Вербена

— Ламберт, чем это от тебя несет? — Геральт принюхался к молодому ведьмаку, — Меня смущает, что от тебя не воняет конским потом и грязными портками. — Иди в задницу, Геральт. — брюнет оскалился. — Не знаю, как ты, но я очень чистоплотный. А ты до сих пор, видимо, не можешь нормально выстирать свою рубаху от запаха Йеннифэр. Как там пела эта шкетка? Крыжовник терпкий, сладкая сирень… — Заткнись, пожалуйста. Ты знаешь правило: не упоминать имена чародеек в стенах Каэр Морхена. — Эскель о чем-то усиленно думал, задумчиво кусая кончик пера и делая заметки в пергаменте, — У Гвинблейда душевная травма… — Вот мудак, а я думал ты на моей стороне, — белоголовый хмыкнул, садясь рядом и вытягивая ноги к камину, — Строчишь любовные письма? Эскель, нахмурившись, одарил Геральта тяжелым взглядом. Еще одна больная тема, которую не стоило поднимать. Ламберт зевнул и придвинулся поближе к огню. Зима была слишком суровой для него — вечного мерзляка, но сейчас он ограничивается лишь одним одеялом, а не как раньше, тремя. Геральт на секунду задержал взгляд на его шрамах, рассекающих правый висок и снова почувствовал тот странный цветочный аромат, исходивший от молодого ведьмака. Запах вербены. — Вербена, значит? Ты что, дриаду трахнул что ли, — заржал белоголовый, — Или травницу завалил на лугу? — Да что ты прицепился к нему, в самом деле, — Эскель коварно улыбнулся, — Ну не хочет волчонок рассказывать о своих бравых похождениях. — Они у меня хотя бы есть в отличие от тебя! — вспыхнул Ламберт, — А по мотивам его похождений можно целую книгу написать или карточки разрисовать и продавать старым импотентам! — Скромная плата за бесплодие, ну, и за иммунитет к чуме, сифилису и проказе, — Эскель тронул свой шрам на щеке. Геральт хоть и театрально кривил нос и едко комментировал внезапные ароматы своего собрата по цеху, но наслаждался его запахом. Он пересел ближе к огню, но не слишком близко к Ламберту, чтобы не провоцировать его на ругань, а Эскеля на подъебки. Такие вечера были большой редкостью для ведьмаков. Спокойные, сытые и теплые. Не нужно было, как в жопу ужаленными, срочно искать заказы, чтобы не подохнуть от голода. Не нужно было в полевых условиях смешивать травы для масел или эликсиров, а потом отходить от их действий где-нибудь в обледеневшем овраге и с остывающей кровью монстра на лице. Не нужно было чистить броню и стирать вещи в реке, в которой, черт знает, кто водится. Одним словом — благодать. Эль был, конечно, не такой вкусный, как в некоторых корчмах, но зато можно было оставаться уверенным, что никто не будет шутить про два хера в штанах и грозиться выкинуть за порог. Так что Геральт просто сидел, наблюдая за языками пламени, грыз яблоко и украдкой вдыхал аромат вербены. — А где Весемир? — хрипло спросил Геральт, понимая, что больше смотрит не на огонь, а на профиль Ламберта. — Снег пошел расчищать? — Нет, он изъявил желание поболтать с лошадьми. Видимо, совсем устал от нашего общества. — хмыкнул Эскель, не отрывая взгляда от пергамента. — Не понимаю иногда старика. — Да что ты там все пишешь? Любовные письма суккубам? — Иди в жопу, Ламберт. Просто заметки о вилохвостах, ничего более. Ладно, пойду я спать. Вы тоже долго не засиживайтесь, завтра будем расчищать внутренний двор. В ответ Ламберт разочарованно застонал, а Геральт, скосив глаза на «заметки», отметил про себя, что Эскель лучше бы научился хорошо врать, а не писать письма одному известному барду. — Ну иди-иди. Ranunculus* ждет не дождется, чтобы ты полил его. — ехидно протянул белоголовый, бросив огрызок в камин. На лице Эскеля не дрогнул ни один мускул. Пожелав спокойной ночи, он бесшумно покинул помещение. Геральт продолжал наблюдать за Ламбертом из– под опущенных ресниц. — Красавчик, что ты пялишься? У меня на голове рога выросли что ли? — Вроде нет, но надо проверить. — Геральт придвинулся к младшему ведьмаку почти вплотную и запустил ему в волосы пятерню, демонстративно ощупывая кожу головы. Ламберт хотел было возмутиться и послать белоголового, но мурашки от его прикосновений пробежали по спине, и ведьмак просто прикрыл глаза и молча наслаждался аккуратными касаниями. Геральт тем временем решил, что Ламберт дал разрешение на более откровенные действия, и начал оглаживать ему шею, запуская пальцы под воротник холщовой рубахи, ощупывая выступающие шейные позвонки. Ведьмак стиснул зубы, но не подал виду, что ему безумно приятны прикосновения. Никто его так не трогал. Мужчины обычно хватают грубо, особенно ведьмаки, которые привыкли мешать боль и удовольствие, а девушки при любом удобном случае пускают в ход острые ногти. Геральт тем временем совсем обнаглел и подался вперед для поцелуя, но, когда коснулся сухих губ Ламберта, передумал, и наклонил голову к шее. Проведя языком по яремной вене и слегка прикусив за выступающую мышцу, ведьмак задержал дыхание, прислушиваясь к реакции Ламберта. Не встретив сопротивления, он продолжил вылизывать и кусать шею, все так же массируя кожу головы и слегка сжимая волосы у корней. Если бы Ламберт был обычным человеком, то сейчас бы густо покраснел и со сбившимся дыханием умолял о чем-то большем. Но ведьмаки редко могли просто отпустить ситуацию и поддаться чувствам. Поэтому он остался сидеть так же, но напряжение внизу живота и дикий стояк говорили о том, что ведьмака более чем все устраивает и нравится. — Ну же, расслабься, я не причиню тебе вреда. Ты же знаешь. — промурлыкал Геральт в губы младшего. — Не хочешь продолжить в более уединенном месте? — Что на тебя нашло, Геральт? — голос все же дрогнул. — Все этот чертов запах вербены. — И только она? — Ламберт прикрыл глаза, наслаждаясь эманацией. Он давно не чувствовал себя таким уязвленным и защищенным одновременно. — И только она, хер ты моржовый. Ламберт повернулся и показал средний палец, но сразу смягчился и позволил себя поцеловать.