***
К третьему светофору Федор окончательно убедился, что его любимый вид спорта — танцы на граблях. Иначе как объяснить, что он опять сидит у этого хмыря в машине, хоть и обещал себе, каждый раз обещал, что ни в машину, ни в лифт, ни в чертов саркофаг больше с ним никогда — никогда — не залезет? Но черт, в пылу расследования каждый раз забывался — потому что глупо не признать, что Солнцев хороший опер. Да ладно, что там, отличный — умный, решительный, бумажки опять же заполнять не ноет — идеальный напарник по всем статьям. Если бы не одно «но». Даже два. Два жирненьких противненьких «но», которые так удачно вылетали из головы, когда расследование взбодряло адреналином, однако немедленно всплывали, как топляк по весне, стоило остаться с этим гадом один на один на расстоянии плевка. Во-первых, Солнцев был не просто опером, а чертовым параношей, а их Федор не переносил по личным причинам. А во-вторых… Эх, вторая причина была персональным позором и болью. И произошла она два года назад у Пахи на даче. «Дачей» это называли для конспирации, на самом деле это был трехэтажный особняк на окраине города, где регулярно устраивались вечеринки «для своих» — тех, кто ориентацию в клубах палить не хочет, не может или стесняется. Федор вообще никогда в эту модную тусовку бы не попал, но Паха был бывшим одноклассником и регулярно зазывал, плюс на «даче» всегда водился дармовой коньяк, а жизненный танкер Федора на тот момент прочно застрял в Суэцком канале невезения: кот болел, зарплата кончилась, дела на работе висли, следак Романов высасывал всю кровь — короче, в ту ночь хотелось, чтобы выебали не только в мозг. Вот честно, просто хотелось по-человечески под кем-то кончить. Так что Федор нацепил футболку почище и отправился на поиски ебаря. И нашел. Ебарь — ну так, ебарьчик — оказался Эдиком, молодым ассистентом откуда-то из администрации. Хиловатый, зато не болтливый. С пивом потянет, с коньяком — вообще красота. Сошлись они на одинаковом уровне тоски и недотраха, так что уже через десять минут переговоров отправились наверх, в одну из незанятых спален «дачи». И вот ровно в тот момент, когда Федор со спущенными штанами стоял задом кверху на коленях и рычал под стонущим от счастья Эдиком — вот в этот момент незапертая по пьяни дверь открылась — и на пороге показался он. Хренов параноша. Пингвин в татухах. Недобитый ведьмак. Аслан Алиевич Солнцев. Майор особого отдела, эксперт-консультант, чтец первого уровня. Да еще и не один, а с мальчиком под мышкой. Мальчик присвистнул и хохотнул что-то вроде: «Ой, у вас тут занято», а Солнцев молчал. Только фирменно прищурился и еле заметно кивнул. И в этом взгляде, и в расчетливом кивке читалась холодная уверенность: «Еще поскачешь на моем члене, Порохов». В груди аж взъелось: «Хрен тебе, а не зад мой» — а вот опьяневший мозг на это забил. В красках нарисовал это тяжелое тело сверху, этот хриплый голос в ушах, эту татуированную руку на горле — и Федор у всех на глазах бурно кончил. Идиот Эдик был страшно горд собой. К чести Солнцева, он ни словом о той памятной встрече не обмолвился. Это правда не мешало ему то и дело окидывать Федора тем самым оценивающим взглядом, будто примеряясь с какого конца пристроиться, и коротко кивать, мол, да-да, будешь передо мной кверху задом дрыгать, Порохов, не сомневайся. В Федоре при этом каждый раз боролись гордость и стояк, особенно когда, как сейчас, он был стиснут в машине в нескольких сантиметрах от Солнцева и пристегнут для верности ремнем безопасности. Пережидая полумертвый светофор, Федор дергал коленом. На расписные пальцы на руле не смотрел — чего он там не видел? — а хмуро пялился в окно, в истыканную огоньками темноту. — Про кота расскажи, — сказал вдруг Солнцев. — Чего? — Как он к тебе прибился? Новоиспеченные резурректы дуреют от голода, бросаются на все, что подворачивается — вон сколько молока перебил. Мог в глотку вцепиться хуже бульдога. Почему он на тебя не напал? — Я-то откуда знаю? Ты параноша, ты и скажи. Солнцев сморщился на «параношу», но не исправил. Сказал вместо этого: — Свой кот дома есть? Кошки могут отмечать ауру хозяев, что-то вроде защиты или опознавательного знака. Что за бредятина… — Ну был кот. — Федор сглотнул. Ладони вспомнили мягкость дрожащего, под конец почти невесомого тела. — Пришлось усыпить на прошлой неделе, совсем старый был, мучился. — Породистый? — Да вроде нет. Котенком в мусорном баке нашел. Солнцев посмотрел долгим взглядом и снова кивнул. — Ну вот он-то тебя и спас.***
