Ягодка среди цветочков.

Я выбежал в ночь из студии звукозаписи, не отвечая на дурацкие вопросы друзей: куда я понесся и зачем. Перед глазами мелькали ступеньки, а я старался понять, что я сейчас сделал и какие будет последствия несказанных мной слов… Что за идиотский день, эта чертова передача с самого утра выбила меня из колеи. Одно дело знать, что «моя» девочка опять чудит, и совсем другое - увидеть все своими собственными глазами. Моя жизнь вообще последнее время была похожа на оживший ад наяву. Такое чувство, что все мои самые сокровенные страхи ожили с целью схватить меня за голую задницу. Мало мне было с ней проблем, так еще этот Хён вырисовался, будь он неладен, неужели мало в Сеуле других девчонок?! Никому не пожелаю испытать то, что испытал я, когда увидел его утром на пороге ее квартиры. Я так сильно сжимал от злости зубы, что не знаю, как они вообще не раскрошились под напором. Мы смотрели друг на друга не отрываясь… И, пока я раздумывал дать ему в морду, или он сам все поймет и свалит, он просто всучил мне в руки цветы и удалился. Этот веник жег мне руки и я, быстро, пока не вернулась Шин, выкинул его в мусорку, успокаивая себя мыслью, что она все равно никогда не любила розы… Когда-то она со злости крикнула мне, что будь моя воля, я бы на нее клеймо поставил, я тогда промолчал, но в итоге - очень долго раздумывал над этой идеей. А что, сейчас очень много прикольных ярких татушек! Да и не надо писать много, всего-то три буковки, где-то, где никто не увидит, неужели тяжело?! Я бы даже на одну согласился… Останавливало меня только одно: боязнь, что ей будет больно. Нет, она-то, как раз, боли и не боится - я боюсь, и не своей, а ее… Дурак! Что за глупость спрашивать: люблю ли я ее?! Разве можно обычным «люблю» передать весь тот спектр чувств, что я испытываю к ней. Глупые детские словечки: любимая, единственная, желанная - они не отражают даже десятой доли правды… С самого начала наших отношений и доныне моим самым сильным страхом было потерять ее. Только уловив малейший намек на отдаление в отношениях - и я слетаю с катушек, с трудом, впоследствии, вспоминая, что творил и говорил ей. Бывало и стыдно, очень, но я никогда не извинялся, и не собираюсь. Каждый сражается за свое счастье, как может, а я свое - не отдам никому… Она сильная, храбрая, умная, она боролась со мной до последнего, стараясь отстоять крохи своей самостоятельности. А я хотел только одного - приковать ее к себе намертво, быть всегда рядом с ней, контролируя каждый вздох и шаг, чтобы: не дай Бог, с ней чего-либо не случилось, пока меня нет рядом. Эти ее вечные мигрени от переутомления… Да, я задолбал всех лучших докторов города, обзванивая и записываясь на консультации. Чего только стоит вечное распихивание таблеток во все возможные ее сумочки и клатчи, зная точно, что она растеряха, которая их даже не найдет, но все же надеясь на удачу… Она вошла в мою жизнь, как солнечный лучик, пьяной в хлам и безумно красивой. Разве я могу описать, что я почувствовал, когда понял, что я первый?! Нет… Я даже не могу поделиться тем, что я делал, чтобы стать единственным. А сделал я много, порою переступая через самого себя, но чаще через нее, надеясь в будущем замолить грехи… Помню, как она уходила утром после первой нашей ночи вдвоем, тихонько, как мышка, закрывая за собой дверь и даже не обратив внимания, что связка ключей от моей квартиры уже заботливо положена в ее сумочку. Это мной-то, тем, который никогда и никого не пускает в свое личное пространство?! Даже мои друзья никогда не приедут ко мне в гости, предварительно не предупредив. А она этого даже не заметила… Я сходил с ума, ожидая ее приезда или звонка, отменив все запланированное, и несколько дней сидел дома безвылазно. Но ждал я напрасно, она не позвонила и не пришла… Чего только мне стоил первый звонок ей, я сотни раз брал в руки телефон и бросал его обратно. Пока не дал себе смачного пендаля и не решился… Как тяжело бывает порой контролировать себя рядом с ней, а не душить в объятьях. Постоянно, как молитву, в уме повторяя только одно: "Моя! Моя! Моя!" Но, чем больше я зажимал удила, тем сильнее она сопротивлялась, и я был вынужден, наступая на горло своей гордости, дать ей возможность жить на расстоянии. Боясь до дрожи в пальцах, что наступит такой день, когда она поймет, насколько я зависим от нее, насколько она нужна мне. Я могу сделать для нее все, что угодно, не могу я только одного – отказаться… Господи, да я даже бл…кие простыни