Твой адреналин

      Женя приходит на концерт Гран-КуражЪ за компанию с Кириллом. Простой дружеский визит, показать, что у них всё по-прежнему. Они сидят на вип-местах, и Женя не может оторвать жадного взгляда от Петра на сцене, вокал и движения зачаровывают его, полностью завладевают вниманием.       Искры между ним и Петром проскакивали на дуэтах всегда, но неделю назад, казалось, напряжение в воздухе можно было пощупать, когда Женя впервые увидел его в сценическом костюме. Егоров редко ходит на концерты коллег, только если его зовут выступить приглашённым гостем, но сейчас он ничуть не жалеет, что согласился на уговоры Немоляева.       О, на сцене творится что-то сродни шаманским ритуалам: вызывающая сексуальность Петра, его идеально сидящий костюм, чёрные ногти, грим вокруг льдисто-голубых глаз – всё это пленяет взгляд, возбуждает. Музыка как будто струится по его венам, так легко чуть хрипловатые звуки покидают его тело. Так легко представить, что только Женя слышит эти полустоны. Так легко представить, как сильные руки прижимают к разгоряченному телу. Снизу ревёт толпа, справа внимательный всезнающий взгляд Кирилла не даёт забыться. Хочется вниз, в толпу, в первый ряд, почувствовать этот огонь, эту внутреннюю энергию Петра, получить хоть каплю адреналина и бережно хранить это пламя в сердце месяцами, засыпая и переживая моменты, которых не было. Хочется на сцену, как неделю назад, чтобы положить руку на плечо, не одёрнуть её от разряда тока и любоваться-любоваться-любоваться на грудь в преступно-эротичной портупее, на мощные ноги в облегающих джинсах. Любоваться на виду у тысячи поклонников.       После концерта получается под наскоро выдуманным предлогом улизнуть от Немоляева, не пересечься с Процко и Максимкиным, и по дороге в гримëрку Женя почти натыкается на грудь в чёрной обтягивающей футболке. Не отстраняется и поднимает глаза.       Чуть потемневшие от пота пряди растрëпаны, дыхание частит, глаза смотрят с вызовом, но Пётр произносит только спокойное «Женя» низким, с хрипотцой голосом. Ещё пару мгновений Егоров смотрит в глаза напротив, пытается найти ответ на самый важный вопрос – и находит. Тянет в замеченную по пути кладовку, уже внутри переплетает пальцы и в темноте нащупывает губы своими, стирая грань между явью и сном. Пётр поначалу полностью отдаёт инициативу, лишь выдыхает так, как будто только заметил, что концерт окончен. Делится своим воздухом и своей страстью. У Жени пульс колотит ритм, он не прыгал с парашютом, но ощущения описать сумеет. Пётр свободной рукой стягивает резинку с волос Жени и зарывается пальцами в кудри. Легко оттягивает, заставляя отстраниться, чтобы сказать с усмешкой: – И почему не неделю назад?       Женя не отвечает, но в голове стучит: «взаимно». Не может сдержаться и оглаживает пресс, бока, спину под футболкой, наслаждаясь вседозволенностью, риском быть пойманным, азартом. Бëдра прижимаются к бëдрам, даже через двойной джинсовый слой чувствуется разгорячëнная после концерта кожа. Пётр стонет протяжно – Женя не слышал ничего эротичнее – когда осмелевшие руки спускаются к ногам, гладя через ткань напряжëнные мышцы. Женя обрывает стон губами, и языки танцуют в ритме ещё звучащей в ушах музыки. Женя руками за ягодицы притягивает Петра ещё ближе, как будто стремясь слиться в единый организм. Давление на пах и непроизвольное трение – и в следующий момент стонут уже оба, дыша единой мелодией, одним дуэтом на двоих. Руки блуждают по телам друг друга: гладят, сжимают, привыкают. Пётр отрывается ненадолго и стягивает футболку Жени, он бы любовался, но свет не включает никто.       