Подпольное издательство больше походило на притон. Обшарпанное общежитие, темный коридор с облупленными стенами, фанерные двери. Под ногами размазанный в кашу пепел. Плотный запах горелой травы, прокисших тряпок и ладана. И люди. Кто-то ходил, храпел, хлопал, кто-то кричал за стенами, кто-то валялся на полу. Гнилое местечко, не мешало бы проверить. Федор мысленно отмечал самые подозрительные двери, но Солнцев, словно заглянув в черепную коробку, предупредил: — Не вздумай лезть, мы тут все крышуем. В конце коридора раздалось странное ритмичное скрежетание, и Федор не сразу выудил из детских воспоминаний эти жужжащие звуки: матричный принтер. Остановившись перед дверью, он вопросительно взглянул на Солнцева, прикладывая руку к месту, где под курткой скрывалось табельное, но тот покачал головой. Показал на себя, мол, сам все решит, и дернул за ручку. Внутри был бардак. В тусклом свете единственной лампочки, бросающей скудный свет через битый плафон, виднелись какие-то тюки, ломаные стулья, кастрюли с засохшими объедками. А сверху это все, словно хлопьями снега, было покрыто пеплом и мятыми листами бумаги. Чисто было разве что в углу, где на невысоком трюмо, словно иконостас, подрагивал работающий принтер. Запах чернил перебивал даже перегар. За столом сидела хозяйка. С мутными глазками, вздернутым красным рыльцем и жиденьким хвостиком, Тонька Гуттенберг смотрелась очень грустной свинкой Пеппой. Увидев Солнцева, она дернулась, но быстро поняла, что бежать некуда, и села обратно за стол. — Начальник, ты чего… — голос у нее оказался неожиданно низким, идущим откуда-то из подвала. — Я ж того, я ж ничего… — Ну вот и расскажи мне про свое ничего, Антонина. — Солнцев смахнул со стула чьи-то семейные труселя и сел, нависая убедительной глыбой. — Принтер почему такой горячий? — Так я это, по мелочи. Мультики ребятам, «рамамба хару мамбуру» всякую. Никакой запрещенки, ты же знаешь, начальник, я ж не дура… Она говорила, а сама то и дело стреляла глазами на Федора, пока тот мерно обходил комнату, останавливаясь то у наваленных сумок, то у трехногого дивана. Тараторила хрипло, много, явно заговаривала зубы и лишь однажды перевела дыхание — когда Федор притормозил, разглядывая посеревшие фотки за стеклом серванта. Ну и что же там внутри интересного? Федор открыл пару треснувших фарфоровых чайников — а на третьем обнаружил, что искал: наспех спрятанную пачку мятых купюр. Пятитысячные дохнули на него засохшим кислым молоком. Федор вынул бумажки и помахал. — Оно. Солнцев склонился ближе. — Рассказывай, Антонина, ну? Тонька молчала, только жамкала краешек махрового халата. — Ты смотри, Антонина, на том, кто эти деньги трогал — с десяток мокрух. Ты же понимаешь, мне без разницы, я и тебя без проблем заберу. Сопение, пара жалобных хрюков. — Он тебе честно заплатил, ты поэтому его покрываешь, что ли? А как он деньги эти снял, не понимаешь? Грохнул старичка-охранника, кота-резурректа на него натравил — это что, по понятиям, что ли? Тонька утерла нос пухлыми пальцами, пережатыми у костяшек золотыми перстнями. Солнцев заговорил мягче: — Ты помни, Антонина, ты ведь мне должна. Если б не я, сидеть тебе сейчас в дурке с мягкими стенами и нейтрализаторами по расписанию, забыла? Давление на совесть сработало лучше, чем любые угрозы. Тонька подняла глаза и по-коровьему вздохнула. — Пришел часа три назад. Чернявый такой, патлатый. Тонкий весь, как высосанный. Я сначала думала, вампирюга — но нет, теплокровный. Сказал, срочно. Попросил, что поновее. Денег дал. — Еще что? — Еще… Спросил, были ли у нас убийства громкие нераскрытые. Ну я вспомнила про Симкиных девчонок. Федор аж присвистнул. Солнцев бросил на него быстрый взгляд. — Кто это? — Сестры из домов неподалеку. Полгода как пропали. Подозреваем одну мразь местную в верхушке, но без трупов не доказать. Он их хорошо где-то в Черняевском лесу закопал. Солнцев потер лоб. — Значит, туда и поедем. Я своих вызову, но пока еще доедут. Надо срочно. — Он зыркнул на Тоньку: — Что ты ему напечатала? Ну? Тонька еще помялась. — Земфиру, — буркнула она нехотя. — Новый альбом? — ахнул Солнцев — кажется, по-настоящему ужаснулся. — Ты сдурела? — Что там? — забеспокоился Федор. — Это капец? — Наши спецы еще анализируют смертоносность, — Солнцев спешно поднялся. — Но пара вещей там точно убойные, до локального армагеддона. А если еще с поддержкой резурректов… — А ну и пусть! — взвизгнула Тонька, соскакивая со стула. — Пусть он их обеих поднимет! Я Лизку и Катьку сама знала, хорошие же девчонки, все дневники в пятерках. Пусть они этого гада сожрут! Менты вон полгода ни черта доказать не могут, так пусть девчонки сами! Солнцев повернулся на пороге. — Дура! — сплюнул в сердцах. — Ты думаешь, твой патлатый от справедливости великой это делает? Ему же энергия нужна. Что он, по-твоему, мультики смотреть ее собирает? Он пнул подвернувшийся под ноги стул и вышел.***
