Ключ от Врат

В новой школе Аото сторонились, смотрели испуганно, зачастую шептались за спиной. Аото не обращал внимания — привык. И к чужим взглядам, и к собственному одиночеству. Порой до него доносилось «убийца родителей», но совсем тихо, так, что можно было сделать вид, что не слышишь. Сейчас, спустя четыре года после смерти родителей, стало все-таки немного лучше. Больше не приходилось прятаться от зевак, отбиваться от репортеров и посещать бесконечные консультации психологов. В то время Аото выслушал очень многое про сознательное и бессознательное, а еще про мотивы и причины. — Ты же знаешь, что они были правы, — мальчик всегда улыбался, произнося эти слова. — Хоть и говорили они не о тебе. Мальчик появился не так давно, год или два назад, Аото точно не помнил. Маленький, на вид не старше десяти лет, светловолосый и с разноцветными глазами, он следовал за Аото повсюду, то исчезая, то появляясь снова. Мальчика не видел никто, кроме самого Аото. Сначала Аото пытался его игнорировать, но мальчик говорил так, словно знал, что произошло в ту ночь. А может, и правда знал. В этом безумном мире, соединяющем людей, богов и демонов, мог найтись и какой-нибудь дух, исполняющий роль персональной совести. Почему нет? Маленький такой личный призрак. Вот только на вопросы мальчик не отвечал. *** Квартиру Аото выделили в обветшалом доме в старом квартале. Здесь не работали проекторы, а потому не было разноцветных голограмм и зеркальных поверхностей, только серые каменные стены многоэтажек, треснутый бетон и деревянные крыши домов поменьше. Аото это даже устраивало — здесь он мог оставаться невидимым и никому не нужным. Это место было совсем непохоже на район частных домов, где когда-то жила их семья. Аото возвращался из школы, поднимался на второй этаж по узкой лестнице и заходил в свой новый дом. Внутри было тесно и очень просто, но гораздо лучше того сарая, в котором он провел последний год перед смертью родителей. Его отправили туда за дело, но донести эту мысль до психологов Аото так и не сумел. Они ведь не видели реакцию родителей на пожар, устроенный братом. Аото до сих пор помнил и панику в глазах матери, и гневный страх отца. Выражение его лица напугало Аото больше, чем сам пожар, ведь за такое отец мог сделать с братом что угодно. Именно поэтому Аото тогда взял вину на себя: к тому времени он уже понял, что терпеть удары самому гораздо легче, чем смотреть, как страдает дорогой тебе человек. Этого психологи тоже не понимали. Раз за разом они твердили про жестокое обращение и недостаток заботы, про отсутствие внимания и неуважение личности. В конце концов Аото просто перестал с ними разговаривать. — Потому что ты решил, что сможешь ничего не хотеть и не чувствовать, — мальчик появился так же внезапно, как и всегда. — Запер свое сердце и делаешь вид, что все нормально. Странный ты, — он рассмеялся легким, совершенно детским смехом и отступил назад. — Тебя это не касается, — успел сказать Аото до того, как мальчик растворился в стене. На самом деле это не касалось вообще никого. *** Во дворе этого старого дома жили две кошки. Разноцветные, со светло-золотистыми глазами, они приходили, едва Аото спускался вниз, и доверчиво тянулись к его рукам. Аото ставил на землю блюдце с молоком и присаживался рядом, наблюдая, как острые языки деловито поглощают белую холодную жидкость. Молоко Аото не покупал никогда, его приносила куратор из соцслужбы. Молодая, худенькая, с постоянной улыбкой, она приходила к нему два раза в неделю. Деловито осматривала квартиру — Аото терпеливо ждал, прислонившись к стене, — и спрашивала, как дела. Каждый раз она критиковала стопки быстрорастворимого рамена, который Аото брал с собой в школу. — Не вырастешь же, если будешь такое есть, — говорила куратор и снова ставила на полку холодильника пачки с молоком и стаканчики с чем-то творожным и полезным. Аото молчал: рамен он любил, а молоко после смерти родителей не пил ни разу. Похоже, куратор принимала его молчание за согласие — она всегда улыбалась перед уходом. Молоко доставалось кошкам, и те были совсем не против. — Оно напоминает тебе о времени взаперти, правда? — мальчик шагнул из воздуха прямо за спинами кошек, остановился, разглядывая Аото с любопытством. — Холодное молоко и черствый хлеб, ведь именно это давали тебе они? Это была воспитательная мера, мог бы сказать Аото, но не стал. Мальчик был прав: пока он был заперт в сарае, мать приносила ему молоко и хлеб. И суп еще иногда. Аото ел его, остывший, глядя на освещенное окно гостиной. Там, за