Под босыми ногами холодный мягкий песок, на талии чужая крепкая рука, сжимающая рубашку под его курткой. Всё вокруг постепенно перестаёт иметь своё значение и какой-либо смысл, теряясь и утопая в глубине ночи.
Вокруг было так темно, а в пятки бились сонные волны.
Хару не мог видеть под кромешным покровом ночи. Дайске вёл аккуратно, сжимая руку прежде, чем повернуть его в такт песни, известной лишь им одним. Движения — чистая интуитиция, созидающая один ритм на двоих.
Пляж казался бесконечным, а побережье — как если бы они стояли на лезвии ножа над пропастью. Холодное, почти острое, когда ракушки впиваются в ноги.
Хару чувствует, как Дайске кладёт голову на плечо и улыбается, ведёт его дальше в воду, сначала по лодыжки, затем по щиколодки. Чуть наклоняет назад, крепко держа за талию.
Хару шеей слышит ухмылку, чуть вскидывает голову и цыкает.
— Нет. Нет, даже не думай об этом.
Хару крепче хватается за ладонь и плечо, перехватив инициативу, выпрямляясь. Ритм меняется, но это лишь добавляет им близости и азарта друг к другу. Дайске считывает его, подхватывает моментально и Хару это будоражит. Он ведет к берегу, холодная вода врезается в ноги, места, где она была горят от холода.
Его глаза — как будто завязаны тьмой ночи, но он все ещё чувствует холодный песок, ленивые ночные волны и ровное дыхание Дайске, который вновь вёл его по глади измельченных временами камней и ракушек в такт неизвестной никому кроме них песни.
Дайске отнимает голову от плеча, заглядывая Хару в глаза, и у него замирает сердце. Глаза Дайске сияют, Хару кажется что они отражают сияние сотен, тысяч, миллионов звезд и его собственные глаза. Сейчас к нему тянет особенно сильно и он почему-то знал, что это взаимно, знал, что Дайске тянет тоже. Знал, будто это его собственные чувства. Возможно, они слишком погрязли друг в друге.
Под ногами обжигающе холодный песок, но руки Дайске обжигали куда сильнее, как его улыбка, обжигющая сердце. Он тянется за поцелуем. Дайске опережает, приподнимаясь. Губы горячие, поцелуй несправедливо сладок, Дайске целует, словно в последний раз, переплетая пальцы и жмурясь, словно мгновение — и всё пропадёт. Пропадёт, и придётся искать заново.
Искать что?
Он так его любит.
Хару вздыхает между поцелуями, льнёт к нему как если через минуту всё исчезнет.
Он задыхается. Тела ощущаются волнами. Этого так много, но ему этого так мало.
Исчезнет бесследно, как ночь на рассвете, холодный песок, Дайске, его теплые руки и известный только им обоим ритм. Но он готов искать. Искать вновь и вновь.
Искать что?
Он так его любит.
Ночь непозволительно долгая, кажется что она длится вечно, как танец, мелодия которого известна лишь двум душам на ночном пляже Орчард, как ритм, который никто больше не поймает.
Хару кажется, что он просто во сне, а Дайске продолжает вести его по холодному песку, продлевая сладкий ночной мираж.
Они начинают сбиваться с ритма, прикосновения начинают ощущаться острее и горячее. Хару всё ещё не видит в темноте, ориентируясь на сбитое дыхание Дайске, мягкий шорох одежды и тепло тела Дайске под ладонью и отражение огненно-рыжей луны в холодной воде. на мгновения прижимает ладонь к губам, затем к груди и наклоняется назад, и тёплая ладонь моментально ложится на лопатку, поддерживая. Хару выпрямляется и усмехается ему в губы, от чего будоражит уже Дайске. Он целует глубоко, почти нетерпеливо, прикусывая нижнюю губу, сминает под курткой рубашку и прижимается крепче, и Хару нравится, Хару слишком сильно хочет вжать его в самое сердце, но лишь сжимает пальцы на ладони.
Он не хотел, чтобы эта ночь заканчивалась.
Он готов прожить её снова и снова, если теплые руки Дайске не отпустят его в кромешную тьму, пока они двигаются по холодному песку ночного Орчарда босыми ногами в такт известной лишь им обоим песне, дышат одним воздухом на двоих, соприкасаются лбами и крепко держа друг друга за руку.