Солнцев вел машину хмурясь и все посматривал на часы. Его беспокойство заражало. Было не по себе и от мягко светящихся на приборной доске «два-ноль-пять», и от леса, чернеющего по обе стороны дороги. Чем ближе они подъезжали к месту, тем сильнее потели ладони. Полгода назад Федор сам участвовал в поиске девчонок, пока они еще считались пропавшими, помнил их фотографии в ориентировке. Странно было представлять, что он, возможно, увидит их… нет, не живыми, конечно, но… ожившими? Голова шла чуток кругом, но даже в этом состоянии он выхватил краем глаза что-то неприметное. — Стой! Назад! — крикнул он, остервенело жестикулируя. — Вон там! На обочине притулилось пустое авто. Так обляпанное грязью, что сразу и не разглядеть, но кое-где проглядывала желтизна и даже шашечки на дверце. Такси. — Точно он, — кивнул Солнцев. Спросил, впрочем, без особой надежды: — Останешься? — Ага, щас, — огрызнулся Федор и открыл дверь. — Тогда стой. Солнцев подошел близко — так близко, что Федор попятился, вжимаясь в машину. Зад предательски поджался. — Э, ты чего? — Защиту тебе настрою. Солнцев сжал кулак — с мягким шипением вверх по ладони побежали неоновые искры. Рунный рисунок вспыхнул напряженно-синим, расцвечивая темноту, и кажется даже мерно загудел, словно стая деловитых светлячков. — Стой спокойно. Одной рукой Солнцев держал раскрытую книгу, а другую положил Федору на плечо. Сжал, немного подождал, беззвучно шевеля губами, а потом скользнул выше, к щеке. Крупные сильные пальцы легко очертили скулу, поднялись вдоль носа и коснулись лба. Кожа у Солнцева сухая и теплая, а горящие руны чуть щекотали. Федор зацепенел, как под дулом пистолета. Никогда не испытывал на себе действие паранормальной энергии, а сейчас будто стоял под энергетическим душем. Грудь распирало от резких вдохов, сердце колошматилось, щеки загорелись. Сквозь кровь, ревущую в висках, он разобрал хриплое бормотание: «Пожелай мне удачи в бою, пожелай мне / Не остаться в этой траве, / Не остаться в этой траве / Пожелай мне удачи…»¹ Вот Солнцев скользнул по груди, очертил круг на животе и теперь спускался ниже. Ниже. И ниже. Волна жара окатила совершенно некстати, в трусах напряглось. Федор задержал дыхание, ожидая позора — заметит! заметит! — но вдруг услышал шипение и ощутил запах паленого. Страница гримуара сгорела, заклинание сработало. — Готово. — Солнцев спрятал книгу в карман. — Идем. Они обошли пустое такси, где на заднем сиденье было навалено какое-то тряпье, и двинулись между деревьев, хрустя влажной хвоей под ботинками. Лес натужно молчал, будто сдавленный кляпом. От этой тишины першило в горле. Никак не покидало ощущение, что кто-то следит, смотрит желтыми глазами и идет шаг в шаг среди деревьев. Федор достал пистолет. — Много с ним не навоюешь, — предупредил Солнцев. — Ну не с голыми же руками… Некромант-то твой ведь обычный? Пулей возьмется? — Если защиту пробьешь, возьмется, но он нужен мне живой. Иначе никогда не выяснить, скольких он еще поднял, ясно? — Ясно, — проворчал Федор. Но пистолет не убрал. Девчонок стало видно сразу. Стояли на поляне и покачивались, будто прифотошопленные: серо-прозрачная кожа, рыбьи глаза-пузыри и порванные платья. В волосах комья грязи. — Быстрее, Лиза, Катя — быстрее! — Федор только сейчас заметил шагающего между ними парня. Все как Тонька и описывала — отросшие черные волосы, длинная тощая фигура и угловатое лицо с резкими чертами — как на скетче, будто сделали набросок, а сгладить забыли. Федор поднял пистолет. Солнцев вскинул руки, татуировки вспыхнули голубым неоном. — Стоять, полиция! — Он махнул открытой книгой в девиц: — «Красавицы уже лишились своих чар».² Лиза и Катя замерли, неестественно согнувшись и повесив головы. — Ах ты… — гавкнул парень и сделал быстрый жест ладонью. Заряд белого пламени метнулся в Солнцева, его татуировки вспыхнули и зашипели, блокируя удар. Но парень уже крикнул заклинание: — «Крепко на поводке / На таком поводке, что нельзя дышать — невозможно дышать».³ Солнцев тут же захрипел, цепляя пальцами тяжелый хлыст, обернувшийся вокруг шеи. Цепочка на груди загорелась красным, спасая от мгновенной смерти. Все вокруг светилось, полыхало и мельтешило так быстро, что Федор только сейчас сообразил выстрелить. Пуля отскочила от некроманта, будто резиновая, но парень вздрогнул, удивившись, и на мгновение ослабил хватку. Солнцеву этого оказалось достаточно. — «Видишь там, на горе, возвышается крест? / Под ним десяток солдат. Повиси-ка на нем».⁴ Некроманта скрутило, подняло в воздух и вывернуло ему руки — но он все же успел жахнуть молнией. Правда не в Солнцева, а в Федора. Удар пришелся ровно в грудь. Если бы не защита, быть бы Федору шашлыком. А так — тело на мгновение заморозило болью и отшвырнуло, шабаркнуло о дерево и распластало на траве. Надо же, мягонькая… В ушах звенело, в глазах двоилось. Еще бы полежать чуток, отойти, слушать, как Солнцев орет «моя ладонь превратилась в кулак»⁵, а парень строчит в ответ бесконечное «Абьюз! Абьюз! Абьюз! Абьюз!»