Обещание

В воздухе пахло сыростью и одновременно холодом, это были два очень странных запаха, причудливо смешивающихся между собой и создающих аромат чистой тоски. Света невесело вздохнула своим мыслям и теснее прижалась к своей подруге, уныло листающей какую-то беллетристику. — Динь... Было очень тошно. Желудок неприятно ныл, уже и позабыв, когда его в последний раз оставляли сытым, в глазах тлели цветными мухами визжаще-яркие лампочки, хотелось просто уснуть и проснуться как-нибудь подальше от всего этого. С каждым днём она всё чаще и глубже убеждалась в том, что для снайперш наступила натуральная чёрная полоса: с выступлениями не задавалось, а там, где задавалось, платили катастрофически мало. Впервые со встречи с Динкой она задумалась о том, в каком направлении они обе вообще движутся и к чему это всё в итоге приведёт. Раньше как-то откровенно не до этого было, через голову беспрепятственно сквозили юность и дерзновенность, сердце трепетало от обретённого в лице самой близкой и родной счастья, драйв от наконец-то реализованного музыкального потенциала взрывал всё полимеры. Сейчас ведь, по сути, мало что изменилось, она по-прежнему молода и безрассудна, может только в чуть менее фатальной степени. Динка, оставившая ради неё, Светы, и их общего будущего родной Магадан,всё ещё рядом, а музыка... О ней даже говорить не хотелось, всё равно столько слов восторга человечеству не было известно. Всё было по-прежнему. Света должна была быть счастлива. — Ты чего? - книжка была спешно отправлена куда-то в сторону, Арбенина очень чутко уловила эти неправильные, ненужные в их идилии нотки. — Я... — скрипачке вдруг стало даже как-то неловко. Вот её ненаглядная: сидит, и не грузит голову глупыми мыслями, даже думать не планирует обо всех этих трудностях. Арбенина просто жила, как могла — целиком и полностью этой жизни отдаваясь, без оглядки, без планов, без раздумий. Она во всём признавала только один ритм: бешеный, не позволяющий себе времени на рефлексию и прочие анализы, она стремительно мчалась отрицая все тормоза, и этой жизненной энергией Света искренне восхищалась... И так же искренне приходила в ужас. Она так и не смогла договорить. Хотелось решительно ответить "нет" всем собственным опасениям, во всём довериться той, для кого сомнений, казалось, не существовало как определения. Вот только мысли, одолевавшие её уже не первую неделю очень уж мешали это сделать, только раззадаривая непонятно откуда взявшуюся тревогу. Диана развернулась корпусом к притихшей девушке и пристально взглянула на неё. Арбенина смотрела строго, ожидая ответа, но при этом в глазах её теплилось столько беспокойства и нежности, что позволять волнению и дальше захватывать своё сознание вдруг показалось глупым. Словно услышав её мысленные попытки взять себя в руки, Диана решила помочь, осторожно беря её тоненькие ладошки в свои, поддерживая, понимая и напоминая, что какая бы проблема перед ней не стояла, она не одна. Эти простые знаки окончательно приструнили бушующую в голове тревогу, оставив после себя только тупую и ноющую тоску. Свете совсем не хотелось заводить этот серьёзный разговор, не хотелось думать о чём-то серьёзном в принципе, только сидеть вот так, рядом, близко, чувствовать тепло человека, освещающего всё её существование, просто любить и не беспокоиться ни о чём. — Я думала, в нашем дуэте я отвечаю за беспричинное уныние, - Диана чуть улыбнулась, уверенней сжимая чужие руки. — Что такое? — Динь... Что ты думаешь о нашем будущем? Очень уж страшно звучали эти слова в холодной комнатушке убитой коммуналки, Света снова остро почувствовала характерный их дому запах, к которому привыкнуть так и не смогла. — А чего о нём думать? Оно и без наших пустых беспокойств нормально так настанет, зачем ему мешать. — И тебе совсем не важно, каким оно будет? Тебе не кажется... Ты не боишься, что... — Светик, иди сюда. Арбенина осторожно притянула к себе и так сидевшую близко подругу. Она заметила, как в последнее время к скрипачке настойчиво