Rise of the Shock Trooper. Consolation

Всё меняет время, Залпы батарей, Под огнём идёшь ты По чужой земле. Земля пропахла кровью, Снайпер метко бьёт, Падаешь убитый, Небо всё твоё. Идёт война, С утра и до утра. Пуля ставит точку - знак прощенья и любви, Новый мир останется твоим. Твой новый мир, ты верил в него, Обрекая на гибель врагов, Твой новый мир, твой храм на крови, Он всегда будет только твоим... (Ария, "Твой новый мир")

2049 год, Германия Взрыв, прогремевший где-то слева, окончательно давал понять, что объединить отряд снова сейчас не получится. Разделились они, конечно, не вовремя. Шереметьев пожалел, что повёл часть солдат через двор, но сейчас поздно что-то менять. Ольховский возглавит остальных и справится, а искать его - только потеря времени. На всякий случай Михаил всё же включил радиосвязь: - Каратель, это Нечестивец, как слышно? Где вы находитесь? Судя по помехам, проблемы со связью были у самого Шереметьева. Он оглянулся на своих подчинённых: с ним остались одни призывники. Ничего, решил Михаил, пока хоть один стоит на ногах, они продолжат сдерживать ЕКА. Это их долг так же, как и его, и Шереметьев проследит, чтобы все его выполнили. Тем более сейчас, когда у противника преимущество. Пусть он дорого заплатит за своё продвижение. - За мной! За Россию, за Лидера! В их сторону уже ехал "Пандур", и под его прикрытием перебежками двигались пехотинцы. Шереметьев и призывники встретили их огнём. - Туда, бегом! - бросил Нечестивец нескольким бойцам и указал рукой на груду обломков, которая будет служить им укрытием. Подчинённые штурмовика послушно заняли позицию. Из остальных кто-то залёг за обломками, кто-то уже сидел возле окон первого этажа небольшого здания. Одному из призывников, который хотел к ним присоединиться, не повезло: получив пулю в спину, по которой тут же расплылось кровавое пятно, он лежал под окном, куда стремился забраться. Остальные теперь вели огонь из здания. Михаил жестом показал призывникам, вооружённым РПГ-30, чтобы они стреляли во вражескую машину, но "Пандур" сдал назад, не переставая поливать их позицию огнём, и избежал попаданий. - Цельтесь вы, мать вашу! - разозлился Нечестивец. Справа от кучи обломков, к которой он отправил часть своих людей, раздались взрывы и истошные крики: работали европейские гранатомётчики. Михаил бросил короткий взгляд в ту сторону; несколько его бойцов были мертвы, а один держался за живот, пытаясь удержать выпавшие из широкой рваной раны кишки. Солдат громко кричал и одуревшими от боли глазами смотрел на штурмовика. Шереметьев отвернулся и открыл огонь, отправляя во вражеских солдат длинную очередь. Кому-то из них маленькая смертоносная ракета попала в лицо, превращая его в кашу; другому угодила ниже плеча, он был жив, но рычал, орал и хрипел, а кровь заливала всё вокруг. Он умрёт, да, но его агония ещё продлится. - Добейте "Пандура" - живо! - стараясь перекричать шум битвы, приказал Шереметьев. Главное - поскорее уничтожить машину. Ради этого точно стоит рискнуть. - Идите ближе. Вперёд! На пару секунд он задержал взгляд на своих людях. Двигаться вперёд прямо под огнём им было страшно, но они не осмеливались спорить с Михаилом. Те, кто остался на первоначальной позиции, прикрывали их, не прекращая стрелять. Не отвлекаясь, штурмовик сделал несколько выстрелов туда, где сидел стрелок "Пандура". Насколько успешных, он не видел, но продолжал вести огонь короткими очередями. Взрыв, и машина была остановлена: теперь она горела, а ветер относил дым в сторону. Среди европейской пехоты тоже было достаточно потерь: оставшиеся отступали к зданиям, которые их укроют. Но призывники, отправленные