Женя не краснеет, он слишком хочет всего, что Пётр с ним готов сделать. Руки сжимаются на тонкой талии, проходятся по позвоночнику вверх, задевая холодными кольцами горящую кожу, заставляя прогнуться назад и подставить губам и языку шею. В груди живёт вулкан, дыхание становится шумным, и Пётр полностью берёт на себя инициативу. – Я бы хотел видеть тебя, – на выдохе шепчет Женя и немного невпопад продолжает, – Я бы хотел тебя на сцене.       Пётр губами считывает пульс под сердцем, слегка царапая щетиной кожу: – Зато сейчас я только для тебя.       Браслеты и перчатка мешают, через миг их уже нетерпеливо снимают и сбрасывают не глядя вниз. Женя тем временем забирается руками под футболку, тянет за портупею на себя, и – осмелев – кончиками пальцев протискивается под ремень, в узкие джинсы. Женя не представляет момента интимнее для себя: тёмная кладовка, постконцертное возбуждение и адреналин от возможности быть пойманным. Желание накатывает стремительной волной. Потратив несколько мгновений на ремень, Женя стягивает джинсы Петра вместе с бельём до лодыжек и так же поспешно снимает свои. От возбуждения напрягается пресс и сводит икры. Даже если бы горели софиты, Женя бы ничего не увидел из-за кругов перед глазами. Он прижимает Петра ближе, наконец, сжав гладкую кожу на ягодицах и животом чувствуя твёрдый член и сочившуюся из него смазку. Ноги подкашиваются от того, насколько он хочет этого мужчину, и от того, что его хотят не меньше. Он не падает только из-за крепких рук, держащих его, и закрывающих, кажется, от всего мира.       Женя абсолютно обнажён, в темноте, как в первозданном хаосе, а Пётр его заземляет – портупея, касающаяся кожи на груди, холодные кольца, запах пота, короткие хриплые стоны – это даёт осознать реальность происходящего. Неизвестно, сколько они так стоят, пока Женя не зарывается пальцами в волосы Петра, задевая шею, уши, серьги на них и безмолвно побуждая продолжить. Пётр сжимает возбужденные члены одной рукой, и Женя переплетает свои пальцы с его, присоединяясь к движению, скользя в едином ритме, смешивая свою и чужую смазку. Прослеживает пальцами выступившие вены, невесомо касается кожи на головке. Пальцы натыкаются на пальцы, тихие стоны и вздохи звучат в рассинхроне, но эта музыка – лучшее, что слышал Женя. Он бы записал её в свой мозг, чтобы суметь проиграть в любой момент. Он бы сохранил это мгновение, чтобы суметь пережить его ещё раз. И ещё раз. Столько раз, сколько он захочет. Движение и тихие стоны, пока сперма не выстреливает тягуче и капли не текут по животу и ногам Жени. Двумя руками – своей и Петра – доводят и Женю до разрядки. Сил стоять нет, и Женя буквально ложится грудью на Петра, прижавшегося спиной к двери. – Я, наверное, испачкал твою футболку, – шепчет Женя ему куда-то в шею. – И это тебя волнует? – смешок Петра такой же как он сам, уверенный и спокойный.       Чистой рукой проведя по кудрям, Пётр чуть отстраняет Женю и целует, глубоко, страстно, как будто заявляя права на него, как будто предсказывая, что их ждёт впереди. Языком он уверенно проводит по зубам, кружит вокруг языка, включая в игру, в безмолвный диалог. Грудь Жени тяжело вздымается, но с этим поцелуем к нему переходит спокойствие и решительность Петра, его воздух и его сила. Постепенно выровняв дыхание и успокоив пульс, Женя отстраняется. – Нам пора, – говорит он с сожалением. – Пора, – эхом откликается Пётр. – Но дальше будет, что ты захочешь. – А ты хочешь? – Хочу как никого до этого, – это не звучит как признание в любви, да и не является им. Но это обещание, начало чего-то большего, если Женя захочет. Или нет?       Он не знает, но расходясь и взглянув последний раз на Петра – с немного размазанным гримом и чуть более растрепанными светлыми волосами – поймав взгляд лучисто-голубых глаз, Женя понимает, что здесь – его свобода. И улыбается.