***
Сид удивился, когда узнал, кого ему следовало отыскать. Юная Бриндис была простой прачкой при дворце. Зачем она нужна Совету? Как и все слуги, работавшие в замке, она скрылась в неизвестном направлении, и боги бы с ней, но бароны отчего-то очень хотели найти непримечательную крыску. Настолько сильно, что Сид почувствовал подвох и принялся копать, с истинно мышиной педантичностью вынюхивая грязные дворцовые секреты. И вынюхал же! Кто бы мог подумать, что прачка могла заинтересовать короля. Но заинтересовала же! Бриндис была близка к Родрику и даже, если верить слухам, делила с ним просторную королевскую постель. Услыхав об этом, Сид моментально всё понял. «Вот же ж чертовка! — с невольным восхищением подумал он. — Наверняка носишь под сердцем королевского выродка!» Бриндис была крысой маленькой, но удаленькой. Крыски-самки сами по себе были девчатами боевыми, а уж матери-крысы становились свирепей самого свирепого хорька, хитрей самой хитрой мыши, агрессивней Змея и скольже лягушки. Ох уж и замучался Сид, выискивая её по всей Пангее! А уж когда нашёл, то чуть было богам душу не отдал — крыса сражалась до последнего, словно в ней текла кровь древних воителей, не устрашившихся самого Зелёного Пламени. А уже в тюрьме, ожидая допроса, крыса покончила с собой, разодрав собственное горло в жуткое месиво. Сид смотрел на безжизненно обмякшее тело и впервые ощущал нечто холодное, что медленно текло вниз по позвоночнику. Крысёнка он так и не обнаружил, хотя он был — Сид отчётливо ощущал тот самый молочный запах, который выдавал недавно понесших самок. Запах хранился долго, почти три месяца с рождения детёныша, но у Бриндис он был настолько силён, что его не смог перебить даже металлический запах крови, неприятно осевший на языке. «Выродку где-то с месяц», — определил Сид и направился в ближайшие деревни. Со следопытской тщательностью он прочесывал всё новые и новые поселения, внимательно всматриваясь в мордочки крысиных малышей, которых крыски-матери, боясь обвинений в предательстве, выносили на порог своих домов. И в сами дома Сид тоже заглядывал, когда малыши, которых выносили, закончились, не принеся результата. Но и в домах было пусто — местные крысы оказались чисты. Всё дальше и дальше Сид удалялся от места, где поймали Бриндис. Деревни становились более глухими, менее крысиными. И вот настал тот момент, когда Сид проверил всё. Он стоял на границе с самой северной республикой — Муридеей — и чувствовал себя провалившим задание юнцом. Крысёнок словно сквозь землю провалился! И, как назло, последняя крысиная деревня осталась позади, а впереди раскинула свои поля и холмы мышиная страна с мышиным населением. Крысе там не выжить, и никакая мать-крыса не потащит своего детёныша к мышам. Досадуя, Сид вернулся в столицу. Что-что, а врать он умел как никто другой. Речь легко лилась из разработанного горла, а бароны, к счастью, ещё не додумались проверять правдивость слов своих работников. О королевском выродке ни слова: была крыса, крыса чистая — без всяких детёнышей. Кто её там, мёртвую, нюхать будет? Сдохла и сдохла, туда и дорога! Сид получил свои флорины и вернулся домой. Одна лишь мысль так и билась у него в голове — куда мог подеваться чёртов выродок?***
