«Не поверю, даже не думай» — отчеканила мысль.
Я поднялся, уселся за стол, упёрся локтями и водрузил на ладони тяжёлую голову. Спать хотелось страшно, набегался за день. Задул свечу и сквозь темноту поглядел на Родиона. Никак не смог угадать, спит он или нет и потому шёпотом покличил его: — Родька, спишь, Родька? Он ничего не ответил, только тихо поёрзал под одеялом. Ну вот, а говорит, не нужно. Я-то знаю, что нужно… Долго я сидел так и думал, глядя в темноту. «Проверить, наверное, хочет, друг я ему или нет. Пойду я к Порфирию, расскажу ему, или не пойду. Как же, пойду! Никуда я не пойду! А назло возьму и не пойду, и не расскажу… Не буду ничего спрашивать наутро. Если проверить решил, то это обидно, а если это от его лихорадки осталось, так и не надо припоминать… Эх, Родька, Родька…» С этими мыслями я уснул. Сон страшный был. Гляжу в зеркало, а позади себя Родиона вижу. Тот тихонько, как будто ожидая дозволения, кладет голову мне на плечо и шепотом говорит «я убил». Я отпрянул, гляжу на него очумело, а он исчез. Подхожу к окну, там стоит на мощеной улочке. Стоит, руки в стороны раскинул и кричит «Я убивец!». Я хочу крикнуть, а не получается, выходит только шёпот. Родя смеётся. Долго, дико. И так слышно из-под земли дьявольское пиликанье, режущее смех, что голова неслушной становится. Мелькает всё, кружится. Быстро-быстро. Родька. Смеётся. Дунечка. Плачет, навзрыд. Громко. Маменька Родькина, Пульхерия Александровна, держит Дунечку за плечи, шепчет молитву и крестится. А Родька всё смеётся, смеётся, кричит. А пиликанья громче, громче, страшнее. И нет больше Дунечки. Нет Пульхерии Александровны. Всё исчезло. Всё затихло. И на улице, и без того пустой, как будто вся жизнь исчезла из домов. Стоит только Родька один. Тихий, испуганный. Стоит, а слёзы по худым щекам так и льются. Стоит, смотрит… Упал на колени… Я упал рядом с ним, зову, зову, трясу его за плечи, а он меня не слышит. Проснулся я от собственного крика. Голову поднял, а передо мной Родька сидит на кровати. Смотрит испуганно так же, как сейчас на улице. За окном только посветлело. Я в одно мгновенье оказался на Родькиной кровати и крепко его обнял. Он, подлец, даже не сопротивлялся.Я убил
26 апреля 2021 г. в 23:42
Раскольников приподнялся на локтях.
— А что, если…
Я обернулся, зная уже, что он не спит.
— Чего ты встал?
Он посмотрел на меня и как-то сбивчиво проговорил:
— А что, если я… Убил.
Он сказал это смело. Снова посмотрел на меня. Я видел интерес в его глазах. Не живой интерес, а скорее интерес охотника. То есть, как бы это сказать, азарт. Тогда я считал, что он снова раздумался.
Улыбка ещё не полностью, но почти исчезла с моего лица. Мураши мелкой дрожью пробили мою спину.
— Кого убил?
— Старуху… И сестру её, Лизавету.
— Да что ты, что ты, — я, всё ещё кое-как улыбаясь, сел на кровать в Родькины ноги.
Он громко, почти истерично рассмеялся.
Тускло горела свеча на столе. Фитиль плавил лужицу воска, медленно стекающую по маленькому огарку.
Что-то выло за окном.
Я тоже поневоле засмеялся.
— Ну ты даёшь, Родька.
— Я убил, — снова сказал он утвердительно и внимательно посмотрел на меня.
— Спи, третий час уж, — опасливо взглянув на него, я пытался найти тень шутки на его лице. Сказал это и поправил тонкое одеяло на ногах Родиона, укутывая их покрепче.