— Он тебя бросил, Серёжа. Не просто сбежал, а так далеко, откуда ты его точно не достанешь — на тот свет. Сбежал от тебя: от того, какой ты скучный и никчемный — всегда защищать тебя, всегда поддерживать тебя. Ты бесполезен. Заслужил только сидеть здесь, на потеху этому ублюдку, который лазает и ковыряется в твоих мозгах.
— Замолчи.— Ты не нужен никому, кроме меня — кто ещё с тобой остался? Кто ещё тебе поможет? Мы сможем спастись, если ты дашь мне нас спасти. Только я люблю тебя так, как никто не сможет.
— Ты бросил меня раньше всех!— Потому что ты подумал, что ему можно доверять! Ты, идиот, подумал, что он сможет стать для тебя чем-то большим — а он? Что он сделал, помнишь? Сначала запрыгал по койкам, а потом ушел играть в войну. И доигрался. Ты ему нужен был, чтобы скрасить пару лет.
— Неправда!— Я всегда защищал тебя, всегда спасал от тех, кто хочет сделать тебе больно и унизить, а ты решил, что Олежа справится лучше! Нравится, где мы оказались? Приятно, когда эта тварь препарирует тебя заживо? Нравится, когда ты даже отпор дать не можешь, когда он обкалывает тебя и делает всё, что пожелает? Тебе хорошо?
— Перестань, перестань, ПЕРЕСТАНЬ!— Может это и есть твое место? Быть лабораторной крысой и сидеть в клетке, пока тебя не используют до конца? А потом вскроют, разберут на органы и выкинут в мусор остатки. Это то, к чему ты стремился?
— Перестань… остановись…— Так дай мне место — и мы уйдём. Больше никто не сделает тебе больно, обещаю. Я не позволю никому тебя коснуться.
— Пожалуйста, помоги мне. Прошу тебя.***
Олег оборачивается, когда Сергей начинает садится в кровати — неловко и с явным усилием, преодолевая действие ударной дозы транквилизаторов. Его отросшие волосы, всклоченые и спутанные, свисают на лицо; Олег видит исхудавшие запястья и просвечивающие синим вены на ладонях, когда Сергей касается лица. Обтянутые бледной кожей ключицы сквозь ворот рубашки выглядят совсем хрупкими, как у птички — Олег отводит взгляд, чтобы сдержать гнев. Он видел всё это, когда переодевал спящего Сергея — целые созвездия синяков, переливающиеся от синего до светло-зеленого, выпирающие ребра и точки инъекций по всему телу — куда удалось уколоть. Но сейчас, когда Сергей ломано двигается, становится по-настоящему страшно, что все эти острые углы его исхудавшего тела прорвут кожу. Олег отгоняет ярко встающие перед глазами картины и подходит ближе; Сергей, услышав шаги, поднимает лицо: сквозь неровно обрезанные пряди на него смотрят переливающиеся золотом глаза. — Вот это сюрприз. Олег от неожиданности отшатывается: голос Сергея, похожий на хриплое карканье и эти золотые глаза сбивают с толку. И если голос еще можно объяснить долгим молчанием, то цвет глаз чем оправдать? Неожиданное ощущение дежа-вю только путает все мысли: как будто Олег уже встречался с этим злым взглядом — очень-очень давно, в какой-то другой жизни. Только тогда не было такого сковывающего чувства опасности. Сергей наклоняется вперед и со стоном трет виски, а затем спускает ноги на пол. Его ступни, босые и перепачканные, оставляют на светлом ворсе ковра грязные пятна. — А он тебя так ждал, так ждал, — Сергей смотрит на Олега и криво улыбается. — Удивительно, но ты всё же пришёл. Олег подходит ближе, отогнав иррациональное желание взять свой пистолет со стола: это же Сергей, его друг, его брат, что он сделает? Просто этот ублюдок, Рубинштейн, слишком глубоко покопался в его мозгах и что-то сломал. Придется починить, но это будет позже, когда станет полегче. Он подходит ближе, раскрыв ладони, пытаясь не спровоцировать — Сергей смотрит на его руки, а затем поднимает взгляд и смеется. — Боишься, что брошусь? — он поднимается с кровати, потягивается с видимым наслаждением. — Правильно боишься, дорогой. Видел же все записи? Олег видел. И бумажные документы и электронные: со всё нарастающими тревожными заметками. Пациент индифферентен к контакту, не реагирует и не отвечает. Пациент не дает отпор даже при попытке насилия со стороны других пациентов. Реактивный психоз, крайне опасен, соблюдать осторожность. Лишний раз не приближаться, не провоцировать, не вступать в контакт. И фото видел. Много фотографий тех, кто не слушался заметок в деле пациента. И отделённая от тела голова даже не самое страшное из того, что там было. Страшнее всего — та одна темная карточка, на которой Сергей сидит, сгорбившись и обняв колени, весь в бурых пятнах, и у его ног лужа того же цвета. Сидит и криво улыбается, искоса глядя на снимающего — и этот взгляд полон абсолютного восторга. — Он — это Сергей? — Олег останавливается, не нарушая чужих границ. — А кто тогда ты? Сергей откидывает волосы с лица и улыбается чуть шире. — Какая разница? Мы все равно не будем слишком долго общаться. Олег уворачивается от первого броска, но второй сбивает его с ног. Сергей, с виду тощий и бессильный, седлает его верхом и прижимает коленями за предплечья к полу, обездвиживая. И именно в эту секунду Олег окончательно верит в то, что видел на снимках — видит это желание уничтожить в искрящихся глазах. — Зря нас учил, да? Нам понравилось тренироваться. Особенно когда стало слишком много свободного времени. Олег мог бы избавиться от