У безумия изумрудные глаза

На окраине Токио (где-то в сельской местности) лет девять назад заботами властей открыла свои двери психиатрическая клиника. С тех пор много больных побывало в её стенах, множество молодых неопытных студентов выросло в уважаемых и не очень специалистов. Появились даже легенды о духах больных, умерших когда-то здесь, о врачах, сошедших с ума. А внешний облик клиники со времени открытия почти не изменился: несколько трёхэтажных зданий с бело-серой отделкой, окружающие довольно обширную парковую зону с маленькими неглубокими прудиками (с утками, хотя, кое-где водились и карпы). Под неусыпным бдением докторов здесь прогуливаются больные в светлом голубом одеянии. Из десятков бесцельно слоняющихся по парку, но чаще сидящих под деревьями людей особо выделяется одна парочка. Старательно подкармливая уток, таким образом приманивая их к берегу, Кацура Котаро выжидает удобного момента, чтобы дать команду своему товарищу Тацуме Сакамото. Вот утка подплывает ближе, привлечённая плавающими совсем у берега крохами, и, как только она отворачивается, чтобы уплыть, Кацура даёт команду, и Сакамото с воплем подпрыгивает к берегу, хватая утку. Не удалось. Утка улетела, а неудавшийся охотник свалился в воду, чем спугнул остальных птиц и привлёк внимание санитаров. И так почти постоянно. Зачем Котаро утка, не знает даже он сам, но в воду он ни за что не полезет. Зачем туда лезет Сакамото, тоже никому не известно, но, несмотря на недовольство врачей, раз за разом он по сигналу товарища бросается на птицу. Пока врачи уже привычным порядком отчитывают обоих, а затем уводят посмеивающегося Сакамото переодеваться, все больные, находящиеся в более-менее здравом уме, недоумённо наблюдают за этим и неодобрительно качают головами. Впрочем, среди прогуливающихся здесь есть один пациент, которому, в общем-то, плевать на происходящее вокруг. Пока санитары выуживают весельчака из воды, Такасуги Шинске, устроившись возле другого пруда, созерцает рыб. … Молодая симпатичная медсестра, которую все пациенты называют ласково Цуки, совершает обход. Цуки не то чтобы обладает добрым нравом, но она внимательна; когда больные на что-то жалуются или чего-то просят, они могут быть уверены, что все их чаяния дойдут до начальства и в большинстве случаев будут удовлетворены. Однако при всём желании помочь, одну просьбу этого навязчивого пациента из двадцать седьмой палаты она выполнить не в состоянии. - Цуки-чан, давай ты устроишь мне выходной вне больницы, и мы с тобой проведём отличный вечер? – Сакамото, несмотря на объективные причины отказа, неустанно предлагал ей своё общество, стоило показаться ему на глаза. Впрочем, провести с ним время он предлагал всем симпатичным девушкам, будь то пациентки или медсёстры. О да, Тацума был любвеобилен, к тому же страшный болтун и весельчак. Всегда в приподнятом настроении, всегда очень деятельный, он хватался за любую авантюру, предлагаемую ему другими пациентами. Однако его эмоциональность, подвижность и отвлекаемость зачастую обрекали затеи на провал, что, тем не менее, нисколько не ухудшало взаимоотношений с соседями. Его доброта, самоуверенность и оптимистичность были своеобразным светом для тех, кто ещё не до конца ушёл в себя; одним своим присутствием Сакамото приносил радость окружающим. Что касается разного рода авантюр, то обычно их затевал его сосед по палате Кацура Котаро. В большинстве своём они были бессмысленны (как та с утками), но иногда в них был толк. Толк для самих Кацуры и Сакамото. Не раз им удавалось оставить половину отделения без десерта путём нехитрых обменных операций. Кацура умудрялся найти подход практически к любому, да и обаяние