не меняю еще несколько дней после ее ухода, просто потому, что они пахнут ей. Последнюю домработницу выкинул именно из-за этого: эта дура умудрилась даже постирать футболку, в которой она спала. Любовь? Да какая, к чертям собачьим, любовь? Одержимость, и то - будет мало… У нее есть одна фотография, на которой она, улыбаясь, держит в ручонке полный кругляшек искристой, ярко-желтой луны. Я знаю, для кого она делала это фото, это было еще в тот период, когда после каждого ее ухода, массово закупалась новая посуда. И тут, дурак - она била, а я трусил, как заячий хвост, боясь только одного: чтобы она, не дай Бог, не порезалась… Она знает, насколько сильно я ненавижу полную луну, и все, что с ней связано. Именно поэтому, у меня просто замурованы окна всевозможными приспособлениями, которые используются по назначению в полнолуние. Не знаю, в чем тут фишка, но только с ней я мог спать абсолютно спокойно, не боясь, что снова пойду ночью бродить по пустой квартире. Хотя нет, знаю, отлично знаю, просто не хочу сознаваться даже себе, что уж говорить о ней… Эта фотка стоит у меня на телефоне, и я, по сотни раз за день, смотрю на нее, просто, чтобы удостовериться, что она есть, существует, она не фантазия моего головного мозга, и она - моя… Выскочив на улицу, я застыл, не зная, что делать дальше и куда теперь бежать. Набрав по памяти номер ее «кузнечика», я просто нажал на вызов. Вот уже несколько лет, как мы сотрудничаем с ним самым тесным образом. Он помогал мне быть всегда в курсе всех событий, которые касались непосредственно моей головной боли по имени «Шин». Первое время он тушевался и не доверял мне, постоянно перепроверяя, зато теперь, после всех проверок, мое мнение - единственное и самое верное, и оно не обсуждается... Интересно, чтобы сделала Шинни, если бы узнала, что выбором ее одежды, косметики и прочей ерундистики - последнее время занимаюсь только я? Убила бы на месте, или устроила очередной разеб…н? Мне порой стыдно самому себе признаться, какой я чувствую кайф просто от того, что она сейчас где-то, в одежде выбранной моими руками. С какой жадностью я ищу ее фотки в нэте, чтобы лишний раз удостовериться: так ли она шикарно смотрится, как и предполагалось, в очередном модном платьице. А все эти высоченные шпильки и дорогущее белье – этот факт я обговаривал отдельно и заставил ее персонал поклясться чуть ли не на крови о неразглашении. Женская попка – это самое прикольное в женском теле, а если это попка Шинни, то комментарии, вообще, просто неуместны. А ты говоришь любовь! Трубку подозрительно долго не брали, и я уже начал было заводиться. Когда мне, наконец, соизволили ответить, и не дав вставить ни слова, тут же затараторили, выливая поток информации: - Машину оттранспортировали, с бумажками я все решу позже. Мы уже в больнице, сейчас должен врач подойти, – у меня было такое чувство, словно мне со всей дури врезали кувалдой промеж глаз. Кислород просто отказывался поступать в легкие, а в глазах, в ритме самбо, плясали черные точки. Я был вынужден присесть на корточки, пытаясь выровнять дыхание и выдавить парочку жалких фраз, спрашивая, и, в то же самое время, боясь услышать ответ: - Кто… - откашлялся и начал заново. – Кто в больнице? – в трубке установилась продолжительная тишина. - Ты ничего не знаешь? … Я думал, она звонила тебе! - звонила, … звонила, Господи Боже, она звонила, … вот почему она звонила, … вот откуда эти вопросы, … не показалось, …значит, не показалось, а я, … я, … су…а, … девочка моя любимая, ты мне звонила, ты меня искала, а я … муд…к … да убить меня мало за это... - Да ты не переживай, ничего серьезного, – а начать с этого было слабо?! - она просто немного в шоке, сидит, смотрит в одну точку и, по-моему, сама не понимает, что плачет, – плачет? Она никогда не плачет! - но видимых повреждений нет. Я дозвонюсь, когда ее врач осмотрит, – какие к хер…м видимые повреждения?! Они там что, все массово заболели шизофренией?! - Где вы сейчас? – спросил, и сам не узнал свой голос. Уточнил адрес, вызвал такси, действуя на автомате, мыслями находясь уже там, пробегая по коридорам, пахнущим лекарством и хлоркой. Больно, как же это больно, когда понимаешь, что не смог уберечь свою частичку от этого мира, где опасности подстерегают нас на каждом шагу. Трус! Просто трус... Нужно было с самого начала настоять, запретить, соврать – но не разрешать покупку машины! Побоялся, мне так хотелось сделать ее счастливой, а она так радовалась, покупая этого «жука»… Я ненавидел ее этот чертов «драндулет», называемый - машиной, словно предчувствовал, что он доставит в будущем проблемы. Проблемы, слово-то какое, дурацкое… Проблема - это разлитый стакан сока; сорванный концерт; друг, сфотканный в отеле в стиле ню, с очередной телкой - вот это проблема. А не тогда, когда чертова жестянка решает: жить тебе или умереть… Такси приехало подозрительно быстро, словно кто-то там сверху решил оказать мне одну маленькую услугу, впервые за весь этот длинный и ужасный день. Гордость, да кому нужна эта чертова гордость, когда твой мир рушится, а самое любимое ускользает, как вода сквозь пальцы. Парадокс: чем сильнее сжать пальцы, тем быстрее они будут пусты… Если бы мне кто-то раньше сказал, что только от одного несказанного слова, все самое дорогое и значимое мной канет в Лету, как бы я поступил тогда?! Пришло время собирать камни, а не лупить со всей дури по тонкому стеклу равновесия… Сейчас мне нужно было только одно - увидеть ее; удостовериться, что с ней все хорошо; знать точно, что она не пострадала, жива, здорова… А вот потом… потом, все потом… Я еще не знаю, что она там себе надумала, но уйти я ей не дам! Она уже столько раз сбегала от меня и наших отношений, громко хлопая дверью. Но я не против: пусть хлопает, пусть делает, что хочет, только пусть это делает рядом со мной! Мне столько раз хотелось ее убить за ту боль, что она несла в себе. Это она - творец наших отношений, только одним пальчиком она могла поставить меня на колени и заставить сделать невозможное… Она творец, она же и разрушитель… Поднять до небес и тут же бросить в пропасть отчаянья, в этом вся Шин. Шин, моя любимая Шин… Как так вышло, что я ни разу не говорил тебе о своих чувствах? Как так получилось, что за всеми этими выяснениями отношений и собственническими замашками я не сделал главного? Мне кажется, что весь чертов мир - знает, что когда ты где-то рядом, я не могу делать ничего другого, только смотреть на тебя, любоваться тобой. Земля останавливается и все валится из рук, если я не вижу тебя больше пары дней. Видеть тебя и не касаться, ходить рядом и не целовать… Кто мне подскажет, как так вышло, что об этом знают все, кроме тебя?! Единственной, чье мнение мне действительно важно, той, для кого я живу! Мы ехали, максимум минут тридцать, но мне казалось, что время остановилось. Оно так чертовски долго тянется, когда мы спешим. Выскочив из такси, я даже не сразу сообразил, что еще не расплатился, мыслями, уже находясь далеко. Сунув водителю бумажки, я уже было проскочил мимо, как увидел маленькую скрюченную фигурку, сидящую на лавочке у входа. Я подошел ближе, боясь поверить своим глазам. Что она делает тут? Почему она одна? - Шинни? – она даже не сразу отреагировала на меня, как-то заторможено оглянувшись вокруг, а потом, посмотрев прямо на меня, невыразительным голосом справив: - Сын Хён? Привет. Откуда ты тут? Друга привез? – кто это? Кто эта девушка, что сейчас говорит со мной голосом Шин? Где моя девочка? Что же я сделал с тобой, хорошая моя? - Шинни, Шин, маленькая моя, любимая… - я говорил всякую ласковую ерунду, шаря, как безумный, руками по ее телу: ноги, руки, лицо. Я больше не верил своим глазам, стараясь обхватить как можно больше пространства, проверяя на наличие повреждений. Когда она посмотрела на меня - я замер, забыв, как дышать… Больше всего меня поразили ее глаза, огромные «глазища» на бледном личике, под копной шоколадных волос. Но убило меня не это, убило меня полное отсутствие каких-либо эмоций в них. Глаза - это зеркало души, они у нее всегда горели, искрились, сверкали, и неважно, что мы делали: любили друг друга, ругались, дурачились… А сейчас там было пусто, как в старом заброшенном доме, покинутом своими хозяевами… - Что с тобой, Сын? Ты заболел? – мне хотелось орать и бить руками все, что попадается в поле моего зрения, но я даже боялся пошевелиться, чтобы не напугать эту «чудную» девочку. Не знаю, сколько бы еще продлился мой ступор, если бы рядом не раздались быстрые шаги, и кто-то не крикнул: - Шин! Шинни! Где ты? Шин! – она еще несколько секунд смотрела на меня, а потом оторвала мои руки от своих коленок, бегом приспускаясь к Хёну, смешно перебирая ножками и перетряхивая копной густейших волос. Знаете, о чем я подумал, когда увидел, что она, как обезьянка, запрыгнула на него, обвивая руками и ногами? Я подумал, что этот полудурок держит ее за задницу, а на улице холодно и у нее спина голая… я же уже говорил… я такой дурак!