Почти как тогда

Она растягивает губы в блаженной улыбке и смотрит, смотрит, жадно впитывает каждое движение. Никто из сотен зрителей, рукоплещущих Саниной, не догадается, о чём, глядя на нее, думает Тина. Санина… Везде и всегда она. Юля владела сценой так, словно до неё человечество понятия не имело, что это такое, и для чего вообще нужно. И этот голос… Нет, он не земного происхождения. Ее мощный вокал прорезал пространство и искусно прокладывал путь в сердце каждого. Окрылял, дарил надежду, наполнял и катарсически опустошал. Тина слушала и осознавала, что сама себе оказала медвежью услугу, в (их?..) далеком прошлом поселив зерно уверенности в этой хрупкой вечно сомневающейся в себе девчушке; зависть в очередной раз уколола её, напоминая о том, что поп-дива сама выпустила этого монстра на белый свет. Она уже давно безнадежно запуталась в хитросплетениях чувств к Юле; причудливый симбиоз раскалённой добела зависти и щенячьего восторга, желания раздавить свою главную конкурентку и экзальтированной готовности подчиняться такой ей почти сводил с ума. Миллионы глаз видят искренне восхищающуюся своей «подругой» Тину, и только ей одной да, может, ещё Паше известно, каких усилий это стоит. Она хочет её ненавидеть. Нет, она и вправду ненавидит её, эту чертову Санину с почти мужским голосом и насквозь искусственным сценическим образом, ничего общего не имеющим с её реальной личностью. Хитрая тихушница с амбициями и доставшимся в наследство выпестованным любящими родителями музыкальным талантом, которой просто повезло в нужное время встретить продюсера и своего будущего мужа в одном лице. Выскочка. Фальшивка. Тине на какие-то секунды становится легче, но она не может избавиться от мысли, что ненависть её к Юле – какая-то ненастоящая, вымученная, и психика таким образом просто пытается защититься от более глубоких и искренних (но неправильных с точки зрения здравого смысла) эмоциональных порывов. Ведь это неправильно – чувствовать то, что вызывает в ней Юля. Тина упирается острыми шпильками в кресло, не отводит восхищенного взгляда. Еще пара тактов, и песня закончится, и, возможно, они еще долго не увидятся. Тина аплодирует и думает о лав-стори, в которую их неожиданно затянула судьба. Намёки, двусмысленные жесты и объятия, вполне однозначные фразы – они обе только выиграли от этой коллаборации. И обе играли. Тина, впрочем, была уверена в искренности Саниной. Для неё было очевидно, что её коллегу просто ошеломили неведомые доселе чувства, и все эти Юлины стремления прижаться к ней, бесконечные упоминания в интервью и комплименты только укрепляли её в этой мысли. Однако же, не имея привычки носить розовые очки, поп-дива прекрасно понимала, что делалось это не только из искренних побуждений, даже если они и были изначально. Сотрудничество с Тиной Кароль было выгодно многим артистам, и Юля просто могла использовать начальный импульс возникшей привязанности в своих целях, совместив приятное с полезным. У неё на носу был Олимпийский, их дуэт стал превосходным катализатором и без того мощной популярности. Как удобно, отметила про себя поп-дива; вновь внутренности залил едкий металл зависти. Сблизиться с понравившейся девушкой, попутно рекламируя себя и свою группу… Тину разрывало возмущение вперемешку с безнадежностью: как бы она ни старалась убежать от своих чувств, сколько бы ни отрицала, сколько бы ни прятала их в самых тёмных уголках своей души, сколько бы ни мешала с грязью, намеренно пытаясь подменить отвращением – все эти попытки терпели крах, стоило только Саниной оказаться в поле зрения. Один взгляд – разряд в тысячи вольт. Невинное прикосновение – приглашение в альтернативный мир, расцвеченный полушёпотом признаний во мраке и дыханием сбивающего с толку желания. Тину бросило в дрожь – ощущения пугали её своей реалистичностью, неотвратимостью и силой. Пытаясь выбраться из потока мыслей и эмоций, она раз за разом терпела поражение. Как это всё абсурдно. Абсурдно и нелепо думать о коллеге в таком ключе. Смехотворно. Глупо. Санина уже давно покинула сцену, но Тина окончательно пришла в себя только под конец следующего номера. Юля даже ни разу не взглянула на неё, и блондинка не понимала, расстроило это её, или ей было просто всё равно. Возможно (и она даже не отрицала этого), она