Сакамото делало своё дело (и всякий раз они объедались до тошноты). Или проникнуть на кухню и стянуть оттуда что-нибудь для приманки бродячих кошек. Устроить театр; создать мини-ферму бабочек или каких-то жуков, а потом пугать ими медсестёр и особо впечатлительных больных (за что потом он получал нагоняй); организовать турнир сёги или ещё какой игры, который плавно перетекал в реставрацию военных сражений; подбить всё отделение строить модель Токио в масштабе один к тысяче – неиссякаемая энергия и фантазия Кацуры не давали скучать ни больным, ни врачам. Однажды Кацура устроил «клуб свиданий» с Сакамото для девушек из соседнего отделения. В качестве оплаты он брал… мыло. Ещё одна его характерная черта – чрезвычайная чистоплотность. Как говорит старичок из соседней палаты: «До омерзительного дотошное чистоплюйство». Если больным рекомендовалось самостоятельно поддерживать порядок в палате и соблюдать личную гигиену, то Котаро эти рекомендации выполнял на год вперёд. Он обожал животных (взять хоть тех уток, или котов, да хотя бы и насекомых!), но после общения с ними мог часами пропадать в ванной. Мытьё рук занимало, по меньшей мере, минут пятнадцать, и делал он это раз двадцать на дню. Стоило кому-нибудь чихнуть или кашлянуть, Кацура в ужасе выбегал из комнаты, вскоре возвращаясь с маской для себя и для чихнувшего. Если у врача, делавшего обход, на нос были нацеплены очки, а на них было хоть одно пятнышко, он без стеснения снимал их с доктора и возвращал после тщательной протирки стёкол. Кстати, всё, необходимое, от салфеток до чистящих средств, Кацура обменивал у больных, и даже наладил товарообмен с уборщицей (и это помимо выдаваемых на палату средств гигиены). Уборка комнаты была ежедневной (Котаро занимался этим сам), с тщательной помывкой всех поверхностей вплоть до ножек кроватей. Ещё одной крайностью, в которую впадал наш затейник-чистоплюй, была совершенная непереносимость прозвищ. Сакамото, страдающий помимо основной болезни ещё и плохой памятью, часто забывал имена. Зато случайно данное им Кацуре прозвище «Зура» запомнилось не только ему, но и некоторым другим больным. Слыша в свой адрес «Зура» или ещё какое слово, будь то банальное «эй ты» или какой-либо эпитет, Котаро всегда поправлял: «Не Зура, Кацура я!» Иногда злился. А вообще он добрый малый. Третьим обитателем этой палаты был тот самый созерцатель карпов, Такасуги Шинске. В отличие от соседей он обычно спокоен. В активной деятельности последних участия не принимает, да и вообще держится несколько отстранённо. На фоне Сакамото он выглядит отшельником, хотя на самом деле Такасуги не такой уж одиночка. Временами он не прочь поговорить. Вообще человек он умный. До того как попасть в клинику преподавал историю в Токийском университете, но болезнь настигла его через полтора года после вступления в должность. Вроде он был неплохим учителем: его бывшие студенты раньше часто навещали его. Встречался он с ними довольно охотно. Но, видимо переволновавшись от воспоминаний о прежней жизни, часто после этого начинал буйствовать. Доктора называли это стадией обострения, а впрочем, Шинске в то, что он болен, не верил и сейчас не верит. Утверждает, что его нахождение здесь – чей-то злой умысел. В больничной карте у Такасуги отмечено, что заболевание наследственное: отец страдал тем же недугом, но его картина была несколько лучше, и в клинике он не находился. Доктора говорят, что катализатором спящей болезни стала гибель его семьи. Случился пожар. Отец сгорел заживо, а мать умерла от ожогов в машине скорой помощи на глазах сына. Из близких у него остался только дядя, который, когда Такасуги стал представлять опасность для окружающих