Медовая булочка

***

      Юркие солнечные лучики пробираются сквозь легкую ткань занавесок, утканную изящными узорами. Тонкие ленты теплого света осторожно продвигаются по смуглой коже, обволакивают чужие запястья и стремятся выше, с плеча перескакивают на тонкую ключицу, обхватывают сильную шею, но их цель не здесь. Солнечные ладошки с привычной нежностью касаются подрагивающих во сне ресниц, резвятся, щекотят сморщившийся носик-пуговку.       До определенного момента, шаловливые лучики были единственными во всем мире, кто считал пробуждение лучшей частью утреннего ритуала, пока не заглянули в один уютный, теплый домик на окраине города.        Здесь, в мягкой постели, ворочался молодой альфа, всё ещё удерживаемый сновидениями в царстве Морфея. Но он там ненадолго; пряный, сладкий аромат будоражит сонные рецепторы, он будто сговорился с солнышком и поставил себе за миссию номер один — пробудить парня до того, как прозвенит будильник. В блаженной неге поднимаются свинцовые веки, обнажая непривыкшие к свету глаза перед танцующими лучами. Тело, скованное утренней тяжестью, совсем неподвластно сознанию, каждое движение даётся с большим трудом. Впитав все силы, полученные от дневного светила, альфа ощупал пространство подле себя и испугался, не обнаружив там никого. Вторая половина их с супругом постели пустовала, обдавая прохладой маленькую ладонь. Непонимание и тревожность охватили сонный разум, вынуждая парня взглянуть на дисплей смартфона — 05:31, слишком рано.       Чимин раньше не любил утро, он не любил просыпаться, открывать глаза и покидать хороший, добрый мир, где сказка не заканчивалась, где чудеса помогали дышать. Он с неохотой возвращался в реальность, неподвластную ему, спонтанную, временами жестокую; просиживал очередной день в душном офисе, возвращался в пустую обитель и каждый раз этот цикл повторялся из года в год, пока однажды, сидя за рабочим столом и в очередной раз задыхаясь от унылой обыденности, не почувствовал прекрасный аромат. С тех пор все изменилось, утро больше не походило на каторгу, каждый новый день дарил радость и тепло, сказка — когда-то ненастоящая, эфемерная — воплотилась в теле милого парня с лисьими глазами, и стала реальной.       Переменились обстоятельства, обрели другой образ и страхи, терзавшие Пака. Теперь, самым жутким кошмаром стала ночь, время, когда приходится закрывать глаза, вновь терять контроль и бояться, что поутру, человек, мирно спящий под боком исчезнет, что живая сказка вновь станет лишь вымыслом. Потому пробуждение в объятьях любимого, когда ощущаешь его тепло каждой клеточкой собственного тела, превратилось в настоящую зависимость, и пусть в последние дни приближаться к омеге мешал округлый животик, утро не становилось менее прекрасным. Потому как в том самом животике живет самое настоящее чудо, которое прежде мерещилось парню лишь в сновидениях, а теперь ютится под сердцем самого дорогого человека в мире Пак Чимина.       Не обнаружив свою пару в постели, альфа осторожно поднялся, он прислушался к слабым звукам, доносящихся прямиком из кухни — казалось, тот кто их создавал, пытался быть осторожным, чтобы не побеспокоить чужой сон.       Пак как можно скорее покинул неуютную без супруга постель; для чего она альфе, если на ней почти не осталось доказательств существования любимого? Парень направился туда, откуда доносились лёгкие отголоски чьего-то присутствия, туда, где пахло чем-то приторно-сладким в столь ранний час.       — Не спишь? — альфа обнял со спины свою пару. Юнги сонный, немного лохматый стоял у тарелки с пряной выпечкой, совсем свежей, ещё горячей. Чимин аккуратно коснулся округлого животика, укрытого теплой тканью вязаного свитера; и хотя в доме не было прохладно, с наступлением беременности омега стал сильно мёрзнуть, потому постоянно кутался в тёплые одежды.       — Ммм… — не отвлекаясь от своего занятия, старший стал усыпать румяные корочки белыми кристалликами сахарной пудры, которые сразу плавились от соприкосновения с горячей выпечкой, так же, как делает это Мин — с наслаждением растворяется в крепких руках.       — Опять мутило? — Пак бережно поглаживал маленькое создание, что периодически не даёт покоя его истинному.       — Немножко — альфа знает, что Юнги сильно приуменьшает. Он знает, как иногда воротит парня от любого неправильного аромата или даже вещи, лежащей не на своем месте, потому безмерно восхищается силой и мужеством человека, что вынашивает его дитя.       — Почему меня не разбудил? — ответ на этот вопрос Пак тоже знает. Просто омега слишком скромный и даже спустя пять лет совместной жизни не любит что-либо просить, пока не станет совсем уж невмоготу, не любит тревожить по пустякам.       — Тебе на работу — парень накрывает чужие ладони на собственном животике своими, прохладными, запрокидывает голову назад и расслабленно вдыхает родной аромат. Чем больше становится срок, тем тяжелее. Ходить, стоять, сидеть, даже лежать спокойно совсем не получается, кажется, что нет ни одной удобной позы в которой под тяжестью малыша не ломило бы спину и хрупкую шею.       — Давай присядем — альфа утягивает супруга в мягкое кресло с высокими быльцами, усаживает на свои колени, помогает занять удобную позицию: чтобы тяжёленький животик не тянул нежную кожу, чтобы спина любимого наконец расслабилась, чтобы с ножек, таких хрупких и аккуратных, сошёл отёк, так, чтобы была у омеги возможность уткнуться носом в за̀паховую жилку и унять тошноту, чтобы он ещё чуть-чуть поспал. Чтобы пара проснулась в объятиях друг друга по звону будильника, и не сразу отправилась в суетливый мир, упиваясь теплом и приятным утренним воркованием. Чтобы потом размеренно наслаждаться вкусным завтраком, приготовленным заботливым омегой.       У Чимина три медовые булочки, две на тарелке, а одна сидит совсем рядом с горячей чашкой черного чая, такая сладкая и любимая — что ещё нужно для счастья?