Шереметьевым вперёд, тоже были мертвы. Оставшихся из всех, кто сидел в здании, можно было по пальцам одной руки пересчитать. Казалось, они отбились. Но как-то слишком поспешно бросились бежать европейцы... Объяснение этому появилось очень быстро. Непонятно откуда взялся подбитый самолёт без крыла, который летел, переваливаясь с одной стороны на другую. Машина двигалась прямо в сторону дома, оставляя шлейф густого чёрного дыма. - Берегись! - закричал кто-то перед тем, как самолёт врезался в стену и взорвался, разбросав металлические обломки. Куски бетона, вырванные столкновением и взрывом, разлетались по полю боя, будто в замедленном времени. Слышались крики тех, кто замешкался и не успел отскочить. Шереметьев, по счастливой случайности находившийся дальше всех, попытался бежать вперёд. Его бросило на землю, однако Михаил не растерялся и перекатился вбок, стремясь избежать последствий взрыва. Небольшой кусок бетона по касательной ударил его по плечу, но больше ничем не зацепило. Только в голове противно звенело. Стало тише, слышны были только звуки падения отдельных обломков стены от более крупных фрагментов. Нечестивец встал и повернулся, даже не закашлявшись от поднявшейся пыли - противогаз надёжно защитил его. От небольшого здания мало что осталось, рядом с ним была гора завала такой же высоты. От неё послышался стон: - К-командир... помоги... пожа-луйста... Это был призывник, тянущий вперёд окровавленную руку и пытающийся выбраться. Он, как и его товарищи, не смог отреагировать вовремя, и теперь с криком дёрнулся вперёд, глядя с ужасом и надеждой на Михаила. Теперь и не скажешь, что раньше солдат не стал бы рассчитывать на помощь штурмовика. Но его судьба уже была предрешена: тяжёлая бетонная плита рухнула сверху, размозжив голову. Больше никого не было видно и слышно. Шереметьев позволил себе оглядеться, чтобы выяснить, остался ли кто-то с ним. Рядом лежали только тела. Все свои бойцы, кто ещё остался, был жив и способен сражаться, были разбросаны по широко протянувшемуся полю битвы; рядом не было никого, кроме наступавших сил ЕКА впереди. А он, Нечестивец, теперь здесь один. Один против многочисленного противника, который вот-вот будет здесь. Он будет сражаться и положит, сколько может, но разум твердил: ему не удержать позицию. Михаилу не давала покоя мысль, что была в этом его вина. Что он совершил ошибки сейчас, когда за каждую можно заплатить слишком большую цену. Шереметьев разделил их отряд, тем самым уменьшив их огневую мощь, а затем быстро растерял оставшихся у него людей, которые сейчас бы пригодились. Одновременно понимая это и не желая признавать, Михаил преодолел небольшое расстояние вперёд, отправил длинную очередь тридцатимиллиметровых ракет в наступающих, отскочил за одну из бетонных плит и надрывно крикнул: - Мы не смогли выстоять, Лидер! Прости меня, если сможешь! Он слышал, как пули выбивали крошки из его засады, плечи штурмовика были усыпаны мелким крошевом. Но тут ударило что-то потяжелее, и от укрытия отвалился кусок побольше. Нет, здесь нельзя было оставаться. Нечестивец осторожно выглянул, чтобы оценить обстановку. Уничтоженный "Пандур" должен быть недалеко, может, попробовать добежать до него? Очередное попадание бросило мелкие осколки Шереметьеву в глаза, защищённые линзами противогаза, и он принял решение. Страх внезапно стал накатывать на него, хотя прежде Нечестивец, как истинный штурмовик, без труда отбрасывал его. Не вовремя, так не вовремя! Но всё же Шереметьеву удалось собраться и сосредоточиться. Быстро он сменил опустевший магазин на новый, после чего высунулся, отправил в сторону противника очередь и спешно