и даже для себя самого, вынужден был поместить его в эту клинику. Шинске дядю с тех пор ненавидит, поэтому, чтобы не вызывать беспокойство больного, врачи посоветовали прекратить его навещать. Вскоре после помещения в клинику Такасуги вернулся к относительно вменяемому состоянию; хотя настроение у него меняется внезапно и без причин, но вспышки агрессии уже почти не посещают его. Единственное, что мешает ему вернуться в мир, так это мания преследования. Спит он плохо. Бессонными ночами часто стоит у окна и, наблюдая за луной, мечтает о сигарете и горячих источниках. Во время прогулок Такасуги держится особняком. Ни утки, ни кошки, ни тем более другие пациенты не привлекают его внимания. Даже если он смотрит на рыб, мысленно он где-то не здесь, и если позвать его, откликнется он не сразу. Если отбросить его навязчивые идеи и страхи, то останется превосходная память и недюжий ум. Читая книги и иногда беседуя на возвышенные темы за игрой в сёги или го с единственным относительно близким ему товарищем из двадцать третьей палаты, Каваками Бансаем, Такасуги поддерживает этот ум в форме, надеясь когда-нибудь покинуть эту больницу. Шинске эстет. Он любит классическую японскую музыку. Кстати, именно она свела их с Бансаем, когда среди досуговых кружков открылся музыкальный. Оказалось, у Такасуги и Бансая одинаковый диагноз, поэтому общий язык на фоне подозрений докторов они нашли быстро. … Про хороших специалистов говорят: учитель от Бога или врач от Бога. Про людей без цели, живущих одним днём, говорят: разгильдяй. Про Сакату Гинтоки говорили: разгильдяй от Бога. Он с рождения находился в приюте. В пятнадцать лет сбежав оттуда, слонялся по улицам около двух недель, а затем его подобрала одна старушка. Позаботившись о формальностях, она оставила мальчишку у себя. Малец оказался своенравным, но, испытывая благодарность к той женщине, старался не доставлять проблем. Это было нетрудно. Достаточно было приносить хорошие оценки и не попадать в неприятности, после которых обычно звонят родителям или за шкирку тащат домой – большего старушенция не требовала. Оценки были неплохими, хотя и не отличными. Хулиганил Гинтоки в школе порядочно, но без больших издержек для бабки. В общем, не напрягаясь, он окончил школу. Так и не определившись, чего хочет от жизни, выбрал университет наугад. Психиатрия едва ли интересовала его, но через некоторое время втянулся, хотя на лекциях из года в год предпочитал читать Shonen Jump, нежели слушать. Почти половину студенческой жизни он провёл на подработке, тем не менее, умудрялся не только оставаться в университете, но и недурно сдавать экзамены. На практике он показывал себя молодцом, и если некоторые прекращали обучение на этой кафедре, не выдержав реальности будней психиатра, то этот разгильдяй не только удачно завершал практику, но и в большинстве случаев положительно влиял на больных. Преподаватели говорили, что если Гинтоки возьмётся за голову, он будет прекрасным специалистом; студенты меж собой называли его демоном за невероятную удачливость (при его-то лени и откровенном пофигизме). В свои двадцать шесть он до сих пор не поставил себе жизненную цель. Постоянной девушки у него не было, и он по-прежнему предпочитал проводить ночи напролёт в баре с друзьями. Устроив себе целый год каникул, перескакивая с одной работы на другую, Гинтоки, в конце концов, решил пойти по пути своей профессии. По рекомендации главврача клиники, где он когда-то проходил практику, Гинтоки устроился в больницу на окраине Токио. … Палата номер двадцать семь. Цукуё, глубоко вздохнув, открывает дверь. Следом за ней в палату входит мужчина. Держа в руках раскрытую папку, он вскользь