⁶, и лес от этого озаряется то синим, то зеленым, то фиолетовым — но по лесной подстилке уже шуршали легкие шаги, приближаясь. Видимо, Солнцеву совсем туго, раз его заклинание перестало действовать на резурректов. — Девчонки, — Федор заскоблил кроссовками по земле, пятясь, все еще не в силах подняться. — Остановитесь, ну? — Их было легко узнать: вон у Лизы родинка на губе, а у Кати даже на синюшной коже заметны веснушки. — Остановитесь, а? Я ж этот лес неделю со спасателями прочесывал, вас искать помогал. — Вот и нашел… — прошептала Лиза. Глаза у нее блеснули, как шарики ртути. В следующее мгновение она прыгнула. Федор выстрелил, но пуля вошла в плечо с мягким «фшшп», будто в подушку. По щеке мазнули спутанные светлые волосы. Федора накрыл тяжелый запах земли и сгнившей травы, а потом и холодное тело, навалившееся с тяжестью потерявшей управление бетономешалки. Острые зубы клацнули. Почти не надеясь, Федор загнал между ними дуло пистолета — и выстрелил. Это на удивление сработало: голова Лизы по инерции дернулась назад, руки подразжались. Федор дернулся из-под гибкой тушки, но с другой стороны уже прыгнула Катя. Веснушки мелькнули, смазались, все перекрыла голодная гримаса. Пальцы вцепились в волосы, запрокидывая, пришпиливая к земле, оголяя шею. Лиза уже оправилась и теперь хищно нависла, обдавая гнилью. Федор зарычал, но двинуться не мог. И тогда он обмяк, чего уж. Мелькнула идиотская мысль: даже кота больше нет, некому плакать. Будто услышав, у Лизы над головой мелькнула серая тень. С визгливым урчанием вцепилась в голову, вонзая когти под кожу. Хватка на Федоре сразу ослабла, он смог вырвать руки, ухватиться сзади за что-то мягкое и отбросить от себя. В общем мельтешении и визгах умудрился отползти к деревьям. И тут же услышал низкий голос Солнцева, льющийся будто с неба: — «Одно — как желтый огнегривый лев, Другое — вол, исполненный очей, С ними золотой орел небесный, Чей так светел взор незабываемый».⁷ Звенящая волна света прошла по поляне. На мгновение Федору показалось, он тонет в пучине, густой, как арахисовое масло, но вот дышать стало легче, а в воздухе нарисовались три золотых силуэта — рогатый, крылатый и с гривой. Они бросились в драку, окружили сестер, обвили клубком, а потом отпустили. Растворились. Ушли, оставив на траве два полуразложившихся трупа в ободранных платьицах. Федор прижал к груди серое урчащее чудовище, прыгнувшее ему на руки. На фоне взвыли, приближаясь, сирены.***
Осмотром и бумажками занялись в основном параноши, и Федор впервые был не против. От пережитого все еще мутило. Он послушно стоял, пока его осматривал медик, параллельно на автопилоте отвечал на вопросы следака Романова, и слушал, как Солнцев докладывает своему начальству: «Да, преступник сбежал. Нет, сам не бросился в погоню, потому что жизнь оперуполномоченного Порохова была в опасности. Нет, кота-резурректа отловить не успел, возможно, тот скрылся в лесу, и да, следует отправить на отлов нюхачей. Да, жертвы полностью упокоены, можно отдавать на исследование не-паранормам…» На этом Федор встрепенулся и подошел к Варваре Рафовне, колдующей над Лизой и Катей. — Ну как? Варвара Рафовна посмотрела бодро — всегда ночью свежела, на зависть Федору: — Все совпадает. Травмы, одежда и главное, — она указала Лизе на ноги, — носок. — Она еще раз оглядела Федора, на этот раз с беспокойством. — Ты поезжай домой, Федь, все-таки приложили тебя как следует. Романов уже звонит и договаривается насчет документов, ребята скоро поедут на задержание. А ты поспи. Вон параношу начальство тоже отпускает. Майор, — обратилась она к Солнцеву, прежде чем Федор успел возразить, — подвезете контуженного сотрудника до дома? Солнцев хищно глянул и кивнул. «В последний раз, — мрачно пообещал себе Федор, забираясь на пассажирское сиденье. — В последний чертов раз». Лес тянулся по обеим сторонам от шоссе раскинутыми вороньими крыльями, темнота нависала. К горлу подступала тошнота. — Ты в порядке? — В полном. Солнцев кинул хмурый взгляд. Не поверил. — О резурректах думаешь? Сил не было врать. — Думаю. — Федор длинно выдохнул. — Отмажется эта гнида. Знаешь, какие у него адвокаты? Может, и не надо было к девчонкам соваться, пусть бы сожрали. И вообще, всех бы таких девчонок поднимать, и пусть бы… Солнцев вывернул руль и ударил в тормоз, останавливаясь на обочине. — Вылезай. — Чего? — Вылезай, говорю. Пойдем. Лицо такое жесткое, будто будет бить. Или магией своей мучить. Федор был бы даже рад помахать кулаками, сейчас бы помогло. Но нет, драться Солнцев не стал. Привел на пригорок, сел по-турецки прямо на траву и достал блестящий портсигар. Это еще зачем? — Я не курю. — Это не табак, — Солнцев мягко шепелявил сигаретой в зубах. Вжикнул спичками, сверкнул огоньком возле рта. Пламя отразилось в раскосых глазах. В воздухе разлился пряный травный запах. — Не боись, не наркота. Все утвержденное и разрешенное. Да сядь уже, а? Иначе мне придется зацоить тебя. Федор нехотя приземлился по соседству. — Зацоить? Это еще что? — У «Людей в черном» помнишь был нейтрализатор? Вспышка — и свидетели ничего не помнят? У меня есть заклинание с похожим эффектом. «Он не помнит слова «Да» и слова «Нет» / Он не помнит ни чинов, ни имен / И способен дотянуться до звезд / Не считая, что это сон»⁸. Весьма действенно. Стирает память, оставляя легкую эйфорию. — Погоди, там же еще «И упасть опаленным звездой по имени Солнце». — А вот это уже боевое, при дневном свете ухнет так, что мало не покажется. — Солнцев щелкнул зажигалкой. — Ну, будешь? — Это что? Фейская пыльца? — Почти. — Солнцев чуть улыбнулся и сделал затяжку. Выдохнул синеватым дымом, будто чертов джинн, а потом протянул то, что кроме как косяком язык не поворачивался назвать. — Выдается нам для восстановления энергии после растраты. Тебе просто голову проветрит, у тебя явно отходняк. Пахла хрень приятно, Федор, посомневавшись, решился. Вдохнул неглубоко, и по внутренностям разошлось такое сладкое обволакивающее тепло, что он немедленно сделал вторую затяжку. Откинул голову, выпуская синюю струйку в небо, и с ней, кажется, из него выходило что-то ядовитое, как гной из раны. Он снова поднял руку ко рту, но Солнцев опередил, отобрал. — Ладно-ладно, делай перерывы. Некоторое время они курили молча. Федор смотрел в темноту перед собой, но чувствовал изучающий взгляд. Раскосые глаза блестели в свете фар, как две брызнувшие от носа рыбки. — Ладно, теперь спрашивай. — О чем? — О нас, — Солнцев сделал щедрый жест. — Что хочешь. Он накрыл ладонь своей — вроде как забирая сигарету, но пальцы задержались дольше, чем нужно. Или Федору каждая обжигающая секунда показалась вечностью. Как школьник, черт. Щеки вспыхнули, спасибо хоть в полутьме не видно. Чтобы отвлечься, Федор спросил первое, что пришло в голову. — Следак Романов — вампир? Солнцев фыркнул синим облачком смеха. — Неа, — он вернул курево. — А вот Варвара Рафовна… — Да ну тебя! — Федор так и замер с сигаретой у открытого рта. — Ты, конечно, думаешь, она судмедэксперт в третьем поколении, а сравнил бы фото на личных делах… — Да быть не может! Солнцев посмотрел с хитрой ухмылкой — мол, я все сказал, а верить или нет — это уже твой выбор. Теплота в груди распускала щупальца, проникая в пальцы на руках и ногах, грея уши, обвиваясь вокруг позвоночника. Хорошо рядом сидеть, и в глаза эти дикие смотреть, и на губы эти мысленно дрочить. Хорошо. Хо-ро-шо-о-о… — Теперь я спрошу, — Солнцев подался ближе. — Ответишь? — Смотря что. — Почему паранормов не любишь? Вот гад. Обломал весь кайф. Федор сел прямее. Думал отшутиться, но не стал. Почему-то сейчас, в этой сверчково-совиной тишине, захотелось рассказать. — Меня воспитывала бабка. Зарабатывала всякой дрянью — впаривала народу заклинания, привороты-отвороты, снятия обетов безбрачия — бред вроде этого. Тихая была, безобидная. Денег-то почти не брала, так, чтобы до пенсии нас дотянуть. А когда я был в девятом классе, за ней пришли. Эти, из ваших. Сказали, «проверять энергетический фон», — последние слова Федор выплюнул. Затянулся. — Больше я ее не видел. — А с тобой что стало? — По детдомам таскался до самой армии. Солнцев смотрел, щупая взглядом. — Я могу поднять старые файлы, с тех пор много что рассекречено. Федор поддел ком грязи носком ботинка. — А смысл? Надо же, раньше воспоминания сцарапывались, как кожура с апельсина, по едкому куску, а теперь больше как с мандарина: раз — и готово. И вот оно, мягонькое и сочненькое, надави — забрызжет. Рядом вспыхнул кончик сигареты, как точка лазерного прицела. — Меня загребли после девятого, — сказал Солнцев ровно. — Это сейчас миллион разрешений, согласие, совершеннолетие, а тогда по-простому, в школе всех проверяли. Взяли кровь, слюну, заставили заполнить какие-то тесты. Выяснилось — предрасположенность, повышенный энергетический фон. Ну и велели собираться. Родителей с тех пор тоже почти не видел, шесть лет из спецшколы не выпускали. — Он посмотрел вверх, куда устремилась синяя струйка дыма. — Но я не жалею. Если бы не это, стал бы, как нелегалы, мультики по притонам смотреть. Или еще хуже, энергию из народа тянуть. А так хотя бы ловлю их, за решетку сажаю. Утомляет, конечно, что ваши смотрят, как на фриков, но… ко всему привыкаешь. — Он посмотрел в упор. — Так что тебе спасибо. Федор опешил. — За что? — Ты один из немногих оперов, с кем можно работать. А спину подставить — вообще единственный. Можно сказать, мой первый настоящий напарник. Напарник. Сейчас могло бы быть стыдно за все гадкие мысли — нормальный же мужик, чего, спрашивается, все это время мысленно костерил? Могло бы быть стыдно. Но не стало. Потому что именно в этот момент Солнцев снова раздел взглядом и уверенно кивнул — словно уже ширинку расстегивал. Словно раком ставил, зад лапал и смазку на пальцы выдавливал. Сволочь. Желание стекало вниз густым горячим медом, и Федор отвел глаза. — Не надо. Не смотри так. Солнцев, глядевший все это время неотрывно, выдохнул через открытый рот. — Как? Федор затянулся до фильтра. — Как будто все уже решено. Он отщелкнул окурок и поднялся. Старался идти по