пошёл, пригнувшись. Выстрелы со свистом проносились совсем рядом; пару раз пули ударили в бронезащиту, но не пробили её, оставив лишь вмятины. Другая пуля чиркнула по ноге, оставив лёгкое ранение Шереметьеву, но тот лишь слегка качнулся и, стоило ему преодолеть простреливаемый участок, буквально рухнул между остовом "Пандура" и повреждённым зданием. Теперь, находясь за новым укрытием, можно было и оглядеться. Даже не взглянув на свою ногу, Михаил встал спиной к стене здания, приготовил ракетную винтовку и вгляделся в позиции противника. *** В одном из строений, возле которых разворачивалось сражение, занял удобную позицию европейский снайпер. Расположившись со своим оружием у открытого окна, он осматривал поле боя через прицел. В перекрестье оказался уничтоженный "Пандур", затем стена здания с хорошо заметными повреждениями... Рядом с ней стоял российский штурмовик. Европеец охотно взял на прицел его голову, палец лёг на спусковой крючок, но почти что в последний момент он подумал о чём-то и поменял решение. Прицел сместился чуть ниже, в район плеча воина в противогазе. - Это будет больно, - в негромком голосе снайпера сквозило злорадство, когда он нажал на спуск. *** Внезапно что-то дёрнуло Шереметьева назад, и он почувствовал резкую боль в правой руке. Не осознав ещё, что произошло, он попытался поднять руку, только что державшую ракетную винтовку, но не увидел перед глазами ни того, ни другого. Михаил медленно, тяжело дыша и смотря остекленевшим взглядом через линзы противогаза, повернул голову вправо. Там, где только что была правая рука, теперь остался только неаккуратный обрубок, представляющий собой сплошное месиво из кожи, плоти, крови и раздробленной кости, обёрнутое в чёрные лохмотья. Сама рука лежала теперь на земле рядом с ракетной винтовкой, окружённая крупными багровыми брызгами. Медленно подняв голову, Нечестивец мутным взглядом осмотрел пространство вокруг себя. Там продвигалась вперёд группа европейцев, теперь уже беспрепятственно... правее ухнул взрыв, разбросав в стороны нескольких призывников... дальше поднимался чёрный столб копоти от догорающего российского танка... Штурмовика накрыло какое-то непонятное ощущение, что выхода нет. Он неосознанно вцепился левой рукой в плечо, на котором болталась теперь короткая окровавленная культя, и торопливо пошёл, не глядя, куда. Шереметьева шатало при каждом шаге так, что казалось, сейчас он завалится на бок, однако Нечестивец каким-то образом удерживал равновесие. Он продолжал свой путь, не разжимая хватки на плече и что-то неразборчиво хрипя. Сражение между превосходящими силами ЕКА и до последнего удерживающими позиции подразделениями российских войск продолжалось, а ничего не видящий вокруг себя Михаил всё шёл и шёл, как будто пытаясь спастись от чего-то, ведомого одному ему. Шереметьев не обращал внимания ни на свистящие рядом выстрелы, ни на хлещущую из обрубка руки кровь. *** Ситуация была безнадёжно плохой. Дмитрий видел, как погибали один за другим его товарищи, но отступать или сдаваться на глазах у кого-то из штурмовиков было не менее опасно для жизни. Те были намерены стоять до конца, и призывникам приходилось делать то же самое. Но случилось так, что Дмитрий и двое его товарищей оказались отрезаны от остальных, включая штурмовиков, и сейчас устроились за укрытием, понятия не имея, что делать. Внезапно взгляд солдата упал на бойца, выглядящего донельзя странно. Он не был вооружён, качался из стороны в сторону, как при очень сильном урагане, и, ни на что не обращая внимания, торопился дальше. Приглядевшись, Дмитрий быстро заметил то, от чего его передёрнуло: у воина в противогазе отсутствовала