осматривает пациентов. Сакамото не обращает внимания на него и, пропустив мимо ушей слова девушки о том, что это новый доктор, который будет с ними работать, привычно предлагает ей выпить вместе чаю, получив привычный отказ, но нисколько при этом не приуныв. Кацура и Такасуги же внимательно оглядывают пришельца. - Кацура Котаро, - девушка указывает рукой. «Обсессивно-компульсивный синдром…» - мужчина заглядывает в папку, пробегая глазами по истории болезни. - Сакамото Тацума. «Типоманиакальный синдром…» - Такасуги Шинске. - Шизик? – невольно вырывается вслух, за что Саката получает по кудрявой башке сначала от девушки, а затем от Шинске (его кровать была ближе всего к двери). - Я даже ругать его не стану, Гинтоки. Цуки забирает папку и, видя, что Такасуги спокойно лёг обратно, привычно опрашивает больных. Гинтоки, потирая ушиб, злобно косится на Шинске, который, в свою очередь, недоверчиво посматривает на новоявленного доктора. В это время Кацура подошёл ближе к Сакате и, взяв обе его ладони, стал осматривать ногти, чем поверг мужчину в ступор: - Ваш халат идеально белый, и ногти у вас чистые, - одобрительно заключил Кацура, - но вот волосы… - А? Цуки чуть слышно хихикнула, чем вызвала умиление Сакамото. - Ваши волосы в таком беспорядке. - Что? Эй, у твоего соседа то же самое! – Гинтоки показал пальцем на Сакамото. - Но вы же доктор, - не унимался Котаро. - Это потому что я кудрявый? Да? Это дискриминация! – на этих словах Цуки, смеясь и извиняясь перед больными, вытолкала Гинтоки за дверь. «И это доктор?» - удивлённо подумал Такасуги. … Время прогулки. Доктора распределились по территории, наблюдая за больными. Цукуё и Гинтоки стоят в беседке для курящих. К слову, курящие пациенты могут получить огонёк только из рук врачей (из соображений безопасности) и только в комнате для курения в корпусе и в этой беседке на улице. - …Эти двое довольно шумные, но особых трудностей не доставляют. – Цуки рассказывала новичку о пациентах, чтобы он лучше ориентировался. - А тот ведь из их же палаты? – Гинтоки указал на человека, сидящего спиной к ним и кормившего рыб в пруду. - Да. Такасуги Шинске. К нам поступил два года назад. Куда более проблемный тип. Поначалу был в одиночной палате. Диагноз ты его видел… - Шиза. - Гинтоки, будь серьёзнее! - Да-да… - В свою болезнь он не верит, впрочем, его болезни это свойственно. Таблетки, естественно, отказывается принимать. На первых порах было трудно: чтоб инъекцию вколоть, приходилось скручивать. Этот Такасуги ростом не вышел, зато силён как бык… Одному его не удержать. - Непонятно, что таким способом можно излечить?.. - Иначе никак. Он присмирел со временем, но таблетки до сих пор не берёт. Приходится подмешивать лекарства в еду, хотя заставить его есть иногда тоже трудно. И к уколам прибегать тоже приходится. Но лекарства дают немного эффекта, ведь на контакт он так и не идёт. Особенности личности вкупе с болезнью затрудняют лечение… Дядя его говорил, что он и в детстве был необщителен. - Вот как… Кто-то окликнул Цукуё, и она, затушив сигарету, ушла. У Такасуги к этому времени закончился хлеб, и ему захотелось курить. Повернувшись, он нахмурился, увидев в беседке Гинтоки, но всё же направился туда. Молча он достал сигарету, Саката также молча поджёг её. Они стояли, оперевшись на перила беседки, не говоря ни слова. Вдруг Такасуги заметил движение сбоку: доктор медленно вытягивался вперёд, пялясь ему в глаза. Шинске резко выпрямился, непонимающе таращась на врача, и Гинтоки вернулся в нормальное положение. - Доктор Саката?.. - Гинтоки. Просто Гинтоки. У тебя необычные глаза. - Что? - Слышал поверье о морском драконе? Ватацуми-но-ками? Шинске прищурил