Bittersweet

      — Из-за тебя меня обременяют ненужные… чувства, — говоришь ты, и моё сердце от неожиданности делает сальто. — Беспокойство… и неуверенность, — слышу я дальше, и следующий акробатический элемент — продольный шпагат в прыжке.       Я рад, что ты начал испытывать хоть какие-то чувства, честно. Но они так непохожи на мои — только-только зарождающиеся и такие непонятные, — что в горле стоит комок. Но я держу себя в руках. Ведь эту слабость ты мне точно не простишь.       Ты говоришь мне держаться подальше, но мы встречаемся до смешного часто, и мне, если быть откровенным, это нравится. Иногда я начинаю думать, что это далеко не случайности, и если это действительно так, то я безумно счастлив быть частью твоей судьбы. Однако временами мне становиться мало и этого, хочется просто-напросто воскликнуть «протестую!», но жизнь — штука посложнее любого изматывающего трёхдневного судебного разбирательства.       А с тобой моя жизнь и вовсе похожа на нескончаемые прения, без которых она будет попросту бессмысленна.       В этот раз я поднимаюсь в твой кабинет, даже не удосужившись придумать сносную причину. Просто надеюсь, что ты в достаточно хорошем настроении, чтобы не выгнать меня.       Здесь ещё тише, чем обычно. За столом никого. Сначала я думаю, что ты мог куда-то уйти, но затем замечаю тебя на небольшом тёмно-розовом диванчике. Спишь.       Я зачем-то решаю пройтись по кабинету. Всё-таки нечасто его владелец не следит за каждым моим движением. Книг стало ещё больше — хотя, казалось бы, куда ещё больше. На стуле висит пиджак, и мне почему-то кажется, что видеть тебя в одной рубашке да чёрном жилете — совершенно противозаконно. На столе несвойственный тебе беспорядок. Разбросано столько документов, что сразу ясно: дело тебе попалось не из лёгких. Впрочем, нам с тобой легко никогда не было.       Останавливаюсь у окна. Вид, честно говоря, фантастический, не то что у меня в офисе. Ты, наверно, иногда стоишь здесь, попиваешь чай, смотришь на бегающих где-то внизу маленьких людишек и размышляешь, как бы тебе выиграть дело. И унизить меня перед всем залом суда, куда ж без этого.       В конце концов поворачиваюсь к тебе. Ты сидишь, облокотившись на спинку дивана, и не перестаёшь хмуриться даже во сне. Меня одолевает желание взять в руки твоё лицо и разгладить все морщинки до единой. Наверно, однажды я так и сделаю, но не сейчас — будить тебя жуть как не хочется. Видимо, ты вчера сидел допоздна за работой, раз уж умудрился уснуть в рабочее время.       Я присаживаюсь на краешек дивана. Несмотря на недовольный вид, ты выглядишь таким беззащитным и спокойным, что я готов остановить время, чтобы продолжать вечно всматриваться в твоё лицо вот так, когда никто и ничто не мешает. Но, знаешь, Катанара, мне так грустно, что я не могу видеть его напротив своего каждое утро. И, честно говоря, я уже не стыжусь подобных мыслей, пусть тебе они точно пришлись бы не по вкусу. Ну, если бы я с их помощью мог избавиться от твоей извечной холодности и безразличия, то я не против их озвучить.       Нет-нет. Я не могу позволить себе потерять и ту малость, что имею. Даже ради твоего смущения. Интересно, твои щёки вообще умеют краснеть?       Чёрт знает, сколько я так сижу, но у меня начинают затекать ноги. Стараюсь аккуратно изменить позу, и в итоге съезжаю на пол с таким грохотом, что не проснулся бы разве что мёртвый.       Ты медленно открываешь глаза. Я судорожно пытаюсь сообразить, что мне стоит ответить на вполне очевидный вопрос, который должен прозвучать, но ты даже не спешишь спрашивать. И вообще говорить, что весьма странно. Кажется, не до конца проснулся. Смотришь на меня так, будто думаешь что-то вроде «боже мой, опять этот Хорасё что-то учудил, и как ему не надоело действовать мне на нервы». И вдруг, без каких-либо предупреждений…       Улыбаешься.       Эта твоя улыбка лишь на самую малость отличается от той, где тебе словно отдавили ногу, пока ты ел лимон, да ещё и в который раз обвинили в фабрикации улик, но — о Господи — кажется, это лучшее, что я видел в своей жизни. И я на седьмом небе от счастья, ведь она предназначена одному лишь мне — только мы с тобой и это смягчённое выражение лица, от которого у меня перехватывает дух и бегут бешеным табуном мурашки по коже. Но мне так жаль, до безумия жаль, что я не могу видеть твою улыбку почаще, и, Рэйдзи, я бы отдал всё, даже свой бесценный значок адвоката, если бы это могло заставить тебя искренне улыбаться.       Ты так же медленно закрываешь глаза. А я всё сижу на полу, не шелохнувшись, — боюсь спугнуть это мгновение, которое слишком похоже на приятный утренний сон перед самым пробуждением.       Ты продолжаешь улыбаться, мирно посапывая, и я думаю, что, может…       У нас есть шанс?