Принц для Золушки

      Странный мир.       Майя Сакумото считала этот мир не только странным, но еще и отчасти безумным. Возможно, это все из-за того, что переродиться в девочку-японку было не менее странным и безумным.       Но Мария, а теперь уже Майя, каким-то образом переродилась. А главное — сохранила воспоминания о своей прошлой жизни, пусть и далеко не полностью.       Япония ей нравилась. Вот только Японии, очевидно, не нравилась она сама. Культура у японцев интересная, но Майя слишком сильно не японка, не совсем уж гайдзин, но явно ближе, так что уже в младшей школе она прослыла непонятно кем, но девчонкой «странной и явно дурной», а значит, потенциально опасной для окружающих образцовых мальчиков и девочек.       Ну что поделать, если язык у тебя острый, а сознание и взгляд слишком взрослые. И люди, как известно, бывают тупыми идиотами, извращенцами и просто откровенными дебилами, что любят самоутверждаться за счет других. И как часто это бывает, взгляд со стороны ребенка-не-ребенка очень сильно меняет мнение об окружающих таких хороших взрослых. Или не совсем взрослых.       И нет, Майя совершенно не умела драться, но прицельно кидать свою туфлю на каблуке набойкой прямо в лоб противнику у нее выходило весьма неплохо. Не то чтобы это оружие было эффективным, а у самой Майи был хороший глазомер, но судьба-карма-трагическая случайность была коварна.       Неизвестный пижонистый задира, получивший каблуком промеж глаз, явно не ожидал такого приветствия от секретаря Главы Дисциплинарного Комитета.       — А ты горячая штучка, как я погляжу, — хмыкнул блондин, поднимая ее туфельку с асфальта. Хулиганы, которых этот странно знакомый тип живописно отпинал, явно не жалея сил, попытались быстро слинять куда подальше. Парень, не глядя, наступил одному из хулиганов на кисть руки, игнорируя болезненный вой и отчетливый хруст, после чего подошел к застывшей в испуге Майе и опустился перед ней, протягивая туфлю. Это было бы чертовски по-джентельменски и дьявольски сказочно, если бы не декорация смертельной битвы. — Прошу, Золушка, ваша хрустальная туфелька.       — Э… спасиб…       Туфелька улетела куда-то в придорожные декоративные кусты. Парень безмятежно поднялся на ноги и, издевательски улыбаясь, кивнул.       — Пожалуйста.       Так Майя познакомилась с Савадой Иетсуной, что стал лидером в ее личном списке мудаков. Вторым был его брат — Савада Тсунаеши, третьим — Хибари Кея.       Это был потрясающий засранец, с которым было просто одно удовольствие зубоскалить и оскорблять друг друга тонким кружевом слов.       Через год их милейших отношений Майя полностью признала — этот чертовски языкастый, ядовитый и удивительно честный по отношению к себе и окружающему миру парень был просто фантастически прекрасным… мудаком.       Она могла назвать его почти другом, честное слово.       Порой он был жутким. Его шутки и чертовски неприятные фразы и замечания били прямо в цель и по больному своей правдивостью. Он не врал. Недоговаривал, умалчивал, но не врал.       Почти как сама Майя, только у нее не было этой воистину непомерной наглости и были хоть какие-то рамки воспитанности.       Хотя невоспитанным Саваду было назвать нельзя. Он всегда изысканно, вежливо опускал словесно своих оппонентов. Ни капли сквернословия — одно красноречие.       Боги, Майя готова была им восхищаться и слушать его вечно, но…       Этот парень, несмотря на внешний лоск, был пугающим. От него несло каленым железом, солью и каким-то звериным одиночеством. Его глаза порою светились каким-то потусторонним темно-оранжевым светом, и будь Майя суеверной или верующей, то, наверное, как и половина остальных жителей их городка, считала бы его Екаем.       Но нет. Савада определенно не был злобным оборотнем. По ночам в полнолуние он замечен не был. Не то чтобы Майя проверяла…       Ладно, она проверяла этого мудака. Чисто из интереса.       И все вроде бы было хорошо и спокойно, пока в один замечательный день Савада не затащил ее в школьную кладовку, что никогда себе не позволял, и, прижав к стене, зажал ей рот рукой.       — Слушай сюда, Сакумото. Скоро в этом городке будут происходить странные вещи. Если хочешь жить, держись от всего этого подальше. Подальше от меня, от моего брата. От всех, кто хоть как-то будет связан со мной или с фамилией Савада. Ясно?       — Да какого хрена? — выдохнула Майя максимально тихим шепотом. — И с чего такая забота?       Савада опирался на руку над ее головой и просто смотрел. Под его нечеловечески блестящими в пыльной кладовке глазами Майя чувствовала себя крольчонком перед хищником, и — бога ради — она боялась.       Чертов змей Каа, загипнотизировал, скотина!       Но на этом странности не закончились. Воистину, Майя растерялась, когда они неловко, стукаясь зубами и носами, целовались. Растерянная и ошеломленная, она лишь краем сознания отмечала факт, что кожа на его губах какая-то грубоватая и неровная, как будто шрам…       Вот только у Иетсуны не было шрамов на губе.       