лечение

— евгений васильевич. гость — впусти этого гостя уже и так впустили. забрали чемодан. одарили улыбкой в коридоре, заставленном вдоль и поперек сундуками, стопками вещей. базаров даже не сразу подымает глаза от очередного исписанного мелким, неразборчивым почерком листа бумаги, судьба которого решается, как на страшном суде. “гость какой-то странный: идет и стучит”. евгений все же поднимает глаза и вместе с тем и бровь. причем лицо его совершенно гостя смущает. будто его ждали, но из приличия хотя бы взглядом попытались спросить, что он здесь делает. — глаша, подай кофе, — шумная баба с талией, перевязанной цветастыми юбками, заходит, кивает и уходит. — садись, аркадий, добро пожаловать. рука тянется в сторону от стола к открытой заслонке печи. пламя охотно и с аппетитом пожирает письмо, как раз-таки кирсановское. м-да, надо бы уже и почистить. одни угольки и искорки летают в пространстве печи, а вот кружевные попелицы высыпаются, не превратившись в угли и не оставшись бумагой. аркадий молчит. они уже совершенно повзрослели, если не постарели. с лица и натуры аркадия ушла юношеская мягкость, он смотрел холодно и твердо. и именно этим взглядом прожигал пол, поминая в руке набалдашник трости. евгений молчит. годы идут, как им не идти… все взрослеют. евгений молча встает от стола, когда уже привыкшим ухом слышит, что глаша почти дошла до комнаты, лениво открывает ей дверь и забирает поднос, ставя рядом с аркадием. а сам начинает ходить по комнате, наверное, радостный поводом к передышке. расстегивает плотно и в самый раз лежащий на теле жилет цвета золотистого шампанского. кирсанов осматривается и на спинке кожаного стула видит такого же цвета повешенный пиджак с платком. он ходит. пока не решает вернуться снова к столу. и, не присаживаясь, рассматривает следующую бумагу из стопки неразобранного. у нее три пути: нужное — будет оставлено или отнесено в больницу, а на крайний случай, в случае ненадобности, будет полыхать в печи. “николай совсем подрос ‹...› а дела в губернии идут плохо из-за засухи и отсутствия дождей. хотя твоим арендантам каким-то образом получается собирать урожай. ‹...› анна в своем письме обещалась приехать к нам скоро. жаль, что ты не можешь”. и целая стопка таких же безответных писем, которые вслед за этим пойдут в топку, и ни одно не будет уложено в пакеты, перетянуто конопляными нитями. ни одно из писем не отправится прямиком в стопку из других же, упакованных, облепивших дубовый роскошный рабочий стол доктора со всех сторон и пожравших все пространство и так среднего размера кабинета. аркадий тоже думал о письмах. несмотря на то, что евгений в ответ молчал, по наивности кирсанов привык это относить к загруженности в больнице, но письма анны постоянно опровергали это суждение упоминаниями о ежемесячных поездках, еженедельных выездах в свет и ежедневных прогулках по набережной. а особенно думал он о последнем письме, которое лежало на столе базарова не распечатанным, ближе всех к аркадию. в письме он предупредил, что, несмотря на отъезд четы базаровых, он приедет в Петербург, чтобы договориться о месте для подросшего сына. а еще куча всякой ереси, мысли о которой уже его стыдили, потому что аркадий не думал, что так открыто получит это невнимание и пренебрежение в ответ. а именно: он распылялся о том, как сильно их с евгением общение поменялось после венчания базарова, хотя должно бы было произойти наоборот, судя по избраннице евгения. и как сильно он тосковал по этой дружбе. — хорошая новость, что ты приехал, брат, но на мой взгляд, зря ты это сделал, — базаров принялся плотно резкими, энергичными движениями красных пальцев набивать трубку щепотками табака. в коридоре зацокали каблучки, послышался шорох, и евгений сразу же отряхнул пальцы, обернувшись на дверь. она распахнулась, и анна сергеевна, шурша прямой юбкой, вошла в комнату, целенаправленно подходя к мужу и беря его за руку. — я поеду, — он высвободил руку, чтобы поправить темную прядь прически, выпавшую на висок. — уверен, что не хочешь со мной? анна павловна обещалась, что будет очень интересно. — уверен. езжай. мне еще вон сколько надо разобрать и аркадия пристроить в доме. — да, кстати, — она повернула головку к кирсанову, и тот приподнял брови, — ты, аркадий, остаешься у нас без возражений. мы уедем, но квартира все равно за нами еще до конца месяца, так что оставайся, живи в свое удовольствие. — хорошо, но не думаю, что я действительно задержусь до конца месяца. — смотрите с катей сами. — eugene? все хорошо? — анна снова перевела глаза на евгения. тот пристально, пожирающе смотрел на нее, в ответ лишь заторможено кивнул. — иди. — я отдала распоряжение подать ужин как обычно в семь. — спасибо. — саквояж аркадия уже отнесли в комнату. — отлично. — я отнесла бумаги на первый этаж, как ты и просил. — еще раз спасибо. она улыбнулась в ответ на немигающий взгляд евгения и, пожав ему руку, развернулась, быстро и грациозно ушагивая назад и закрывая за собой дверь. но аркадий, даже не поднимая глаз, был уверен, что женя смотрит ей вослед, вперившись в эту чертову дверь взглядом и не двигаясь. базаров, как это делают часто больные, которым тяжело дышать, громко сглотнул. * * * комната была пуста звуками. тишина в ушах звенела, преумножая в сто крат скрип пера и шуршание пальцев по плотной бумаге. видимо, что-то ну очень важное. а еще раздавался треск в печи: евгений попросил подкинуть пару мелких полен. аркадий осмелился поднять глаза. базаров сидел ровно за столом, расправив плечи шире, и будто свысока смотря на это письмо. кофе на круглой ладони столика остыл, оставшись нетронутым. говорить было трудно да и страшно, потому они оба молчали, будто чего-то ожидая, какого-то неожиданного, фантастического переломного момента, который изменит все. хотя евгений не выдавал этого слабого волнения, аркадий видел в его глазах. — надолго? — как получится. неделя-две. — вот как. ... и снова тишина на долгое время... — а вы когда? — послезавтра. — скоро, — выдохнул аркадий, потирая пальцами переносицу. и больше разговор не клеился. кажется, они так бы и сидели, если бы не ужин, о котором робко напомнила глаша, если бы не вернувшаяся анна: она усадила мужчин в гостиной, извиняясь за ее опустошенный вид из-за переезда, и начала расспрашивать аркадия о жизни в марьино и никольском. базаров сам давно, после смерти родителей, землю с домом, людьми сдал в аренду и получал прибыль сравнительно выше, чем если бы он нанимал рабочих и сам обделывал ту землю. аркадий придерживался в плане хозяйства второго варианта. ближе к полуночи они, наговорившись вдоволь (евгений все время молчал), скрылись в своих комнатах. анне, по ее излюбленной привычке, принесли бокал тёплого вина перед сном. — ты знаешь, аркадий сейчас более робок, чем раньше, — цокнула она, пока муж помогал развязывать многочисленные нити на спине. — он и не был робок. — надолго он остается? — неделю-две. — надо спросить у кати, она скажет вернее. — скажет, — кивнул евгений, целуя в белое, открытое плечо.