стала подступать безнадëжность, она видела, как та  уходила в себя вечерами, как на все тëплые слова она даже улыбалась как-то печально, с горечью, словно в предчувствии скорой беды. Диана не знала, с какой стороны подступиться, и теперь даже чувствовала некоторое облегчение от того, что Света всë-таки решила поделиться своими переживаниями, хотя радостней от этого, разумеется, не становилось. — Я не боюсь. Я совсем не боюсь, понимаешь? - Арбенина немного отодвинула прижавшуюся к себе девушку, но только затем, чтобы продолжить ей в глаза. — Если ты будешь рядом, мне ничего не страшно. А ты же будешь? - лукавая улыбка вынудила Сурганову улыбнуться в ответ и мягко кивнуть. — Я чувствую, что двигаюсь в самом верном для себя направлении. Для меня просто не осталось никаких других вариантов — либо мы с тобой, вместе, живëм и поëм, либо никак. Мне не о чем сомневаться. Я знаю, что всë идëт так, как нужно. Очень ласково, едва касаясь, она дотронулась губами еë лба, в десятитысячный раз пытаясь передать всю свою нежность. — Значит, хотим поговорить о будущем? Ну-ка... Арбенина совершенно безпардонно повалила Свету на спину, тут же шумно грохнувшись рядом, так, чтобы их плечи чуть соприкасались. — Итак... Наше с тобой будущее! — она начала громогласно, в ярком жесте сложив руки на животе и, продолжая паясничать, демонстративно прочистила горло. Взгляд Дианы был устремлëн далеко за белый потолок, она лежала с запрокинутой головой, настраиваясь на грядущее представление. — Группа "Ночные Снайперы" уже в который раз ошеломляет публику  очередным суперуспешным альбомом и уходит в небольшой отпуск перед грандиозным туром в честь... какой-нибудь круглой даты. Десять лет! Или нет, двадцать! — Давай двадцать пять. Четверть века, будет очень красиво, — Света уже успела тихонько перевернуться на живот и приподняться на локтя так, чтобы видеть всë развернувшееся перед ней шоу с лучших позиций. Еë забавляла несерьëзность Дианы, Сурганова с большим вниманием смотрела в эти горящие глаза, ожидая продолжения. — Двадцать пять так двадцать пять! Мы, кажется, остановились на отпуске. Мы с тобой, по-прежнему счастливые и... чëрт, безнадëжно старые! Двадцать пять, Светка, да тебе же полтинник стукнет... Арбенина всë-таки оторвала взгляд от потолка и с притворным отчаянием посмотрела на совсем развеселевшую подругу. Словно пытаясь проверить, не одряхлела ли та прямо сейчас, она охватила лицо скрипачки руками и дотошно осмотрела его со всех сторон и, продолжая представление, звонко чмокнула еë в нос. — Ну ничего, я уверена, ты даже престарелой бабулей будешь выглядеть на все сто! Как бы только не променяла меня на кого помоложе... Арбенина театрально прикрыла глаза, будто бы страдая от серьëзной обиды, украдкой поглядывая на единственную зрительницу этого действа, ожидая какой-нибудь реакции. Света же только закатила глаза и почти ворчливо ответила: — Ну, надеюсь, маразм меня так рано не схватит, такая дурацкая затея. От тебя ведь просто так не отвяжешься! На сердце Светы потеплело от того, с каким рвением Арбенина взялась ободрять еë. Пускай и в своëй дурашливом манере, пускай всë так же несерьëзно, но другого она не ожидала и ожидать не хотела. Сама Диана жмурилась, явно соглашаясь со словами подруги, она жмурилась от удовольствия и от самой мысли, которая сейчас витала над ними: — Двадцать пять лет... - скорее выдохнула, чем произнесла, словно пробуя на вкус, словно знакомясь с этой идеей. Внезапно шутливые фантазии стали оседать на буйном сердце конкретными образами и даже почти планами, что было вдвойне внезапно и совершенно нетипично для девушки. Встреча со Светой действительно изменила всë, она не просто поделила жизнь на "до" и "после", она дала смысл, она указала дорогу,  она вынудила обо всëм, что было "до" позабыть — настолько незначительными те события вдруг стали. До Светы всë, на что она была способна — это ходить кругами, топтаться на месте, делать то, что по мнению еë матери, сделает из неë "нормального человека". Это не