Так или иначе, это был странный день, который разделил жизнь на «до» и «после». Савада Иетсуна полностью игнорировал существование Майи и даже в один момент очень грубо прошелся по ней своим острым языком, фактически переходя на мат, что за ним никогда не водилось.       Это было неприятно. Но больше скорее странно.       А потом началась какая-то хренотень непонятная и дичь лютая. Мир сошел с ума, и Майя просто боялась выходить из дома при первых сумерках. А в один прекрасный момент рядом с ней подорвалась граната, разнося близстоящее дерево, что осыпало ее щепками. Как там рядом оказался Иетсуна, она не помнит. Помнит лишь то, как он грубо схватил за шкирку ребенка в костюме коровы и швырнул его в сторону своего старшего брата.       — Съебитесь, — коротко приказал он, и Майя четко поняла, что этот приказ к ней тоже относится.       Но все равно. В сердце кольнула обида. А внутри почему-то припекало после того случая, и чудилось на грани сна и яви что-то непонятное.       Она и так раньше была довольно активной и везде успевающей, а тут будто энергетиков напилась. Ее потянуло на активность, на спорт и почему-то в сторону этой злобной колючки.       Тем не менее странности продолжались. И в какой-то момент, когда в городе начались нападения на учеников вплоть до реанимации, мама Майи, работавшая в больнице, просто выписала ей справку о болезни, не желая выпускать ее из дома. Учебой можно и в родных стенах заниматься.       А потом ночью к ней постучались.       Честно, Майя никого не ждала. Мама была на ночном дежурстве, а отец — в командировке в Токио.       — Кто там? — вряд ли бы она смогла защититься подаренной ребятами из Дисциплинарного Комитета битой, но так хоть какая-то надежда.       — Это я.       За дверью стоял Савада Иетсуна собственной персоной. Вот только…       Больничная рубаха и штаны порваны и заляпаны грязью и кровью, сам он босой, избитый, забинтованный и…       Екай. Бога ради…       Майя смотрела на изуродованное шрамом-ожогом, спускающимся на шею и куда-то ниже ключиц, лицо. В глаза, полные какой-то дичайшей, бешеной боли и злобы.       — Боишься меня? — голос хриплый, прокуренный. Глаза прожигающие. И отчаяние. Жуткое, жуткое отчаяние — натянувшаяся струна.       — Да не… — выдыхает она скорее на автомате. — Думаю, где взять для тебя шмотки. И бинты.       Парень хрипло хохочет, шагает к ней навстречу и обнимает, с силой прижимая к своей перебинтованной груди. Горячий, будто его лихорадит. Какой-то надломленный. Тронь и рассыпется.       — Моя дорогая Золушка, — говорит он ей куда-то в макушку. — Знала бы ты, как твой принц заебался.       И от этих слов мурашки бегут по телу. Что-то в них жуткое, страшное. Больное. Совсем-совсем нехорошее.       Сакумото обрабатывает ему раны, переодевает в одежду отца, поит чаем и укладывает спать в своей кровати. Сама хочет уйти на диван, но Савада не пускает.       — Не оставляй меня одного, Золушка, — просит он болезненно-ломко.       И Майя остается. И по какому-то наитию задвигает пистолет, что прибыл в ее дом вместе с Савадой, поглубже под кровать. Ей кажется, что, если она уйдет, случится что-то непоправимое.       Утром Майя смотрит новости. Кинотеатр Кокуе сожжен дотла, и на месте пожара найдено четыре трупа.       — Это же твои друзья, да? — осторожно косится на завтракающего сонного парня Майя.       — Предатели — не друзья.       — А. Понятно.       Ну что она еще ему скажет? Что?!       Савада Иетсуна через день ночует у нее в комнате, залезая в окно. У нее под столом и под кроватью хранится оружие, сменная одежда и аптечка.       — Tu sei il mio sole.       — Я не говорю на итальянском.       Иетсуна хмыкает, а потом с какой-то непонятной нежностью берет ее руки в свои, и Майя потрясенно пялится, как над их ладонями танцует рыжий и желтый огонь.       — Ты мое Солнце, — улыбается Савада.       Майя рассматривает язычки желтого огня на своих пальцах и…       — Ох, ебать, магия вне Хогвартса!       Иетсуна хохочет с явными нотками истерики в голосе. А потом притаскивает ей фальшивые документы.       Через два дня случается какой-то Конфликт Колец. Позже она, конечно, узнает все подробности от Иетсуны, а пока ее задача — косить под дурочку. Через два месяца она уезжает из Японии в Европу. Учеба по обмену, все дела. Через два года Майя учится в университете на медика. Ее зовут Юки Харуно, она замужем за полукровкой-японцем, Нацу Харуно и в принципе счастлива.       — Дорогая, у меня тут почти труп на заднем сидении, ты можешь что-нибудь сделать? — ее муж — киллер.       — Как минимум могу его добить.       — Ну, желательно вылечить.       — Можно и вылечить.       Эта жизнь чертовски страшная и опасная, но все же интересная. Так что Юки спокойно надевает перчатки и открывает мини-палату в их квартире.