прямой, хотя колени сводило и ноги скользили по влажной траве. Солнцев нагнал у машины. Положил руку на дверь, когда Федор уже потянул за ручку. Молчал, так что пришлось повернуться. Ну? — Ничего не решено, Федь. Слышишь? Ах так? — Тогда спускай штаны и задом повернись. Солнцев не задумываясь взялся за ремень. И вот тогда Федора отпустило. Прямо как ошейник сдернуло. Он вцепился в обтянутые косухой плечи, вжал спиной в дверцу, вмялся бедрами. И поцеловал. Крепко, влажно, сплавился губами. Целовал, вылизывал, ловил удивленное хриплое дыхание. Млел под руками, зарывшимися в волосы, терся пахом о горячий даже сквозь джинсы бугор. И хотел-хотел-хотел. — Сейчас, погоди, — торопился Солнцев. Расстегнул ширинку, и Федор сунул руку, щупая через боксеры, оглаживая, сжимая. Не удовлетворившись, забрался под резинку, трогая обжигающую кожу. Солнцев громко втянул воздух и замер, позволяя. Еще поцеплялся с колкими горячечными поцелуями, а потом повернулся. Положил руки на капот и уткнулся лбом. Мол, еби. Внутри все скрутило жгутом. Очень хотелось — но не драть же его здесь, в лесу, нагнутым у машины. Не по-человечески. Федор разорвал пакетик со смазкой, щедро обмазал член. Рвано выдыхая, стянул с Солнцева боксеры, оголяя ягодицы — надо же, и они расписные — и стал гладить, раздвигать узорчатые половинки, вжиматься в промежность. Ткнулся в тугую дырку, а потом скользнул ниже, упираясь головкой в поджавшиеся яйца. Рукой поводил по теплому плоскому животу, жестким волоскам — и обхватил ладонью напряженный член. Жарко завозил, то пережимая у основания, то натирая головку, а Солнцев глухо порыкивал. Вдруг он вздрогнул, свел ноги, грубо стискивая, и кончил. Федор задолбился сильнее, присоединяясь. Некоторое время он выдыхал во вспотевший затылок. Облизывал высохшие губы. Наконец поцеловал в паука, раскинувшего лапки вокруг выступающего шейного позвонка, и отстранился. — Дома трахну нормально. Солнцев усмехнулся, чуть повернув голову: — «Дома»? — Хочешь поехать спать? — Не-ет. Федор развернул его, упираясь ладонями в машину по обе стороны от лица. — А чего хочешь? Солнцев криво усмехнулся. Положил руки на плечи, поглаживая основание шеи. — У меня в бумажнике пачка презервативов так давно болтается, что скоро срок годности выйдет. Хочу успеть. Федор загоготал, как малолетний придурок. Солнцев тоже лыбился во все зубы. Притянул, смачно поцеловал, а оторвавшись, знакомо кивнул. — Почему ты это делаешь? — не удержался Федор. — Что? — Смотришь на меня и киваешь. Солнцев вскинул брови. — Я киваю? — Ему очень шли порозовевшие щеки — и это молчание, будто никак не может собраться с мыслями или не знает, как сказать. — Я… много болел в детстве, таскался по больницам… друзей так и не завел. И вот ко мне стал приходить рыжий пацан с веснушками. Я честно, даже не сразу понял, что он не настоящий, что я его выдумал от всех этих таблеток. Потом он надолго исчез, и снова появился в спецшколе, когда нас пичкали усилителями энергии. Он здорово меня выручил, я точно свихнулся бы без его дружбы. Так что я когда впервые увидел тебя в отделении, подумал, что ты опять моя фантазия — и волосы, и веснушки, и взгляд этот… не знаю, как описать… В общем, это уж потом, когда увидел тебя… гм, под Эдиком, убедился, что ты не выдуманный. А там пару раз работали вместе — тут уже вопросы отпали, такого живого еще поискать. Но я… все равно периодически смотрю на тебя, чтобы проверить, что ты реальный. Разве что не знал, что при этом киваю… Да ты ж пингвин разрисованный. Ведьмак недобитый. До чего же хорошо тебя целовать… Такое счастье закатать бы в банки и спрятать на зиму. А с другой стороны, зачем экономить, раз рядом теперь есть свое собственное солнце? Федор хлопнул по плечу. — Поехали. Солнцев улыбнулся и открыл дверцу, неловко натягивая джинсы. И тут же отшатнулся. С пассажирского сиденья на него зашипел серо-полосатый кошак. Руны вспыхнули на ладонях, но Федор вцепился в запястья. — Оставь! Он меня спас. — Он резуррект, Федь, ты же понимаешь, что мне придется его упокоить. — Понимаю, — Федор посмотрел с просьбой. — Но пусть еще немного покатается? По лицу Солнцева было видно, что сейчас он вряд ли мог в чем-то отказать. Кошак перебрался на колени, как только уселись. Пялился своими желтыми гляделками и урчал. Удивительно, но на ощупь был совершенно живым — разве что чуток взъерошенным, издалека можно было принять за ворох серой одежды. Федор вдруг резко представил этот куль и застыл. Догадка передернула адреналином. — К тебе или ко мне? — спросил Солнцев, но Федор едва услышал. Мысли уже пустили сердце галопом. — Я знаю, куда поехал твой некромант, — сказал он негромко, но уверенно. Улыбка Солнцева стекла с лица, взгляд заледенел. — Ну? — потребовал он, врубая мотор. Федор еще раз перебрал в голове все факты. — Я думал, у него какие-то куртки на заднем сиденье. А теперь понял — человек у него там был. Резуррект. Ну и кого, тебе кажется, подражатель и ученик легендарного Пса везет сюда через полстраны? Солнцев сжал губы. — Того, кому нужно очень много энергии. Того, кто заберет ее у своего убийцы. Федор уже нажимал кнопки в телефоне, чтобы вызвать подкрепление. — Где в Черняевском лесу, ты говоришь, отшельничает полковник Седова?***
