных. Он размазал меня, будучи на краю с выбитыми пальцами и покрасневшим носом. — Хоррор, верно? — подходя к нему я знал — он не так прост, как кажется. 21.05. —