И вот, спустя пару-тройку лет, он снова на границе. В Бринбурге, столице Муридеи, весело и оживлённо. Повсюду звучит возбуждённая мышиная речь, такая быстрая, такая беззаботная. Сид лениво бродит по ярмарке, любуясь выставленными на стендах товарами — крестьяне со всех уголков Муридеи собрались здесь, чтобы показать себя и свой урожай. Он уже примеривается к ладной сочной морковке, которая так призывно блестит рыжим бочком, как его чуть было не сбивает детская ватага. Голопузые мышата, весело пища, несутся вперёд, и Сид с ворчанием прижимается к прилавку, пропуская бешеный ураганчик. Детёнышей он не любит — он вообще, по сути, никого не любит, ведь в мире столько предательства и лжи… Мышата несутся вперёд, а морковка отправляется в корзинку — целый флорин, грабёж, но зато чистое и выращено с любовью. Впрочем, чего ещё ожидать от трудяг-мышей? Сид бездумно надкусил сочный плод и задумчиво посмотрел на шпалеру. На ней был изображён Родрик, и следопыт не понимал, почему изображение Трусливого короля всё ещё украшало главную площадь мышиного Бринбурга. Возможно, жителям города было просто лень отдирать гобелен со стены — да и красиво, чёрт побери: королевский крыс, нарисованный неизвестным художником, выглядел как настоящий. Сид собирался уже отправляться дальше, как на площадь бешеной толпой вывалились уже знакомые мышата. Среди пёстрой компании сильно выделялся рослый мышонок — с непропорционально длинными лапами, коротким лысым хвостом и длинным горбатым носом. Ан нет, вдруг с удивлением признал Сид, это же был не мышонок! Молодой крысиный подросток — вот кто весело возился с ровесниками-мышами, совсем не обращая внимания на свою непохожесть. Сид впервые видел, чтобы дети мышей и крыс отдыхали вместе, поэтому совсем не удивился, когда лапы незаметно подвели его к толпе. Встав у одного из столбов, Сид ещё раз надкусил морковку и с нескрываемым интересом стал наблюдать за игрой. — Давай, Силас, ты запятнан! — возбуждённо запищала какая-то мышиная кроха, и крысёнок-подросток склонился, позволяя ей завязать ему глаза. Едва он только разогнулся, как мышата бросились во все стороны, хохоча и попискивая, а та самая кроха принялась кружить вокруг крыса, приговаривая: — Не поймаешь, не поймаешь! Силас бестолково затоптался на месте, дёргая куцыми ушами. Растопырив пальцы, он на пробу хватанул воздух, после чего замер, вертя головой. Кроха бродила рядом — мягкие мышиные лапки ступали бесшумно, как и полагалось передвигаться их обладательнице. Силас, очевидно, не слышал её — неуверенно касаясь земли, он принялся продвигаться вперёд, уходя всё дальше от хихикающей в лапу мышки. Остальные мышата, осмелев, придвинулись ближе. Они пробегали прямо под носом крысёнка, и Силас с поздним зажиганием пытался схватить мелькающие у морды хвосты, но всё, что ему удавалось поймать — это воздух да пыль, оставленную меленькими лапками. Убедившись, что слух не помогает, он резко разогнулся, вытянулся, прижав передние лапы к груди и шумно принюхался — горбатый нос так и заходил ходуном, считывая запахи окружающих. — Эй, нечестно! — взвизгнула кроха. Оказавшись рядом, он хлопнула его по колену. — Силас, в игре нельзя использовать нюх! — Но я вас совсем-совсем не слышу, — глотая окончания, как и все, кто родился и вырос в отдалённых поселениях Муридеи, пожаловался крысёнок. Мышата тотчас окружили его. Никто даже и не думал насмехаться — видимо, очень они все были дружны. — А давайте лучше в мячик? — подумав, неуверенно предложила какая-то белёсая мелюзга. Все, тотчас воспрянув, радостно запищали. Силас с явным облегчением стянул с себя повязку и с удовольствием включился в игру с мячом. Детёныши перекатывали его по площади, перекидывали друг другу — и через голову, и наискосок, и об стену… Крошечная мышка с белым хвостом разошлась не на шутку — подпрыгнув, она метнула мяч прямо на шпалеру с изображением Родрика, крича: — А кто попадёт трусу в глаз, тот получит приз! Мышата расхохотались и включились в новую забаву. К сожалению, их роста и силы не хватало, чтобы достать мячом до необходимой высоты. Наконец, пришла очередь Силаса. И тот, не секунды не колеблясь, швырнул мяч так высоко, что тот ударил Родрика по лбу