глаза; Гинтоки пояснил: - Тот, что живёт во дворце Рюгу. Говорят, он принимал обличие человека и ходил развлекаться с земными красотками. – Тут он усмехнулся, - А дети у них рождались зеленоглазыми. Шинске не сразу сориентировался, как надо на это реагировать. Вроде, сравнение с детьми дракона лестно, но в тоне этого доктора было больше насмешливости, чем восхищения. Поэтому он так и стоял в замешательстве. - Пепел стряхни. – Напомнил Саката. Такасуги вздрогнул, и сигарета выпала из рук. «Какой нервный» - подумал Гинтоки. Шинске достал новую, и Гинтоки протянул ему зажигалку. - Вроде, так не положено, - усмехнулся Такасуги, но зажигалку взял; подкурив, он вернул её доктору. – Пытаетесь войти в доверие? - С чего ты взял? - Вы слишком фамильярны. - Говоришь, как мой учитель. – Гинтоки тоже закурил. - Я учитель, хоть и не ваш. - Да ладно?! – Саката удивлённо поглядел на Такасуги, - Учитель? - Как ты читал анамнез? – в свою очередь удивился Шинске. - Я здесь новенький, - усмехнулся Гинтоки. – Но твою болезнь я знаю. - Я не болен. И когда вы, доктора, это поймёте, я вернусь к преподаванию. - Преподавание – это хорошо. А ты, наверное, думаешь, я шпионю за тобой? Шинске вздрогнул и покосился на врача: «Он прав». - Я немного понимаю тебя, - продолжил Саката, - за мной тоже следят. И это вовсе не начальство. Такасуги удивлённо вскинул бровями. - Вон там, - Гинтоки мотнул головой вбок, в сторону кустов. - Сидит там уже с полчаса. Такасуги вгляделся в кусты и заметил шевеление веток, а затем на долю секунды увидел чей-то глаз. Шуршание кустов оповестило, что обнаруженный наблюдатель поспешил ретироваться. По спине Шинске пробежал холодок, но пофигистичное выражение лица Сакаты тут же вернуло ему самообладание: - Доктор Саката… - Гинтоки. - Гинтоки, смотрите, как бы вас из доктора не превратили в пациента, - Такасуги усмехнулся. - Тогда, давай поможем друг другу. Ты поможешь мне оставаться доктором, а я тебе – снова стать учителем, идёт? В этот момент подошла Цуки, сказав, что Сакату зовёт главврач. Гинтоки, махнув Шинске рукой, ушёл, а Цукуё осталась в беседке. По удивлённому взгляду Такасуги, брошенному вслед Гинтоки, она поняла, что Саката остался тем же разгильдяем от Бога, каким был в студенческие годы. … С появления Сакаты Гинтоки в этой клинике прошло всего три месяца. Для Шинске это было немного беспокойное время. Появление новичка вызывало у него тревогу, а фамильярное отношение – культурный шок (оказалось, доктор Саката был на два года младше него). Да и вообще поведение Сакаты как доктора было возмутительным. Ввиду того что Такасуги требовалось подмешивать лекарства в пищу, ему позволяли есть в палате. Как-то раз Гинтоки принёс ему еду, но на почве волнений у Шинске обострилась паранойя, и он отказывался есть: - Я не прикоснусь к еде. Ты, верно, что-то положил туда. - Обычная еда, понюхай, - Саката поднёс чашу с рисом к носу Такасуги, но тот отвернулся: - Нет. Убери! Гинтоки вздохнул: - Ну, хочешь, я попробую? - он взял палочки и, подхватив рис, отправил себе в рот. Шинске в ужасе подскочил на постели: - Что ты?.. – но доктор даже не поморщился, - Всё в порядке? – полубезумными глазами Шинске наблюдал, как Гинтоки зачерпнул рис снова. - Да-да… - Такасуги моргнуть не успел, как чаша опустела наполовину. - Эй! Моя еда!.. – спохватился он. - Ты всё равно не ешь. А Гин-сан не завтракал! - Дай сюда, – Шинске отнял чашу и палочки у наглеца. - Да, и с тебя пудинг. - Э?! - Ты сожрал мой обед. - …Справедливо. Унося посуду, Гинтоки столкнулся у двери с Цуки. Когда они отошли на приличное расстояние, она сказала: - Ты навредишь себе, Гинтоки. - Да ладно, всего полчаши. Если беспокоишься за