Охотничий домик полковника Седовой оказался настоящими хоромами. Роскошный сруб, массивное крыльцо, три этажа и резные балконы — жить в таком было, пожалуй, комфортно. И безопасно — от леса и случайных грибников дом отгородился двухметровым железным забором. Сейчас вывернутым из земли, будто взрывом. Они бросили машину рядом с грязным такси и взбежали по ступеням. — У меня почти не осталось страниц, придется драться голыми руками, — предупредил Солнцев. Федор кивнул. — Я прикрою. — Он достал пистолет. — Главное продержаться до подкрепления. Дом встретил тишиной. Осторожно ступая, они прошли по темному коридору, огибая поваленные стулья, перевернутые ведра и набросанную ворохом одежду. У двери в гостиную замерли. Оттуда доносились неясные голоса. Солнцев выставил три пальца и принялся загибать их. Три, два, один… — Руки за голову, полиция! Все-таки мгновенная у парня реакция. Он встретил их уже с выставленными вперед ладонями. В правой зажал раскрытую книгу. «Столько боли в нас / Столько злости / Нам гореть в аду / Нам сойти с ума».⁹ Судя по тому, как застыл Солнцев, не решаясь выстрелить, это и были те самые убийственные строчки. Что за ад? Кто сойдет с ума? Какого размера апокалипсис случится, если заклинание будет сказано? Удивительно, но парень тоже не открывал рта, будто и ему пока не хотелось, чтобы эти слова были произнесены. Растянулась тишина. Позади парня в кресле сидел сгорбленный старик. Легендарный нюхач Пес сейчас выглядел скелетом, обтянутым кожей, с горбатым носом и белесыми зрачками. На опасного маньяка или благородного Робин Гуда совсем не тянул. Парень сделал пару шагов, заслоняя его собой. — Не трогайте его, — он почти просил. — Отпустите нас, и мы уйдем, никто не пострадает. Солнцев не двинулся, держа руки в боевой подсветке, и вдруг чертыхнулся сквозь зубы. — Полковник… На полу у кровати лежало тело. Федор бросился осмотреть. — Я ничего не сделал, — вскинулся парень, в его голосе звенело отчаянье. — Когда мы пришли, она уже была такая… Ледяное тело подтверждало его слова — полковник мертва уже пару дней. Похоже на инфаркт, но точнее определят специалисты. — Он не врет. Парень при этих словах покачнулся, схватился одной рукой за грудь, на глазах серея и будто даже истончаясь, но тут же выпрямился и снова выставил ладони. Резуррект позади него протянул костлявую руку. — Помоги мне встать… — Нет, — парень покачал головой, — сиди, дедушка… У Федора аж что-то кувырнулось в животе от этого отчаянно-заботливого «дедушка». — Так Пес — твой дед? — спросил Солнцев. — Зачем он тебе? Отдаешь ведь ему всю свою энергию, еле на ногах стоишь. А теперь, раз полковник мертва, ему даже самостоятельным не стать, сколько будешь ему вот так куски от себя отрывать? Отпусти. Парень мотнул вихрами — и в этом детском жесте стало вдруг видно, какой он еще пацаненок. Вон и подбородок дрожит. — Дед меня вырастил. Прятал, чтобы ваши не нашли, учил всему. Я всегда знал, что если с ним что случится, то я накоплю энергию и верну его. И вот я вернул. Стало его вдруг так жалко, этого глупого тощего Робин Гуда. Федор демонстративно отложил пистолет, шагнул навстречу. — Тебя как зовут, пацан? Некромант пожевал губу. — Митя. — Слушай, Митек, я тебя понимаю. Веришь? Много лет назад чертовы параноши забрали единственного дорогого мне человека. Но ведь это не повод гробить свою собственную жизнь. У тебя еще не все потеряно. Опусти книжку, слышишь? Сдайся. Расскажешь все, как было, отсидишь, сколько тебе по малолетству полагается, а там — весь мир перед тобой. — Хреново привирать мальцу — но ведь это лучше, чем всем вместе «гореть в аду», что бы это ни значило. Митя опустил глаза. Посопел, шмыгая носом, а потом повернулся к старику-резурректу. — Дедушка… Тот потянулся с объятием. — Все хорошо, Мить. Я увидел эту гадюку мертвой, теперь можно и уйти. — Он устало прикрыл набрякшие серые веки, обнимая. — Ты на меня все вали, хорошо? Скажи, я на тебя клятву крови наложил, а потом принуждал энергию мне доставать, ладно? Глядя на них, Солнцев опустил руки. — Можно будет добиться «неосторожного использования энергии», там вообще парой лет обойдется. От того, что все, похоже, решится без крови, Федор ощутил какое-то веселое лихачество. — А потом, — сказал он с воодушевлением, — возьмем тебя в отделение консультантом — с таким-то талантом! Будешь помогать трупы искать, ты ж вон какая ищейка. Да тебя мой следак с руками оторв… — он осекся, сначала от резкого шепота Солнцева, а потом от блеснувших яростью старческих глаз. — Шавку ментовскую из моего внука сделать