Сломанные вещи

      Нимуэ вся в синем, лентой вьётся вокруг старых воспоминаний и впивается шипастой лозой под самую кожу – её теперь слишком много, и старые кадры наслаиваются друг на друга, когда он видит Ленор в её чертах.       Мерлин говорит себе, что это неправильно.       И оказывается прав.       Когда она приходит к нему с проклятым мечом в окровавленных ладонях, и в её глазах застывают два бокала переполненные страхом – Нимуэ дрожит, но пальцев не разжимает, и без того израненных тусклым металлом.       Утром она должна будет явится обескрыленной птицей к тем врагам, которые выдают себя за соперников, и Мерлин отчаянно желает не допустить этого – но Нимуэ сломано роняет дрожащие оправдания, стараясь вместе с ним убедить и себя.       Мерлин видит кровь из предзнаменований и видений, и кровь эта на её руках – гниющая рана на груди стягивает дыхание, лишая необходимого чувства заполненности, и Мерлин чувствует, как всё трещит по швам – лишь пустые каналы магической силы плетьми разрезают вены.       Нимуэ мечется по комнате, чувствуя как с каждым шагом дрожащие ноги сухим хворостом ломаются, наполняясь родниковой водой, и она отчего-то вспоминает историю Феста и Морейи и почти хочет предложить Мерлину разделить с ней яд – и её пугает эта мысль, потому что первым, с кем она должна жаждать уйти вместе, должен быть Артур.       Но почему-то на его месте всякий раз возникает образ отца.       Нимуэ знает, что в его мире достаточно места для шёпота из её головы, а ещё для пугающей силы, которой вокруг неё всегда сторонились – вместе с ней.       Она всё ещё где-то там, среди насмешек и впитанных с чужими словами страхом.       Мерлин закидывает голову и хрипло дышит сквозь крепко сжатые зубы, впиваясь пальцами в ткани на груди, и Нимуэ наконец-то разжимает ладони, роняя на пол столь резко ненужный более меч – вместо него пальцы рисуют изорванные узоры на изувеченной груди, и Нимуэ шепчет почти беззвучно, взывая в памяти образы того, кто сидит перед ней.       Рана зияет распахнутой в вопле пастью, и Нимуэ протяжно всхлипывает, когда широкая мужская ладонь смыкает вокруг её запястья, направляя запутанные плети магии в правильную сторону, и она сдаётся под напором чего-то более древнего и переполненного погасшей силой.       Нимуэ чувствует, как слезы её скользят по щекам из-под опущенных ресниц, и прижимается ближе, стараясь спрятаться от силы, что расцветает в ней, разбуженная опытной рукой колдуна – Мерлин легко снимает губами остаток её испуганной вспышки с исцарапанных запястьев.       Она чувствует его колдовство, сломанное и прерывистое, и тянется дальше, пока на щеках её расцветают знаки поверх смущения, а Мерлин жадно пьет магию с её губ, как воду – она светлая, закованная в кокон из страха – чужого и собственного – и Мерлин распутывает её по нити, показываю миру слабые крылья.