меня, могу пойти и сблевать всё в унитаз. - Да, уж будь любезен. Ты нужен здесь в здравом уме. Саката Гинтоки с того разговора в беседке решил, что лично займётся этим больным. Демонстрация с едой оказалась действенной. К счастью, Шинске нечасто отказывался от пищи, поэтому проблем с желудком у Гинтоки, по идее, возникнуть не должно было. К тому же Такасуги почти сразу отбирал порцию у нахального врача. Между тем Гинтоки сам подмешивал туда препараты. Помимо того, что доктор Саката часто приносил еду, он вечно навязывал Шинске своё общество. В библиотеке, в курилке, на прогулке… Стоило Гинтоки заметить Такасуги, если он никуда не спешил, обязательно подсаживался рядом, доставая расспросами. Когда Такасуги спросил, почему он к нему прицепился, тот ответил, что, согласно поверью, дети морского дракона умеют колдовать, и он, Гинтоки, был привлечён зелеными глазами. Ответом ему было нахмуренное лицо Такасуги, что почему-то развеселило Сакату (несомненно, взгляд Такасуги привлёк Гинтоки ещё тогда, когда Шинске влепил ему затрещину за «шизика», хотя отговорка про драконьих детей была лишь способом привлечь внимание). Сакате удалось найти подход и к Бансаю, что значительно затрудняло прежнее уединение Шинске. К слову, Бансай проходил курс лечения успешнее, чем Такасуги, поэтому в скором времени выписался из клиники. Такасуги просил не навещать его, сказав, что они увидятся на свободе. Но, несмотря на холодные проводы, он несколько огорчился тому, что остался один. Один? О нет, пребывать в одиночестве ему не позволял Саката. Кстати, он плохо разбирался в истории, но всегда на всё имел своё мнение, что не раз вызывало горячие споры с Такасуги. Казалось бы, волновать больного нельзя, но Шинске разбивал все доводы Гинтоки в пух и прах, чем был втихую доволен. Точно так же он разбивал его наголову в любые настольные игры. Так что единственным, кто пребывал в волнении в эти моменты, был доктор Саката: если Гинтоки в ярости швырял доску с фигурами, Шинске с выражением благородного достоинства, небрежно бросая доктору фразу, мол, победишь в следующий раз, уходил из досуговой комнаты. Гинтоки провожал его горящим взглядом, словно выражавшим его решимость: «В следующий раз, непременно!» Кстати, ставкой в играх обычно был десерт (хотя пару раз по просьбе Кацуры это было мыло). Следует отметить, что Гинтоки не со всеми пациентами вёл себя так, как с Такасуги. Конечно, он всегда оставался довольно фамильярным, резким на язык и несколько эмоциональным для доктора. Но всё же он оставался доктором. Ленивым на первый взгляд. Но стоило ему найти подход к пациенту, а в большинстве случаев так и было, он делал всё от него зависящее, и лечение продвигалось успешнее. Что касается Такасуги, то это было похоже, скорее, на зарождение хорошей мужской дружбы. Проводя много времени с ним, Гинтоки почти забывал о его болезни, настолько приятно было общаться с ним. Они много разговаривали (хотя большей частью болтал Гинтоки). Шинске немного научил его играть на сямисэне и рисовать тушью. О болезни Гинтоки вспомнил, когда Такасуги вновь начал отказываться от еды; когда участились перепады настроения, и Шинске беспричинно впадал то в истерику, то в гнев; когда однажды пришлось перевести его в одиночную палату. Гинтоки отказывался колоть ему инъекции, но это делали другие врачи. И он слышал крики ярости Такасуги до тех пор, пока в его палату не закрывалась дверь. Он знал, что за этой дверью ценой огромных усилий и исцарапанных рук трое врачей пытаются связать его, чтобы сделать укол нейролептика. Приходя к нему, Гинтоки, встречаясь с потухшим взглядом, ощущал, как болезненно сжимается внутри. Цукуё говорила, это потому что