хотела, чтобы ей было всё равно. Хотела… В последнее время это слово вызывало ассоциации с Юлей. Нет, Тину не смущало, что она хотела девушку, её тревожило то, как она её хотела, и то, какие обстоятельства этому сопутствовали. Зависть и вожделение – странная, взрывоопасная смесь. Тина желала видеть свою конкурентку поверженной так же неистово, как хотела лицезреть её устремленный снизу вверх обезоруженный взгляд; желала чувствовать под собой её горячее тело, распознавать мельчайшие из движений, жаждала управлять её удовольствием, управлять ей, быть причиной её предэкстатического напряжения. Она моментами почти ощущала запах Юлиных губ в миллиметрах от своих и ловила себя на мысли, что хочет, чтобы весь мир замер в эту секунду вместе с ними двоими, потому что только такой она видела их близость. Только в Юле Тина нашла равную себе, считая остальных особ женского пола ниже, и, в процессе совместной работы разглядев равноценную своим силу и талант, поставила цель когда-нибудь устранить их обладательницу – или заполучить её. В последнем она не была уверена, и вообще удивлялась, как подобная мысль возникла в её мозгу, однако Тина чувствовала то, что чувствовала, не находя в себе сил это отрицать. Она не совсем понимала, зачем ей была нужна Санина, просто хотела иметь её, как трофей в битве за славу и популярность. Спонтанно подхваченное обеими местоимение «моя» в полной мере отражало это желание. Тина задумалась о том, что они вместе негласно стали его использовать, и сложно было угадать, кто начал первой. Да и какое это имело значение. Фантазии врывались в её реальность всё чаще, путали, вдохновляли, вдыхали новую жизнь. *** В пустой слабо освещённой гримёрке они – вдвоём. Разговорились за жизнь; их ладони как-то сами нашли друг друга, а пальцы сплелись, будто так существовали вечность. Юля сидит на высоком стуле, боком к зеркалу, её коллега стоит рядом, опирается спиной на гримёрный столик, между ними считанные сантиметры и сотни потаённых мыслей и слов. У Тины отчего-то возникло желание повторить движение Юли в их совместном танце, поднести переплетение ладоней к губам; только сейчас вокруг них никого, ничего кроме полутьмы, и она отпускает себя, поддаётся порыву и целует. С губ Юли срывается тихий то ли вздох, то ли стон – кажется, больше от неожиданности. Руку она не убирает; кожа прохладная, гладкая и мягкая, с ароматом сцены и космоса, как и сама Юля. Тина нежно касается губами тыльной стороны ладони, через пару мгновений слегка отстраняется, рассматривает, будто изучает невидимый след от своего поцелуя, а потом поднимает глаза – чтобы встретить Юлин взгляд, полный ответной нежности и обожания. Почти как тогда, вспоминает поп-дива. Только сейчас Саниной не спрятаться за сценическим образом, и очевидная растерянность в глазах (будто её застукали с поличным) с головой выдаёт её истинное отношение. Впрочем, оно для Тины совсем не новость. Не разнимая рук, чувственно целует Юлину кисть снова, в этот раз не нарушая зрительный контакт, и к своему удовольствию находит во взгляде напротив именно то, что хочет – готовность быть ведомой. Не расплетая их пальцев, не спеша отходит от столика и останавливается за спиной брюнетки. Юле остаётся только покорно развернуться к зеркалу и из-под полуприкрытых век следить за Тиной через него. Кароль медленно обвивает одной рукой её талию, прижимает ближе, зарывается носом в тёмные пряди. Правильно. – Моя, – выдыхает каким-то низкорегистровым шёпотом, не терпящим возражений. – Моя. Свободная рука на автопилоте ложится поверх Тининой; уверенности в тихом, смягчившемся голосе Саниной не меньше. *** Кажется, Тина всегда мечтала о такой связи – спонтанной и вместе с тем глубинной, с предысторией, ноткой тайны и необъяснимым взаимным притяжением, похожей на сладкий ядовитый плод, который можно распробовать по мелким кусочкам, не боясь отравиться. Кто же знал, что её партнёром станет именно Юля? Кароль не отрицала, что после подобных сцен ненавидеть брюнетку не получалось, да и зависть куда-то пропадала, оставляя место для совсем иных порывов. И сейчас, когда Тина слышит, как обожаемый ею голос зовёт её зачем-то зайти на пару минут в гримёрку, она думает только о том, что появился повод претворить фантазии в жизнь. А уничтожить Санину она всегда успеет.