накрытым столом, кушали мать, отец и брат. Разговаривали, смеялись, похоже, что-то обсуждали. Это было отлично видно сквозь узкое окно сарая. — Я сделал этот выбор сам, — все-таки произнес Аото, глядя в разноцветные глаза своего личного призрака. — Тогда почему ты так много плакал в то время? — улыбнулся мальчик, исчезая. Я больше не плачу, не успел ответить Аото. *** Иногда, очень редко, к Аото приходила фея воды. Синеволосая, с огромными глазами, она выглядела совсем юной, но Аото уже знал, что феи не стареют, а потому не верил ее детской улыбке. — Разве тебе не лучше будет в магической академии? — спрашивала фея, и над ее раскрытой ладонью плясали капли прозрачной воды. — Ты смог бы развить свою силу. — Мне это не нужно, — каждый раз отвечал Аото, отводя глаза от пляшущих капель. Родственная его стихии магия чувствовалась особенно остро. — Тебе нравится в обычной школе? Ты же Преобразователь, тебе должно быть одиноко среди обычных людей. — Мое решение не изменилось, — говорил Аото совершенно искренне. Он действительно отказался от специального обучения и возможности вступить в Мировой Совет. Фея сдавалась первой. Когда она уходила, Аото поднимался к себе и долго сидел в углу, вспоминая слова родителей. Мы же делаем это для вашего блага, говорили они, вы сможете добиться всего. А потом заставляли его или брата смотреть, как второй бьется в веревках, привязанный к дереву. Все закончится, когда вы станете Преобразователями, обещали они. Аото получил свою силу первым, но промолчал об этом. Ведь если бы он сказал, что уже достиг желанной для родителей цели, его брат остался бы не у дел. Аото знал, что не вынесет этого. И потому он раз за разом вызывал гнев родителей на себя, пока сила не пробудилась и в брате. Умница и талант, сказал тогда отец и улыбнулся широко и искренне. Аото был очень рад этой улыбке, ведь она означала, что теперь его брат в безопасности. — Может быть, стоило подумать и о себе? — мальчик возник на краю стола, сел, болтая ногами в воздухе. — Или ты правда решил, что сумеешь скрыть свою силу? Аото молча поднял ладонь и вытянул из воздуха вокруг немного влаги. Собрал в большую каплю и заставил крутиться, как делала это фея совсем недавно. — Видишь, как здорово выходит! — рассмеялся мальчик, наклонив голову набок. Как и прежде, он смотрел только в лицо Аото. — Кому она нужна, эта сила, — Аото сжал пальцы, заставив каплю исчезнуть. — Мне нечего с ней делать, — добавил он, но мальчик уже тоже исчез. Возможно, методы родителей были оправданы — ведь они с братом оба стали Преобразователями. *** Ночь, когда погибли родители, снилась Аото сейчас не так уж и часто: через день, а то и через два. Сон начинался всегда одинаково — с серого бесцветного дождя и замершего напротив брата. — Разве ты не хочешь отомстить им за то, что они с нами делают? — каждый раз спрашивал он. И каждый раз Аото молчал. В ту ночь он понял, что случится нечто страшное, едва только услышал эти слова. Но тоже ничего не сказал. Брат улыбался и уходил, а Аото снова и снова смотрел ему вслед, уже зная — теперь зная — что ждет его дальше: кровь на полу и телах родителей, нож в руке брата и все тот же беззвучный мертвый дождь. — Разве ты не рад? — улыбался брат среди этой бесцветной тишины. И каждый раз Аото отпускал его руку и позволял уйти, не найдя нужных слов. Божественные врата вставали перед ним, пронзая тучи и закрывая небо, темные, страшные, и фигура брата растворялась среди струй падающей ниоткуда воды. На этом месте Аото всегда просыпался. Садился рывком, задыхаясь от тихого, нутряного ужаса, и смотрел в стену перед собой. — Может быть, пора загадать желание? — мальчик появился прямо перед его лицом. Сейчас, когда Аото сидел на футоне, он смотрел сверху вниз, холодно и внимательно. — Ты же знаешь, Врата откроются перед тобой. Почему ты не хочешь этого? — У меня нет желаний, — шепотом ответил Аото и закрыл глаза, возвращаясь к темноте, дождю и огромным створкам. Попытался представить, как подходит ближе, но ничего не вышло. — Ты действительно веришь в это, — слова прозвучали неожиданно грустно, настолько, что Аото открыл глаза, но мальчик уже исчез. — Ты напрасно ждешь, — все-таки сказал Аото. Пустота промолчала, не отвечая на его слова. Психологи, которые столько времени потратили, объясняя Аото причины преступления, которое он не совершал, так и не поняли, в чем же его настоящая вина. Аото не мог загадать желание для Врат. У него, не сумевшего уберечь собственного брата, просто не было на это права. Мальчик приходил зря.