у него мало практики: он просто ещё не привык и к тому же позволил себе привязаться к этому человеку, что для профессионала недопустимо… Присаживаясь на постель, Гинтоки клал руку на голову Такасуги. Говорил, что всё будет хорошо или что-то в этом духе, гладя Шинске по волосам. Шинске ничего не отвечал. Лишь вцеплялся рукой в край халата и, закрывая глаза, вскоре засыпал. … - Гинтоки, читать Jump на работе не слишком профессионально, не находишь? - Мне по боку, у меня перерыв. - Я имею в виду вообще!.. - Оставь его, это бесполезно. - Цуки, как он вообще закончил университет?! - Просто он колдун. Демон, - усмехнулась девушка. - Эй, я вообще-то здесь! - Вот уж точно демон. И местного демона приручил. - Не приручал я никого! - Да этот Такасуги Шинске только тебя и слушает! Я ему еду принёс, а он, понятное дело, есть отказался, тебя требовал привести; тогда, помнишь, во вторник? Глаза такие, словно вот-вот набросится. - Гинтоки, я слышал, он начал принимать лекарства. - А, да… - С твоих рук? - А с чьих же ещё? Этот зверь подпускает только его… - Заткнись! – Гинтоки, вскочив, схватил коллегу за воротник. - Гинтоки!.. - В нём больше человека, чем в тебе, - презрительно усмехнулся Саката. – Отзываться так о своих больных – вот это непрофессионально. – Он отпустил коллегу и вышел из комнаты. Действительно, Шинске с его бесконечной тягой к знаниям, планами на будущее, стремлением жить был куда живее того доктора, который на работу ходил как на каторгу, и из забот у него были только что поесть, да как развести на секс медсестёр помоложе. «Он был живым и до моего прихода. Я же протянул ему руку, что выведет его отсюда». Впрочем, Гинтоки вынужден был согласиться, что секс с молодыми медсёстрами, наверное, неплох… А глаза у Такасуги очень выразительные. И что этот пациент действительно привязался к нему. Нет, конечно, он не требовал постоянного присутствия Гинтоки у себя и не преследовал его по этажу или во время прогулок, хотя было понятно, что общество доктора Сакаты ему приятно. «Он подпускает только меня… Чёрт возьми! Мне первому и досталось тогда! Рука болела дня три…» В порывах гнева Шинске не подпускал к себе даже его (оно и понятно, многие с его диагнозом бросаются даже на своих родных), но как только гнев уступал место апатии, Гинтоки проводил с ним всё свободное время. Примерно через месяц благодаря препаратам и усилиям доктора Сакаты Шинске вернулся в обычное состояние. Гинтоки время от времени предлагал ему таблетки. Просто чтобы у Такасуги возникло ощущение, будто его мнение в этом вопросе важно и что доктор ничего не скрывает. Какое же удивление было в глазах доктора Сакаты, когда Такасуги принял у него лекарство. Тогда Гинтоки под предлогом, что нельзя есть сразу после принятия препаратов (хотя это враньё, но Шинске-то откуда знать?), съел его еду, чтобы тот не получил двойную дозу. Естественно, после, сославшись на важные дела, он покинул палату и вызвал рвоту, но, стоя в обнимку с унитазом, он чувствовал себя невероятно счастливым. В тот же день он принёс ужин, ничего не подмешивая. Такасуги уже не буянил, но попросил оставить его в одиночной палате. Так как особо буйных в этом отделении было мало и одиночки пустовали, его просьбу удовлетворили. Стоит ли говорить о том, что когда Шинске стал принимать лекарства сам, а значит, инъекции были не нужны, стресса в его жизни стало меньше. Навязчивые страхи и бред, свойственные его болезни немного уменьшились. Сон по-прежнему был беспокойный, но уже в меньшей степени, чем раньше, и бессонницы мучили не так часто. Шинске шёл на поправку. … «Это мне не нравится». Какая-то девушка выскочила из кустов и повисла на докторе Сакате, и хоть