захвата, но боится навредить Сергею, поэтому лежит и смотрит в лицо напротив, стараясь лишний раз не провоцировать и получает такой же внимательный изучающий взгляд в ответ. — Что я тебе сделал? Он видит, как меняется настроение Сергея: за доли секунды из азартного веселья рождается ярость, искажающая красивое лицо. — Ты нас бросил. — Сергей морщится, как от боли, и оскаливается. — Сбежал от нас, как трус, когда был нужен. Потому что побоялся того, что мы тебя любим! Олег уворачивается от удара лбом в нос, а затем перекатывается, подминая брыкающегося и рычащего Сергея под себя с максимальной осторожностью, чтобы ничего не сломать. Тот застывает, осознав временное поражение, и истерично смеется. — Ссыкло! Он так хотел, чтобы ты был рядом, что сделал для тебя целый этаж, лишь бы ты остался, а ты свалил в горячую точку и сдох там! — Я жив, — Олег хмурится, вспоминая последние свои миссии. — Это была дезинформация для противника. Сергей дергается вперед; его рука в захвате изгибается так, что Олегу приходится выпустить её, чтобы сустав не вышел из плеча. — Какая разница, если он всё равно так горевал, что мне пришлось спасать его? — Сергей изворачивается и отползает от стоящего на коленях Олега. — Если бы ты остался, мы бы не сошли с ума! Олег опускается на пятки и трет лоб. Чувство вины накатывает удушающей волной, лишая воздуха. Потому что правда испугался — того, как Сергей смотрел с вечной тоской в глазах, но ничего не говорил. Как касался, когда они были рядом, не намекая — рассказывая всё, как есть, своими ладонями. Испугался подарков, которые не мог принять; испугался того, что не мог уйти. Испугался того, чего Сергей хочет — и того, что хочет того же сам. И сбежал от этого чувства, разъедающего нутро в бесконечную войну, только вот не помогло нихрена: первый же взгляд на экран старенького телевизора, по которому рассказывали о безумствах Сергея Разумовского вернул его в Питер. Потому что Серёжу надо было спасти. — Прости, — негромко говорит он; воздух с трудом проходит сквозь сжатое горло. — Прости, что оставил. Следующим броском Сергей опрокидывает его на спину — Олег мог бы увернуться, но не делает этого — и сжимает ладонями его шею. Не удерживает даже, не блокирует руки, оставляя возможность для сопротивления, но Олег не сопротивляется, ощущая, как дерет легкие от недостатка кислорода. — Нет! — голос Сергея срывается на визг. — Если мы опять тебе поверим, то ты нас убьёшь! Олег молчит — да и не смог бы ничего сказать. Красные пятна перед глазами уже намекают на скорую отключку, когда Сергей неожиданно отшатывается и падает на спину, вскрикнув от боли. Олег тут же садится, закашлявшись, и подползает ближе. — Серёж? Сергей всхлипывает, закрыв лицо ладонями; все его тело сотрясается от рыданий. Олег осторожно тянет его на себя и прижимает к груди. — Серёжа, посмотри на меня, пожалуйста, — сипит он сорванным голосом. — Серёж, ну же, посмотри. Сергей отводит ладони — его карие глаза, полные слез, смотрят с ужасом и виной. Олег выдыхает и прижимает его ближе, уткнувшись губами в рыжую макушку. — Он чуть не убил тебя. Я чуть не убил тебя! Олег чувствует, как Сергей дрожит так, что у него клацают зубы и тянется за одеялом, сползшим с кровати — зная, что это не поможет от этой дрожи. Накрывает их обоих с головой, как в детстве, прячась от кошмаров и ночных страхов Сергея за этой хлипкой преградой. Как будто им снова по десять лет и так можно спастись от буки из-под кровати. Бука сейчас вместе с ними. Олег раскачивается на месте, поглаживая Сергея по сгорбленной спине и острым лопаткам, и целует его волосы, пахнущие лекарствами и землёй. Ему страшно — что он тоже сошел с ума и сейчас сидит где-то под палящим солнцем, умирая от ранения. Страшно, что сейчас Сергей посмотрит на него — и окажется мертвецом, со сползающей с костей кожей, как в сотнях кошмаров. Сергей запрокидывает лицо — бледное, заплаканное, но живое — Олег целует его, не задумавшись о своих действиях. — Прости меня, — шепчет он в промежутках между поцелуями. — Прости, прости, Серёж. Сергей молчит, но отвечает на поцелуи с болезненной жадностью. Его пальцы с обкусанными до мяса ногтями вцепляются в рубашку Олега мертвой хваткой, натягивая ткань — не пытаясь снять, просто как в спасательный круг. От этого жеста вина ударяет в солнечное сплетение, снова перебивая дыхание. — Я больше не уйду, клянусь, — Олег целует острые скулы и запавшие щеки. — Не брошу тебя никогда. Сергей торопливо кивает и заглядывает Олегу в глаза, как ребенок, что ищет признаки лжи — и золото его глаз обжигает глубоко внутри. Олег смотрит в ответ, не отводя взгляд. — Ты мне веришь? — Он верит, — чужой голос звучит глухо. — Он идиот, но я… Сергей морщится и кривится, прижав ладонь к груди — как будто ему невыносимо больно. — Но я не могу ему запретить. — золотые глаза снова впиваются в лицо Олега взглядом. — Если ты снова сделаешь нам больно, мы убьем тебя. Я убью. Перегрызу тебе глотку и сожру сердце. Олег знает, что это не ложь. Он качает головой и касается губами чужих губ — Сергей закрывает глаза и отвечает. И Олег не знает, кто из них двоих это делает. И ему почему-то — он подумает потом — наплевать.