жизнь, и даже не осмысленный поиск этой самой жизни — это блуждание в туманах собственной неопределëнности, это бездумное хождение в поисках "того, не знаю чего". и какое везение, что это "чего" всë же нашлось. - Света... - под приятной тяжестью этих мыслей, под мечтательным предвкушением лет, которые она хотела бы провести вместе человеком, смотрящим на неë сейчас самыми прекрасными, самыми влюблëнными в мире глазами, Арбенина начала почти шëпотом, будто боясь спугнуть нависшие над ними образы. - Свет... Скажи, ты ведь в это веришь? - Во что? - столь резкая смена настроения немного сбила с толку только начавшую веселеть скрипачку. - В нас. В повисшей тишине отчëтливо слышалось тиканье часов, висевших через стенку, на общей кухне. Сурганова хотела было сказано что-то вроде "ну конечно!", или "а как можно иначе?!", а может даже "а ты разве сомневаешься??", но отчего-то не вышло. Она нервно выдохнула и поняла, что сейчас ей хочется быть максимально честной. — Я верю тебе. И в тебя. И если ты правда захочешь остаться со мной на такой долгий срок... Тогда я уже точно ничего не буду бояться, — договорив, она постаралась ободряюще улыбнуться Диане, но даже без взгляда со стороны ей было понятно, что улыбка получилась вымученной. — Светик.. счастье моë, — Арбенина резко и беспокойно потянулась навстречу и обняла подругу настолько крепко, насколько вообще позволяла хрупкость человеческих костей, — Поверь мне, кузнечик.. Я никогда, слышишь? Никогда не оставлю тебя. Я уже не смогу. Я просто не захочу. Я люблю тебя, не смей сомневаться, никогда. Слышишь? Света... — Слышу. И люблю. Они сидели так, зная, что всë ещë есть и будут друг у друга, будучи в этом уверенными, но всë равно испытывая странное беспокойство, одно на двоих. Диана боялась отпускать Свету из объятий, боялась еë сомнений, боялась даже допустить мысль о том, что эти сомнения имеют место быть. Света же сейчас уже и не понимала, откуда у неë вообще появились эти мысли, она хотела безоговорочно верить той, что сейчас с таким отчаяньем сжимала еë плечи, хотела успокоить свою девочку, сказать, что она прочно в её словах убеждена, что не стоит из-за минутной слабости так переживать... Хотела, но не говорила. — Пожалуйста, Свет, — Диана мягко отстранилась, но снова только для того, чтобы глядеть ей прямо в глаза, продолжая держать еë плечи, — пожалуйста. Мы — это навсегда. Жизнь правда очень внезапна и несуразна порой, но это — единственное, в чëм тебе никогда не придëтся сомневаться. Я никогда не брошу тебя, заяц. — Обещаешь? — получилось как-то очень по-детски, за что Сургановой даже начало становится немного неловко, но гитаристка быстро заверила еë, почти без паузы: — Слово даю. И улыбнулась. Так, как могла только она. Успокаивая, поддерживая, влюбляя в себя ещë больше, хотя куда уж там, думалось Свете каждый раз. Она улыбнулась в ответ, медленно проводя ладонью по щеке такой родной и любимой девушки, потянувшись, чтобы оставить на еë губах лëгкий поцелуй, один из многих, многих других, запечатывая это обещание на годы вперëд. Часы продолжали тикать, совершенно не обращая внимание на историю, разворачивающуюся за стенкой. Они лишь методично выполняли свою единственную функцию, терпеливо отмеряя секунды, складывающиеся в минуты, потом в часы, а совсем уж позже в года. Обычные, немного потрëпаные часы не обращали внимания на постоянно сменяющихся людей, на ссоры, не заметили они и того, как голоса двух необычайно живых и трогательных девушек перестали звучать из-за стены, как начали звучать из магнитофона, как резко отделились и стали петь и говорить о разном. Они продолжали тикать, уже не на светлой стене возле окна, а в тëмном помещении чулана, когда за километры от них разбивались судьбы и гитары, когда, приливами-отливами снова встречались и расходились два безумно близких друг другу человека. Время не остановилось, когда чьë-то "никогда" вдруг случилось. Оно продолжало упрямо идти, не волнуясь о том, что отмеряло годы, которые не должны были существовать.