и, срикошетив об стену, чуть было не прибил самого крысёнка. — Силас Вагстафф! Полная седая мышь, пыхтя, выскочила откуда-то из рыночных рядов, каким-то непостижимым образом удерживая в лапках целую кучу корзин. Увидев её, мышата моментально притихли, а Силас прижал ушки к голове и виновато сгорбился. — Прости, амма, — пропищал он, и Сид чуть было не подавился морковкой. Амма? У крысы?! Убрав овощ от греха подальше, он с куда большим интересом прислушался, стараясь не пропускать ни слова. Впервые в его жизни крыса назвала мышь своей… мамой. Это было ужасно неправильно. У крыс не было амм, они даже не знали такого слова! Почему же эта крыса так легко назвала мышь своей матерью? Мышь придирчиво оглядела крысёнка и для проформы потрепала его за ухо. — Будь аккуратней, не пришиби никого, — ворчливо заметила она, но в голосе её, помимо строгости, слышалась искренняя забота. — Да, амма, — покорно пропищал Силас, и его наконец-то оставили в покое. Мышь оставила корзины у стены, а сама вновь куда-то ушла, оставив Сида в полном смятении. Мышата же, видимо, перехотели играть в мяч. Положив его в песок возле корзин, они расселись вокруг и принялись трещать без умолку, словно те сороки. Детский лепет — ужасная белиберда, но даже он может быть полезен, ведь дети, в отличие от взрослых, чисты душой и почти никогда не думают, что любые слова могут использовать против них. — А как ты ловко заехал трусу по лбу! — вспомнил какой-то мышонок и, фыркая, хлопнул Силаса по предплечью. — Аж искры из картины посыпались! — Ага! — поддакнула кроха, и Силас, похихикивая, вскочил на камешек, стоящий посреди площади, и наигранно возопил: — Да здравствует Вагстафф, охотник на королей! Вновь полился смех — чистые, незамутненные, детские эмоции. Но Сид уже не обращал на них внимания — все звуки мира померкли в его ушах, когда мелкий Силас замер под лучами солнца, встав в напыщенную королевскую позу, которая не раз мелькала на старых гобеленах. Солнечные зайчики гуляли на его шерсти — и та отливала каштановым златом: очень редкий окрас, особенно для пангейской крысы. Сид, не дыша, смотрел на крысёнка — и на его точную копию, взрослой крысой замершую во времени. Родрик на полотне раскинулся во весь рост — прекрасный самец, коричневая крыса с удивительными глазами, в которых, казалось, заплутал небосвод. Голубой взгляд, чистый и открытый, шерсть редкой окраски, грация и плавность истинного короля — всё это будто сошло со шпалеры и впечаталось в детёныша, стоявшего посреди залитой светом площади. Силас был по-подростковому угловат и небрежен, но природа озаботилась, это ненадолго — и Сид вдруг понял, что когда этот крыс вырастет, он станет точной копией… «Выродок! — словно гром разверзлась в его голове истина. — Это дитя — выродок короля и прачки-прислуги!» Мир, казалось, рухнул на следопыта, прижав его к земле. Но для остальных время шло по положенному ему закону — стих смех, Силас, успокоившись, спрыгнул с камешка, и детвора вновь защебетала о чём-то своём, ребячьем, незначительном в масштабах мира и очень-очень интересном. Сид осторожно попятился назад, в полутьму прилавка. Он не знал, что делать. Его единственный провал — пропавший принц — был совсем рядом, но Сид ничего не мог с этим сделать. Если он раскроет этого детёныша, схватит его за шкирку и притащит в столицу, то бароны моментально поймут, что он соврал им тогда, годы назад. А за ложь следовала не менее ужасающая расплата. «Ну уж нет, — подумал мыш, хмуро наблюдая за тем, как Силас бежит навстречу своей вернувшейся амме, — я не настолько безумен. Раз уж ты мёртв, выродок, то пусть будет так. Но я буду наблюдать за тобой, парень. И уж поверь, больше я не потеряю твой гадкий крысиный след.»