правая рука, а левая сжимала плечо над окровавленной культёй, которую нужно было как можно скорее перетянуть жгутом, чтобы прекратить кровотечение. Штурмовик же, казалось, был не в себе и продолжал бы идти дальше, пока не упадёт, обессилев от кровопотери, или пока не напорется на вражеские пули. Что делать? Дмитрий видел, как такой же боец казнил призывников, наверное, только-только поступивших на службу и толком ничему ещё не научившихся, когда они, под действием страха, пытались бежать от отчаянного сражения. О том, как поступали штурмовики с пленными и гражданскими, Дмитрий тоже знал и не одобрял этого. Но... всё-таки он тоже российский солдат и, главное, тоже человек. Совершенно другой, да, но в этом - пусть только в этом - похожий. И находился он в ужасном, беспомощном состоянии. Призывник принял решение быстро. - Я сейчас, - сказал он своим товарищам, повесил автомат на плечо и побежал. - Куда ты? - донеслось ему в спину, но ответ не требовался - двое призывников уже нашли его, увидев всё сами. Поравнявшись с раненым и стараясь изо всех сил не думать о пролетающих близко снарядах и пулях и не смотреть на обрубок конечности, Дмитрий преградил штурмовику путь и осторожно взял его за здоровое плечо. - Пойдём, - сейчас было не до того, чтобы выбирать, как обращаться. - Ты слышишь меня? Похоже было, что штурмовик не слышал, он всё ещё порывался пойти и бормотал что-то нечленораздельное, возвышаясь зловещей чёрной фигурой над своим внезапным спасителем. - Надо уходить. Пойдём, надо перевязать твою рану, - этим придётся заняться самому Дмитрию и его товарищам, благо у них найдётся то, что необходимо. Призывник мягко подтолкнул раскачивающегося на одном месте Шереметьева в сторону, чтобы хотя бы направить его к укрытию. Дмитрий вздрогнул, когда внезапно ему на плечо легла тяжёлая рука, но быстро опомнился, решив, что наконец раненый его услышал, согласился и даёт себя увести. Или утащить - хотя он определённо тяжёлый, выбора не было, надо вытаскивать. Но штурмовик, которого всего трясло, не пытался сдвинуться с места, а только медленно, с громким "нгрхх-нгрхх" поднял голову и заглянул прямо в глаза тому, кто тщетно пытался его спасти. - Нет выхода... не для меня... я сделал... почему... У Дмитрия внутри всё сжалось, он округлившимися от ужаса глазами смотрел на Михаила, который продолжал хрипеть, медленно стащив ослабевающую руку с предплечья призывника. - Идём, времени нет, - тот всё ещё пытался урезонить Нечестивца, которого лихорадило теперь ещё сильнее. Дмитрий взял трясущуюся руку и закинул к себе на плечи, но Шереметьев высвободился, снова с усилием вглядевшись призывнику в глаза, сильно качнулся и упал на четвереньки, опираясь единственной рукой. - Я хочу... лишь покоя... но... Нет покоя нечестивым... Он медленно завалился на спину, неуклюже подогнув колени, и уронил голову. Собрав всё своё самообладание в кулак, Дмитрий присел рядом и взял его за руку. - У тебя будет покой, - пришлось приложить усилия, чтобы голос не дрожал. - Я верю. И ты верь. Шереметьев что-то прохрипел в ответ, и призывник кое-как смог разобрать "спасибо". Ему часто бывало не по себе от штурмовиков, а сейчас один из них умирал у него на руках и благодарил за несколько слов успокоения. Дмитрий не сразу решился пошевелиться, а когда всё-таки смог, Михаил уже не подавал признаков жизни. Трясущейся рукой призывник проверил наличие пульса, но сердце штурмовика уже не билось. Ничего больше сделать было нельзя, и солдат, осторожно опустив мёртвую ладонь, поспешил обратно к своим. "Я очень надеюсь, - думал он по пути, - что ты обретёшь покой, которого искал в последние минуты."