хочешь? — резуррект рявкнул, вырывая книгу из Митиных рук. Его лицо исказилось, как в дешевом ужастике. — Хрен тебе… Солнцев сориентировался молниеносно. Вскинул руки, ударил, но было поздно. Резуррект успел рявкнуть слова из книжки. Раздался оглушающий хлопок, Федора отбросило взрывной волной, шабаркнуло лбом об угол стола. Время остановилось. В ушах разлилась и зазвенела сирена, тело сковало мертвенным оцепенением, будто на грудь положили бетонную плиту. В висках ревела, распирая черепную коробку, кровь, а изо рта потихонечку вытекала жизнь. Федора выхлебывали, словно водку из горла. Он с усилием повернул голову — рядом такой же парализованной мухой в паутине дергался Солнцев. А еще дальше — застыл тоненький, высосанный до капли Митя. И над всеми ними клубилась гигантская серая тень, распространяя вокруг темноту. Это, значит, и есть ад для паранормов. Быть высосанным… «обесточенным»… Напитать собой кого-то другого… Из угла с боевым мяргом метнулся крошечный полосатый силуэт, но темнота его не заметила. Отмахнула, отбросила походя и только выросла, упираясь в потолок. Балки затрещали. Солнцев зацарапался. Преодолевая чужую волю, сунул руку в карман и достал гримуар. — Что там у тебя? — шепнул Федор с надеждой. — Секретное оружие? Солнцев гулко сглотнул и грустно улыбнулся. — Мне его не победить, только подкреплению… Но с моей энергией он станет слишком сильным. На этот случай есть специальная страница… Буквы заплясали перед глазами: «Мое сердце остановилось, мое сердце замерло…»¹⁰ Солнцев посмотрел и знакомо кивнул. Для себя он уже все решил. Идиот. Ух, как Федор разозлился. На Солнцева, на судьбу, на резурректа, на Митю — но главное, конечно, на себя. Столько времени потерял, а мог бы… мог бы… Он вырвал книгу, перевернул оставшуюся страницу и наткнулся на заклинание-нейтрализатор. «Он не знает слова «да» и слова «нет»…» — Есть еще это! Ты же говорил, строчка про звезду убойная. — Она действенная только при дневном свете, Федь, сейчас будет просто пшиком. Федор сжал тоненький корешок так, что свело пальцы. Почему-то он знал, что сделать. Будто кто-то шептал в ухо. Смазав кровь со лба, он вывел в последнем слове дополнительную букву и сунул Солнцеву. — Читай. Солнцев смотрел, как на сумасшедшего. — Это так не работает. — Читай! Больше Федор ничего не сказал, потому что горло стянуло обжигающей струной и звуки не шли. Глаза налились горячим, казалось, мозг сейчас лопнет — будто к воздушном шарику уже поднесли иглу. Только бы Солнцев поверил… Где-то на фоне ревела энергия, а потом холодными глыбами упали звенящие слова. Он не помнит слова «Да» и слова «Нет» Он не помнит ни чинов, ни имен И способен дотянуться до звезд Не считая, что это сон И упасть опаленным звездой по имени Солнцев. Воздух взорвался ослепительно-желтым и схлопнулся.***
Первое, что Федор увидел, очнувшись, был Солнцев. Нет, не совсем так. Первыми он увидел руки в перчатках, налепляющие пластырь ему на лоб, и теплый взгляд Варвары Рафовны. Потом он сидел, все так же привалившись к дереву, и осоловело отмечал толпу людей в форме, вспышки камер криминалистов, яростно спорящее начальство. А еще санитаров, катящих черный мешок к труповозке. Федор испугался, что это Митя, но нет, парня грузили в скорую. И над всем этим хаосом неотвратимо брезжил рассвет. А вскоре забрезжил и Солнцев. — Привет бабушке, — усмехнулся он, садясь рядом на корточки. — А ты тоже хорош: «Параноши то, параноши се», а сам-то? Писец первого уровня. — «Писец первого уровня» весьма четко описывает сегодняшний день. Надо же, улыбка Солнцева все делала лучше. — Ты посиди, я документы заполню, — он опустил руку Федору на плечо и чуть сжал. — А потом отвезу тебя… куда решим. Хоть к черту на рога, майор, лишь бы там была кровать. Правда сначала отоспаться. А там — трахаться, в любых позах и комбинациях, пока все презервативы не израсходуем. Не выбрасывать же добро. Солнцев смотрел хищно, будто читал мысли. — Майор Солнцев? — молоденький параноша остановился в нескольких шагах и посмотрел со смущенной серьезностью. — Мы обнаружили кота-резурректа. Что с ним делать? Солнцев глянул, явно извиняясь, а потом перевел взгляд на парня: — Поставьте клетку мне в машину, я сам его упокою. Федор глубоко вздохнул и прикрыл глаза.***
— О, Федор, это вы опять, — женщина улыбнулась так широко, что «прием стеклотары» можно было бы вписать убористым почерком между губами. — Здравствуйте, Валентина. Авоська с пустыми молочными бутылками звякнула о прилавок. Валентина осмотрела, играя бровями, и принялась считать. — Двадцать? Это за неделю-то? Ну и котяра у вас… Небось всю зарплату прожирает. Федор дернул плечом. — Да не так уж накладно выходит, мы делим расходы. — С женой? Федор почистил горло, скрывая по-детски глупую улыбку. — С напарником. Выйдя из подвала на улицу, он набрал полную грудь вечернего июльского воздуха и отправился домой. Его ждали.