Голос из снов

Иногда Люку снился один и тот же сон про голос, звучащий из темноты и пустоты. Голос говорил что-то невнятное и куда-то звал, это Люк знал точно. Просыпаясь, он не помнил ни одного слова, только ощущение чужого присутствия внутри себя. На самом деле это было страшно. В то время — после возвращения домой после похищения — Люку и без того было непросто. Мир вокруг был большим, чужим и непонятным, особняк, заставленный странными вещами, вызывал желание забиться в какой-нибудь дальний угол и спрятаться от всех, а люди вокруг все время чего-то ждали от него, Люка. Потом, немного научившись жить в этом пугающем мире, Люк наконец-то понял, чего же от него ждали мать, отец, Гай и Наталия. Все они надеялись, что к нему вернется память, что он станет прежним, а Люк не знал, каким же был этот самый «прежний» он. Голос, приходивший по ночам, хотел от него не этого, голосу требовался сам Люк — с воспоминаниями или без, неважно. Голос был готов забрать его и таким, бесполезным и ничего не понимающим. По утрам после снов про темноту Люк сворачивался клубком под одеялом, глядя в узкую щелочку на солнечный свет снаружи, и старательно цеплялся за ощущение мира вокруг. Запах свежести от постельного белья, теплая тяжесть одеяла, мягкость матраса, зуд в отлежанной за ночь руке — все это помогало вернуться оттуда, из темноты, и забыть про ждущий чего-то голос. Там, во сне, казалось, что голос прав, и Люк принадлежит ему весь, без остатка, надо только согласиться и пустить его в себя. Здесь, в теплой кровати, не хотелось даже думать об этом. Потому что снаружи ждал большой мир, в котором еще надо было научиться жить, и люди, надеждам которых Люк не мог ответить. А потом обычно приходил Гай, сдергивал с него одеяло, вытряхивал из постели, весело отчитывая за все и сразу, и сон наконец-то уходил. До следующего раза. Пожалуй, страшнее всего в том голосе было то, что Люку действительно хотелось на него откликнуться. Со временем, когда Люк заново научился жить в своем собственном доме и любить свою семью и друзей, сны про темноту пропали. Словно голос знал, что у Люка теперь появилось достаточно причин, чтобы не слушать его. Люк радовался этому, пока однажды его не накрыло посреди ясного солнечного дня: голос заполнил его разум, заставляя корчиться от боли и затыкать уши, хотя это было совершенно бесполезно. Слова гремели прямо в его мозгу, отдаваясь во всем теле, слова, которые он не мог разобрать. Когда все закончилось, Люк обнаружил, что лежит на земле, сжавшись в комок и обхватив голову руками, а над ним нависает Гай, встревоженно заглядывая в лицо. В тот раз Люк сумел убедить его, что все в порядке, но в следующий приступ Гай ему уже не поверил и рассказал родителям. У герцога фон Фабра хватало возможностей для лечения единственного наследника, и вскоре его осмотрели столько светил медицины и фонических наук, что Люк перестал отличать их друг от друга. Среди них были несколько жрецов ордена Лореляй, но даже они не дали ответа, что же с ним происходит. А приступы случались снова и снова. Постепенно Люк научился не реагировать на этот зов, да и тело словно привыкло — голос больше не вызывал столько боли, и Люк наконец услышал все, что он говорил. Про истоки, великое «я» и единение — ровно то, что он ловил в своих кошмарах, даже не понимая их смысла. Люк не хотел знать, что это значит. Кажется, где-то внутри он боялся, что чужое «я» все-таки поглотит его, едва он узнает, что же это такое. Поэтому Люк старательно гнал от себя любые мысли об этом. Жизнь потихоньку налаживалась, входила в проторенную колею — мирное и безмятежное существование в фамильном особняке, среди заботливой челяди и под присмотром любящих родителей. У Люка было все, о чем он только мог попросить: книги, учителя, замечательный наставник и Гай, с которым всегда можно было говорить о чем угодно. Вот только все чаще Люк чувствовал себя птицей, запертой в клетке. И что с того, что клетка была золотой — прутья ее оказались достаточно надежны, чтобы сковать его крылья. Наверное, можно было удрать. Просто выбраться однажды из особняка, туда, в большой и манящий мир, где все время происходило что-то неизведанное и интересное, судя по рассказам остальных. Мир, в котором он нашел бы свое место, не связанное с его потерянными воспоминаниями и попытками стать таким, каким его помнили другие. На самом деле, Люк бы смог, реши он по-настоящему уйти из дома. И даже Гай не остановил бы. Вот только там, за стенами, его ждал голос из приступов. А еще теперь Люку снились другие сны, полные явного чужого неодобрения и презрения, и тот, кто смотрел на него из темноты в этих снах, — заставляя просыпаться в липком холодном поту и с бьющимся в горле сердцем, — тоже был где-то там, снаружи. И тоже ждал. Люк гнал от себя странные мысли, вяз в непонятных ощущениях и все больше разрывался между тоской о свободе и мутным страхом. Пока однажды девушка по имени Тиа не вытащила его из этой клетки насильно. Мир снаружи оказался действительно велик, куда там особняку. В нем были города, деревни, страны, бескрайнее небо и такой же бескрайний океан. Люк на всю жизнь запомнил, как увидел его впервые — темная, волнующаяся поверхность до самого горизонта. Пожалуй, именно этот вид заставил Люка почувствовать, что стен вокруг него больше нет. Мир открывался перед ним, манил свободой и неизведанным. А потом случился новый приступ, сильнее, чем за многие годы до этого. Словно голос, который звал его, тоже почувствовал, что ограда исчезла. Но Люк не собирался его больше слушать. Здесь, в этом большом мире, были люди, за которых он мог удержаться, правда, это он понял не сразу. Сначала он встретился с тем, чье презрение преследовало его в неясных снах. Аш был ярким, жестким и сильным. Он, настоящий наследник фон Фабр, не видел в Люке ничего, кроме своей жалкой копии. Люку понадобилось время, чтобы понять, что это совсем не так, чтобы принять самого себя — слабого, неумелого, уничтожившего по собственной глупости тысячи жизней. Того, кто был не просто копией и клоном, у кого было свое место и друзья, готовые принять его, Люка, в любом качестве. Кажется, сам Аш отверг все это в своем желании отомстить за разрушенную жизнь. Кажется, Люку стоило быть настойчивее и сильнее, чтобы удержать его от гибели, но Люк так и не смог. Зато теперь, когда терять уже было совсем нечего — Аш умер, и самому Люку оставалось совсем немного, — он был готов ответить голосу, который звал его все это время. Наконец-то встретить лицом к лицу то великое «я», которое, как оказалось, охватывало всю планету. Спускаясь к ядру Олдранта, держа на руках безжизненное тело Аша, Люк чувствует странное умиротворение. Больше нечего бояться и не за что бороться. Можно перестать искать свое место и смысл в этой короткой и странной жизни. Можно не думать о том, как же ответить на чувства тех, кому он дорог. Можно признать наконец, что ты сам — всего лишь физическое воплощение седьмого фонона, бессмертного сознания, что пронизывает этот мир. Люк крепче прижимает к себе Аша, когда яркое сияние окутывает их обоих. Этот свет полон тепла, а еще он доказывает, что там, снаружи, все хорошо — и с миром, и с людьми, живущими в нем. Лореляй говорит о судьбе планеты, которую они все-таки сумели изменить, и, кажется, о вознаграждении, но это уже неважно. Люк наконец-то слышит наяву голос из своих детских кошмаров и успевает улыбнуться. А потом он исчезает.