тот активно отпихивал её, она не унималась. «Это определённо мне не нравится» - Такасуги хотелось подойти и влепить этой сумасшедшей хорошую оплеуху, но его останавливало то, что бить девушек нельзя. К счастью, отвлекаемость у неё была будь здоров, и вскоре, увлечённая очередными проделками Кацуры и Сакамото, она отстала. Мысленно благодаря дуэт из двадцать седьмой, Гинтоки ушёл в беседку, где курили несколько человек, в том числе и Шинске. Такасуги попросил его посидеть с ним у пруда с карпами. - Доктор Саката, но пациентам запрещено курить вне беседки… - Да ладно, я же за ним слежу. – Гинтоки, взяв пепельницу, ушёл с Такасуги к пруду. Присев на траву, он закурил. - Ты часто потакаешь мне… Начальство, должно быть, не очень довольно, - усмехнулся Шинске. - Оно и правда недовольно. Но ты выздоравливаешь, поэтому мне всё сходит с рук! Но сейчас не об этом. Ты ведь хотел что-то сказать? - От тебя ничего не скроешь. Ты действительно следишь за мной? - Ха-ха! Я не слежу, а присматриваю. Так о чём хотел поговорить? Такасуги, затушив сигарету, уставился в воду. Две рыбины, кружась, плавали у поверхности. - Гинтоки… - всё так же не глядя на доктора, проговорил Такасуги, - Я тебя люблю. Гинтоки словно окаменел. Уставившись в воду, они молчали около минуты. - Тщ!.. – сигарета прижгла пальцы. Сунув руку в пруд, Гинтоки посмотрел на Такасуги: - Ты уверен? - Мне говорят, что я сумасшедший. Я сам уже сомневаюсь в своём рассудке, но распознать свои чувства я в состоянии. Саката не мог решить, радоваться этому или нет. - Все мы сходим с ума, когда влюблены. От какого сумасшествия хочешь излечиться ты? - Если мои чувства к тебе – безумие, я не хочу его лечить. Глядя в эти изумрудные глаза, полные ясного осознания своих слов, Гинтоки не знал, как поступить. С одной стороны, он проникся к этому человеку дружбой, испытывал тягу к нему; с другой стороны, он же врач, а Шинске – его пациент, к тому же он, хоть и не имея предрассудков на этот счёт, всё же никогда не рассматривал Такасуги как сексуальный объект… Шинске заметил его замешательство: - Гинтоки, я прекрасно понимаю, в каком положении ты сейчас: я был учителем, и студентки строили мне глазки. Я не требую от тебя сиюминутного ответа. - Я… даже и не знаю, что сказать. - Гинтоки вытер мокрую руку об халат. - Я и не знал, что ты… ну… - До определённого момента никто об этом не знает, Гинтоки. Значит, на моём пути не встречалось мужчины, который мог пробудить во мне такие чувства. До недавнего времени. Такасуги сидел неподвижно, и ни единым мускулом лица не выдавал волнения, даже глаза его были спокойны, будто он сказал обыденную вещь. Гинтоки же хотел встать и пойти, не разбирая дороги. Нет, не убежать, просто тело стало немного лихорадить. Но так как просто уйти он не мог, он ёрзал, то перекладывая руки на колени, то скрещивая их на груди, и взглядом нервно бегал по земле. Шинске искоса наблюдал за этим: - Ты забавен, когда смущаешься, - он усмехнулся. - Эй, а что это ты такой спокойный? Не ты ли только что в любви признался? Почему только я смущаюсь, как школьник?! – шёпотом возмущался Гинтоки. - Потому что ты пленён моими глазами. – Такасуги улыбнулся. Гинтоки хотел что-то возразить, но лишь усмехнулся: - Колдун. Рыбы плеснули хвостами и ушли на дно. Кто-то позвал Сакату. - Иди. Гинтоки, забирая пепельницу, поднялся с земли: - Такасуги, я не могу… пока не могу ответить на твои чувства. Мне нужно время, - замялся Гинтоки. - Я знаю. - Я считаю тебя другом, но, может быть, это перерастёт во что-то большее… Такасуги разлёгся на траве, подложив руки под голову. Закрыв глаза, он ответил ему лишь: - Тебя ждут. Гинтоки, не зная, что ещё сказать, ушёл.