***
Санкт-Петербург,
Полюстровский парк,
когда-то
в 'прошлой жизни'
- Жуй быстрее давай и пойдём уже - Да куда торопиться? Ты ж знаешь, Марьиванна до переклички про нас и не вспомнит - Угу, она - нет. Мало что ли помощничков? Звонкое "блять" быстро сменилось шелестом пакета и шорохом изрисованных листов. - Ай-яй-яй, Серёжа, ну ты что? Как там эта, Климова, сказала? Ты же у нас ум, честь и совесть класса! И такие слова. Непорядок - насмешливо произносит Олег, щурясь на солнце. Между ним и солнцем внезапно (насколько это возможно с врождённой неловкостью Разумовского) возникает макушка Серёжи. От долгого лежания на траве волосы взъерошились и на фоне солнечного ореола Серёжа казался одуванчиком. - А пропили совесть, Олеж. Ты и пропил - угрожающе-ласково отвечает "одуван" звеня допитыми жестяными банками. - А ум с честью где? - из принципа продолжает докапываться Олег. Серёжины волосы лохматит ветер и он почти пылает (хотя это, наверное, от гнева) - Ум при мне, про честь не спрашивай - многозначительно поглядывает он, отряхивая брюки от налипшей листвы. - Язва ты, Серый, знаешь? - Солнце прячется за тучи и Олег разглядывает стоящего перед ним во весь рост Серёжу. - Молчи, гастрит. Молчи и вещи собирай - приказной тон у Серёжи всегда мешается с ноткой жеманства. Но действует безотказно. - Рядовой Гастрит вас понял, разрешите исполнять? - шутливо вскакивает Волков и тут же, смеясь, валится с ног. Серёжа возводит глаза к небу (которое в Петербурге особенно близко к людям из-за свинцовых туч) и молитвенно (насколько может он, не посещавший церквей, представлять молитвенный тон) произносит: - Будь милостив, Господи, убереги остолопа сея от армейских тягот - и, хитро косясь на Олега, заканчивает - загрызут ведь несмышлёныша! Аминь. - Дурень. - Ну как есть несмышлёныш. - Идём? - Пора бы.***
Где-то над Петербургом
после побега
Разумовский, неестественно сжавшись, не то от холода, не то от страха, впервые с момента взлёта улыбается. Улыбка выходит почти не видная, как уголёк тлеющая. Но Олегу не нужно её видеть, достаточно знать. Да и что ему до улыбок? (он честно старается убедить себя, что дела ему нет). Улыбка - напряжение мышц, не больше. Узнавание в глазах - вот что важно. И оно появляется, всего на мгновение - Серёжа смаргивает его со слезинкой - но было же, значит есть ещё в этом измученном тусклом существе его персональное солнце. - Не загрызли-таки, несмышлёныш? - неожиданно для себя произносит Сергей. - Рядовой Гастрит в плен не сдаётся, товарищ Язва! - Вольно, Олеж...Какое там следующее? - Что? - Звание потом какое? - А... - неожиданно смешавшись Олег, в прошлом лучший боец спецназа, непозволительно долго молчит. Серёжа испуганно оглядывается на него, будто боясь, что он исчезнет. - Главой б...Безопасности моим будешь? Волков расплывается в глупой улыбке. - Да хоть псом сторожевым, Серёг, зато конура полагается. Разумовский встрепенулся на этих словах и неловко улыбнулся. В этот раз шире. - Куда летим, кстати? Есть идеи? - Олег внезапно осознал, что этот момент в плане не значился от слова "а надо было раньше". Решать подобные вопросы в воздухе как-то ...<непрофессионально>. - А давай в Венецию махнём? - Потянем? - Шутишь? Сворачивай давай, курс на Венецию. Да хоть в Астрахань, Серый, только бы вместе.